Блажен воистину, кто так прилепился мыслью к молитве Иисусовой, вопия к Нему непрестанно в сердце, как воздух прилежит телам нашим или пламя к свече. Солнце, проходя над землею, производит день; а святое и достопоклоняемое имя Господа Иисуса, непрестанно сияя в уме, порождает бесчисленное множество солнцевидных помышлений.
Не видит солнечного света родившийся слепым, так не видит сияний богато нисходящей свыше благодати тот, кто не живет в трезвении; не освободится он также от греховных, Богу ненавистных дел, слов и помышлений. Таковой во исходе своем не минует свободно имеющих встретить его князей тартара.
Внимание есть непрестанное от всякого помысла безмолвие сердца, в коем оно Христом Иисусом, Сыном Божиим и Богом, и Им одним, всегда непрерывно и непрестанно дышит, Его призывает, с Ним мужественно ополчается против врагов и Ему, имеющему власть оставлять грехи, исповедует свои прегрешения. Такая душа через призывание часто объемлет Христа, единого Тайноведца сердец, от людей же всех всячески старается скрыть свою сладость и свой внутренний подвиг, чтобы враг лукавый как-нибудь не дал удобного в нее входа злу и не уничтожил добрейшего ее делания.
На Израили велелепота Его, – на уме, зрящем красоту славы Самого Бога, сколько это возможно; и сила Его на облацех (Пс. 67, 35), – на душах светозрачных, во утрии вперяющих взор свой в Седящего одесную Отца, Который, озаряя их, подобно тому как солнце озаряет лучами своими чистые облака, являет достолюбезнейшими.
Хранению ума пристойно и достойно именоваться светородным, молниеродным, просвещающим и огненосным. Ибо, истинно сказать, оно одно превосходнее самых великих телесных добродетелей, сколько бы их ни имел кто.
Начнем же делать. Так, постепенно преуспевая, найдем, что упование на Бога, твердая вера, внутреннее ведение, избавление от искушений, благодатные дарования, сердечное исповедание, обильные слезы доставляются верующим молитвою; и не только это, но и терпение находящих прискорбностей, и искреннее прощение ближнему, и разумение духовного закона, и обретение правды Божией, и Духа Святого наитие, и духовных сокровищ подаяние, и все, что обетовал Бог верующим и здесь, и в будущем веке. Одним словом, невозможно душе иначе являться сущею по образу Божию, как благодатию Божией и верою человека, в сердце пребывающего в глубоком смирении и в нерассеянной молитве.
Сугубый страх, с одной стороны – от оставлений Божиих, с другой – от обучительного попущения искушений внешних, обыкновенно рождает частость надзирательного внимания в уме человека, старающегося заградить источник худых помыслов и дел. Для этого именно и оставления бывают, и посылаются нечаянные искушения от Бога к исправлению жизни нашей, особенно когда кто вкусил сладость упокоения от добра сего, т. е. внимания и трезвения, – и вознерадел. От частости сей рождается навык; от этого – естественная некая непрерывность трезвения; а от сего, по свойству его, мало-помалу порождается видение брани, за которым последует непрестанная молитва Иисусова, сладостная без мечтаний тишина ума и дивное некое состояние, исходящее от сочетания со Иисусом.
Ум, стоящий и призывающий Христа на врагов и к Нему прибегающий, подобен зверю какому-нибудь, который, быв окружен множеством псов, мужественно стоит против них, укрывшись в некоем ограждении. Издали, провидя мысленно мысленные ковы невидимых врагов, он непрестанно против них молится Миротворцу Иисусу и через то пребывает неуязвимым ими.
Если отсечем причины страстей, т. е. поводы к возбуждению их, и займемся духовными деланиями на короткое лишь время, а не пребудем в сем чине жизни навсегда, это самое имея занятие, то легко опять возвращаемся к плотским страстям, никакого другого не получив от этого доброго начинания плода, кроме всеконечного омрачения ума и глубочайшего ниспадения в вещественное.
Так надлежит бегать дерзости и вольности в общении с другими, как яда аспидова, и уклоняться от частых бесед, как от змий и порождений ехидниных, потому что они весьма скоро могут привести в совершенное забвение о внутренней брани и низвести душу долу с высоты, доставляемой чистотою сердца.
Да будет тебе, возлюбленный, если хочешь вести борьбу как следует, примерным указателем образа и чина сердечного безмолвия маленькое животное – паук. Тот хватает и умерщвляет малых мух, сидя в своей паутинной норе, а ты, если так же, как он, притрудно безмолвствуешь в своей душе, не переставай всегда избивать младенцев вавилонских – за каковое избивание блаженным назвал бы тебя через Давида Дух Святой (Пс. 136, 9).
Как дождь – чем в большем количестве ниспадает на землю, тем более умягчает ее, – так и святое имя Христово, без помыслов нами возглашаемое: чем чаще призываем Его, тем более умягчает землю сердца нашего, преисполняя его радости и веселия.
Пребывай во внимании ума – и не будешь преутружден искушениями. Отступая же от него, терпи, что найдет.
Отрекшийся от житейского, т. е. от жены, имения и прочего, внешнего лишь человека сделал монахом, но не внутреннего. Но кто отрекся от страстных помыслов о всем этом, тот сделал монахом и внутреннего человека, который есть ум. И такой есть истинный монах. Внешнегочеловека легко сделать монахом, если захочешь, но не мал труд – сделать монахом человека внутреннего.
Не все занимайся телесным обучением, но, определив для тела посильный подвиг, весь ум обрати на внутреннее: телесное бо обучение вмале есть полезно, а благочестие на все полезно есть (1 Тим. 4, 8).
Как, на чувственно вредное смотря, повреждаемся, так бывает и в отношении к умственному.
Как чувственная соль услаждает хлеб и всякую пищу, охраняет мясо от порчи исохраняет его неповрежденным надолго, так разумей и об умном хранении мысленной сладости и дивного в сердце делания. Ибо оно божественно услаждает и внутреннего и внешнего человека, прогоняет зловоние худых помыслов и сохраняет нас постоянными в добре.
Всегда будем иметь дело призывания Иисуса Христа, Господа нашего, с горением сердца взывая к Нему, да даст Он нам причаститься святого имени Своего.
Учащение есть матерь навыка, как в отношении к добродетели, так и в отношении к пороку; а навык потом державствует, как природа. Пришедши в такое состояние, ум сам уже ищет супостатов, как звероловный пес зайца в кустах.
Всякий раз, как случится умножиться в нас лукавым помыслам, ввергнем в среду их призывание Господа нашего Иисуса Христа: и тотчас увидим, что они начнут рассеиваться, как дым в воздухе, – как научил нас опыт. Когда после сего ум останется один, без смущающих помыслов, возьмемся опять за непрерывное внимание и призывание.
Сердце, непрестанно хранимое, которому не попускают принимать виды, образы и мечтания темных и лукавых духов, обыкновенно рождает из себя помыслы световидные. Ибо как угль рождает пламень, так много паче обитающий от святого крещения в сердце нашем Бог, если находит воздух сердца нашего чистым от ветров злобы и охраняемым стражбою ума, возжжет мысленную силу нашу к созерцанию, как пламень восковую свечу.
Должно всегда вращать в пространстве сердца нашего имя Иисус-Христово, как молния вращается в воздушном пространстве, перед тем как быть дождю.
Брань эту мысленную будем вести в таком порядке: первое дело – внимание; потом, когда заметим, что подошел вражий помысел, – бросим на него с гневом слова клятвы из сердца; третье за тем дело – помолиться на него, обращая сердце к призыванию Иисуса Христа, да развеется этот демонский призрак тотчас, чтобы иначе ум не пошел вслед этого мечтания, как дитя, прельщаемое каким-либо искусным фокусником.
Горечью от яда худых помыслов исполняется сердце наше, когда, вознерадев по причине забвения, надолго отводимы бываем от внимания и молитвы Иисусовой. Но когда, по любви к Божественному, с крепким усердием, прилежно начнем в нашем мысленном детелище— в сердце – совершать молитву, оно опять исполняется сладости в чувстве услаждения Божественным некиим радованием. Тогда-то твердые полагаем мы намерения всегда ходить в безмолвии сердечном, и не ради чего другого, а ради ощущаемой от него в душе приятной сладости и отрадности.
Если мы с Божией помощью каждый день приобретаем что-нибудь через наше трезвение, то не следует нам без разбора вступать в сношения с другими, чтобы не понести ущерба от каких-либо соблазнительных бесед, но паче надобно презирать все суетное ради красоты и благотворности этой добродетели трезвения, прелюбезной и пресладкой.
Ум омрачается и становится бесплодным, когда подвижник или поговорит с кем о мирских вещах, или мысленно сам в себе поразглагольствует о них, или когда у него тело с умом суетно займутся чем-либо чувственным, или когда он вообще предается суетности и суетливости. Ибо в таком случае тотчас непосредственно за тем теряет он теплоту, сокрушение, дерзновение к Богу и ведение; так что поскольку внимаем мы умом, постольку просвещаемся, и поскольку не внимаем – омрачаемся.
Кто повседневно стремится к миру и безмолвию ума и усердно ищет его, тот легко презрит все чувственное, дабы не напрасно трудиться. Если же он какими-либо ложными мудрованиями обманет свою совесть, что не беда быть заняту чем-либо чувственным, то горькою уснет смертью забвения, о неуснутии коей молился божественный Давид: да не когда усну в смерть (Пс. 12, 4). Апостол же говорит: ведущему убо добро творити, и не творящему, грех ему есть (Иак. 4, 17).
Мельничный осел не может подвинуться вперед, шагая по колесу, к которому привязан; и ум не подвигнется вперед в совершенствотворной добродетели трезвения, если не упорядочит своего внутреннего, остановив кружение там помыслов.
Ум наш есть нечто легкодвижное и незлобивое, легко отдающееся мечтам и неудержимо падкое на помыслы греховные, если не имеет в себе такого помысла, который, как самодержец над страстями, удерживал бы его непрестанно и обуздывал.
Слишком строгим и тяжелым кажется людям душевно безмолвствовать от всякого помысла. И воистину это притрудно и приболезненно, ибо не одним только непосвященным в тайны духовной брани до боли тяжело бестелесное заключать и удерживать в телесном доме, но и тем, которые искусились во внутренней невещественной брани. Но кто непрестанною молитвою содержит в персях Господа Иисуса, тот, по пророку, не утрудится, последуя Ему, и дне человеча не пожелает (Иер. 17, 16), ради красоты, приятности и сладости Иисуса, и врагов своих – нечистых демонов, ходящих вокруг него, – не постыдится, но возглаголет к ним во вратех сердца (Пс. 126, 5) и вспять прогонит их Иисусом.
Душа, воспаривши по смерти на воздух ко вратам небесным, и там не постыдится врагов, имея за себя с собою Христа; но и тогда, как ныне, дерзновенно возглаголет к ним во вратех. Только до самого исхода своего да не скучает она день и ночь взывать ко Господу Иисусу Христу, Сыну Божию, и Он сотворит отмщение ее вскоре, по неложному Божественному обетованию Своему, которое изрек Он в притче о неправедном судье: глаголю вам, сотворит отмщение вскоре (Лк. 18, 8), – ив настоящей жизни и по исходе ее из тела.
Плывя по мысленному морю, дерзай о Иисусе, ибо Он Сам внутри тебя – в сердце твоем – таинственно взывает к тебе: не бойся Иакове, малый Израилю, Аз Бог твой, держай десницу твого (Ис. 41, 14). Аще Бог по нас, какой лукавый на ны (Рим. 8, 31)? По нас Бог, Который ублажил чистых сердцем и законоположил, чтобы Сладчайший Иисус, Единый Чистый, божественно наитствовал чистые сердца и обитал в них. Не престанем же, по божественному Павлу, обучать ум свой ко благочестию (1 Тим. 4, 7).
Найдет, наконец, и на нас час смертный, придет, и избежать его нельзя; и раб, как говорит Господь, ведевый волю Господина своего, и не… сотворив по воли Его, биен будет много (Лк. 12, 47).
Горе погубившим сердце! И что сотворят они, когда посетит Господь (Сир. 3, 14)? Возьмемся же, братия, поревностнее за дело сердца.
Таким-то образом душа может о Господе стать в своем благообразии, красоте и правости, как в начале создана была Богом прекрасною и правою, как говорит великий раб Божий Антоний: «Когда в душе ум бывает таким, как следует ему быть по естеству, тогда она бывает вся – добродетель».
Равно омрачают душу и мысленные внутри беседы с помыслами, и внешние разговоры и празднословие. Итак, тем, которые стараются отвращать от ума своего все вредное, должно без жалости прогонять и тех и других любителей празднословия – и помыслы, и людей, по весьма уважительной по Богу причине, именно: дабы ум, омрачаясь, не ослаб в трезвении; ибо, будучи омрачаемы забвением, мы теряем ум.
Будем всегда вести себя, как наказанием сердцем в мудрости (Пс. 89, 12), непрестанно дыша Иисус-Христом – Бога Отца силою и Божией Премудростью. Если же, по какой-либо случайности опустившись, вознерадим о сем умном делании, то в следующее утро опять добре препояшем чресла ума нашего и покрепче возьмемся за дело свое, зная, что нет никакого оправдания нам, ведущим добро творити (Иак. 4,17), если не будем творить оного.
Хранение ума, с Божией помощью и ради Единого Бога действуемое, установившись в душе, доставляет уму мудрость в ведении подвигов по Богу. Немалую также причастнику своему доставляет оно способность и к тому, чтобы по Богу устроять и внешние дела, и слова с рассуждением безукоризненным.
Отличительное в Ветхом Завете первосвященническое украшение – чистая золотая дщица на груди, с надписью «Святыня Господня» – было прообразованием сердечной чистоты, которое внушает нам внимать дщице сердца нашего, не почернела ли она от греха, дабы, если окажется такою, поспешили мы очищать ее слезами, покаянием и молитвою.
Сердце, совершенно отчуждившись от мечтаний, станет рождать помышления божественные и таинственные, играющие внутри его, как играют рыбы и скачут дельфины в спокойном море. Море веется тонким ветром, и бездна сердца – Духом Святым. И понеже есте сынове, – говорит апостол, – посла Бог Духа Сына Своего в сердца ваша, вопиюща, Авва Отче! (Гал. 4, 6).
Когда рассеются облака – небо показывается чистым; когда же Солнцем Правды, Иисусом Христом, рассеиваются страстные мечтания, тогда обыкновенно в сердце рождаются световидные и звездовидные помышления, по причине просвещения Иисусом воздуха сердечного. Ибо Премудрый говорит: надеющиеся на Него познагот истину (Прем. 3, 9).
Когда человек вступит в делание хранения ума, которое есть и именуется мысленным любомудрием, или деятельным любомудрием ума, тогда обретет он Путь, Который сказал: Аз есмь путь, и истина, и жизнь (Пн. 14, 6).