Кто что любит, тот с тем непрестанно и быть желает, и отвращается от всего, что препятствует соводворяться и сообращаться с любимым предметом. Явно потому, что и Бога любящий вожделевает всегда с Ним пребывать и беседовать. Достигается же сие нами чистою молитвою. О ней и следует нам пещись, сколько сил есть, ибо она присвояет нас Владыке нашему. Таков был тот, кто изрек: Боже, Боже мой, к тебе утренюю: возжада Тебе душа моя (Пс. 62, 2). Ибо утренюет к Богу тот, кто, удалив ум свой от всего худого, непрерывно уязвленным бывает Божественною любовью.
Самолюбие, сластолюбие и славолюбие изгоняют из души память Божию; когда же пресекается память Божия, тогда поселяется в нас мятеж страстей.
Добре и бесспорно верно сказали отцы, что не найдет человек покоя иначе, как стяжав и утвердив в себе такое внутреннейшее расположение, что в мире только и есть, что Бог да он, отнюдь ни к чему не обращаясь умом своим, но Его единого вожделевая и к Нему единому прилепленным пребывая. Такой воистину найдет покой и свободу от тиранства страстей. Прильпе, – говорит псалмопевец, – душа моя по Тебе, мене же прият десница Твоя (Пс. 62, 9).
Восстав от миролюбия и сластолюбия, отвергни попечения, совлекись помышлений, отрекись тела; ибо молитва есть не иное что, как отчуждение мира видимого и невидимого. Что во ми есть на неб еси? ТЫчтоже. И от Тебе что восхотех на земли? Не что иное, как только непрестанно в молитве безмолвно прилепляться к Тебе. Одни пленяются богатством, другие славою, иные стяжанием: мне же прилеплятися Богови вожделенно есть и полагати на Него упование моего бесстрастия (Пс. 72, 25, 28).
Подвизайся возвращать, точнее – заключать мысль в слова молитвы. Если по причине младенчественности она изнеможет и уклонится – опять введи ее. Свойственна уму нестоятельность. Может же установить его Тот, Кто уставляет все. Если стяжешь это делание и постоянно будешь держаться его, то придет Полагаяй пределы морю ума твоего и скажет ему при молитве твоей: до сего дойдеши, и не прейдеши (Иов 38, 11). Невозможно связать дух; но где присутствует Создатель этого духа, там все покоряется Ему.
Начало молитвы – помыслы, отгоняемые молитвой при самом их начале; середина – когда ум пребывает в одних словах, произносимых гласно или умом; конец – восхищение ума к Богу.
Борись с мыслью непрестанно, возвращая ее к себе, когда она улетает. От занимающихся послушаниями Бог не требует молитвы, вполне чистой от развлечения. Не унывай, будучи окрадываем рассеянностью! Благодушествуй и постоянно понуждай ум твой возвращаться к себе. Совершенная свобода от рассеянности – принадлежность Ангелов.
Если ты постоянно обучаешь ум твой не удаляться от тебя, то он будет близ тебя и во время трапезы. Если же он невозбранно всегда и всюду скитается, то никогда не будет пребывать с тобою. Посему великий делатель великой и совершенной молитвы говорит: хощупять словес умом моим глаголати (1 Кор. 14, 19), и прочее. Но для младенчествующих такое делание невозможно. Посему мы, как несовершенные, с качеством молитвы должны соединять и количественное множество, потому что второе бывает причиною первого. Ибо сказано: Даяй молитву чистую молящемуся неленостно, хотя бы и не чисто, но с утруждением.
От всякого отрока каждодневно учитель без упущения требует, чтобы он дал ответ во всем, чему научился от него; и от всякого ума Бог во всякой молитве требует, чтобы показал силу, которую получил от Него. Итак, должно внимать.
В дверях сердца твоего поставь стражей строгих и неусыпных; держи неудержимый ум в теле, находящемся в молве.
Если ничто так не согласно со смиренномудрием, как плач, то, без сомнения, ничто столько не противится ему, как смех.
Нет радости для осужденных в темнице, нет праздника на земле и для истинных монахов. Посему-то сладко плачущий пророк и говорит со стенанием: изведи из темницы душу мою (Пс. 141, 8) в радость неизреченного Твоего света.
Познавший благоухание огня, сходящего свыше, бегает многолюдных собраний, как пчела – дыма. Ибо как дым отгоняет пчелу, так и сему нетерпимо многолюдство.
Как тучные птицы не могут высоко летать, так и угождающему своей плоти невозможно взойти на небо.
Как раки удобно ловятся, потому что ползают то вперед, то назад, так и душа, которая иногда плачет, иногда смеется, иногда воздерживается, иногда наслаждается, никакой не может получить пользы.
Исшедший из мира для того, чтобы избавиться от бремени грехов своих, да подражает тем, которые сидят над гробами вне города, и да не престает изливать теплые и горячие слезы, и да не прерывает безгласных рыданий сердца, до тех пор пока и он не увидит Иисуса, пришедшего и отвалившего от сердца камень ожесточения, и ум наш, как Лазаря, от уз греховных разрешившего, и повелевшего слугам Своим, Ангелам: разрешите его от страстей и оставите его ити (Ин. 11, 44) к блаженному бесстрастию.
Любящий Бога предпочитает познание Бога всему, от Него сотворенному, и непрестанно прилежит к тому с вожделением.
Кто что любит, тот то и объять всячески желает, и все, препятствующее ему в этом, отстраняет, дабы сего не лишиться. Так и Бога любящий печется о чистой молитве и всякую страсть, полагающую ему в том препону, из себя извергает.
Если, по словам апостола, в сердцах наших верою живет Иисус Христос (Еф. 3, 17), а в Нем все сокровища премудрости и ведения сокровенны суть (Кол. 2, 3), то в сердцах наших находятся все божественные сокровища. Открываются же они сердцу по мере очищения каждого заповедями.
Се сокровище, скрытое на селе (Мф. 13, 44) сердца твоего, которое ты еще не обрел по безделью. Ибо если бы обрел, то продал бы все и купил бы село сие. Но ты, оставя это село, работаешь около него, где нет ничего, кроме терния и волчцев.
Бог, обетовавший тебе вечные блага и давший в сердце твоем залог Духа, заповедал тебе пещись о своем житии, чтобы внутренний человек, освободясь от страстей, еще в настоящей жизни начал вкушать те блага.
Егда убо узрите мерзость запустения… стоящу на месте святе (Мф. 24, 15). Читающий да разумеет, что место святое и храм Божий есть ум человеческий, в коем демоны, опустошив душу страстными помыслами, поставили идола греховного.
Ум, прилепляющийся к Богу и в Нем пребывающий молитвою и любовью, бывает мудр, благ, силен, человеколюбив, милостлив, великодушен и, просто сказать, почти все Божественные свойства в себе носит. А удаляющийся от Него и с вещественными предметами сдружающийся, предавшись сластолюбию, бывает или скотен, или зверск, воюя с людьми из-за этого.
Миром называет Писание чувственные вещи; и те, которые занимают ими свой ум, суть лица мирские, к которым к большему их пристыжению оно говорит: Не любите мира, ни яже в мире: аще кто любит мир, несть любое Отчи в нем. Яко все еже в мире, похоть плотская и похоть очима, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть (1 Ии. 2, 15–16). Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? (Иак. 4, 4).
Как тело, умирая, совершенно отделяется от всех житейских вещей, так и ум, умирая в действии совершеннейшей молитвы, отторгается от всех мирских помышлений. И если не умрет он таковою смертью, то с Богом быть и жить с Ним не может.
Если истинно возлюбим Бога, то сею самою любовью отженем страсти. Любить же Его есть предпочитать Его миру, а душу плоти с презрением всех мирских вещей, с всегдашним посвящением себя Ему – воздержанием, любовью и молитвою.
Как для тела миром служат вещи, так для ума миром служат помышления; и как тело любодействует с телом женщины, так и ум любодействует с помышлениями.
Водящийся земными пожеланиями желает или яств, или удовлетворения подчревных движений, или славы человеческой, или богатства, или чего другого, за сим последующего; и если ум не найдет ничего лучшего сих вещей, на что бы перенести свое вожделение, то не решится до конца жизни презреть их. Лучше же их несравненно ведение Бога и вещей божественных.
Твердое и верное основание надежды на обожение для естества человеческого есть вочеловечение Бога, в такой мере делающее человека богом, в какой Сам Бог соделался человеком. Ибо явно, что соделавшийся без греха человеком может обожить и естество без преложения его в Божество, в такой мере возвысив его до Себя, в какой Сам смирил Себя человека ради. Чему таинственно поучая, великий апостол говорит, что в вецех грядущих явится на нас презелное богатство благости Божией (Еф. 2, 7).
Блажен, кто воистину осознал, что Бог в нас, как в органах, совершает всякое дело и созерцание, добродетель и ведение, победу и мудрость, доброту и истину, так что мы совершенно ничего к сему от себя не привносим, кроме одного – желающего добра произволения.