Преподобный Герман Аляскинский

(13 декабря 1837 г.)

Монах Герман, из серпуховских купцов, 16-ти лет от роду вступил в Троице-Сергиеву пустынь (под Петербургом). Во время пребывания в ней получил он чудесное от Пресвятой Богородицы исцеление в постигшем его недуге. 21–22 лет он перешел на Валаам. Всею душою он привязался к этой обители и ее игумену Назарию. Удаленный от них, он писал, что память о Валааме «не изгладят из его сердца ни страшные непроходимые сибирские места, ни леса темные, ни быстрины великих рек не смоют, даже грозный океан не угасит чувств оных».

Несомненно, что отец Герман весьма скоро достиг высокой духовной степени, потому что мудрый игумен благословил ему жить в пустыне, в глухом лесу, в полутора верстах от обители; место это и поныне называется Германово. По праздникам отец Герман приходил в монастырь и со слезами певал на клиросе.

В 1794 году Святейший Синод отправил десять валаамских монахов, и в числе их отца Германа, проповедовать Евангелие на новоприсоединенных к России Алеутских островах. Несколько тысяч были просвещены, заведена школа, выстроена церковь, но к 1800 году остался из миссии один отец Герман: иеромонах Ювеналий принял мученическую кончину, начальник миссии, архимандрит Иоасаф, удостоенный уже епископского сана, утонул со свитою.

Отец Герман жил на небольшом и живописном острове Еловом (названном им «Новым Валаамом»), отделенном проливом версты в две от острова Кадьяка, где устроен был деревянный монастырь и церковь.

Выкопав себе пещеру в земле, отец Герман провел в ней лето. Когда американская компания выстроила для него келью, он предназначил пещеру для своей могилы. У кельи был огород, а вблизи деревянная часовня и деревянный домик для училища и посетителей. На этом месте отец Герман подвизался более 40 лет.

Жизнь его была в высшей степени сурова. Он таскал для топлива большие деревья, которые могли бы снести только четверо, возделывал огород, принося для удобрения его в громадном коробе морскую капусту; на зиму делал запасы грибов и соли, добывая ее из морской воды. Все добытое он употреблял на пищу, одежду и книги для своих воспитанников-сирот.

Воздержание отца Германа было удивительно; он в гостях чуть отведывал за обедом какого-нибудь блюда, а в келье довольствовался малою частью овощей или рыбы.

Одежда его, неизменная зимою и летом, в бурю, дождь и метель, – состояла из оленьей кухлянки (рубашки), без белья, которую он носил, не снимая, по 8 лет, сапог, подрясника и заплатанной рясы. Постель состояла из узкой скамьи с изголовьем из кирпичей; одеяла не было; деревянную доску, лежавшую на печке, отец Герман называл одеялом своим и завещал покрыть ею себя в могиле. Тело свое, изнуренное бдением, сокрушал он 15-фунтовыми веригами. После смерти они найдены были, или, как говорят другие, сами выпали в часовне. «Трудную жизнь, говорят алеуты, вел апа (дедушка), и никто не может подражать его жизни». Кроме этих внешних подвигов, всякую минуту предстоял отец Герман Творцу своему. Из кельи его слышалось совершаемое им монастырское богослужение, и, ведя жизнь, как человек, разрешившийся от плоти, он стал как безплотный, и на вопрос, как он не соскучится, отвечал: «Я не один! Там есть Бог, там есть Ангелы святые. И можно ли с ними соскучиться!»

Об отношениях своих к туземцам, к которым Промысл Божий послал отца Германа, он писал так правителю колоний Яновскому: «Я нижайший слуга здешних народов и нянька, от лица их пред вами ставши, кровавыми слезами пишу вам мою просьбу: Будьте нам отец и покровитель. Мы всеконечно красноречия не знаем, но с немотою, младенческим языком говорим: “отрите слезы беззащитных сирот, прохладите жаром печали тающие сердца, дайте разуметь, что значит отрада”». Понимая, что народ этот находится во младенческом состоянии, отец Герман жалел его, как малого ребенка; он заступался за него пред начальством; никого не боясь, распаляемый ревностью Божественною, и невзирая на лица, обличал он некоторых начальствующих в недостойном поведении и притеснении алеутов. На него вооружались злобою, клеветами, писали в Петербург, что необходимо выселить его, что он возмущает против начальства; один Бог хранил его в этих притеснениях.

Алеуты часто приходили к нему. Он помогал им, разбирал их неприятности, мирил; нежно любил он детей, оделял их сухариками, сам пек им крендельки. Особенно ясно высказалось самоотвержение отца Германа во время повальной язвы, занесенной в Кадьяк кораблем из Соединенных Штатов. Не было ни лекарств, ни докторов; люди умирали в три дня.

Для просвещения алеутов отец Герман устроил жилище для сирот и сам учил их Закону Божию и церковному пению, читал Апостол и Евангелие и устно поучал народ. Увлекательные беседы эти, чудною силою действовавшие на слушателей, собирали множество народа. Одна молодая женщина, Софья Власова, услыхав от отца Германа о воплощении Сына Божия и вечной жизни, умолила старца разрешить ей остаться на острове и сделалась надзирательницею детей. Умирая, старец завещал ей остаться на Еловом и похоронить ее по смерти в своих ногах.

По смирению отказавшись от сана иеромонаха и архимандрита, который ему предлагали, не имея официального звания, отец Герман был отцом бедного, заброшенного племени, к которому послал его Бог.

Но не на одних только алеутов оказывал влияние отец Герман. Его светлый образ неотразимо действовал на всех соприкасавшихся с ним, – а большинство таких лиц были моряки.

«Мне было тридцать лет, – рассказывает один из них, – когда я встретился с отцом Германом. Я воспитывался в морском корпусе, знал многие науки и много читал; но, к сожалению, науку из наук, то есть Закон Божий, едва понимал поверхностно, и то теоретически, не применяя к жизни, и был только по названию христианин, а в душе и на деле вольнодумец, деист. Я перечитал много сочинений безбожных Вольтера и других философов XVIII века и не признавал божественности и святости нашей религии. Отец Герман тотчас заметил это и пожелал меня обратить. К великому моему удивлению, он говорил так сильно, умно, доказывал так убедительно, что, мне кажется, никакая ученость и земная мудрость не могли бы устоять против его слов.

Ежедневно беседовали мы с ним до полуночи, и даже за полночь, о любви Божией, о вечности, спасении души, христианской жизни. Сладкая речь неумолкаемым потоком лилась из его уст. Такими беседами и молитвами святого старца Господь совершенно обратил меня на путь истины. Всем я обязан отцу Герману; он мой истинный благодетель».

Иногда и за полночь засиживался отец Герман за беседой, но ночевать никогда не оставался и возвращался к себе на остров. Вообще, за беседою отца Германа забывалось время, и нередко слушающие с вечера засиживались до рассвета.

Святой жизнью своей отец Герман стяжал себе сверхъестественные дарования. Любя животных, он кормил из рук дикого зверька горностая и медведей, остановил пожар и наводнение, созерцал будущее.

О месте подвигов своих отец Герман говорил ученикам: «Хотя и много времени пройдет после моей смерти, но меня не забудут, и место жительства моего не будет пусто: подобный мне монах, убегающий славы человеческой, придет и будет жить на Еловом, – и Еловый не будет без людей». «Миленький, – спросил отец Герман 12-летнего креола Константина, – как ты думаешь, часовня, которую теперь строят, останется ли втуне?» «Не знаю, апа». «Помни, дитя мое, что на этом месте будет со временем монастырь…» «Через 30 лет по смерти моей, – говорил отец Герман, – вспомнят меня».

«Когда умру я, – приказывал отец Герман, – схороните меня рядом с отцом Иоасафом. Быка моего убейте, никого в гавани не извещайте, схороните меня одного. Тело положите на доску, сложите на груди руки, закутайте меня в мантию и ее воскрылиями покройте мое лицо и клобуком голову. Лица моего никому не показывайте. В земле покройте меня бывшим моим одеялом».

Когда приблизился час кончины его, он велел ученику своему зажечь свечи пред иконами и читать Деяния святых апостолов. Тихо преклонил он голову на грудь ученика, лицо его просияло, и келья исполнилась благоухания. Блаженная кончина праведника последовала 13 декабря 1837 года, на 81 году его жизни.

В тот вечер в селении Катани (на Афогнаке) и в разных других местах был виден над Еловым островом светлый столп, досягавший до неба. В другом селении на Афогнаке видели человека, поднимавшегося с Елового острова к облакам. Потом жители узнали, что в этот день отошел отец Герман.

Несмотря на запрет старца, в гавань было дано знать о его смерти. Правитель колоний объявил, чтоб его ждали, что он приедет на похороны со священником. Но вдруг началась страшная буря, море волновалось целый месяц, и не было никакой возможности совершить короткий двухчасовой переезд по проливу. Целый этот месяц тело отца Германа лежало в доме его воспитанников, с неизменяющимся лицом и не издавая никакого запаха. Наконец старца схоронили одни еловские жители. Тотчас море утихло и улеглось, как зеркало. Бык старца по смерти его затосковал и сам убился лбом о дерево.

В 1865 году настоятель Валаама стал собирать сведения о жизни отца Германа и получил их от двух служивших в том крае русских архиереев, от учеников старца и от С.И. Яновского, бывшего в 1817–1821 годах главным правителем всех российско-американских колоний. 13 декабря 1867 года, в присутствии игумена и старцев, на Валааме было читано жизнеописание отца Германа. Так исполнилось предсказание старца, что о нем вспомнят 30 лет спустя по его смерти.

В 1842 году апостол Сибири, архиепископ Камчатский и Алеутский Иннокентий, впоследствии митрополит Московский, плывя в Кадьяк, был застигнут бурею. Опасность была крайняя. Обратившись к Еловому острову, архиепископ Иннокентий сказал в уме своем: «Если ты, отец Герман, угодил Господу, то пусть переменится ветер». Не прошло и четверти часа, как ветер стал попутный, и судно благополучно пристало к берегу. Преосвященный Иннокентий за избавление сам отслужил на могиле отца Германа панихиду.

Кратки и немногосложны известия о жизни отца Германа, но в каком немеркнущем сиянии является это имя!