Нравственное достоинство и величие Богоматери

Проследив жизнь Божией Матери, нетрудно теперь усмотреть, сколь было высоко Ее нравственное достоинство, посредством которого Она достигла такой благодати, что удостоил Ее Господь быть Матерью Своей и через то возвеличил Ее превыше всякой твари. Сие понятно быть может и из того, что если бы нашлась в мире хотя одна жена выше Ее благонравием, то была бы несообразность в том, что Она преимущественно избрана быть Матерью Единородного Сына Божия. Но как не может быть несообразности в судах и делах Божиих, то потому и должно судить, что Преблагословенная в женах была и в нравственном достоинстве превосходнее всех людей. Это легко видеть можно, если только обратим внимание сначала хотя на смирение Ее, так как преимущественно относила Она Божию благодать к смирению Своему: «Яко призре на смирение рабы Своей».

Господь смиренным дает благодать и посему учит: поститься ли кто будет, или молиться, или подавать милостыню – все совершать втайне; а для чего? – «Да не явишися, – говорит, – людям, но Отцу твоему, иже в тайне, и Отец твой, видя втайне, воздаст тебе яве» (Мф. 6, 18). Так точно и поступала всегда Матерь Господа нашего, сохраняя Свое высокое достоинство втайне от всех людей. Сие можно видеть, во-первых, из того, как сокровенна была Ее чистота души от самых близких к Ней. Ибо кому лучше было знать Ее, как не тому, кто удостоен был доверенности хранить Ее чистоту? Но Иосиф вначале так мало знал, сколь должно Ее чтить, что почитал даже возможным обличить Ее, хотя и не хотел того. Он был готов уже повергнуть Сию Сокровищницу таин Божиих, если бы не была Она оберегаема более просвещенными хранителями – Божиими ангелами. «Не хотя Ея обличити, – сказано об Иосифе, – восхоте тай пустити Ю; сия же ему помыслившему, се ангел Господень во сне явися ему» (Мф. 1, 19–20). О, дивно смиренная Дева! Не ближе ли было Его Самой известить Иосифа о том, о чем, наконец, известил его ангел? Почто же ждала Она дальнего вестника с неба? Почто не спешила на помощь праведнику, почти впавшему в несправедливость? Без сомнения, для того, да не явится человеку со своей добродетелью, достоинством и благодатью, но только одному Отцу, иже втайне.

Пришло время родить Ей Божественного Младенца, Царя славы, и вдруг последовали одно за другим новые события, в коих тайну высокого достоинства Матери Господа более или менее открывали то ангелы с пастырями, то звезда и волхвы, то Симеон и Анна пророчица. Когда же ангелы возвратились на небо, волхвы ушли на Восток, звезда скрылась, и Симеон с миром отпущен был из мира сего, когда свет Вифлеемской славы был потушен злобным дыханием Ирода, залит кровью младенцев, тогда где обретается Матерь Света? Она с Младенцем то скрывается в Египте, то удаляется от знатного Иерусалима сколь можно далее и живет в неизвестности среди бедного и ничтожного Назарета; Ее же достоинство и величие в одном Ее сердце. «Мариам же, – как сказано, – соблюдаше вся глаголы, сия слагающи в сердце Своем» (Лк. 2, 19).

Наступило новое время, когда слава чудес и премудрого учения Сына Марии просияла во всей Иудее и Галилее; надлежало бы отблеску славы сей озарить и лицо Богоматери, как однажды и показалось сие. Некая жена, приведенная в восторг учением Господа, начала прославлять Его и Матерь с Ним: «Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал» (Лк. 11, 27). Но, выражаясь такими околичностями, она ни разу вот не произнесла имени Той, Которую так прославляет; и почему? – Потому, вероятно, что она не знает Ее как и назвать. Другие же вот знали и имя Ее, и Ее личность, потому что не могли сего не знать, и, несмотря на это, оставались в странном о Ней неведении. Так, например, сограждане и соседи Ее, говоря о Сыне Ее, рассуждали: «Откуда Сему премудрость сия и силы? Не Сей ли есть тектонов сын? Не Мати ли Его нарицается Мариам?» (Мф. 13, 54–55). Вот они не знают и того, что все иудеи заботливо старались знать о себе и о других: не знают они рода, происхождения Марии. Отчего же? Без сомнения, оттого, что Она не старалась показать Себя перед людьми, что происхождение Ее от Давида, и что Она царского рода; потому соседи не умеют назвать Ее и по отце Ее.

Не так еще удивительно, что чужие – ближние ли то или дальние – не воздают славы в мире сем Той, Которую должны ублажать все роды, но вот и Божественный Сын ее, как свидетельствует Евангелие, показывает вид, что Он как бы и не знает Ее или не хочет знать. «Кто есть Мати Моя? – так раз произнес Господь, когда Матерь Его и братья, стоя вне дома, упрашивали, чтобы Он вышел к ним. – Мати Моя и братии Мои сии суть слышащии слово Божие и творящии его» (Мф. 12, 48; Лк. 8, 21). Говоря таким образом, Господь, конечно, не чуждается Своей Матери, Которая прежде всех слышала и приняла с верой слово, которое было сокровенно в Боге; притом и самое рождение Бога Слова дало Ей право называться Матерью Его. Однако, Сын медлил явить людям достоинство Матери – честнейшей херувимов, и не без причины: ибо Он сообразуется с Ее правилом, да не явится Она перед людьми, ища Себе славы от Единого Бога.

Следуя далее за поприщем земной жизни Матери Господа, видим то же самое: где наиболее является слава Господня, там отнюдь не является Мария, как, например, при торжественном входе Его в Иерусалим, а где является Она, там не слава Ее встречает, как, например, сказано: «Стояху при кресте Иисусове Мати Его» (Ин. 19, 25). Прошедши за распятым Господом через дверь Его гроба в область славы воскресения Его, видим, – вот уже и последний по вере ученик Его славит Его Божество: «Господь мой и Бог мой» (Ин. 20, 28). Уже за славой воскресения следует новая – вознесение Его на небо; посмотрим, нет ли где человека, или дела, или слова такого, в котором бы показалась хотя теперь слава Божией Матери, которую равно усмотрела Елисавета и возвещала хотя без свидетелей и последствий? В книге Деяний святых апостолов написано: «Сии вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами и Мариею, Материю Иисусовою» (Деян. 1, 14). Вот какое удивительное слышим сказание! Не только после всех апостолов, но и после некиих неизвестных же едва, наконец, вспомнил писатель апостольских Деяний упомянуть Марию, Матерь Иисусову. Что же, неужели евангелист Лука так мало чтит Матерь Божию? Сохрани Бог допустить такую мысль, унизительную для апостола и оскорбительную для Господа! Так почему же упоминает он Матерь Господа после всех? Сие можно изъяснить не иначе, как тем, что так вела себя смиренно Матерь Иисусова посреди Его учеников и всех верных. Хотя по высоте благодати, по духу веры и любви Она была первая в Церкви Христовой, но по смирению Своего сердца и по образу Своих действий Она казалась на ряду с прочими женами, даже была как бы самая последняя из них.

Рассмотрев смиренный образ деяния и поступков Девы Марии, легко можно приметить в Ней другую добродетель, столь же возвышенную и приятную Богу, изрекшему: «На кого воззрю (посмотрю с любовью)? – только на кроткаго и молчаливаго» (Ис. 117, 2). День Благовещения начинает открывать в Ней чудную молчаливость, которая служит украшением души не одних дев, но всякого благоразумного человека, по Писанию: «Муж мудрый водит безмолвие» (Прем. 11, 12). Вот является Ей ангел и говорит: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! Благословенна Ты в женах». Здесь для любопытного ума и немолчаливых уст необходимо привелось бы спросить: «Кто ты? Зачем пришел к Одинокой и за что так превозносишь?» Но уста любобезмолвной Девы неподвижны, язык Ее не спешит ответствовать небесному приветствию. Дева молчит и размышляет, как свидетельствует истина: «смутися о словеси его и помышляше». Ангел тотчас успокаивает Ее душу словом: не бойся, – в пояснение именования Благодатной присовокупляет, что Она обрела благодать у Бога. Потом предсказывает Ей зачатие во чреве, рождение Сына, Его спасительное имя, божественное достоинство, чудное воцарение и бесконечное царствование. Сколько тут предметов для любознательного испытания, причин для человеческого разглагольствования!

Но Благодатная не испытует тайн благодати; Благословенная не говорит о том, что выше слова и разума. И теперь Она не нарушила бы Своего обычного молчания, если бы любовь Ее к девству не принудила спросить: «Как будет сие, идеже мужа не знаю?»

При сем не бесполезно указать и на сие достоинство Пресвятой Девы, на Ее девственную чистоту, ненарушимую и брачным обручением мужу. Чтобы правильно понимать сие слово: идеже мужа не знаю, – нужно необходимо поверить тому преданию, что Дева Мария навсегда обязала Себя хранить Свое девство свято и ненарушимо. Иначе же ей, как уже обрученной мужу, не следовало бы и спрашивать о возможности родить Сына: как будет сие? Также и словом Своим: не знаю мужа! – Дева дает знать, что у Нее нет мужа по обету девства, хотя он и есть по обряду обручения. Итак, сими словами открывается тайна обручения девы Марии с Иосифом, под которым таится обручение Ее с Богом; и вот сие отречение Девы от мужа подает ангелу причину возвестить Ей достоинство Богоневесты: «Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя».

Благовестие было принято; ангел удалился, и Дева зачала: Слово плоть бысть, – и явились признаки чревоношения. Но вот, хотя Пресвятая Дева «обретеся, – как сказано, – во чреве от Духа Свята», однако, Иосиф не может знать более того, что показывало чрево: ему не открыта тайна воплощения Бога Слова. Ибо, если бы он знал ее, то мог ли бы думать об обличении Богоневесты или решиться отпустить Ее? А он думал о первом и решился было на последнее: «не хотя Ее обличити, восхоте тай пустити Ю». Таким событием указывается на то, что у Девы Марии было столь чудное молчание, что недостает и слов выразить его; Иосиф видит в Ней, чего не ожидал и чего понять никак не может, а Мария, подвергшаяся подозрению, видит Себя в опасности изгнания, даже осуждения на смерть, и молчит, не открывает Божией тайны и силы, действующей в Ней. Что же это значит? К чему служит такой непонятны подвиг молчания? То, что Дева Мария есть совершенный сосуд Божией благодати, сосуд такой, который никакое искушение повредить, никакие удары напастей и бед сокрушить не могут. Ибо, как вещественный сосуд бывает негоден, когда течет или дает выдыхаться тому, что в него вливается, так и духовный сосуд делается недостойным, если не удерживает влиянной в него благодати, но изливает и выдыхается словом праздным и нетерпеливым, без нужды и без пользы, словом ропотливым или тщеславным. Если и говорила Мария о Своей тайне с Елисаветой, то потому только, что той открыта была сия тайна Святым Духом; но если бы Она стала передавать ее Иосифу, то или по страху, или же по человеческому доверию и, следовательно, не по Божиему побуждению. Потому Она и таится от Иосифа, которому, может быть, более всех открыто было Ее сердце, так как избрала его стражем Своего девства, и таится с явной для Себя опасностью. Такое молчание доказывает, что Она, восприняв в Себе Слово Божие, Его хранит в Себе, как сокровище, и любит паче избранного, паче даже жизни Своей. Ибо предстояла Ей опасность подвергнуться и осуждению, если бы Божие Провидение не послало ангела открыть Иосифу велией тайны – что рождшееся в Ней есть от Духа Свята.

Кто имеет довольно внимания, чтобы мог следить за Матерью Господа по всему пути земной Ее жизни, тот везде усмотрит один и тот же характер глубокой Ее молчаливости. Только четыре раза отозвался в Писании глас Ее: сначала, когда открыла перед ангелом обет Своего девства и смиренно предала Себя в волю Вышнего. Вторично, отклонив от Себя похвалу Елисаветы, воздала славу Господу. Потом слышался еще голос нежной Ее любви к Сыну в кроткой жалобе: «Чадо! Что сотворил еси нама тако?» И, наконец, на браке, где Ее любвеобильное сердце сжалилось над бедностью радушных хозяев и заставило Ее обратиться к Сыну. Но, чтобы усмотреть величие и силу Ее молчаливого духа, посмотрим еще, как Она стояла перед крестом страждущего Сына, и предреченное Симеоном орудие пронзало душу Ее. Если и чужие не могли удержаться от слез, когда Он шел еще на Голгофу, то, по-видимому, чего надлежало ожидать от Матери, когда Она видела Его распятым на кресте? Воплей, рыданий? Но, и по замечанию самовидца, мы ничего такого не слышим. Она, без сомнения, страдала как никто другой, кроме Распятого; однако душа Ее не была поглощена бездной страданий. Всегда преданная воле Божией, Она и теперь смирено и безропотно перенесла казнь и смерть Своего Сына.

При сем, взирая на образ смирения и молчания Пречистой Девы, Матери Господа, познавай, христианская душа, сокровенную в Ней добродетель, о которой писал пророк: «Вся слава дщери царевы внутрь Ея» (Пс. 44, 14), – и научись возлюбить сию красоту духовную, которая есть перед Богом многоценна; старайся сохранять всегда свое высокое достоинство в неистлении кроткого и молчаливого духа.

Не легко, как видится, обозреть весь жизненный путь Пресвятой Девы, большей частью закрытый и Ее собственным безмолвием, и молчанием о Ней евангелистов. «Вертоград заключен есть, сестра моя невеста, – изрек о Ней Дух Святый, – вертоград заключен, источник запечатлен» (Песн. 4, 12). Однако, проникнем еще взором ума в сей таинственный вертоград, как бы сквозь ограду, и, при посредстве откровений, увидим и еще цветы Ее добродетелей и ощутим благоухание Ее благодати.

Конечно, никто не сомневается в том, что для избрания Девы в Матерь Единородного Сына Божия требовалось высокое в Ней достоинство, какое только может быть на земле. Но в чем же оно должно состоять у существа разумного и свободного, как не в возвышенном, чистом воззрении ума и постоянной сильной наклонности к добру? Чтобы могло осязаться сие достоинство в Избираемой, надлежало дать место Ее способностям ума и воли. И вот, непонятное для иных Ее смущение от высокого ангельского приветствия, что иное знаменовало, как не движение души глубоко смиренной? Удержание сего смущения в молчаливом размышлении – это показывало в Ней мудрость и величие духа. В вопросе: «Как будет сие, идеже мужа не знаю?» – проявилась неизменная любовь к чистоте девства. Наконец, в решительном изречении: «Се раба Господня; буди Мне по глаголу Твоему», – нарекла Себе послушание вере.

«Если верою, – как учит апостол Павел, – вселяется в сердца Христос» (Еф. 3, 17), приблизившийся уже к людям, соединившийся с плотью и кровью их, то сколь превосходнейшей веры требовалось от Девы Марии для первоначального вселения в Нее Сына Божия, по святости и высоте Божественного Естества, недоступного к грешной твари! И, однако, обрелась же в Ней такая вера, которая сделала для Нее возможным послушание такому призванию, безмерно высокому, каково быть Матерью Господа, и притом без всякого со стороны Ее превозношения. И сие-то послушание веры преклонило Ее душу под осенение Святого Духа, соединило Ее волю с волей Божией, отверзло сердце Ее для входа силы Вышнего, и Вечный Свет пришел и засветил и в Ней новую жизнь, которая должна существовать для неба, жизнь вечную в жизни временной, всеоживляющую в умирающей, божественную в человеческой. «И слово, Им же вся быша, Которое было у Бога и было Бог, плоть бысть, и вселися в ны» (Ин. 1, 1, 3, 14).

Дивны дела Твои, Господи! Дивны и тайны Твои, Богородице! Архангел не всуе взывал Тебе: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою!» Господь был с Тобой не одним благодатным присутствием, но и существенным в Тебе вочеловечением. Благодать непостижимо высокая! Радость безмерно великая! И свет этой радости во тьме светился, и тьма скорбей не объяла его, не сокрыла, не уничтожила в Тебе; ибо Господь с Тобою бысть, и вера в Него не ослабла в Тебе.

При сем углубимся умом в тайны неведомых судеб Божиих и посмотрим еще, какие ужасные мраки скорбей земных облегали в мире сем Деву Марию, Сию живоносную Обитель Божественного Света! Еще Свет Сей, в котором живот бе (Ин. 1, 4), не воссиял от утробы Ее, как близ Ее уже восстала буря помышлений сомнительных и, омрачив Иосифа, едва не низложила сего стража Света. Когда же из вертепа и яслей отправился Свет присносущный в самых небесах и слава о Нем небесная отозвалась на земле, когда озарял Сей тихий Свет и простодушных пастухов, и дальновидных мудрецов, – злобный Ирод и весь Иерусалим с ним смутился от близости Света, и подвигся царь на смертную брань против безоружного Младенца. Тогда и Ей, Матери Света, надлежало убежать во тьму языческого Египта, бояться возвращения в отечество Света, поселиться, наконец, в Галилее, среди людей, сидящих во тьме и сени смертной. Праведный Симеон, один из немногих тайнозрителей, рано увидел, узнал и принял на руки Свет в откровении языков; но когда Сей Свет осветил для него будущее, тогда оружием пророческого слова пронзил он душу Матери Света, Которой суждено было впоследствии уязвиться оружием скорбей крестных. Божественное провозглашение Сына Ее на Иордане, светоличие Его на Фаворе, торжество учения и чудес Его довольно ли озаряло душу Благодатной, мы довольно не знаем; но то и в Писании возвещено и по собственному разумению нашему понятно, как многи и разнообразны были скорби Ее о Сыне, когда Она видела Его то в изнурении от подвигов и истощении сил, то в пререкании у народа и опасности от врагов, то, наконец, в самых руках врагов! Особенно, когда произносимые против Него вопли и хуления, наносимые Ему удары и раны поражали материнское сердце; когда Он вместо Себя дал Ей чуждого сына; когда видела Она последний Его взор, слышала последний глас и сопровождала бездыханное Его тело. Свет воскресения Христова, без сомнения, осиял Ее обильнее всех; но тем не более ли, как после молнии ночь, темной и безвидной оставалась для Нее земная жизнь, когда Свет святых сокрылся от Нее в вознесении на небо? И сия ли есть судьба Благословенныя в женах, – сперва быть сиротствующей Матерью после умершего на кресте Сына, потом от воскресшего и присноживущего в небесной славе вновь оставаться на земле сиротой? Таким-то вот путем прошла в сей юдоли слез Пресвятая Дева к вечному блаженству и небесной славе, путем, воистину небезбедным и многоскорбным; и все напасти Она перенесла смиренно, безропотно, воодушевленная великой верой и терпением.

Но возвратимся назад и станем на том месте, откуда можно еще обозреть обширное поприще, по коему прошла Матерь Господа нашего, претерпевшая все искушения, какие только мог нанести Ей злобный мир. Сие возвышенное место есть гора Голгофа, на которой видим, по указанию самовидца, Марию, стоящую при кресте Иисусове (Ин. 19, 26). При этом нужно вспомнить, что время страданий Христовых было временем опасности для всех близких к Нему; посему и «ученики Его вси, – как сказано, – оставльше Его, бежаша», – все, не исключая и Петра, который отважился было войти за Ним на двор архиереев, но не выдержал испытания и предался горькому плачу, не исключая и Иоанна, которому, однако, скоро любовь возвратила мужество и повела его вслед за Учителем своим до самого Его креста. Но Мария, Матерь Иисуса? Никто не видит Ее ни в страхе ни в бегстве: Она стоит при кресте Сына Своего в таком духе, который выше и апостольского мужества, превыше и личной Своей опасности. Кто захотел бы изъяснить величие душевных Ее сил одной материнской любовью к Сыну, тот оказал бы себя только слабым толковником мужественного при кресте стояния Матери Иисуса. Если Она руководилась одной естественной любовью к Сыну Своему, то чего бы должно ожидать для Ее сердца, души и самой жизни от тех страданий Господа, при виде которых и чужие ударяли себя в грудь, и земля трепетала, и камни разорвались, и солнце померкло? Нет, любовь естественная делает более еще непонятным то, как Мария могла стоять при кресте, не предаваясь стонам, воплям, жалобам и не подвергаясь в безжизненное изнеможение. Чем же может быть изъяснима такая крепость Ее духа? Ничем иным, как лишь преданностью души Ее судьбам Всевышнего, Ее крепкой, несокрушимой верой в Божественную силу Сына Своего, Ее совершенным познанием Христовых таин, кои Она раньше всех постигла и усерднее всех соблюдала в Своем сердце. Вера несомненная на мгновение ока, упование выше всякого упования, любовь не естественная только, но обоженная, духовная, – вот что питало душу Пречистой; и внутренний свет в Ней не объяла тьма, не угасила и смерть Сына, так что Она непоколебимой стопой вошла в светлую радость воскресения Христова.

Далее, исследуя со всей точностью всякое писание о Пресвятой Деве Марии, можем усмотреть еще в Ней высокую добродетель совершенного нестяжания, добродетель, по-видимому, скромную и неблистательную, но делающую всякого преданного ей совершенным в богоугодной жизни. Постоянно держась добровольно, ради Христа, лишения временных благ, Пресвятая Дева была чужда всякой земной привязанности, всех мирских выгод. Это можно видеть из того более, что Сын Ее со креста поручил ученику Своему, и с того времени, как сказано, ученик тот взял Ее к себе (Ин. 19, 27). Из сего должно заключать, что Матерь Господня не имела собственного обеспечения. Ее любовь и вера побуждали быть всегда близкой к Сыну Своему, и потому как Он был чужд братии Своей, так и Она; как Он не имел где главы преклонить, так и Она не имела пристанища на земле, ни собственного своего жилища.

Из сего поучайся, христианская душа, не гоняться за суетными благами, не дорожить временным спокойствием, но старайся идти по следам Матери Божией и берегись, чтобы жизненный путь твой не был далек от христоподражательного Ее шествия. Для сего приближься умом к Ее образу жизни и всмотрись прилежно в следы Ее; ибо Ее следы суть указания пути к Богу, они поведут тебя, хотя не всегда, по прекрасным местам, приведут и на Голгофу, но зато верно и несбивчиво доведут тебя до Царства Небесного, – к вечному блаженству и вечной жизни. По сказанному у пророка, «приведутся Царю Девы вслед Ея» (Пс. 44, 10), – достигнут со Христом Богом души чистые от любви мира сего или предочистившиеся покаянием и слезами.

Приметив, сколь могли, высокие душевные свойства Пресвятой Девы Марии, которые Она оказала в глубоком смирении, гонении из-за Христа, бедности и безвестности в земной Своей жизни, – теперь посмотрим на другое поприще, бесконечное во времени, поприще славы и величия, которых сподобилась Преблагословенная в женах здесь еще, на земле, и которые особенно открылись со дня успения Ее. Чтобы удобнее было созерцать боголепную славу Ее, прежде воззрим на проречение Ее о сем: «Се бо отныне ублажат Мя вси роди» (Лк. 1, 48). По изреченному пророком Иеремией: «пришедшу слову познают пророка» (Иерем. 28, 9), – достоверно уже для нас, что сказанное за осьмнадцать веков перед сим Пресвятой Девой есть не простое слово или гадание, получившее вид предчувствия, но пророчество в полном смысле сего слова. Иначе же как могла бы смиренная Дева, обрученная плотнику, догадаться, что Ее узнает мир, будут почитать все роды во все времена? Из того ли только, что Ей было предсказано от ангела быть Матерью Христа? Но если бы Она рассуждала о сем по разуму и понятию Своего времени, как и апостолы, которые, три года слушая учение Христово, все еще ожидали только на сей земле устроения царства Израилева (Деян. 1, 6), – то как мало могло бы сие вести Ее к ожиданию всемирной славы? Кто из царей Израилевых был знаменитее Давида? Чья память в народе израильском почиталась благовиднее памяти родоначальника Авраама? Но матери Давида и Авраама не только не ублажаются, но даже никто и имен их не знает. По такому примеру могла ли Матерь Христова ожидать, что Ее будут ублажать все роды во все времена? К тому же еще надо взять во внимание глубокое Ее смирение, Ее неизвестное в мире сем положение. Кто думает немало о своем достоинстве, видит себя довольно вознесенным перед прочими, тот может еще льстить себе преувеличенной надеждой; но расположение духа Марии было совсем не таково. Она, и когда прославляла Бога за Свое избрание в высочайшее служение Господу, усматривала в Себе одно ничтожество, смиренно называла Себя только рабою Его: «яко призре на смирение рабы Своея» (Лк. 1, 48). Как же вдруг от столь смиренного мудрования переходит Она к столь высокому о Себе вещанию: «отныне ублажат Мя вси роди». Очевидно, такая мысль явилась в Ней уже не от собственного рассуждения, но всеведущий Дух Божий озарил Ее разум, и Она прорекла о Себе то, что определил о Ней Бог. «Ни бо волею, – как сказано, – бысть когда человеком пророчество; но от Святаго Духа просвещаями глаголаша святии Божии человецы» (Пет. 1, 21).

Как предсказание о славе Матери Господа показывает, что Она говорила по внушению Духа Божия, так и самое событие Ее слов являет, что Ее прославление есть дело Божие. Ибо оно образовалось и утвердилось во вселенной не простым путем, согласно обычаю мира сего, предпочитающего природные дарования, знатное происхождение, богатство и прочее, но неким сверхъестественным образом. Если находит славу мира сего, кто ищет ее и не упускает случая, где может встретиться с ней, то это естественно, – он идет путем мира сего. Но если убегающий славы входит в славу и притом такую, которая выше той, какая быть может от человека, то очевидно, что тут действует Божие мановение, указание свыше. Хотя и так Сын Божий говорил: «Славы от человека не приемлю» (Ин. 5, 41), хотя и всегда поступал Он согласно Своему слову, однако, славой Его исполнилась вся земля, и разумно всякому, что слава сия есть, «яже от Единаго Бога» (Ин. 5, 44). Таким же путем вошла во всемирную славу и Та Преблагословенная в женах, Которая чуждалась на земле всякой славы. По нашему разуму не следовало бы Ей удаляться от славы, которую Сама Себе предрекла; однако, Она избегала ее. Когда бывал народ в восхищении от божественных глаголов Сына Ее, когда он славил Его за чудеса, торжественно встречал Его, как Царя, – мы ни разу не видим, чтобы Мария находилась близ Него. Но из евангельского известия кто не приметит то поспешающую Ее с материнским участием к Сыну Своему, когда разглашают о Нем враги Его, что Он «неистов есть» (Мк. 3, 21), то стоящую Ее у креста Его и разделяющую поругания и страдания Его? Видеть можно также, что и Сын Ее не спешил явить миру славу Ее, дабы не показать сие делом естественной любви, потому и неудивительно, что и ученики не могли – как и многие другое – понимать то, какой чести и уважения достойна Матерь Его. По всей вероятности, они и обращались с Ней сообразно с Ее смирением и временем, когда Иисус не был еще прославлен. И Ему нужно было уже с креста преподать возлюбленному ученику Своему начатки того ублажения, которого достойна была Матерь Его, такими словами: «Се Мати твоя».

Теперь посмотрим и на то, как во время еще земной жизни Девы Марии неприметным образом приходит слава Ее. Как из облака молния, вдруг является слава Матери Иисусовой из уст некоей жены, воздвигшей глас от народа, сказавшей в похвалу Иисусу: «Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал!» Неизвестная жена, конечно, не слыхала, как за тридцать с лишком лет перед тем Матерь Иисусова сказала одной Елисавете: «ублажат Мя вси роди»: но как верен исполнительный ответ ее на пророчество Матери Господа не только в мыслях, но и в слове: «блаженно чрево»! Неприметно ли здесь уже, как в предсказании и исполнении пророчества действует один и тот же Дух Божий, начинающий уже воздвигать все роды, да ублажат Марию Деву? Но вот когда распятый Сын Ее и Господь стал прославлен вознесением на небо, тогда и слава Его Матери является уже не мгновенно блистающей, яко молния, но, по выражению Соломона, «восходящею аки утро, избранною аки солнце». Она была посреди одиннадцати апостолов, как Матерь Господня, заменяющая Собой Господа, как на сие указывает Писание: «сии вси бяху терпяще в молитве с женами и Мариею Материю Иисусовою» (Деян. 1, 14). Не быв до того видена ни разу среди апостолов, Она теперь неразлучно была с собором их. Как сосуд, в котором было миро благоуханное, и после оного благоухает, так и Дева, имевшая в утробе Своей Того, Которого имя есть Миро излиянное (Песн. 1, 2), оставалась для всех верных как бы благовонным кадилом, средоточием их единства. Она как бы заменяла Собой Сына Своего, Господа Бога, хотя, по смирению Своему, и продолжала уклоняться от всякого первенства между ними.

Настал последний день земной Ее жизни, и вот, как указывает предание, весь апостольский собор, отовсюду собранный Духом Божиим, предстал перед Ней, чтобы не столько оплакивать, сколько прославлять честное Ее успение. И что же еще видим? – Вот уже не ученик Распятого берет Ее в дом свой, не услугою рыболова пользуется теперь Она, но Господь господствующих поемлет Ее в небесный чертог Свой и дает Ей, как Матери Своей, участие в Божественной Своей славе, которую имел Он у Отца прежде бытия мира. Подобно как слава Господня на земле от гроба воссияла и Ее боголепная слава, который, оказавшись на третий день праздным, тем явил, что и в Ее богоносном теле смерть не нашла себе пищи, – ничего тленного, зараженного грехом. Как прежде неверие Фомино послужило к достоверному познанию воскресения Христова, так и теперь коснение Фомы, хотя невольное, было средством к проявлению вознесения Матери Христа на небо, – сокровенного, как сокровенна была и самая жизнь Ее. Теперь уже не один ангел благовествует Ей: радуйся, – не одно небесное зрение видит в Ней Благодать, которой Она сподобилась от Бога; но в Церкви великой, во всей вселенной возглашается о Ней радость, и вместе с ангельским собором и человеческий род ублажает Ее. И кто еще не видит, как святая Церковь при всяком богослужении ублажает Матерь Божию, с каким восторгом самому рождению и младенчеству Ее воздает празднественную честь? Тщетно мрачные мудрования неправомыслящих усиливались затмить Ее славу: они только изощрили ревность православных к Ее прославлению. Ибо, по слову Твоему, воистину «блажат Тя вси роди», Богородица Дево, и о Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь.