Доказательства бессмертия души, почерпнутые из рассмотрения свойств душевных

Перейдем теперь к внутреннему, психологическому, взгляду на человека, рассмотрим его внутренние качества, чтобы еще более укрепить в себе убеждение в истинности будущей жизни. Последуем совету учителя Церкви Тертуллиана, который говорит, что для убеждения в истине бессмертия лучше обратиться к самому же себе, к свидетельству души.

Следовательно, и в самой природе человеческой есть внутренние побуждения верить в существование иной жизни.

Читая повествование Моисея о сотворении человека, мы встречаем такие подробности. Сначала Бог сотворил человека из персти земной, потом в лицо сотворенного вдунул дыхание жизни, после чего человек стал душой живой (Быт. 2, 7). Вникая в эти подробности, видим, что человек состоит из двух, различных одна от другой, частей: из тела вещественного, созданного из земли, и невещественной души, происшедшей от дуновения Божия.

Итак, по существу своему, тело человека вещественно, материально, а душа проста, духовна. Как различные по существу, душа и тело должны быть различны и по законам своего существования. Душа самостоятельна по отношению к телу и отделима от него. Тело было создано прежде души и существовало некоторое, хотя и краткое, время отдельно от души (Быт. 2, 7). И когдачеловек согрешил, стал недостоин дарованных ему благ, Бог наказывает его смертью. Возвратишися в землю, говорит Он человеку, от неяже взят еси: яко земля еси, и в землю отъидеши (Быт. 2, 19). Но из земли сотворено одно только тело человека. Поэтому и возвратиться в землю должно только тело человека; душа же, как дыхание Божие, как существо духовное, не может подлежать одному с телом закону смерти и разрушения. «Во мне двоякая природа, – говорит св. Григорий Богослов, – тело сотворено из земли, и потому и преклонно к свойственной ей персти; адуша есть Божие дыхание, и всегда желает иметь лучшую участь пренебесных».

Если телу суждено умереть, прекратить свое бытие, то ничто не мешает душе продолжать свое существование и по отделении от тела. И возвратится персть в землю, якоже бе, пишет Екклезиаст, и дух возвратится к Богу, иже даде его (Еккл. 12, 7). Не убойтесь от убивающих тело, души же не могущих убити, учит Спаситель (Мф. 10, 28). Итак, душа человека, по самому существу своему, может и должна быть бессмертна. Такова же она может и должна быть и по своим свойствам.

Намереваясь сотворить человека, Бог говорит: сотворим человека по образу нашему и по подобию (Быт. 1, 26). Сказав о сотворении человека Богом, бытописатель присовокупляет, что Он по образу Божию сотвори его (Быт. 1, 27). А премудрый Соломон говорит, что Бог во образ подобия своего сотвори человека (Прем. 2, 23). Что же это такое значит, что человек создан по образу и подобию Божьему? По учению отцов Церкви, образ Божий находится в самой природе нашей, в ее свойствах, а подобие Божие состоит в надлежащем развитии и усовершенствовании этих сил человеком.

Т.е. человек при самом создании одарен такими же душевными свойствами, какие имеет Сам Бог, – это и значит, что он сотворен по образу Божию; с этим вместе человеку дана возможность и способность усовершаться в своих способностях душевных, приближаться к Богу, уподобляться Ему в Его бесконечно совершенных свойствах, это и значит, что человек сотворен по подобию Божьему. На бесконечную усовершимость способностей душевных человека указывал и Сам Спаситель, говоря: будите совершени, якоже и Отец ваш небесный совершен есть (Мф. 5, 48). Так сам Творец вложил в нас способность к бесконечному усовершенствованию и непреодолимое стремление к нему и указал высокий идеал этого совершенства. Но, с одной стороны, идеал этот слишком высок для него, так что по мере стремления к Нему он водит его все выше и выше над собой; с другой стороны, и силы человека, ограниченные сами по себе, подтачиваются внутренними страданиями и внешними потрясениями, и жизнь коротка. Неужели же Бог вложил в природу нашу способность и стремление к усовершенствованию для того только, чтобы мы всю жизнь стремились к нему? К чему было вкладывать в сердце человека такое обманчивое желание? Нет, чтобы не противоречить премудрости Творца, создавшего нас с такими силами и потребностями, нельзя допустить, что Он не предопределил нас еще для другой, нескончаемой, жизни по окончании настоящей. Мы рассмотрим, в частности, все главные способности человека, чтобы придти к большему убеждению в этом. Способностей этих три – ум, воля и сердце.

Св. Макарий Египетский, беседуя о свойствах души человека, говорит: «Господь вложил в нашу душу разумение, мышление, волю и ум, как вождя прочих совершенств».

Чего же достигает он, этот, по выражению св. Макария, «вождь совершенств»? Уму человека глубокие свойства дарованы Богом. Сей бо, пишет премудрый Соломон, даде мне о сущих познание неложное, познати составление мира, и действие стихий, начало и конец и средину времен, возвратов премены, и изменения времен, лет круги, и звезд расположения, естество животных, и гнев зверей, ветров усилие, и помышления человеков, разнство летораслем, и силы корений. И елика суть скрыта и явна, познах: всех бо художница научи мы премудрость (Прем. 7, 17–21). Вот как широки и глубоки способности ума. Но в то же время и как они ограниченны. Человек имеет такую жажду ведения, что с каждым расширением своих познаний он чувствует потребность новых и новых открытий в области истины. Сами великие мудрецы сознаются, что они весьма многого не знают. Спросите у тех, кто всю жизнь посвящает наукам, они скажут вам, что чем более приобретают они познаний, тем яснее сознают скудость своего ведения и безграничную область предметов, им еще не известных. Так, умножая свои познания, ум наш никогда не успокаивается, а ищет всегда высшего и совершеннейшего ведения. Нет, Бог бесконечно премудр: Он не мог даровать человеку такую жажду ведения и не даровать в то же время емудругой жизни, где бы эту жажду он мог удовлетворить. И кроме того, мы видим, что в старости у человека постепенно угасают силы и ослабляются способности. Человек волей-неволей порывает все свои связи с внешним миром, делаясь все менее восприимчивым к его впечатлениям, и является тупым, забывчивым. Но чем более он отрешается от внешнего мира, тем более входит вглубь себя, сосредотачивается в себе и здесь перерабатывает все свое внутреннее богатство, все виденное, слышанное, читанное, передуманное. Таким образом, при угасании внешней жизни человек живет полной умственной жизнью внутренней, зреет и крепнет в своих умственных способностях. Не для того же, конечно, он зреет и крепнет, чтобы у гроба с большей торжественностью исчезнуть, уничтожиться, а для другой, новой жизни, куда он перенесет свое внутреннее содержание и где опять начнет еще более зреть и крепнуть.

Святи будите, яко Аз свят есмь Господь Бог ваш (Лев. 19, 2, сл. 11, 44; 20, 7), говорил Бог человеку еще в Ветхом завете. Образ дах вам, да якоже Аз сотворих вам, и вы творите такожде (Ин. 13, 15), сказал Христос Спаситель. Вот какой неизмеримо высокий идеал дан человеку для его деятельности. Возвышаясь в своей деятельности над земными стремлениями, душа может сама себя определять к деятельности по идее доброго и святого, может свободно преуспевать в добродетели, восходить от совершенства к совершенству. Но она в то же время слишком далека от достижения образца нравственного совершенства, вложенного Богом в природу нашу и указанного нам, как руководство для нашей деятельности. Люди благомыслящие и благочестивые при всех успехах своих в нравственной жизни видят и сознают, что им многого еще не достает, многое еще ими не сделано. И вот они постоянно стремятся вперед в своей нравственной деятельности, не прекращающейся и тогда, когда все земное готово их оставить. Бог праведен, и дал воле нашей стремление к праведности, к нравственному совершенству; но если Он праведен, то не сделал этого стремления обманчивым, не прекратит его смертью, а даст ему продолжаться в другой жизни. И действительно, люди праведные и святые, живя Богом, ощущая в себе присутствие и веяние Духа Божьего, уже предвкушают сладость иного какого-то бытия, совсем не похожего на земное, бытия собственно духовного, вечного. Если бы, напротив, жизнь наша кончалась смертью, то к чему бы вся наша нравственная деятельность, зачем совесть, судящая наши поступки и оценивающая их? Даже и язычники, по словам Апостола, делая добро, в совести имеют для себя одобрение, равно как делая зло, в ней же имеют и осуждение (Рим. 2, 15). Она, – по словам св. Иоанна Златоуста, – неумолкающий в нас обличитель, который не может быть обманут или обольщен. «Пусть, – говорит он, – человек, учинивший грех и совершивший беззаконное дело, успеет скрыться от всех людей, но от этого судьи укрыться он не может, напротив, всегда носит в себе этого обличителя, который беспокоит его, мучит, никогда не утихает… Как усердный врач, она не перестает прилагать свои врачевства; и пусть не послушают ее, она и тогда не отстает, но продолжает постоянно заботиться, непрерывно напоминая о грехе и не давая грешнику дойти до забвения… чтобы хотя через это сделать нас не столь склонными к прежним грехам».

Зачем же, в самом деле, этот строгий судья нашей нравственной деятельности, если бы временной жизнью навсегда оканчивалось бытие человека? Тогда бы человек легко мог в скотоподобном состоянии пускаться на всякое зло, предаваться чувственным наслаждениям, никого не признавая, ничего не уважая – ведь все равно после этой жизни ничего не будет! Нет, уж если так необходима для человека добродетель, если так строг судья, оценивающий наши поступки, значит не все еще кончается этой жизнью, значит настанет когда-то другая жизнь, где настоящее наше нравственное развитие будет представлять низшую и переходную ступень для будущего и совершеннейшего нравственного развития.

Наконец, сердце наше одарено способностью ощущать приятность или неприятность различных впечатлений и стремлением к блаженству, к безмятежному и блаженному состоянию. Но кто из смертных наслаждается чистым, безмятежным блаженством в этой жизни? Мы видим, что все животные наслаждаются свойственным им блаженством и остаются довольны тем состоянием, какое им предназначено Творцом. Рыбы довольны своим обитанием в недрах вод; птицы удовлетворяются свободой парить в воздухе; четвероногие не простирают дальше своих желаний, как только, чтобы земля производила все, нужное для их пропитания. Один только человек не может удовольствоваться временными благами, которые должны быть также и его долей. Спросите, например, богача, доволен ли он своим состоянием, он ответит вам: «Нет, не доволен». Различные опасения лишают его покоя, различные обстоятельства причиняют ему много беспокойств и огорчений. Вообще, на земле нет человека, вполне довольного своим состоянием, который бы не желал лучшей жизни. Но невозможно же, чтобы для удовлетворения только человека, этого высшего по своему достоинству в мире существа, ничего не восхотел создать Творец, в преизбытке наделивший Своими дарами и самые малые из Своих созданий. Даже нравственное преуспеяние, добродетель, чем так возвышается человек над всеми земными тварями, не могут доставить человеку счастья. Правда, в добродетели для человека – великое счастье, которое помогает равнодушно переносить многие житейские неприятности и смотреть на самые высокие блага мира, как на не имеющие особенного значения. Но, во-первых, добродетель приобретается не без тяжкой борьбы, не без сильных страданий, которые причиняют великую скорбь, составляют величайшее бедствие жизни. Притом и среди утешений, доставляемых добродетелью, человек не находится в безопасности от скорбей, причиняемых телесными болезнями, голодом, потерей близких и дорогих сердцу и т. п., которые не могут не чувствоваться болезненно и тяжело. Наконец, само наше бытие и ненасытная жажда к нему, которые и сами по себе доставляют человеку истинное блаженство, и другие блага жизни усугубляются чувством блаженства, и они не доставляют нам полного блаженства. Вся наша земная жизнь не более, как первое лишь вкушение сладости бытия. И едва только мы успеваем вкусить и почувствовать всю сладость его, как Господь в нашей смерти лишает нас этого высокого дара любви Своей. Итак, если человек, при всем изобилии земных и духовных благ, простирает свои желания выше того, чем он теперь обладает, то это значит, что не эти только одни блага для него предназначены. Премудрость Божия, даровавшая нам сердце, не могущее удовольствоваться этим видимым миром, осталась бы к нам несправедливой, если бы она не назначала для этого сердца какого-то иного счастья, способного удовлетворить его желания. Если бы человек был создан только для земли, то он в праве был бы жаловаться, что о нем мало позаботились. Или следовало бы дать ему все, что нужно для удобства земной жизни, или же не следовало давать ему таких желаний блаженства, удовлетворить которые не могут все блага мира. Бог бесконечно благ, и как таковой, Он не мог, даровав нам ненасытимую жажду блаженства, не удовлетворяемую никакими благами земными, не создать для нас иной жизни, где бы наша жажда блаженства нашла утоление.

Но мало того. В здешней жизни мы постоянно встречаемся с таким явлением, которое как будто свидетельствует, что человек создан совсем не для блаженства. В самом деле, не постоянно ли мы наблюдаем, что добродетель гонят, преследуют, а порок торжествует, наслаждается. Где же здесь блаженство? И правосуден ли Бог, награждая тех, кто должен терпеть наказание, и наказывая тех, кто должен быть награжден? Справедливость требует, чтобы между нравственностью и блаженством человека было полное соответствие, т. е. чтобы люди добродетельные блаженствовали, а злые несли заслуженное ими наказание. Но в настоящей жизни мы не видим такого соответствия между нравственностью и блаженством. Если бы жизнь эта оканчивалась смертью, то мы должны бы, в таком случае, считать Бога, как бы покровительствующего величайшим преступлениям, венчающего порок и гнушающегося добродетелью, считать Его чуждым благости и правосудия. Но нет, Бог бесконечно правосуден. Не отказавшись от своего ума и здравых понятий о Боге, мы не можем подумать, что не будет другой жизни, где правосуднейший Судья небесный воздаст каждому по заслугам.

Необходима другая жизнь за гробом, необходимо бессмертие для того, чтобы человек мог и осуществить присущий ему нравственный закон, и получить заслуженное воздаяние за жизнь свою. А в настоящей жизни Бог, по премудрому Своему промыслу, допускает добродетельным переносить многоразличные бедствия с той премудрой целью, чтобы они, через скорби и лишения, более и более усовершались в добре, очищались от греховных наклонностей и привычек, как золото очищается на огне. Полное же воздаяние за свою добродетель они получат в будущей вечной жизни. Блажени плачущии, яко тии утешатся, обещает Спаситель (Мф. 5, 4). Также и порочным Бог допускает наслаждаться счастьем, по Своему долготерпению ожидая от них исправления, и если они не исправятся, в будущей загробной жизни осудить их по правосудию Своему. Горе вам смеющимся ныне, сказал Спаситель, яко возрыдаете и восплачете (Лк. 6, 25).

Таким образом, природа наша, одаренная способностью и стремлением к совершенству, но не могущая достигнуть его в настоящей жизни, требует другой, будущей загробной жизни и чувствует, что она имеет некогда настать. И поэтому эта настоящая жизнь по отношению к той, имеющей некогда настать, представляет не что иное, как подготовительную ступень. Св. отцы Церкви, говоря о настоящей жизни и о будущей, приводят прекрасное подобие. Находясь в утробе матери, в форме зародыша, человек уже имеет готовыми все чувства для восприятия впечатлений из внешнего мира. Но все эти чувства не приходят еще в действие и даже как бы не существуют, и утробную жизнь младенца, находящегося во чреве матери, едва можно назвать жизнью по сравнению с тем временем, когда он появляется на белом свете. Явившись же в Божий мир, человек тотчас же начинает ощущать и воспринимать ощущения. Он с каждым часом, еще более с каждым днем и вполне с летами, развивается и совершенствуется в своих способностях. Но и здесь он не получает того развития, к какому он способен по своей природе, и здесь его способности не дают ему того, что они могут и должны ему дать, но что дадут они только в посмертной жизни. Так наша настоящая жизнь по отношению к жизни загробной является тем же, чем является утробная жизнь по отношению к самостоятельной жизни на земле. Там-то, в будущей жизни, собственно и начинается истинная жизнь человеческая, сообразная с тем богоподобным достоинством, к которому назначен человек. Сбросив узы бренной и немощной плоти, человеческий дух воспаряет за вратами смерти и быстро устремляется к своему нескончаемому совершенству.

Вот как, например, говорит об этом св. Григорий Нисский. «Творец создал нас, – говорит он, – не для того, чтобы мы всегда оставались зародышами в утробе матерней; цель природы не та, чтобы нам, вышедши из утробы матерней, оставаться в детстве или в последующих за ним возрастах, которые друг за другом приходят и уходят; нет, все возрасты, все изменения нашего бытия суть только части того пути, которым мы теперь идем; а главная цель, конец нашего путешествия по разным периодам жизни – это достижение нашего древнего, первобытного состояния, которое есть не другое что, как наше богоподобие».

Итак, несомненно, что мы бессмертны по душе своей, и несомненна будущая загробная жизнь. Но основание нашего бессмертия находится в Боге. Он Един имеет бессмертие Сам в Себе, и обитает в неприступном свете (Тм. 6, 16). Все прочие творения, одаренные разумом, ангелы, архангелы, все небесные силы, все люди, и праведные, и неправедные, получают это бессмертие по воле и благодати Иисуса Христа, Спасителя нашего, взывающего: Аз есть воскрешение и живот: веруяй вМя, аще и умрет, оживет: и всяк живый и веруяй в Мя, не умрет во веки (Ин. 11, 25, 26). Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите. Не оставлю вас сиры: прииду к вам… и… вы… увидите Мя: якоАз живу, и вы живы будете (Ин. 14, 15, 18, 19). И св. Апостол, видя во Христе залог нашего бессмертия, так восклицает: аще в животе сем точию уповающе есмы во Христе, окаяннейши всех человек есмы… тще убо проповедание наше, тща же и вера наша (1 Кор. 15, 14, 19).