12. Не по понятиям
Я захожу в зал, где идёт игра. Правда сейчас никакой игры уже нет, все просто сидят, кто где и бухают. И, должно быть, обсуждают происшествие. Ну, а кто-то зализывает раны.
Отыскиваю глазами златозубого. Он сидит на высоком стуле за стойкой. Дикий Запад, твою дивизию. Его дружбан располагается слева от него и разливает по стаканам водку. На блюде перед ними лежит селёдка и чёрный хлеб. Ковбои, бляха. А сам он, этот блатной Голлум, вертит в руках свою прелесть, волшебный перстень Буряце, и, склонившись над ним, внимательно рассматривает.
«Интернационал» в моей голове достигает кульминации. Мощное звучание, призыв к борьбе и готовность сокрушить, низложить, превратить в прах царство тьмы и насилия. Мы наш, мы новый мир построим… Короче…
— Слышь, шерстило, — громко, чтобы это не укрылось от присутствующих, обращаюсь я к нему, подходя ближе и оказываясь на расстоянии удара от них обоих. — Колечко сюда давай!
Он от такой неожиданности даже не сразу понимает что происходит. Отрывает полный любви взгляд от сияющих алмазов и, повернувшись ко мне, глядя снизу вверх, хлопает глазами. Зато его сподвижник слева реагирует гораздо быстрее. Он тут же хватает лежащую на стойке вилку и соскакивает с табурета, издавая что-то вроде рычания. Демон.
Но твёрдо встать на ноги он не успевает. Я хватаю его стакан и резко, разливая бесценную жидкость, превращающуюся в медлительный гелеобразный шлейф, обрушиваю на его голову. Время замедляется и делает это зрелище поистине драматичным и бесконечно прекрасным.
Стакан рассыпается на мелкие сияющие осколки, будто в голове этого окаянного происходит бриллиантовый взрыв. Кубики стекла разлетаются и увлекают за собой алые капли кровавых фонтанов. Изыди, демон.
Он медленно сползает вниз, а я с разворота заряжаю локтем златозубому Голлуму куда-то между правым ухом и скулой, но не даю отлететь его голове и, поймав её, как гандбольный мяч, возвращаю обратно, прикладывая мордой о стойку. Пусть ещё один судьбоносный момент жизни запечатлеется на его изломанном носу.
Торопливые шаги сзади выдают атаку третьего дружбана. Он несётся на меня в штыковую, держа нож в правой руке. Я резко выплёскиваю ему в лицо содержимое стакана Голлума. Это его не останавливает, но лишает контроля.
Он завывает, продолжая напирать, но ослеплённый враг, лучше зрячего, если только он не Рутгер Хауэр из «Слепой ярости». А это явно не он. Поэтому, я шагаю прямо и влево, ставлю блок и хватаю атакующего орка блокирующей рукой за запястье. А потом несколько раз наношу удары по его кисти зажатым в руке стаканом. Прямо острым краем по пальцам. Как неандерталец каменным рубилом.
Он орёт, сердечный. Орёт и разжимает окровавленную руку. Финка падает, звякая о каменный пол. Я отбрасываю стакан и основанием ладони вбиваю его нос поглубже в черепушку. Боец уходит во внутреннюю империю, в нирвану и отлетев назад падает на стол, за которым отдыхают почтенные горожане.
Они недовольно вскрикивают и вскакивают, уступая место этому незваному и недвижимому пришельцу.
На плечо мне опускается рука, и я тут же максимально резко скидываю её, отбрасывая и того, кто осмелился прикоснуться. Это Голлум. Он отлетает к стойке, опирается на неё спиной и как пёс мотает головой, сбрасывая чёрные капли. Взгляд тяжёлый, рожа в крови, любо-дорого посмотреть.
Он выхватывает ножичек и щёлкает кнопкой выпуская мерцающее в тусклом свете жало. Клац! Делает шаг ко мне на полусогнутых, пружинящих ногах. В правой руке у него тесак, а левая, как у мушкетёра, чуть отставлена и готова отбить любую угрозу. С ножичком он, похоже управляться умеет. А со стулом?
Я хватаю стоящий рядом стул и, держа его ножками вперёд, молниеносно атакую противника. Прижимаю его к стойке и, не давая опомниться начинаю пинать по лодыжке, в одно и то же место.
Он хрипит, рычит и воет, как упырь, попавший под солнечные лучи. Но я не прекращаю до тех пор, пока он не впадает в безумие. Я отбрасываю стул, но этот неугомонный бандос пытается ткнуть в меня своим кинжалом. Я подныриваю под руку с ножом, делаю захват бросаю трепыхающегося златозуба через себя. Финка летит в сторону, а я ставлю ногу ему на горло.
Все присутствующие стоят и молча смотрят на этот короткий, но эффектный бой. Я оборачиваюсь и среди публики вижу входящего Игорька, двух шкафообразных вышибал и Джемо Бакинского.
— Ты чё творишь, малой? — доносится слабый голос из зала. — Не по понятиям…
Голлум дёргается, и мне приходится посильнее нажать ему на горло. Он хрипит, болезный.
— Кто там за понятия побазарить желает? — прищуриваюсь я и забираю перстень Бориса со стойки. — Выходи, я разъясню, если сам не догоняешь. А ты потом этим фраеркам вшивым расшифруешь. Для тех, кто не вкурил, понятия простые. Я Бро. Кто на моё лапу положит, тому пи*да!
— А ты чё, самый фартовый да козырный что ли? — раздаётся из глубины зала.
— Козырный, — отвечает ему из-за моей спины Джемо. — Если не ясно что-то, ты спрашивай, не стесняйся. Я тебе втолкую.
Я убираю ногу с поверженного врага, достаю из кармана пачку сотенных, срываю бумажную банковскую ленточку, но Джемал меня останавливает:
— Нет-нет, все расходы за счёт заведения.
— Я по чесноку лоха выкрутил, — хрипит Голлум. — Чё за кидняк, в натуре! И печать моя, всё по…
— Ко мне за выигрышем придёшь, — прерывает его Джемо, подпинывая носком ботинка. — Давай на выход, с братанами.
— Нет, — качаю я головой, — я сам. Должным быть не люблю.
Я вытаскиваю из пачки чуть больше трети и швыряю в каталу. Деньги разлетаются, и он начинает ползать и подгребать их.
Джемал оборачивается к своим шкафам и командует:
— Выбросить эту шваль и больше, чтобы я их здесь не видел.
Я едва заметно киваю Игорю, и он выходит наружу.
— А ты и впрямь кручёный, — хлопает меня по плечу Джемал, отводя к стойке. — Хочешь выпить? А… забыл, прости.
— Мне идти нужно, — киваю я. — Над предложением твоим подумаю и сообщу. Увидимся как-нибудь.
— Ладно. Машину дать?
— Давай, — соглашаюсь я. — Благодарю.
Я выхожу из катрана. Все здесь. Наташка бросается ко мне. Водитель Беллы уже уехал, не дождался, так что предложение Джемо оказывается кстати.
Потрёпанную шайку выводят и выталкивают из двери. Златозубый сплёвывает себе под ноги и шипит что-то под нос, глядя в мою сторону.
Как в «Бременских музыкантах», последним вылез петух, изрядно ощипанный, но не побеждённый.
— А шапка-то где твоя? — хмыкает Борис, провожая взглядом четвёрку неудачливых бандосов.
— Наверное, в другом месте забыл, — пожимаю я плечами. — Не нашёл. Сейчас поедем, Наташ. Машина подойдёт и сразу поедем.
Я подхожу к Борису.
— Отойдём на пару слов, — тихонько предлагаю я.
Он напрягается, но идёт со мной. Я отвожу его на несколько шагов и отдаю перстень.
— Ого, — удивляется он, забирая кольцо. — А тебя нельзя недооценивать.
— Тебя тоже, — киваю я. — Борис, ты меня прости, погорячился я сегодня. Не прав был.
— Бывает, — говорит он, пожимая плечами.
— Хорошо. Фридман теперь мой.
Борис усмехается и качает головой.
— Слушай, — говорит он. — Этот кент, с зубами, он на Наталью сразу глаз положил, как мы пришли только. И Марика целенаправленно вёл, я точно говорю. Игорь твой за Натальей смотрел, а я за этим, зубастым. Он с неё глаз не спускал. Я не сомневаюсь, это он Марику идею подкинул, типа если уверен в победе, рискни, поставь бабу. Сам бы Фридман не допёр до такого.
— Сука… Зря ты мне сразу не сказал.
— Так, а что бы я сказал? Это предположение, я не следил за их игрой, сам играл. Сотку проиграл и успокоился.
Я поворачиваюсь к Фридману:
— Марик, иди сюда!
Он опасливо подходит. Смотреть больно, на лице такая скорбь, что от одного вида рыдать хочется. Ну и крови немного. Я же ему по зубам от души прописал.
— Егор… — трясущимся голосом начинает он.
— Борису ты ничего больше не должен, — перебиваю я.
— Теперь ты его раб, — смеётся Буряце.
Фридман печально склоняет голову.
— Места в машине нет, — продолжаю я. — Поэтому в гостиницу пешком пойдёшь. Здесь минут пятнадцать. Двигай прямо, вон туда, до берега, потом повернёшь налево и там вдоль моря всё время. А от памятника героям уже видно отель наш. Понял?
Он кивает.
— Ну всё, давай, скройся с глаз.
Выходит Джемал и подъезжает его «Волга».
— Егор, ну заходи ещё, — говорит он с широкой улыбкой. — И с друзьями, и один. Всегда рад вас видеть. Наталья, я прошу прощения за инцидент. Больше этих бармалеев здесь не будет, так что в любой момент можете наведываться. Отныне для вас это будет самое безопасное место на Земле.
— Да уж, — качает она головой.
— Надо было меня предупредить, что придёте, ничего подобного и близко бы не произошло.
— В следующий раз предупредим, — обещаю я.
Боря садится вперёд, за ним я, посерёдке Наташка, а за водителем Игорь. До гостиницы доезжаем минут за пять. Борис уходит, а мы на некоторое время остаёмся в фойе.
— А как так вышло, — спрашиваю я, — что вы оказались без Галины и без охраны?
— Галина, — говорит Наташка, — страшно разозлилась на Бориса из-за того, что он стал там с девушками… общаться.
— С какими, с нашими или тамошними? — уточняю я.
— С ласточками тамошними, — поясняет Игорь. — Это ещё в первом месте. В баре. Да, она рассердилась и сказала, что мы уходим. Тогда, мы все поехали в катран.
— Галина тоже поехала?
— Да, — подтверждает Игорь. — И дружинники тоже за нами помчались.
— Хорошо, — киваю я. — А что потом случилось?
— Когда приехали туда, они начали ссориться. Какое-то время это продолжалось. Галина сказала, что всё, она завтра же уезжает. Новый год отменяется. Кто хочет может остаться, кто не хочет — возвращаться вместе с ней.
— Ого! Ты чего ответила? — спрашиваю я у Наташки.
— Да ничего не ответила, — качает она головой. — Как бы я без тебя что-то ответить смогла?
— Ладно. А что потом было? — продолжаю выяснять я.
— Потом Фридман начал играть, а остальные пить. Галина с Борисом опять стали ругаться. Наталья пошла в уборную, а я за ней. Там оказалась небольшая очередь. Минут пять-семь где-то мы отсутствовали. А когда вышли, женщин уже не было и охраны тоже. Я посмотрел, машин нет, решил дожидаться тебя здесь, но собственно, ждать не пришлось, потому что сразу вот это всё началось. Марк проиграл, и потом сразу ты появился.
— Понятно, — говорю я. — Понятно…
Появляется Марик. Красный, румяный, бежал, наверное, бандитов боялся. Он влетает в фойе и, увидев нас, останавливается. Нерешительно топчется на месте, а потом подходит.
— Наталья… — говорит он. — Я сейчас шёл… и думал. Мне невероятно стыдно перед вами… Не знаю просто, что на меня нашло…
Наташка не знает что сказать и опускает голову.
— Да-да, я понимаю, — кручинится он. — Я вот тут подумал… Мы с Никитой будем «Родню» скоро снимать. Ну, то есть, снимать он будет, но я там тоже не последнюю роль… И я вот, как раз, про роль… Если вы захотите, я могу устроить…
— И кого она там сыграет? — удивляюсь я. — Внучку что ли?
— Кого? — он тоже удивляется.
— Спасибо Марк Михайлович, мы подумаем, — отвечает Наташка.
— Да, — несколько раз кивает он, и скорбно улыбается. — Простите, простите меня, простите… А деньги… я всё до копеечки… Всё-всё, у меня сезон хороший ожидается…
Мы поднимаемся в номер. Наташка обнимает меня, прижимается и долго-долго не хочет отцепляться.
— Испугалась? — спрашиваю я и глажу её по волосам.
Она молчит и часто-часто кивает. Ещё бы не испугаться.
— Больше я тебя в такие местечки не пущу.
Сидела бы в гостинице и ничего бы не было. Да вот только не сидела бы она… Да.
Во время завтрака к нам подходит Галина.
— Я когда Марика увидела, обомлела. Кто это тебя? А он говорит, Егор. И плачет… Я думаю, ну, всё, Егорка, допрыгался ты у меня.
Нет, Марик тот ещё фрукт, честное слово. Наябедничал, гад.
— А потом Борис мне когда рассказал, что он учудил, я аж ахнула. Наташенька, бедная, как ты со страха не умерла?
Наташка пытается улыбаться.
— А ты что, правда, четырёх бандитов укокошил?
— Укокошил? — удивляюсь я. — Нет, а-та-та сделал и всё. Я же гуманный. А вот Марика надо укокошить было.
— Это точно. Змей он, Марик этот. Боря сказал, что видел четверых после твоего а-та-та, живого места, говорит, не было.
— Это преувеличение, — качаю я головой.
— Ну что, вы уезжаете или остаётесь? — спрашивает Галя. — Надо сказать, сколько нам билетов брать. Можете остаться, если хотите, но все возвращаются.
— И Борис с Марком? — спрашивает Наташка.
— А что им ещё делать? Возвращаются.
Подходит Марик.
— Марика, наверное, оставим здесь, — усмехается Галина, — в порядке наказания. Да, Марик? А то тебе с такой рожей стыдно небось в Москву возвращаться? Пусть в новогоднюю ночь в карты свои играет.
Он кисло улыбается. Прямо, как Хоботов.
— Мы тоже поедем, — говорю я.
— Точно? — спрашивает Галя. — Тогда вместе на новый год гульнём? Мы решили собраться у Вики, а потом уже завалиться куда-нибудь, где повкуснее и повеселее.
— Нет, — качаю я головой. — Мы домой поедем. В снега, в Сибирь. Хочешь с нами в настоящую зиму?
— Ой, что ты! — смеётся она. — Там медведи у вас по улицам ходят?
— Ага. И кабаны.
Она кивает.
— Если едете, быстро доедайте и бегом собираться. Выезд через час. Обратно летим из Анапы. Там сегодня есть рейс на Москву.
Всегда кажется, что обратная дорога быстрее и короче. Это какой-то психологический финт. Не знаю. Впрочем, из Геленджика до Анапы действительно гораздо ближе, чем до Сочи. И едем мы в этот раз на «Волгах». Несёмся по серпантинам и любуемся видами.
— Ну, как тебе в Геленджике? — спрашиваю я Наташку. — Понравилось?
Мы сидим на заднем диване, а рядом с водителем едет Игорь.
— Честно? — вздыхает Наташка. — Вкусно, красиво и тепло. Но я так рада, что мы отсюда уезжаем. Думаю, буду вспоминать этот город, как страшный сон. Он, наверное, не виноват, но всё вместе как-то не очень хорошо сложилось.
— Жалко, — вздыхаю я. — А я-то уж размечтался.
— О чём это? — спрашивает она.
— Что перевезём сюда родителей, они тут будут черешню выращивать в свободное от работы время, персики и груши. Внуков гонять. А мы будем приезжать, загорать, развлекаться и трескать фрукты. Что, плохо? Скажи.
— Ну-у-у… — тянет она. — Внуков-то нет пока, да и когда ещё будут.
— Тут уж, как Бог даст, — улыбаюсь я. — Игорёк, скажи, ты бы не хотел мать-старушку перевезти в тёплые края? Ближе к морю, подальше от морозов.
— Да я как раз об этом сижу и думаю сейчас. Мысль неплохая, надо сказать.
— Так что «ну-у-у»? — спрашиваю я у Наташки.
— Не знаю. Может, первые впечатления и сгладятся когда-нибудь новыми, более приятными, но, в любом случае, что здесь делать? Это же маленький городишко, в разы меньше нашего. Здесь же с ума от скуки сойти можно.
— Эх, деточка, — качаю я головой, изображая старого опытного мудреца. — Ты даже не представляешь, какие перспективы открывает этот город перед обладателем красного диплома по математике. А также перед обладателем чуть менее красного диплома специалиста в области торговли.
— Какие же?
— Просто космические.
Водитель включает радио, и оттуда несётся:
…Заботится сердце,
Сердце волнуется,
Почтовый
Пакуется груз.
Мой адрес —
Не дом и не улица,
Мой адрес —
Советский Союз…
— Нет, — качает головой Наташка. — Я думаю, если куда-то переезжать, то только в Москву!
— А-а-а! — смеюсь я. — Понравилась столица, покорившаяся твоей красоте? Вот не надо было от короны отрекаться, да?
— Да ну тебя, пересмешник. А ты сам, будущий обладатель диплома, собираешься хоть что-нибудь делать в направлении учёбы? Или ты думаешь, что диплом тебе за красивые глазки дадут?
— Надеюсь, что дадут за глазки, — подтверждаю я, — но делать собираюсь. Пойду, раз уж мы всё равно туда едем, в институт и сдам все зачёты и экзамены.
— И сколько тебе для этого времени понадобится? Полгода? Ох, Егор, отчислят тебя. Как пить дать, отчислят.
— Почему полгода? Один-два дня, я же умный. Вундеркинд, буквально.
Мы болтаем, а потом впадаем в дремоту, а потом приезжаем в аэропорт. Грузимся в самолёт и летим. В Домодедово нас встречает Сергеич и везёт во Внуково.
— Почти, как от Анапы до Геленджика, — смеётся он.
До следующего самолёта ещё три часа. Регистрация начнётся только через час, поэтому мы идём ужинать в ресторан.
— Егор Андреевич, здравствуйте, — окликают меня.
— О! — удивлённо восклицаю я, поворачиваясь на голос. — Эдуард Фридрикович! Какими судьбами? Я думал вы в Тынде рельсы кладёте.
— Нет, — тихо улыбается он. — Я решил не ехать. Уволился, пока вас не было по-тихому и вышел из вашей сферы. Теперь вы меня из комсомола не исключите.
— Так вам по возрасту уж и так недолго осталось, — улыбаюсь я.
Вот ведь жучара хитропопый.
— Верно, но без записи в личном деле.
— А что же вы здесь делали?
— Да, хлопотал о месте.
— В Москве? Ну надо же. И где, позвольте узнать?
— Рано ещё говорить, — машет он рукой. — Пока ещё ничего не обещают. Но если что-то получится, я вам обязательно сообщу. Вы в ресторан? Я, к сожалению, с вами не смогу. Дороговато для меня. Пойду пирожок куплю. Ну ладно, всех благ в Новом году, если в самолёте не увидимся.
Вот жук. Где это он хлопотал? Интересно. Я провожаю его долгим взглядом. Не нравится он мне. С самой первой встречи не нравится…
И, кстати о встречах. В ресторане сидит Куренков. Бухенький.
— О! — радостно кричит он, когда мы заходим. — Брагин! А я, как раз, за твоё здоровье пью! Иди сюда. Барышня, принесите меню!
— Вот так встреча, Роман Александрович! Не иначе, как домой на Новый год летите? Вы когда окончательно в Москву переедете?
— Переехал, Брагин, переехал. Квартиру получил. С видом из окна. На парк, представляешь? Свежий воздух, красота, мечта.
— Отличные новости, — улыбаюсь я. — Поздравляю. Вы не возражаете, если мы к вам присядем?
Он вальяжно машет рукой, мол располагайтесь. Мы садимся. Я напротив него, рядом со мной Наташка, а напротив неё Игорёк.
— Отличные, да, — нетрезво кивает он, облокотившись на стол. — И новости отличные, и воздух за окном свежий, а вот мне…
Он замолкает, настороженно оглядывается и подавшись через стол ко мне продолжает громким шёпотом:
— Душно! Понимаешь? Мне душно!
— Нет, честно говоря, не понимаю, — качаю я головой. — Почему душно-то?
Он доверительно подмигивает и машет мне рукой, типа приблизься. Я наклоняюсь к нему, и он кладёт мне руку на затылок. Кладёт и притягивает меня к себе, и утыкается лбом в мой лоб.
— Душно, — горестно шепчет он, — потому что понять не могу, что я тебе сделал, что ты со мной так поступил…
— Я не понимаю, Роман Александрович.
— Зачем, Брагин? Зачем ты прокинул-то меня? Скажи мне по старой дружбе. На бабки… Не по понятиям это…
