Грех на исповеди

Хотя названием Студеница должны были быть обозначены место и монастырь, в котором и от строгости, и от святости всё выглядит несколько холодно, монаху Симеону в это утро всё казалось тёплым. Тепло на сердце, тепло во всех членах тела, дивно в груди, ясно в очах. В таком состоянии он лёгко отстоял не только утреннюю молитву, но и святую литургию, которая продолжила богослужение. Отец Симеон был восхищён тем, что Дух Святый, пока игумен и монахи возносят молитву, здесь перед ними каждое утро совершает одно из самых больших чудес и самых значительных святых таинств, – Кровь и Тело Христово подаются людям через святое причастие.

Старец волновался больше, чем после великих побед над византийскими, болгарскими и венгерскими армиями. Он думал о том, что коснулся начала восхождения к небесной красоте и Царству Божию.

Ему было чрезвычайно приятно, что он чувствует – вокруг него не происходит ничего, что бы его отягощало. Напротив, теперь он стал лишь частицей всеобщих событий – малых и важных, или неважных, всё равно, но он уверен, что всё это по воле Божией, которая благодарила его за труд от земного отойти в духовное, в молитву, в путешествие к праколыбели, к Прародителю, к единственной истине и смыслу существования.

А самое прекрасное чувство он испытал в тот момент, когда, стоя в очереди за Петром, игуменом и несколькими другими монахами, приблизился к самому младшему собрату, Андрею, который в то утро чинодействовал, а потом и причащал.

Что отцу Андрею сказал в два раза старше его отец Симеон, стало известно только им двоим и Господу.

Монах Андрей, почти не веря, что перед ним собрат Неманя, едва успел кое-что спросить и с облегчением отпустил грехи брата. Он почувствовал, что его пот прошиб, когда его монах Симеон поблагодарил и удалился.

Немногим позже, но до завтрака, Симеон снова встретил исповедника и шепнул ему: «Грех мой, брат Андрей, великий, что пользуюсь случаем, чтобы упрекнуть тебя. Но прости меня, не могу тебе не высказать, что ты нехорошо поступил, что ты смотрел на меня и принял меня не так, как остальных наших братьев здесь. Я это почувствовал и в следующий раз исповедаю всё это как ещё один грех, который я совершил, что увеличивает его тяжесть на этом святом месте, в Студенице».

На столе в трапезной братию монашескую ждал тот же завтрак. Два вида чая, постная похлёбка из овощей, по несколько печёных грибов и салат из черемши, то есть медвежьего чеснока. А когда после завтрака была прочитана и благодарственная молитва, монах Симеон пошёл к игумену, и тот ему сказал, что он посылает его на кухню, в помощь пекарю – монаху Иоилу.

Безоговорочно, с благодарностью, великий и сильный человек, когда-то бывший жупаном, сделал поворот и по-военному отправился на кухню.

Иоил, монах, который был гораздо моложе, радостно его принял, и они вместе продолжили месить хлеб из пшеничной муки с добавками из некоторых видов молотых сушёных трав. Отец Иоил чаще занимался подбрасыванием дров в огонь, предоставляя старшему собрату Симеону размягчать и формовать руками тесто и класть его на большой противень, а затем и в раскалённую каменную печь.

Монаху Симеону кухня казалась какой-то нереальной, будто бы из её углов временами исходили пахучие разноцветные дымы. Всё парило как в воздушном пространстве и напоминало ему те разноцветные, жаркие языки пламени, которые возникают на подожжённой ниве. Этого он в своей жизни насмотрелся достаточно, когда в его народе посевы поджигали братья и зятья, да и деды, а часто это делали и некие враги чужой крови и веры. Но и жупан Неманя не стеснялся ответить, запугать, чтобы это с его народом никогда больше не повторилось.

Помнил он эти поджоги. Их было особенно много тогда, когда он воевал в годы своей молодости. Позже, всё больше принимая Божьи законы и поступая по ним, он отказывался от такого зла и старался врагам отвечать какими-либо другими способами, а не через хлеб, воду, через детей, через старых и немощных.

Из всех таких мыслей монах Симеон постарался вынырнуть, крепко сжав кулаки, будто готовится к борьбе, к военному штурму.

«А я ведь и правда готов к штурму нынешней жизни, к штурму действительности. Как можно скорее забыть и оказаться дальше от воспоминаний о зле, которое сам много раз исповедал, надеюсь, Бог мне его простит», – произнёс он тихо и руками сжал железный прут, которым закрывали заслонку печи, чтобы не обжечь руки.

«Что Вы сказали, брате Симеоне? – спросил его монах Иоил. – Я не расслышал из-за скрипа металлического прута, которым Вы закрыли заслонку».

«Ничего, ничего, брате», – покачав головой, торопливо ответил ему монах Симеон.

После этого они вместе в полной тишине ждали, когда можно будет вынуть из печи большой каравай, который три следующих дня будет есть монашеская община Студеницы. Хватит и для гостей, если пожалуют.

Когда хлеб был испечён, монах Симеон перекрестился, поблагодарил собрата пекаря и пошёл в свою келью за пером и бумагой. Помолился Богу о даровании ясности мысли и лишь затем сел писать письмо своему сыну, что на Святой Горе.

«Это письмо должно бы быть в некотором роде моим первым сообщением о том, как я оказался здесь по воле Божией, в чём убедил меня монах Савва, – размышлял он. – И конечно же, я должен написать, что бесконечно благодарен Господу, что Он исполнил моё желание стать Божьим слугой, который прежде послушал своего дивного, богодухновенного сына Растко, то есть монаха Савву, который посоветовал измениться, из правителя стать монахом. Обычным смертным, которые не надеются ни на что хорошее и не помышляют о Царстве Небесном, этот подвиг не интересен, даже не достоин внимания. Мне это неважно, я всегда любил подвиги, и вот, я совершил самый большой подвиг в своей жизни – из правителя стал Божьим слугой. Вот о том счастии, которым меня осыпал Господь, я сейчас извещу чадо мое, своего сына и своего брата, монаха Савву».

С такими мыслями монах Симеон начал писать письмо.