Слышал колокола Хиландара
Та зима 1199 года была мягче трёх предыдущих, что Анастасия провела в монастыре. Снег шёл реже, и днём не было так холодно, как бывает из-за ветров с Копаоника и Радана. В тёплой трапезной, где в печку постоянно подкладывали полено, монахини слушали сестру Феодору. Она им читала главы из Ветхого Завета. Новый Завет они в основном прочитали с помощью матери Анастасии, которая в этот день в послеобеденное время отдыхала в своей келье.
Это блаженное спокойствие прервал высокий человек в чёрной шубе. Он ввалился прямо в трапезную, потому что из монастырского двора увидел там свет свечей.
«Вы меня, сестро, не узнаёте? Я приезжал сюда почти три года тому назад, чтобы посетить сестру Анастасию», – не представляясь, и без всякого вступления незнакомец обратился к монахине Магдалиие. А она, поскольку любопытство заставила её первой вскочить со стула и посмотреть, кто это колотит в дверь, первой ему и сообщила новость:
«Она теперь игуменья», – сказала Магдалина громко, придав этому заявлению исключительное значение, а затем пригласила его в комнату для гостей, чтобы предложить мёд и воду.
«Нет, меня уже угостили наверху, в монастыре Святого Николая. Я побыл немного среди монахов, а мать Анастасию должен увидеть, потому что меня из-за этого послали со Святой Горы».
Услышав, откуда прибыл гость, монахиня поспешила пойти к игуменье в келью. Вскоре после этого они обе появились внизу, в маленькой комнате для гостей рядом с трапезной.
«Это ты, брате Григорие», – узнала его Анастасия. Они по-монашески приветствовали друг друга, и игуменья пригласила этого когда-то главного придворного писаря и переписчика Мирославлева евангелия перейти в трапезную.
«Там теплее, да и сестры будут рады услышать вести от вас, потому что, как я понимаю, ты прибыл со Святой Горы. Для них это будет полезный дополнительный урок духовных наставлений, которые они получают от сестры Феодоры и от меня».
Святогорский монах Григорий Дияк освободился от своей огромной чёрной шубы, оставив её на деревянной вешалке в комнате для гостей, и сел на предложенное ему место за столом в тёплой трапезной. Вскоре принесли чай и много мёда. Он внимательно смотрел на сестёр, будто кого-то искал, и когда узнал Вуку в монашеской одежде, встал и поцеловал её, поздравляя с постригом:
«Весть, что ты стала монахиней Евфимией, дошла до нас в Хиландар и очень обрадовала и отца Симеона, и отца Савву».
«С каким добром ты приехал к нам?» – спросила его Евфимия.
«Послали меня отец Симеон и отец Савва. Сначала я был у Вукана в Которе, затем у Стефана, а после не посмел обойти матушку Анастасию, сестру Феодору и тебя».
«Как там отец Симеон и отец Савва?» – спросила Анастасия.
«Отец Савва совсем хорошо, он молод и здоров, в отличие от отца Симеона, который по возрасту, но и в связи с жизнью в качестве правителя, всё труднее встаёт на ноги. Зрение его падает, и всё чаще ему трудно дышать. Но поскольку оба крепки духом и верой, за них не нужно бояться. Они сами не слишком переживают о чём-либо другом, кроме молитвы и строительства Хиландара».
«Строительство, вот уже, слава Господу и Богородице, началось. И это меня радует и придаёт сил. Не только телесных, но и духовных», – сказала мать Анастасия.
«А как идут работы?» – спросили одновременно и Анастасия, и Феодора.
«Монастырь уже подведён под кровлю. В нём устроена и келья для отца Симеона. Все мы живём в Хиландаре, так что мы больше не в Ватопеде».
Сказав это, монах Григорий вспомнил:
«За счёт части того клада, спрятанного в этом монастыре, который ты, матушка, послала отцу Симеону, куплены колокола. Когда я уезжал, именно в тот день их разместили. Отец Симеон первым ударил в колокол, да так сильно, что наверняка звон был слышен далеко за пределами Святой Горы. А часть клада, по желанию отца Симеона, будет скрыта в месте, о котором будет знать только игумен, тайна эта будет передаваться до тех пор, пока не настанет момент использовать её для какой-то важной цели».
Мать Анастасия опустила глаза, и тело её охватила мелкая дрожь. Она вспомнила сновидение, было ей даже и неприятно, что она видела своё тело. Она лежала на ковре из кусочка этого золота, а к ней с особым почтением подходили мужчины, женщины и дети. И каждый из них наклонялся и прикладывался к кусочкам этого золота. Были они одеты в какие-то странные одежды. Некоторые женщины были в брюках, некоторые с длинной голой шеей, видела она и человека, который держал какую-то странную вещь, с помощью которой разговаривал с кем-то на другом конце света.
Хотя картина была и нереальной, она её не удивила. Некоторые лица подрагивали, искали лекарство своему телу. В сущности, большинство их приходило попросить о помощи, а часть – для того, чтобы вознести молитву.
Когда она проснулась, сон сел в очень быструю повозку, которая умчалась, а затем вернулся к ней, прося о милости и прощении.
«Во славу Бога, – опять перекрестилась мать Анастасия и вернулась к тому, что её больше всего интересовало. – Достаточно ли будет средств, чтобы закончить строительство монастыря?»
«Почти всё потратили. А нужно ещё для иконописи и закончить строительство конака. Колокольня полностью готова, построена и предивная церковь, посвящённая Введению Пресвятой Богородицы». Тут и монахиня Евфимия заинтересованно включилась в разговор:
«Говорите, отец Григорий, что монастырь зовётся Хиландар?»
«Да, сестро, – подтвердил он. – Отец Савва и отец Симеон от Прота и игуменов остальных монастырей на Святой Горе получили поддержку для строительства этого нашего храма, который сохранил старое название, по основателю, греческому монаху Георгиосу Хилендаросу. Тот монастырь давно разрушили пираты и грабители. Наш, сербский Хиландар, воздвигнут на том фундаменте. То, что очень важно и что нас всех радует, это согласие византийского императора Алексея Третьего, прозванного Ангелом. Этот чудный правитель предоставил отцу Савве с радостью 1 июня этого года не только самостоятельность Хиландару, но и монастырь Зиг на Святой Горе, который имеет свою пристань. Также, для более успешной финансовой поддержки Хиландара, его метохом, императорским Хрисовулом, стали и многочисленные сёла возле Призрена».
Мать Анастасия встала, осенила себя крестным знамением благодаря Бога, затем опять села на маленький треножник и радостно сказала:
«Это действительно превосходные вести».
«Хорошая весть и та, что Великий жупан Стефан отозвался на просьбу отца Симеона и отца Саввы послать дополнительные сокровища для окончания начатых работ в Хиландаре».
«И что с этими сокровищами?» – спросила Анастасия.
«Их уже увезли надёжные люди, которые знают пути. Стефан послал своего лучшего воина, который пожелал ещё раз увидеть старого правителя».
«А кто это?»
«Не знаю, помните ли вы его, это тот Лазар, который однажды спас правителя на охоте».
«Я его знаю. Почему именно он?»
«Потому что он у него лучший. Правда, говорят, что он бежал к Вукану, но не знаю, что он тогда хотел. Говорят, что из-за Вашей дочери Вуки, но он покаялся. Вернулся к Стефану, и тот ему это простил».
Услышав это, сестра Евфимия радостно поблагодарила Господа.
И сделала это так громко, что все услышали. Хотя монахини не знали всю эту жизненную историю, связанную с Лазаром и недавней принцессой Вукой, а теперь сестрой Евфимией, их охватило теплое чувство, подобное лёгкому ветерку. Каждая из них почувствовала в душе радость, хотя ни одна из них ничего не спросила о воине Лазаре.
«А отец Савва и отец Симеон не просили ли что-нибудь мне лично сообщить?» – спросила мать Анастасия.
Григорий утвердительно кивнул головой:
«Сын Вам передал горячий привет и сказал, что сделает всё, чтобы примириться с братом».
«Помоги ему Боже», – перекрестилась игуменья Анастасия.
«И Симеон послал сообщение».
«Какое же?…»
«Попросил как-нибудь поймать ту пару голубей, если они здесь».
«Не знаю, не видела их в последнее время».
«Я их видел на крыше церкви, когда сегодня шёл сюда».
«Они так, то тут, то улетают в Студеницу. Знает это Симеон, поэтому тебе, вероятно, так и сказал. А почему он сказал тебе, что мне их надо поймать?
«Он поручил снять то, что у них на лапках, и послать ему».
Лицо игуменьи залил румянец, грудь затрепетала, а перед глазами возникли картины, которых до тех пор она не видела даже в моменты высшего вдохновения, вспоминая отдельные события собственной жизни.
«Возможно ли, чтобы он просил, чтобы ты ему привёз наши обручальные кольца…», – прошептала она.
Григорий заметил, что она взволнована, и предложил сам это сделать, объясняя при этом:
«Если ты не можешь их поймать, я попробую. Ещё в детстве я этому научился. К самой тонкой верёвочке я привязывал корочку хлеба и ставил под овечью чуть приподнятую миску. Я прятался вместе с верёвочкой подальше, и когда птица подлетала поклевать хлеб, я дёргал за верёвочку, деревяшка, на которую посуда опиралась, падала, и птица была поймана. Конечно же, я немного играл с ней, а потом отпускал – пусть летит к своей стае».
Тихое воодушевление сделало трапезную ещё теплее.
Мать Анастасия выглядела смиренно. С нежностью в голосе она убедительно ответила:
«Не надо будет их ловить. Они сами слетят мне в руки, мне надо только их позвать. Пойдём, ты сам увидишь.
«Как только они вышли из трапезной, монах Григорий посмотрел в небо в том направлении, куда Анастасия подняла руки, и услышал её тихий голос, которым она их зовёт.
«Вон они! Спускаются на крышу», – сказал он, и ему показалось, что и та часть неба спускается за ними на крышу храма.
Мать Анастасия несколько раз хлопнула в ладоши.
Голубь и голубка слетели к ней в руки. Она осторожно, сначала у одного, затем у другого, сняла с лапок обручальные кольца, поцеловала их и перекрестилась, затем сказала Григорию:
«Вот, отнеси их отцу Симеону и скажи ему…»
«Что сказать ему, матушка?»
«Пусть он их, как он и решил, замурует в стены Хиландара».
«Ну вот, сейчас мне ясно, почему их отец Симеон хотел получить, и то, что он мне и перед отъездом повторил, чтобы я не забыл о голубях. И ещё он мне наказал, чтобы после упокоения его тело вернулось в Студеницу».
Два белых голубя из её рук тихо вспорхнули и поднялись к кровле храма, ближе к небу, а улыбка неизреченной любви заиграла на лице матушки Анастасии.
«Прекрасно, что мы вместе будем почивать в Студенице. Я ведь как женщина не могла бы быть похоронена на Святой Горе, вот и видна приверженность отца Симеона, и то, как он держит слово. Решение о том, чтобы мы вдвоём после упокоения оказались вместе в Студенице, принята задолго до нашего пострига.
О, как он всегда был мудр, и как дивен Божий промысел, чтобы тела наши почивали в Студенице, а души – в Царстве Божием. О таком исходе я молюсь, и радуюсь, и вижу, что и отец Симеон об этом Богу молится».
Произнесла ли эти слова мать Анастасия тихо или про себя, монаху Григорию узнать не удалось. Однако, будучи уверен, что всё это слышал, он поднял голову к небу, в том направлении, где в волшебном полёте парили голуби, и три раза перекрестился.
