Или алтарь, или колодец

Близился конец лета, из-за длительной жары трава стала редкой, и для овец оставалось всё меньше пастбищ, поэтому монахини гнали их в долины и в предгорье.

Послушание пасти овец принадлежало сестре Магдалине. Она огорчалась, что овцы так громко блеют при возвращении в загон, что казалось, что они более голодны вечером, чем в первой половине дня, когда выходили из загона.

Монахини ежедневно молились Богоматери о дожде. А из женщин, которые всё в большем количестве приходили к монастырскому колодцу, лишь одна начала постоянно входить в церковь. Некоторые это делали иногда, на скорую руку, а большинство оправдывалось тем, что боятся потерять очередь, чтобы набрать воды.

Однажды к Анастасии подошла женщина, которая всё чаще входила в церковь:

«Меня зовут Спасения, я жена купца Николы, который приходил к вам и продал вам продукты прошлой осенью».

«А где он? Он давно у нас не был».

«Если он никуда не уезжает, он каждый день, а в воскресенье обязательно, идет на литургию в церковь Святого Николая, на вершине Топлицы».

«Ну тогда всё в порядке. Очень важно, что он ходит в церковь».

«Ходит постоянно, и не только в нашу. Вчера он поехал в Студеницу приветствовать бывшего правителя».

«Кого?» – вырвалось у Анастасии.

«Великого жупана Неманю, отца нашего правителя Стефана. С тех пор как он стал ездить в Студеницу, он с ним подружился. А вчера он специально поехал, чтобы приветствовать этого старца перед его путешествием».

«Куда он едет?»

«Этот монах, который теперь зовётся Симеон, едет к сыну, монаху Савве, куда-то там в Грецию. Так мне рассказал Никола».

«Когда Никола вернётся, скажи ему, чтобы сразу же приехал к нам. Мне нужно его видеть, это очень важно».

«И к какой сестре он должен обратиться?» – спросила женщина.

«К Анастасии, он знает».

«Я скажу ему, сестро», – ответила ей женщина, прощаясь.

Отныне – игуменья!

В первый день октября 1197 года над Топлицей появились тучи. Было это вечером в конце недели, когда монахини закончили седьмую подряд молитву Господу о том, чтобы этот край и окрестности залило водой с неба. Дождь лил целыми днями, напояя землю, наполняя водой ручьи и реки, колодцы и все ложбины и поляны, на которых и трава, и лесные растения начали было увядать от самого корня.

«Слава Богу, что поступает столько воды. И это уже в последний момент, – сказала монахиня Магдалина после вечерней службы сестрам Анастасии и Феодоре, благодарная Богоматери и Богомладенцу, что услышали их молитвы.

«Жаль, что опять не получается, чтобы две добрые вести пришли одновременно. Только пошёл дождик, а нас опечалила матушка Параскева. Ей нехорошо», – сообщила монахиням сестра Катарина, которая остановилась возле них, возвращаясь из кельи игуменьи.

«Прости, сестро, что у неё болит?» – спросила Феодора.

«Всё! Она много кашляет, жалуется на боль в груди, иногда у неё озноб…»

«Вот почему её нет уже второй день на службе, а я подумала, что она куда-то уехала», – сказала Феодора.

«Она не встаёт с постели. Плохо, очень плохо, и не обещает ничего хорошего», – вздохнула Катарина.

«Даст Бог, ей будет лучше. Она знает, как и какими травами нужно лечиться», – сказала Феодора.

«Ни одна не помогает, сестро. Со вчерашнего вечера она отказывается от лечебных чаёв и бальзамов. Говорит, что молит Всевышнего как можно быстрее упокоиться».

«Ну что она говорит, она ещё не созрела для того, чтобы умереть», – перекрестилась Феодора.

«Будет всё по промыслу Божию», – грустно вздохнула Анастасия.

После службы монахини пошли в трапезную на ужин.

И пока они вкушали пищу, сестра Катарина шепнула Анастасии:

«Матушка Параскева попросила, чтобы ты зашла к ней сразу же после ужина».

Анастасия оставила еду и вышла из трапезной. Почти неслышно она вошла в келью игуменьи и застала её лежащей на спине со скрещенными на груди руками. Глаза её были закрыты, а лицо воскового цвета. Она совершенно не походила на ту жизнерадостную женщину, которая всего лишь несколько дней тому назад заботилась обо всём монастыре.

«Ты пришла, сестро Анастасия», – сказала она не поднимая век.

«Да, матушка».

«Молись и ты, сестро, Господу, чтобы я скорее упокоилась. А от тебя ожидаю, что ты передашь им моё желание похоронить меня за церковью, рядом с игуменьей Евфимией».

«Что у тебя сейчас болит, мати?»

«Всё. Больше всего в груди. Будто мне туда кто-то насыпал лопату горячих углей. Болело у меня так и раньше. А я боли не боялась. Если бы я размышляла о теле, я бы не дожила до сегодняшнего дня. Поэтому у меня есть причина быть в настоящий момент совершенно счастливой».

«Почему?» – спросила Анастасия.

«Чтобы как можно скорее пойти к Тому, Кого я больше всего люблю. К Господу».

Анастасия перекрестилась. А игуменья закашлялась и снова подала голос:

«Я тебя позвала, чтобы о чём-то спросить».

«Скажи, матушка».

«Когда это вы с Феодорой пришли сюда?»

«На Благовещение, год тому назад».

«Ох, как время бежит! А какой сегодня день?»

«Пятница. Первое октября. Началась осень».

«Я и предполагала, что я осенью упокоюсь. Я долго травами лечила эту мою болезнь, но дальше они уже не помогают. От неё обычно к осени и умирают», – она опять закашлялась.

Когда кашель перестал, игуменья продолжила:

«Я позвала тебя, сестро моя, чтобы сказать тебе, что ты должна будешь принять старейшинство в монастыре».

«Не говори так, матушка! Мы с Феодорой сюда пришли последними. Все сестры стали монахинями раньше нас».

«Прошу тебя, Анастасия, пойми меня правильно и всё мне прости. До сих пор ты была на великом искушении. Прошу тебя, прими старейшинство. Не только потому, что эта церковь ради тебя построена, но потому, что ты по годам старше всех, и во всём способнее остальных».

Анастасия задумалась. Потом она наклонилась над игуменьей Параскевой, поцеловала её руку, как бы принимая благословение, и сказала:

«Твоё решение меня обязывает, хотя я и не принимаю его с радостью, потому что я от мира бежала под своды монастыря, чтобы освободиться от забот любого руководства людьми и раздумий о имуществе».

«Теперь у меня полегчало на душе, когда я знаю, на ком остаётся монастырь Пресвятой Богородицы, Матери всех нас», – с облегчением сказала матушка Параскева. – Я тебе ещё не всё передала. Речь идёт о завете твоего мужа, отца Симеона».

«Какой же он завет оставил?»

«Не мне, а матушке Евфимии. Церкви завещано довольно большое богатство. Он ей сказал, чтобы ты использовала его для монастыря, когда придёшь сюда и проведёшь здесь год».

«Почему же ты мне сразу это не сказала?»

«На это меня обязало завещание матушки Евфимии. Это богатство и я не видела. Матушка Евфимия сказала, что оно под мраморной плитой, за клиросом, в шаге от алтаря».

«Знает ли об этом ещё кто-нибудь из сестёр?»

«Нет, ни одна не знает. До сих пор знала только я, а теперь и ты. Что ты будешь делать дальше, дело твоё. Вообще-то, ты теперь игуменья».

Анастасия хотела ей ещё что-то сказать, но Параскева попросила:

«Ты, сестро моя, царского рода и дома господского. А теперь и Божьего. И Господь хотел, чтобы и ты, и сын, и муж твой были монахами. Я слышала, что отец Симеон о себе сказал, что хочет быть похороненным в Студенице. И когда настанет время, прошу тебя, чтобы и ты была рядом со своим братом по вере и Христу, рядом со своим земным господином».

Анастасия хотела ей ещё что-то сказать, но матушка попросила:

«Выйди, силы оставляют меня, и позови остальных сестёр, чтобы проститься».

В груди Анастасии сильно забилось сердце, и она подошла к иконе Богородицы, чьё лицо светилось от пламени небольшой лампады, придавая келье необычайное умиротворяющее сияние. И она опустилась перед иконой на колени.

«Спасибо тебе, сестро моя, твоя молитва поможет моей, чтобы их, такие сугубые, Господь сразу принял, и этой ночью мою душу взял к себе на небо», – сказала тихим, прерывающимся голосом Параскева.

После краткой и усердной молитвы Анастасия встала и быстрым шагом отправилась в трапезную.

Келья, в которой лежала игуменья Параскева, сияла в свете лампады, горящей над её головой. Она была украшена сканью и мелкими камешками, для матушки Параскевы её сделал старый монах из ближнего монастыря. Свет, подобно звёздочкам, освещал большие и малые иконы на стене – они дополнительно украшали этот уголок. И по всему остальному эта келья отличалась от соседних.

Анастасия вошла в трапезную, где застала всех монахинь, и сообщила, что игуменья приглашает их в свою келью. Привыкшие к послушанию и взаимному уважению, они сразу направились туда. Состояние, в котором они застали игуменью, болью отозвалось в их душах. Матушка Параскева лежала, не поднимая глаз, и все они опустились на колени. Будто она каждое их движение видела в этой полутьме, игуменья открыла глаза и тихо сказала:

«Сестры мои милые, вот и пришёл день поблагодарить вас за все ваши добрые дела и проститься. На этом свете мы не можем быть столько, сколько хотим, это всё вы хорошо знаете, и поэтому нам Бог даёт столько, сколько нам нужно. Мир преходящ, как и всё вокруг нас. Господь каждому человеку показал путь к вечной жизни. Этот путь гораздо ближе всех других, которыми и я нередко могла заблудиться. Слава Ему и за то, что завесы заблуждения с моих глаз, моего сердца и души Он сбрасывал именно тогда, когда это было мне нужно. Смерть в этой жизни – это моя великая радость, поэтому вас, милые мои сестры, прошу обойтись без слёз, потому что Бог знает, почему Он меня теперь к себе зовёт. У меня всё было, и благодарная Господу хочу с радостью проститься с вами. Вы знаете, что монахини смерти не боятся, потому что и дитя не случайно рождается с плачем и сжатыми в кулачки ладонями. А жизнь на земле полна великих искушений. Они нарастают, копятся, если мы не поймём, что это попущение Господне, чтобы окрепнуть в вере и любовь иметь к другим. Мучения могут быть всё сильнее, если нет искреннего покаяния, прощения, причастия и любви. Чтобы каждый из нас имел защиту Всевышнего, нужно величать Его в своей душе, делать добрые дела и обо всём правильно судить. Бог о каждом человеке всё знает. И наши помыслы, и желания наши. А вот от нас зависит, как мы живём на земле. Здесь приобретается или теряется Царство Небесное. Но, дорогие мои сестры, вы хорошо знаете, что каждый, кто действительно придерживается пути Господня, прилагает усилия, чтобы Бог его посетил, и он становится просвещённым. Поэтому встаньте, протяните друг другу руки, и попрощаемся. И молите Господа, чтобы однажды мы снова были вместе, в общем доме Царства Небесного».

Матушка Параскева приподнялась и села на край постели.

«Я долго жила на земле», – добавила она слабым голосом, в котором звучало удовлетворение. – И Господь дал мне долго быть игуменьей монастыря, посвящённого нашей Богородице, и я теперь с радостью уступаю это место моей наследнице, сестре Анастасии».

Она выпрямилась, взглядом охватила всех монахинь, которые из-за тесноты кельи стояли прижавшись друг к другу. И когда она это произнесла, радость отразилась на её лице, и добавила она весёло:

«Зажгите свечу, сестры мои милые, и дайте мне её в руки».

Сестра Магдалина подала зажжённую восковую свечу.

Игуменья взяла её, подняла над своей головой, будто бы только что проснулась. Она посмотрела на монахинь, подтверждая тем самым, что удовлетворение наполняет последние строки книги её жизни.

Затем подняла глаза к потолку и немного помолчала. Свет свечи осветил лица монахинь, потолок, к которому игуменья устремила взор. Радость улыбкой заиграла на её устах, и она, глядя на самый дорогой для неё образ, тихим голосом, выражающим огромное уважение и любовь, попросила:

«Богородица милая, моли Твоего сына, Бога нашего, взять мою душу к себе на небо. Чтобы у Его ног я была, как была и здесь, перед иконой Твоей и Его, дни и ночи проводя в молитве. И не вмени мне в упрёк ни один злой помысел из этого мира, в котором я жила и который сейчас с радостью покидаю. Не вмени мне в упрёк, прошу тебя, ни плохое слово, если я его когда-либо произнесла. Может быть, Ты от меня ожидала большего, но я делала всё, чтобы быть достойной милости Твоей. Я никогда никого не ненавидела, не ругала, не завидовала, не оговаривала. За ближних молилась, за народ и добро на земле. И даже тогда, когда была голодная и жаждала, босая и страдающая от холода. А милость Твоя учила меня доброте, быть довольной кусочком хлеба в день или горстью пшеницы пополам с горстью молотой древесной коры, из которых я пекла хлеб. Ты, Матерь Божия, своим принятием моей молитвы удостоила меня найти путь к небу. Я жила для этой минуты, и вот, смотрю на Тебя благодарная Тебе».

Затем она перекрестилась, опустила взор, дала свечу Анастасии, приложилась к иконе и Священному Писанию, добрым взглядом посмотрела на лица монахинь, которые, стоя на коленях, тихо возносили молитвы, не отрывая взгляда от её очей. Затем она легла на постель. Скрестила руки, опустила веки, легонько вздохнула, и лицо её засияло как пучок больших и маленьких свечек.

В последний момент она успела произнести:

«Ну вот, это наша жизнь, и это наш путь в Рай!»

Эта чудесная женщина простилась с сестрами несколько потаённой, искренней улыбкой. Было заметно, что она радуется, что именно от них идёт к Тому, в Кого безоговорочно уверовала. На Кого одного надеялась и Чьё подножие Престола ожидает увидеть. Эта необычайная сила доброты игуменьи передалась всем монахиням.

Так матушка Параскева отошла ко Господу, и сестра Сара побежала и ударила в церковный колокол.

И долго долиной троеречья и меж окрестных холмов раздавалось звучание монастырских колоколов.

До утра в церкви горело бесчисленное количество свечей, а монахини всю ночь читали Псалмы за свою любимую игуменью. И когда рассвело, они продолжили чтение утренней молитвой, к которой присоединились и монахи, пришедшие из ближнего монастыря Святого Николая Угодника.

Когда закончилась панихида, несколько монахов, почти на цыпочках, направились за церковь, чтобы рядом с могилой игуменьи Евфимии выкопать могилу для игуменьи Параскевы.