Всё утро епископ Калиник и монах Симеон тряслись на твёрдой скамье, глядя, как кучер Павле кнутом подгоняет лошадей.
«Полегче, полегче, дорога действительно плохая, но мы выдержим. Не слишком мучай этих двух белых красавцев, они равномерно бегут и радуются, что везут нас в Студеницу», – упрекнул кучера отец Симеон, исподлобья глядя на епископа.
Монах был почти на десять лет старше епископа. И удивлялся, что архиерей довольно часто покашливает:
«Ах, мой честной владыко Калиниче, ты должен гораздо больше ходить пешком и тогда избавишься от этого кашля».
Епископ ничего не ответил на этот благожелательный совет. Он как бы застыл, сидя на скамейке и сильнее упёрся ногами в пол. Отцу Симеону казалось, что Калиник и дальше видит в нём Великого жупана Неманю.
«Вот, в нескольких километрах отсюда река Студеница. Я хочу, чтобы ты и Павле отдохнули. Остановимся, простимся здесь, и вы оба вернётесь назад. А я во славу Божию, да и ради здоровья своего, пешком пойду к твоим братьям наверх, в монастырь. Так я почту и их, и себя в этой честной ризе монашеской, да и обет, данный Богу. Чтобы быть скромным и равным в братстве со всеми».
На эти слова отца Симеона его спутники не реагировали. Они молчали, но – вспомнив, что река глубокая, узкая, и что в этом направлении через неё не перебраться – епископ хотел ему предложить подвезти его до подножья Радочела, где через речку проложен деревянный мост. И именно тогда, вдруг, у монаха вырвался повелительный клич:
«Стой! Я здесь выхожу».
Единственным ответом спутников было спешно остановить повозку.
Лишь когда все сошли на землю, кучер Павле решился произнести: «Господарю, я Вас понимаю, хорошо, что Вы решили вернуть нас назад!»
Монах Симеон не дал себя смутить:
«Я тебе не господарь, юноша. И больше не унижайся ни передо мной, ни перед кем бы то ни было, кто имеет власть. Говори всегда так, как ты думаешь, а не как тебя учили многие, которые никак не хотят видеть во мне брата».
Затем монах Симеон обнял растроганного Павле, поцеловал его трижды, потом ещё раз крепко обнял за плечи. То же самое он сделал и в отношении епископа Калиника и поцеловал ему руку.
Это прощание длилось всего лишь минуту, потому что сильный старец в чёрной монашеской ризе, через которую была переброшена только одна небольшая сума, сразу двинулся вперёд, к речке, а чтобы их успокоить, сказал: «Я иду ближе к устью, куда на белом коне во время охоты перебирался по широкому бревну. А теперь я пешком пройду этот путь, в первый и последний раз, а потом тропкой – к монастырю, посвящённому Богоматери».
Он шагал уверенно не оборачиваясь и не помахал рукой ни епископу, ни кучеру. Он не думал ни о чём, кроме молитвы Господу.
Веруя в Царство Небесное, он в монашестве принял малую, а затем и великую схиму, чтобы жить аскетической жизнью, без мяса или чего бы то ни было скоромного, лишь на хлебе и воде. Походкой он напоминал правителя, того благочестивого, храброго, блестящего опытного воина, как никто другой обильно жертвовавшего бедным, праведного во всём и милостью украшенного.
После нескольких часов хода отец Симеон вернулся к действительности.
Казалось, он имел врождённое чувство быстро узнавать место и время, в которых он находится.
Он не улыбнулся, никакого чувства не отразилось на его лице, когда он увидел крышу крупного монастыря и стены, которые его окружают.
Анастасия замедлила шаг, внимательно слушая слова, произносимые за её спиной устами её до недавних пор придворной дамы. Не желая отвечать на каждую её фразу или вопрос, она спросила:
«Скажи мне правду, прошу тебя, есть ли у тебя хотя бы тень сомнения, не ошиблась ли ты, пойдя этим путём в монахини, как и я? Мы люди, существа ранимые. И не грех нам иметь и страхи, и сомнения».
«Милая сестра Анастасия, знаю я, что ты имеешь в виду. Потому что мы с трудом можем избежать своей подозрительности. Вспомним строки из Нового Завета, как апостол Фома три года провёл рядом с Господом Иисусом Христом, а затем, когда Он воскрес, узнал Его, попросив лично перстами прикоснуться к Его ребрам. И апостол Пётр убеждал Господа, что он от Него никогда и ни за что не отречётся, а затем той же ночью три раза принял грех на душу, отрекаясь от Него. Конечно, сильны их вера в Господа и покаяние, их души осиянны благодатью Божией. Я гораздо слабее святых апостолов, но искренне отвечу на твой вопрос. Я не раскаиваюсь, я на добром пути к Господу, к Царству Небесному, к спасению, так же, как ты и наш правитель Неманя, ныне монах Симеон».
«Верю, милая сестра, – ответила Анастасия. – И радуюсь, что ты так говоришь».
Затем они пошли быстрее.
Анастасии вспомнились картины прежней жизни, много лет тому назад произнесённые Неманей слова, особенно молитвы Господу «…Ради имени Твоего отвергаюсь от сопряжения с супругой моей, и ставлю Тебя, Владыко мой Иисусе Христе, путеводителем и хранителем старости моей и наставником на пути, которым, славя Тебя, не преткнусь… и ещё построю храм Пречистой Матери Твоей Благотворительнице, и исполню заветы свои, что уста мои изрекли…»
Они ко Всемогущему со слезами обращались, напоминая Ему, что послушал Он Авраама и Сарру и остальных праведников, которые молили о чаде.
Так он молился, и она с ним возносила свою, материнскую, женскую, человеческую молитву много лет тому назад. Она старалась каждый миг поддержать его, чтобы в душе укрепить такие решения, чтобы и её сердце всегда принадлежало только ему и чтобы конец их совместной земной жизни не разделил их.
И Бог услышал молитву, и в зрелые годы у них родилось красивое и здоровое чадо мужеского пола, которому при крещении, по области, в которой они жили, дали имя Растко. И чтобы было оно крепким как дубы (храст), которые в изобилии росли в местных лесах.
Перед её внутренним взором возникло и убранство храма в Расе, в котором свечи освещали очи двух правителей – Немани и её. Собравшиеся тогда могли ясно видеть каждую морщинку на лице правителей!
С галереи в храме, через шесть маленьких и четыре больших отверстия, наблюдали за торжествами знатные воеводы и гости, представители из Царьграда, Венеции и Пешта, друзья из Болгарии, столько их было, сколько могло поместиться в той части церкви. Как и для этого особого торжества маленькой узкой лестницей поднимались приглашённые гости на галерею и сходили оттуда с таким чувством, будто спускаются с небесных высей на огромных облаках в мир, который Своею рукою создал Господь.
В центральном нефе, перед алтарём, стояли епископ Калиник со священством и монахами, а Неманя и Анна – возле крестильни, которая была открыта, в которой некогда принял Неманя православное миропомазание, и в ней крестился Растко, ныне монах Савва.
Возникали перед ней и воспоминания о дворянах – всех двадцати старейшинах народных, о воеводах высшего ранга, князьях, управлявших войском, о самых выдающихся воинах, кузнецах, кующих монеты, и рудокопах с юга и севера страны, видных купцах и крестьянах. Все они пришли увидеть правителя и правительницу, как они совершают то, что никто в их роде до того времени не совершал. Люди видели крепкую супружескую пару, оставляющую всё земное, золотое и серебряное, удобное и комфортное, ради небесного, невидимого, непостижимо далёкого.
Окружён храм православным кладбищем с памятниками в виде креста и построен на плато левого берега Рашки. Он во всём необычен, отличен от других. Будиша Филипович напоминает легенду: Церковь основал Тит, ученик апостола Павла.
До тех пор монахи считались младшими братьями Иисуса, бедняками, которых, несильных в вере, насмешливо называли попрошайками.
Она и теперь чувствует, во время этого пути через кручи, как этим собравшимся людям было трудно представить себе мощного Неманю, как он вместо меча, который всю жизнь держал в руке, месит с монахами хлеб, а лоб без короны склоняет на каменный пол, стоя на коленях перед иконами.
А уж свою госпожу Анну они не могли представить себе в ледяном монастыре, далеко от сыновей и дочерей, внучат, зятьёв и снох. Они удивлялись – зачем правительница, которая при дворе имела всё, что пожелает, раздаёт имение другим. Ведь вместо тепла и внимания слуг, наслаждений и уважения, поклонов и абсолютного повиновения всех – от дитяти до рыцаря, она будет молиться непрестанно, стоя на коленях на каменном полу, и жить жизнью молитвенницы, отшельницы. Она наденет самые скромные одежды, отвергая шёлковые, на удивление прекрасные и полезные, не желая ничего для себя, она сознательно жертвует собой для других. Всё своё отдаёт другим, ни от кого не требуя взамен даже стакана воды.
Слышала Анастасия от дворянок накануне пострига и вопрос: раздаст ли она им свои изысканные одежды, шёлк и жемчуг, драгоценные камни, серьги и кольца золотые с алмазами, которые ей дарили другие правители. И удивлялись, почему ни она, ни Неманя никогда не сели в золотую карету, полученную в качестве дорогого дара от византийского императора. Она находилась в помещении, построенном для хранения ценных вещей. Не взяли они в руки и золотые ложки и вилки, которые были в изобилии на кухне их двора.
«О, великое чудо, – говорили дворянки, слыша, что Анна собирается стать монахиней. – Что это, что заставляет её принять такое решение, чтобы свою личность, внимание, которым она должна была быть окружена, платья, которыми она могла затмить всех цариц мира, в каждом углу иметь золотые зеркала, ожерелья призренской филиграни, фонари дубровницких мастеров с красными мраморными пластинами из Египта, которые перед ней носят по улице, платья из шёлка-сырца из Азии, вышитые золотыми и серебряными нитями… променять на монашество?
Она, всё ещё стройная, всегда в добром расположении духа, с прекрасными чертами лица, а на лоб её падают пряди длинных волос с маленькими чёлками, которые, как полагали дворянки, должны были бы виднеться из-под шапочки королевы, выполненной из золотых пластин и с золотой птицей наверху, а не из-под черного монашеского платка… Ничего из этого Анна не надевала и не использовала, и в этом находила своё счастье».
Они ни за что не пожелали бы поменяться жизнью с ней, монахиней.
Анна и Неманя теперь для всех из их окружения стали чем-то нереальным, а их намерение не было искренне принято как совет другим сделать так же. Это был кошмар, которого боялись люди, окружающие великого и сильного правителя. Потому что слова Немани не были произнесены всуе. Вот и леденили они разум и души собравшихся за трапезой этого правителя ночью накануне пострига. Собрав и власть имущих, и представителей народа, он им твёрдо сказал, что с этого момента все они ему только братья и сёстры.
В державе Немани, большей, чем все другие, что были тогда у сербов, это событие имело прежде всего значение пророчества о конце света. Все эти волнующие вопросы удивлённых людей хорошо понимали и Неманя, и Анна.
Потому что, будь это не так, Великий жупан не говорил бы в тот самый вечер, когда их собрал во дворце в Расе: братья мои дорогие, сёстры мои милые, я больше вам не господин, и Анна не госпожа. Нас путь ведёт к Богу, к Единому, самому сильному Царю, Творцу и Хозяину всякой жизни. Мы хотим к небесному Отцу, в Его объятия…
Феодора развеяла все сомнения, услышав, как её госпожа Анна тихо говорит, смотря ей прямо в глаза: «Ах, моя Феодора, счастье в жизни кратко, непостоянно, как полёт светлячка во тьме ночной. Оно, вместе со всем земным богатством, по отношению к жизни вечной, подобно времени полёта бабочки. Всё наше земное ещё в нашей жизни принадлежит кому-то другому, поэтому жизнь следует направить на приобретение гораздо более ценного богатства, чем то, за которым люди гоняются, борются, хватают, а затем многие страдают и погибают. А это богатство называется вечная жизнь. Мы отдаём очень мало, а в ответ от Бога получаем много! Поэтому и Неманя больше не Великий жупан, а монах Симеон»..
«Эта твоя сума, которую ты несешь, как и та, что на моём плече, достаточна для удовольствий, которые нам доставит монашеская жизнь?» – спросила Феодора свою спутницу шёпотом, чтобы не слишком быстро отвлечь её от размышлений.
Анастасия впервые во время пешего пути тихо рассмеялась: «Я от всего груза освободилась. Чувствую себя легко, потому что иду уже много часов, и единственный груз у меня эта сума».
«Земные заботы тяжелее любого груза. И, слава Богу и тебе, что меня поддержала в желании принять постриг, а душу освободить от забот, – опять произнесла Феодора. Она немного помолчала, а затем продолжила: – Прости, сестро, я должна тебе сказать, что имя Неманя настолько редкое у сербов и вообще православных, что ты имела такое счастье выйти замуж за героя, которого так крестили. Тебе когда-нибудь в голову приходило, что в имени Неманя был великий крест искушения, который ему Господь определил, что и часть того креста досталась тебе как честь, чтобы нести его с ним вместе».
«Надеюсь, ты имеешь в виду библейского пророка Неемию. Ты права, сестро. Имя это символично. Библейский Неемия по разрешению персидского царя Артаксеркса восстанавливал разрушенные стены Иерусалима, приказав мастерам одной рукой работать, а в другой держать меч, обороняясь от врагов, нападавших на них».
На эти слова Анастасии Феодора ответила: «Так твой и наш прославленный Неманя должен был строить и обороняться в одно и то же время, вплоть до конца своего правления. И было правильно передать этот тяжёлый груз самому способному сыну, а все свои заботы передать Господу, именно так, как Он говорит: придите ко Мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас, возьмите иго Мое на себя… ибо иго Мое благо… не беспокойтесь о завтрашнем дне».
«Да, – добавила Анастасия, – Иисус ясно утверждает: В одно и то же время мы не можем быть заняты двумя противоположными заботами, одновременно служить Богу и мамоне. Поэтому, драга моя сестро, и Неманя, и я сделали всё, чтобы в нашей стране даже и беднейшие не чувствовали себя покинутыми. Разве Господь не говорит: Не заботьтесь о завтрашнем дне?»
Монахиня Феодора посмотрела на облачное небо и выразила ещё одно своё умозаключение:
«В мире нет случайностей. Вот смотри: при крещении ты получила имя Анна, а оно, ты знаешь это не хуже меня, на греческом означает милость и благодарность.
И Анастасия означает рождённая на Пасху, что так же убедительно подтверждает твоё решение о воскресении из царской жизни в монашескую. Вот мне и ясно, насколько такое значение вписывается и сливается с тем, что представляет имя Неманя, о котором я тебе недавно говорила. Нам через имена, конечно же данные при крещении, Господь определил направление пути, а в них заложил сущность. Однако это не то место, на котором я смею больше размышлять и говорить».
Они продолжали молча пробираться между кустами, руками раздвигая ветки, согнувшиеся под тяжестью влаги. Руки их отяжелели, но они по крайней мере сохранили лица от неминуемых царапин.
Вдруг Анастасия остановилась. Правой рукой она остановила и Феодору и показала жестом, чтобы та молчала. Глазами указала, чтобы Феодора обратила внимание на дуб, который был прямо на их пути. На нём было большое дупло, в котором слышалось во мраке какое-то шевеление… Они прислушались и услышали звук слабого царапанья, сопровождаемый двумя искрами, которые беспокойно мерцали во тьме. Анастасия храбро шагнула, и в этот миг из дупла выскочила маленькая рыжая белочка, поскользнулась на грибах, которые распространились и вокруг дерева, и по его коре, ловко запрыгнула на соседнее дерево и скрылась среди ветвей. Где она находилась, они могли догадаться только по веткам, которые мягко склонялись, когда белочка прыгала.
«Ты видела, какая она ловкая?» – спросила Феодора.
«Видела, и подтвердилось то, что Бог думал о всяком живом существе, которое создавал. Каждому он дал то, что ему нужно и сколько оно может принять. Вот белочке, такой маленькой и нежной, которая легко может стать добычей зверей, он дал скорость, которую глазом не уследишь, и ловкость, о которой другие могут только мечтать.
Дал он ей и столько ума, чтобы уметь прокормиться, и знать, как спастись. Всё Господь управил. Никто о ней не заботится, никто её не оберегает, а она опять же жива, здорова, сыта и весела. Сама вырастает, сама кормится, сама себя хранит и опять с радостью скачет с ветки на ветку. Не жалуется, не скулит, не подаёт голос».
«Ты права, сестро Анастасия. Только люди не в состоянии молча нести свой крест», – сказала Феодора. «Слушая тебя, я в мыслях помянула Святую Землю, Иерусалим, Божьего избранника Иоанна Крестителя. Ему не было и двух лет, когда он остался жить в пустыне один, без кого бы то ни было близкого.
Убили его отца, первосвященника Захарию у алтаря в поисках новорождённого Мессии, а на сороковое утро упокоилась и его мать, Елисавета, тётка Богоматери Марии. Всё это сделали, ты знаешь лучше меня, воины пресловутого царя Ирода, который в желании своём иметь как можно больше богатства и власти думал жить вечно. А маленькому Иоанну защитой стали песок и камень, теплом сердца – Солнце и Месяц, пищей – растения пустыни, постелью – скалистый край Иудеи и Палестины. Спасением от зверей был ему ветер, а каплями росы лечил он все свои детские болезни. И вырос он, понимая жизнь лучше всех тех, кто о жизни непрестанно говорит и кто в домах своих имеет роскошь в изобилии».
Анастасия посмотрела на небо, которое прояснилось, и добавила:
«Ах, благой Бог, Который может всё и везде. Да, Иоанн, как ты говоришь, является доказательством милости Божией, в которой ему не было отказано, исцеляющей ему раны, полученные от камней и песка, утешающей сердце даже в тяжелейших несчастьях, небесной пищей, душу укрепляющей верой от рождения побеждающей все несчастья. Творящих несправедливость он не ненавидел, но указывал на несправедливость. Звезду Денницу встречал, стоя на коленях на каменистом песке, в молитве, так, как позже и пришествие Иисуса на святую реку Иордан, на крещение. И так он оставался допоздна. До вечерних молитв, которые он заканчивал в полночь, когда взгляд благодарности направлял он в небо, уверившись, что все звёзды полностью утратили свой блеск. Как таковой пророк и святой, Богом данный, он мог Господа крестить на Иордане».
Вспоминая о той жизни в пустыне нисколько не случайно среди высоких растений и сплетённых между собой ветвей, они обошли дерево, стоящее на тропинке, пошли дальше через лес, который в некоторых местах, из-за низких облаков, принимал, как казалось Феодоре, враждебный вид.
Анастасия чувствовала страх спутницы и рассказом о милости Бога и Его защите над каждым, кто Ему искренне молится, и всеми, кто существует на земле, отвлекала её от грустных мыслей и неприятных ощущений, вызванных высокими деревьями, сквозь которые они шли.