Примечание переводчика

Современный сербский язык содержит в себе богатые возможности описания событий древности. В нём наряду с привычным русскому слуху прошедшим временем – ушёл, ушли (перфект) – употребляются исторические времена. Если в русском языке выражение «Ну, я пошёл (ушёл)!» можно употребить только в таком варианте, то в сербском достаточно сказать «Одох!» в аористе. Есть там и имперфект, и плюсквамперфект, что помогает создать атмосферу Средневековья. Употребить при переводе эти времена невозможно – верующим они знакомы только потому, что встречаются лишь в церковнославянском языке, который не всем доступен. В связи с этим переводчик использует единственную, как ему кажется, возможность помочь читателю ощутить атмосферу давно отшумевших событий. Это звательный падеж. В отличие от русского языка, в современном сербском на один падеж больше – это как раз звательный падеж. В русском сохранились его следы, хорошо известные многим: Бог – Боже! Господь – Господи! Отец – Отче! Друг – друже! Человек – человече! Старик – старче! (чего тебе надобно, старче?) Врач – врачу! (исцелися сам). И даже в сказке о коте и петушке похищенный лисой петушок зовёт своего друга: Котику-братику! Несёт меня лиса…

Поэтому пусть не считает читатель опечаткой слова: Скажи, сестро… Это вам улыбается забытый нами падеж… Он не злопамятен…

И ещё: в русском языке довольно поздно появилась буква Ё, в сербском её нет. Поэтому там и сейчас говорят не сёстры, а сестре. А мы возьмём среднее: сестры.

Правительница и святая

Aнна никогда не была обычной женщиной: ни как дочь великого византийского императора, ни как жена Великого жупана, правителя сербских племён, ни как послушница и монахиня Анастасия.

Любимая дочь византийского императора, она получила блестящее образование и воспитание.

Всё это она позже, когда выйдет замуж за Неманю, молодого, рассудительного, храброго и амбициозного правителя сербских племён, как правительница передаст своим сыновьям, будущим правителям Рашки (нынешней Сербии) и Зеты (нынешней Черногории), Стефану и Вукану. А также самому младшему сыну Растко, для которого её воспитание сыграло решающую роль, так что прекрасный юный принц того времени, образованный и богатый, оставил роскошь и славу, которая с распростёртыми объятиями ждала его в миру, и бежал в пустынное место – на Святую Гору – чтобы жить там убогим чужестранцем. Он жаждал Божьего сияния, и Бог призвал его служить Ему. Сербам святой Савва принёс православие, а также дал много такого, чего Европа не знала.

Это был XII век, когда меч был единственным мерилом справедливости и истины.

Воспитанная в строгих правилах, по православным канонам, Анна будет незаметно, находясь глубоко в тени, обращать на путь добра своего мужа, правителя Неманю, и всю знать новой европейской державы.

«Господа вы только в том случае, если вам Господь пример в поведении: в войне и мире…»

Эти её слова, сказанные в стране, богатой залежами серебра, золота и меди, с обилием лесов, полных дичи, и лугов, многие поняли и приняли. Ей легко удавалось оценить окружающую действительность, а также дано было пророчески видеть будущее не только современников, но и потомков, и даже всего православного христианского мира.

Анна и Неманя долго прожили в согласии в браке, в благосостоянии, обладая могуществом правителей, однако не были полностью удовлетворены этим.

Хотя они вырастили и воспитали шестерых детей, двое из которых стали выдающимися правителями, а третьего, самого младшего, народ ещё при жизни называл святым, оба они считали, что могут сделать больше для своей страны, своего народа и своей веры: они оставили трон, имущество, высшую государственную власть и все жизненные удобства.

Облачились в ризы и приняли постриг. Оставив двор, они разошлись в разные стороны, каждый в свой монастырь. Вместо роскошной царской жизни они выбрали монашескую жизнь послушников и аскетов.

Неманя, упокоившись на Святой Горе, единственном монашеском государстве в мире, станет святым Симеоном Мироточивым, а Анна – святой Анастасией Сербской.

Весь их жизненный путь, как поведали нам учёные потомки, соответствовал воле Божией. Мироточивые мощи этой супружеской пары и ныне служат исцелению больных и немощных. Святая Анастасия ещё при жизни, сразу после пострига, творила многочисленные чудеса, о чём и рассказывает эта книга.

Великие чудеса творит она и в настоящее время.

Часть I

Святая Анастасия

На Благовещение, 25 марта 1196 года, два aнгельски белых голубя с раннего утра кружили над крепостью в Расе. Время от времени они, также парой, взмывали в небо, а затем, только чтобы передохнуть, опускались на кров самой высокой башни. Старейший воевода жупана Влатко, рядом с которым стояли два военачальника, смотрел то на голубей, то на народ, который змеевидными потоками прибывал со всех сторон. Военачальники утвердительно кивнули, когда он сказал, что среди пришедших много иностранцев.

«То, что сегодня у нас случится, никогда не происходило и никогда не повторится. Просто чудо!» – тихо сказал один из них.

«Откуда взялись эти белые голуби? Таких здесь никогда не видели», – снова послышался голос самого опытного воина Немани.

И хотя птицы на мгновение отвлекли его внимание, он не забыл о приказе.

А приказ был строгим: когда зазвонят первые колокола церкви Святых Петра и Павла, он даст знак стражникам у главных врат дворца, чтобы они их распахнули настежь. Сквозь них пройдут Великий жупан Неманя с женой Анной в сопровождении военачальников, дворян и неоглядной массы народа, который и далее прибывал по дороге от дворца до храма на возвышенности перед Расом, с тем, чтобы в полдень началась церковная служба, а затем последовал их постриг. А потом, после выхода из храма, жупан обратится к народу и сообщит ему о важных изменениях.

Пока он представлял себе этот миг, взгляд его опять привлекли голуби, на которых устремился сокол, прилетевший из окружающих Рас лесов.

Воевода Влатко натянул лук, на мгновение широко открыл глаза, а затем прищурился и выпустил стрелу. Сокол, всё медленнее махая крыльями, полетел вниз головой в колонну прибывающих людей.

Это не осталось без внимания множества воинов и народа у подножия башни, который в восторге от увиденного приветственно махал воеводе, как бы восклицая: Ай да молодец, настоящий воин! И в старости имеешь соколиное око!

Раздался колокольный звон. Воевода приказал открыть главные врата дворца. В этот момент появились Великий жупан Неманя и Анна.

Они медленно проходили сквозь торжественно построенные ряды воинов, а с обеих сторон народ радостно приветствовал своего многолетнего правителя. В нескольких километрах к юго-западу величественно возвышались над Рашской областью золотые кресты на куполе церкви Святых Петра и Павла. Они были ясно видны с Голии, Копаоника и вершин Мокрой горы. Многие из пришедших не могли удержаться, чтобы, блаженно улыбаясь, верноподданнически не прошептать что-нибудь о заранее сообщённом постриге правителя и его жены.

Тем, кто ничего не знал об этом, могло показаться, что всё это похоже на одно из обычных празднований дня памяти какого-нибудь святого, когда народ приветствует своего господина, снова идущего в бой. Однако Неманя этим своим появлением в возрасте, когда ему шёл уже восемьдесят второй год, в сущности переставал быть их правителем и могущественным вельможей, который вступает в битву с мечом и копьём, защищая территорию и честь своего народа.

Он и его Анна, которой уже исполнился семьдесят один год, и она была известна как мудрая византийская принцесса, вступали в новый, совсем другой, бой.

Один из помощников воеводы, находящихся на башне над входом в крепость, с затаённой печалью прошептал старейшине: «Вот, может быть, они вступают в какую-то ещё более важную битву за нас и весь сербский род. Но как это объяснить людям?»

«Знает это Неманя, и знает его младший сын Савва. Будь спокоен, он не оставит свой народ и не позволит ему погибнуть. Бог знает, что Неманя с первого дня создания державы знал, в чём состоит его предназначение. И сейчас он знает, почему именно в этот момент следует снять с себя одежды правителя и надеть монашеские, как люди здесь говорят, нищенское рубище… и не только одежды…», – добавил он после краткого раздумья, глядя на крест, на который лишь на мгновение опустились танцующие в небе голуби.

А затем все трое как по команде замолчали, в то время как супруги-правители приближались к вратам храма.

Великий жупан Неманя и Aнна вошли в церковь и долго молились перед алтарём. Так начался их постриг. Из всей многочисленной свиты правителя, стоявшей перед храмом, при этом молитвенном чине присутствовало несколько монахов, епископ Рашский Калиник, воеводы, видные военачальники, воины и писарь жупана, который старался слово за словом записать молитву, которую тогда произнёс Неманя.

Только молитву и ничего более, потому что, насколько известно, о других деталях этого исторического чина, только Бог знает, почему писарь не оставил нигде никакого следа.

А народ, собравшийся вокруг церкви в Расе, знал, что будет долго ждать, пока правитель и правительница не закончат молиться и не выполнят правила монашеского пострига.

В Расе было известно, что господин Неманя к своему уходу в попрошайки (как многие дворяне между собой называли монахов) готовился три года. Что касается правительницы Анны, матери трех сыновей правителя – старшего Вукана, среднего Стефана и младшего Растко, и трёх дочерей: Вуки, Евфимии и Девы, никто даже не думал, что она пойдёт в послушницы, по стопам своего мужа.

Так началось пострижение в монахи, коим чинодействовал вдохновленный этим торжественным случаем оратор епископ Калиник.

Народ заполнил все подходы к храму с трёх сторон склона – берега реки Рашки, долины Дежевы и возвышенности Градины, откуда был виден весь Рас, и с восточной стороны – подножье и вершины Подстенья, этот величественный храм и тот наверху, он отовсюду имел возможность увидеть в небе два во многом необычных и невероятно белых голубя.

В самом монастыре монахи осторожно и с глубоким уважением, с каким помогают самому дорогому человеку, подняли Неманю с каменного пола, на котором он стоял на коленях, поддерживая его под руки.

Правитель, на голову выше всех вокруг себя, вошёл в алтарь и, обойдя троекратно освящённое пространство, опустил голову, а епископ и монахи вместо одеяния правителя надели на него мантию.

С того мгновения он больше не был Неманей, по крайней мере таким, каким его знали, не был больше Великим жупаном. С того мгновения этот известный, но совсем уже другой человек, стоящий перед ними, был всего лишь монах Симеон.

Точно так же и с достоинством державшаяся стройная женщина среднего роста с сохранившейся благородной красотой, как только она, подобно супругу, обошла пространство, но уже перед алтарём, и облачилась в монашеские одежды, не была больше правительницей Анной. Она стала монахиней Анастасией.

Лишь несколько мгновений тому назад могущественный правитель и его жена – теперь стоят с опущенной головой пред епископом Калиником. Он ножницами отстриг им по пряди волос и осенил крестом во имя Отца, и Сына и Святого Духа, а отрезанные пряди, как святые реликвии, с почтением передал двум монахам, чтобы они опустили их в воск. А затем их, как брата и сестру перед Богом и монахами, поцеловал и впервые вслух назвал их монашескими именами, «брате Симеоне и сестро Анастасия».

В церкви послышалось необыкновенное пение, которое исходило не от монахов и священников, но будто звучало откуда-то издалека, и подобно дивным волнам выходило за стены храма и дополняло звон колоколов, который был слышен по всей долине Раса. Это пение, которое можно сравнить лишь с ангельским хором, услышали и с удивлением к нему прислушивались все присутствующие. И те, кто стоял у церкви, и те, кто был в долинах, и мужчины, и женщины, и дети, которые заняли места на холмах вокруг Джурджевых Столпов, поближе к поселению Раса и городскому рынку, который в этот день был совершенно пуст. Они ещё более удивились, когда увидели, как пара голубей влетела в церковь в одно, а вылетела в другое окно.

«Отче, как это возможно? Ведь в церкви все окна закрыты?» – удивленный увиденным, спросил мальчик своего растерянного родителя.

Ответа он не получил, но заметил в глазах отца две слезы и увидел, как тот крестится, поэтому и сам осенил себя крестным знамением.

Затем настало мгновение, когда монах Симеон выпрямился, направил свой знакомый всем решительный взгляд на ворота и шепнул монахине Анастасии:

«Я только хочу сказать несколько слов нашему народу, в надежде, что он останется честен и верен Богу».

«Скажи, скажи, брате мой в Иисусе Христе», – тихо ответила ему Анастасия, и они вместе вышли к народу.

Когда они появились в дверях храма, собравшиеся замолчали, а вокруг храма наступило странное спокойствие. Ветер, который легонько дул по ближним лесам, затих, воды рек Дежевской, Рашки, Людской, Вапы и Доловской замедлили своё течение. Лишь некий незнакомый и никогда ранее не виданный свет с неба блаженно омывал лица собравшихся и отражался на каменных стенах храма.

До этого дня всё выглядело совсем по-другому. И люди, и пространство. До сих пор всегда при появлении правителя и правительницы все вставали на колени. Сегодня все молчали, но в этом молчании было больше восторженного коленопреклонения, чем когда бы то ни было ранее. И слов мудрых, больше всех, до сих пор высказанных. Все это сознавали.

Ясным, полным теплоты, озарённым взглядом Симеон посмотрел на собравшихся и с торжественной радостью произнёс:

«Спасибо вам, что вы таким образом меня встречаете и провожаете в путь, к которому я готовился и молил Господа помочь мне в этом. Желаю вам быть дружными и помнить, что без Того, Кто всех нас создал и Кто принимает решение о каждой нашей жизни, мы ни в чём не добьёмся успеха. Молитесь Ему так часто, как сможете, а я вот иду, чтобы за себя и за всех вас непрестанно молиться. Этим путём идёт и доныне ваша госпожа, теперь сестра всех нас, моя и ваша дорогая Анна, которая в монашестве получила имя Анастасия, а я стал Симеоном. Так что я и дальше буду воином, но под властью Высшего Правителя, Царя царей, Которому прошу и вас покоряться. Уважайте и ваших земных правителей. Вот вам Стефан, и пусть он будет вашим предводителем, но и вы должны направлять его к справедливости и добру».

Эти речи Немани сопровождались молчанием. Только монахиня Анастасия громко ему прошептала:

«Это величественное одобрение народа, брате Симеоне».

Он смиренно опустил взор и остановил его на краях своей мантии, будучи и сам уверен в этом.

Только когда они сошли по ступенькам, выйдя из церкви, собравшиеся начали подавать голоса и проявлять своё расположение – и восклицаниями, и слезами, а больше всего рыданиями. И эта необычайная торжественность, с радостью и грустью пополам, продлилась ещё некоторое время, a затем народ, собравшийся на окружающих возвышенностях и в долинах рек, потихоньку разошёлся, тогда как вечер, подобно линялой монашеской мантии, опускался на помятую траву.

С двумя новыми монахами остались сын Стефан, новый Великий жупан, дочери, епископ, священники и монахи. Было тут и много князей Немани, воевод и чиновников, которые долго служили при дворе, а также были те, кто прибыл из пограничных стран, чтобы во всём этом лично убедиться и поприветствовать новых монаха и монахиню.

На предложение одной из дочерей, чтобы воинская свита сопроводила её до монастыря в Топлице, где её ждал остаток монашеской жизни, Анастасия мягко улыбнулась и сказала:

«Нет, доченька, мы с сестрой Феодорой пойдём пешком, так полагается и прилично и ей, и мне как монахиням». Новый господин Рашской области жупан Стефан рукой отёр слёзы и, умоляя, прошептал:

«Не надо, мати. Это бы и меня беспокоило, и, конечно же, и отца. Разве твой и отчий ход от дворца сюда не был слишком утомителен? Вот погляди, на возвышенностях белеют каменные стены нашего дворца, от которого вы до этого храма пришли пешком. Поэтому прошу тебя послушаться меня, чтобы я вас двоих сопровождал и отвёз в монастырь в Топлице. Путь до Белой Церкви слишком далёк для ваших лет. Копаоник – высокая гора, на ней много диких зверей, в отдельных местах леса так густы, что там нет ни поселений, ни людей. А путешествие может продлиться дни и ночи».

Анастасия подняла руку и погладила его по лицу:

«Так надо, сыне Стефане. Когда я решила стать монахиней, я хотела испытать искушения, чтобы стать хотя бы малой жертвой во славу Великого Господа и Спаса нашего».

Услышав это, Неманя широко раскрыл глаза и взглядом, полным благодарности, взглянул на её лицо. Затем перекрестился и сказал:

«Если ты так решила, пусть так и будет. Бог тебе в помощь».

И Анна ему в знак одобрения ответила благодарным взглядом. Отец и сын взглянули друг на друга, и оба молча кивнули.

Новый жупан, Стефан, выступил вперёд и поцеловал руку отцу и матери, затем медленным шагом вернулся на своё место и встал слева от них, в нескольких шагах от епископа.

В этот момент внимание их привлекло то, что происходило на небе, и все взглянули наверх. Два сияющих голубя летели к ним в стремительном падении. И когда казалось, что они разобьются у их ног, остановились, облетели правильным кругом вокруг головы Стефана, а затем устремились ввысь. Когда они оказались на месте, на котором останавливается в полдень Солнце, они разделились. Один улетел к лесу и монастырю Студеница, а другой – к Копаонику.

Неманя, ныне монах Симеон, посмотрел на свою ладонь и на два обручальных кольца, его и Анастасии, которые носили они до пострига.

Тогда правитель и правительница соприкоснулись ладонями. И оба на мгновение почувствовали тот самый трепет, как тогда, когда впервые увидели друг друга, хотя теперь их пути вели в противоположные стороны.

В их сердцах, и в душах присутствующих, затрепетало чувство понимания того, что это бесконечное начало их пути в вечность.

И пока они прощались, понимая, что никогда больше не увидятся, монах Симеон и монахиня Анастасия почувствовали, что теперь они ещё ближе друг другу.

* * *

В дороге, глядя на свою спутницу, Феодора произнесла: «Госпожа, я восхищаюсь Вашей лёгкой походкой и выносливостью».

«Чтó ты меня называешь госпожой, разве мы не говорили об этом? Я и для тебя, как и для всех других, сестра Анастасия», – ответила монахиня, не оглядываясь.

«Я хотела спросить тебя, сестро…»

«Ну вот, правильно, Феодора. Монахиня для всех только сестра, и не более того. Среди монахинь не бывает ни госпожи, ни императрицы, ни придворной дамы, ни служанки. Мы же, принимая монашеский постриг, дали обет Господу, что будем лишь как сестры усердствовать».

Анастасия поправила узелок на плече, подтянув ремни, и наклонилась, чтобы легче перепрыгнуть ручеёк, пересекавший тропку. А в узелке были только самые необходимые вещи.

От всего другого она уже отказалась.

«Мы обе сейчас одинаково богаты. Всё имущество, которым мы располагаем, мы сложили в сумы на плечах, да и что бы нам другое было нужно?» – сказала Анастасия, обходя лужицу дождевой воды посреди тропы.

«Да, я только боюсь, чтобы мы не заблудились», – запыхавшись, ответила Феодора, которой пока ещё не удалось преодолеть годами складывавшегося при дворе правила безропотного повиновения королевскому слову.

С той стороны склона горы, где они шли, проходил путь, которым купцы и рудокопы окрестных рудников добирались до Раса и следовали далее. Дорога эта так и называлась Римская дорога, потому что по ней в своё время проходили дубровникские караваны в направлении Софии или обратно из Константинополя. Анна с Неманей раньше тут проезжали, и теперь она пыталась вспомнить поляны и склоны, кратчайшие расстояния и тропы, которыми они следовали до монастыря. Когда над Рудницей они свернули тропинкой в гору, то наткнулись на ветки, которые были со всех сторон. Монахини путались в мелких и крупных ветвях, спотыкались о круглую гальку, которую нанесли потоки воды. Шорох мокрых листьев под ногами нарушал тишину, в которой тонул лес. Лёгкий туман кое-где виднелся среди стволов и доносил аромат дождя и прохлады.

Но и в такой день переплетённые ветви чащобы между столетними стволами дуба и граба, маленькие родники вокруг, заросшие зелёным ковром поляны с множеством цветов и красок, какие бывают только в этих местах, не дают беспокойству долго царить в душе. Они ещё раз подтверждают, что горные пределы Копаоника имеют свой особый характер. Этим они напоминают высочайшие горы, которые могут изменять погоду по несколько раз в день, чего только там можно ожидать и днём, и ночью.

Анастасия думала о Господе, хотя мысли её притягивал и некий чудный полуостров в Греции, где в далеком монастыре Богу молится её младший сын Растко, в монашестве Савва.

«Вот и я, и сестра Феодора, и мой Савва, идём узкими и пустынными тропами к Богу. Восхищаюсь я и своим мужем Неманей, что он посвятил себя Господу. И что отрекся от царствования над такой обширной сербской страной – Диоклитией, Далмацией и Травунией. Всеми этими тропами гораздо легче идти, чем той, которой шёл Иисус Христос. Ты, Боже мой милый, шёл босым, голодным и жаждущим напиться, искушаемый людьми и нечестивым, а затем был бичеван, оплёван, исколот кинжалами и копьём. Ох, прости меня, я и в мыслях не желаю напоминать Тебе о муках, о страшных страданиях, нами, людьми, нанесённых», – шептала Анастасия, крестясь и чувствуя бледность в лице, а затем некую лёгкую странную тошноту. Иногда она останавливалась, набирая в лёгкие пряный горный воздух и спрашивая себя: Нарушаю ли я такими мыслями мир в душе или устанавливаю между ней и Божьим, человеческому оку невидимым, светом крепкую связь? Или, может быть, я мешаю Феодоре чаще что-то сказать? Размышляя об этом, она посмотрела на небо и тихо прошептала спутнице, которая словно тень сопровождала её след в след: «Поспешим, чтобы как можно скорее добраться до берегов реки с родником на вершине горы».

Они планировали прибыть на место до темноты и возможной грозы, о которой свидетельствовали низкие облака над лесами и горными вершинами после раннего утреннего дождя, который шёл в этой части Рашской земли. Их новым, монашеским домом в этом диком крае был монастырь, построенный в устье трёх рек: Косаницы, Баньской и Топлицы.

«Слава Богу, что даровал мудрость моему Немане, что он вовремя построил храм, в котором я буду проводить свои монашеские дни», – подумала Анастасия и не останавливаясь быстро перекрестилась.

Они обе хотели как можно скорее достичь храма Пресвятой Богородицы, который Неманя, будучи ещё молодым правителем, построил раньше других.

Второй свой монастырь рашский жупан построил всего в нескольких сотнях шагов выше и посвятил его святому Николаю. Обе церкви были покрыты свинцовыми пластинами, которые сверкали на солнце. Из-за преломления света, который охватывал поселение и всю окрестность, люди их называли Белые церкви.

«На новом месте нас не узнают и не будут беспокоить из-за того, что мы оставили дворцовую жизнь», – тихо, только лишь для того, чтобы в этом глухом месте прозвучал голос, произнесла Феодора. Известно было, что Анастасия с тех пор как приняла постриг, настояла на том, чтобы подданные её супруга больше её не узнавали.

Феодоре, ранее даме, которая ко двору в Расе прибыла как весьма образованная девушка от императорского византийского двора, Анастасия ответила мягкой улыбкой. Такой ответ, хотя и без слов, был ободряющим для обеих, и они ускорили шаг.

Шли они тропой, местами покрытой светлыми маленькими лужами, крупными камнями, где веток было меньше, потому что путешественницы подошли к крутому склону, заросшему высокой травой. Впереди шла Анастасия, а за ней, следя за ней внимательным взглядом младшей сестры, шла Феодора.

Поскольку она видела её со спины, Анастасия ей казалась высоким деревом, с которого осенние ветры пытаются стряхнуть какой-нибудь листок.

Под монашеским платком не были видны ни её густые пряди русых волос, всегда красиво заплетённых в косы, ни правильная линия носа на мягко закруглённом продолговатом лице с маленьким подбородком, которое украшала немного стыдливая, боязливая улыбка, придавая ясность зеленовато-голубым глазам и всегда серьёзному взгляду.

В этом, как и во всех предыдущих поступках, смиренная и искренняя в речах, своим решением стать монахиней она победила земные желания, утвердила справедливость, вошла в сердца людей, оставшихся в Расе. Только так, как умела, как дал ей Господь, проявила она неизмеримую любовь, которая может согреть даже полностью охладевшие сердца, бесчувственные души и заледеневшие чувства – направлена ли она на ближнего, забытого всеми чужака или устремлена к Богу. В моменты тоски она утешала словами, а в миг радости напоминала о смирении, подтверждая свою скромность и кротость духа.

И та и другая, пробираясь по этим кручам, смотрели далеко вперёд, не видно ли холмов, окружавших пространство, где должен был находиться их новый дом. У подножья этой возвышенности протекала река Баньска, через которую с одного берега на другой к монастырю можно было перейти только по бревну и пойти дальше тропинкой вдоль реки Косаницы, до её впадения в Топлицу. До места, где был храм.

Вдруг подул ветер, и резко похолодало, он мягко коснулся их лиц, возвестив о возможной грозе, и под давлением низкой облачности уменьшил видимость вокруг.

«Знаешь ли, сестро, сколько нам ещё идти, потому что вот уже седьмой час мы шагаем, а нигде не видно ни живой души, ни голоса», – произнесла Феодора, испуганная неожиданным горным ветром, и добавила. «Нету ни орлов, ни соколов над этими скалистыми гребнями. Ни одна лисица нам не перебежала дорогу, хотя в этих местах много зверей. Наши охотники приходят сюда на заре и уже до полудня возвращаются с мешками, полными птиц и лесной дичи».

«Не бойся, – ответила Анастасия, обернувшись к ней, и крепче затянула узелок на плече, – но я думаю о том, что в монастыре у нас не будет ни возможности мысленно возвращаться в прошлое, ни говорить о том, что нас по жизни связывает».

«Я ничего не ожидаю, не гадаю, пусть будет всё по воле Господней. И пусть нам там, в святом месте, никто не мешает в усердных молитвах. А воспоминания будут постоянно приходить и переплетаться с действительностью, и это нам поможет оставаться бдительными. Точнее, пусть вся роскошь этого мира будет с теми, кому она принадлежит, а наше существование окрепнет в том, куда мы идём. Потому что кто не будет бодрствовать, как тому учит Господь, не спасётся».

«Я благодарна тебе за то, что ты так часто, вот и сейчас, возвращаешь меня к Евангелию», – произнесла Анастасия.

Затем она взглянула на небо и в его западной части увидела ленточные отсветы заходящего солнца, которые опускались на вершины гор, пробивая низкие облака. Слегка опустив голову, она заметила упавший ствол и, положив узелок, села отдохнуть.

Рядом с ней, тоже желая немного передохнуть, села и Феодора.

Обе перекрестились, помолчали, затем Феодора произнесла, глядя на неё вопросительно:

«Я всё ещё нахожусь под огромным впечатлением дивных слов Немани. Когда он от епископа Калиника получил монашеское имя Симеон, он перед всей своей знатью сказал: “Анна и я с сегодняшнего дня больше не ваши господа. Мы оба вам только брат и сестра, и между мной и Анной те же отношения. Господу, господарю всех нас, я буду молиться за свой народ, который дал мне возможность править им… Я старался, чтобы наш корабль сербский имел одного капитана, зная, что только так мы можем остаться близкими друг другу и Богом принятыми. По-другому нельзя. Бог один. Только представим себе три поселения, имеющих три различных Бога. Тут настоящей веры нет, им грозят постоянные опасности. Правитель должен быть предан Богу, привержен народу, во всём честен”. Вот это искренность…»

«Знаю, знаю, всё это я хорошо запомнила», – сказала Анастасия.

«Прости, но чувства мне подсказывают, что в этот миг, в этом необозримом лесу, где всё живое затихло, я должна напомнить слова Великого жупана, а ныне монаха Симеона, обращённые к тебе. Вот что он произнёс пред всеми: Анна, дорогая моя, радость жизни моей, я должен поблагодарить тебя за всё доброе и просить прощение за плохое, что я, не подумав, сотворил. Особенно благодарю тебя за доброту, искренность, уважение и внимание, с которыми ты меня встречала и провожала в путь-дорогу. За любовь, подобную милости ангела, которая звонче церковных колоколов и ярче лампад в полумраке монастыря. За терпение, что благотворнее людских даров, без тени гордости, страдающих взглядов или подозрений. За мудрость, с которой ты угадывала мои чувства – и когда я возвращался униженным подданными императора и когда был доволен императорами. Ты являешься доказательством, что вера крепче жизненных потребностей и неверия, а надежда плодороднее самых урожайных полей, пастбищ, виноградников, императорских сокровищниц и хозяйственных амбаров. Ты опекала бедняков и наполняла их сумы, а теперь тебе с пустой сумой легче будет идти в монастырь. Разве это не мудрость! Потому что мудрость не выносит дурных поступков и земных удовольствий, а мудрецам не нужны ни переметные сумы, полные сокровищ, ни завидное положение. Только мудрый совет является истинным путём заблудшему и возвышенным даром умному. Ты поняла, что людское уходит как вода в пересохшую землю и остаётся на земле не дольше упавшего с дерева яблока. И видела – как лицо в зеркале видит себя. Знаю, это может только тот, кто в душе носит Бога, и Им стяжает небесную любовь и для себя, и для всех вокруг. Потому что эта наша земная любовь не умеет как надо терпеть, или даже истинно радоваться и быть довольной ни своими постижениями истины, ни добродетелями других. Ей не хватает широты, а также усилия противостоять ненужным желаниям и низким побуждениям. А ныне, мой жизненный путь, моя радость без конца и края и свет во тьме, моя дорогая Анна, жено без злой мысли, без худого слова в доме и даже наименьшего зла в себе, моя единственная спутница, настал миг расставания, мы пойдём новым, единственно ближним путём к Богу. Исполненные радости, что этот день настал, и потомки наши остаются воспитанными и грамотными. Давай подадим друг другу руку, без слёз в очах и вздохов из груди, чтобы души спасти и найти путь в вечную жизнь. С небесной любовью, которая побеждает все мельницы зла и несправедливости, пойдём своим, Господу угодным путём. Я в мой, а ты в свой монастырь. И там, с той любовью, которой ты одаривала всех, приходящих к нам во дворец, как Солнце, посылая свет, разгоняет самую густую тьму и даёт неограниченное тепло Расу, будем сестрой и братом всем, кто в монашеских мантиях. Чтобы людям, ищущим Бога, подарить оставшееся нам время. Поэтому с этой минуты, моя святая сестро Анастасия, молись, чтобы нас Господь встретил и в Царствии Своём, и снова соединил.

В путь, наши монашеские сообщества нас ждут».

Услышав всё это, монахиня Анастасия встала, а за ней и сестра Феодора. Они перекрестились, подняли свои монашеские сумы и двинулись дальше.