Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться?

Письма

1. После того, как, перед отъездом вашим в Москву, мы условились вести беседу о нужных для вас вещах письменно, мне естественно было ожидать, что, по прибытии на место, вы дадите знать о себе и о новой для вас обстановке. Ждал и жду; но вот сколько уже времени ничего не дожидаюсь. Что сделалось? Уж здоровы ли вы? – Храни вас Матерь Божия. – Или намерение переменили?! Всяко бывает: и это возможно. На этот случай и пишу теперь, чтобы, если так есть и если тут участвует какая-либо опаска обо мне,– что де обременять не след или другое что,– вы выбросили ее из головы. Писание к вам, и при том о таких предметах, не будет для меня тяготой; напротив, составит немалое удовольствие, внося некое разнообразие в обычные мои занятия. Скажу нечто большее, что если не состоится задуманное нами, то я буду себя чувствовать так, как чувствует себя понесший какой-либо убыток или потерявший нечто. Как это, не стану вам объяснять; но повторяю, что сие так будет и что сему так и быть должно. Вот и приходится не совет вам давать, а прошение прилагать, – пишите. Хоть большой мудрости нечего вам от меня ожидать; но один уже пересмотр всего достодолжного доставит вам немалую пользу, оживив в памяти вашей всю эту область и сосредоточив на ней внимание, может быть, с возгрением и особой энергией. А в этом последнем какое благо?! Ибо, если бывает у нас нескладность в жизни, то она всегда почти происходит не столько от худоумия и худосердечия, сколько от недостатка ретивости и ревности к достодолжному.

Так пишите же.

2. А я растерялся в догадках, что бы такое было?! – А вот что! Бабушка немножко болела. Ну – бабушка победоносное слово. Для внучек нет теплее места, как у бабушек, нет и для бабушек дороже лиц, как хорошие внучки. И за это надо Бога благодарить. – А вы чаще утешайте бабушку и повнимательнее слушайте, что она говорит. У стариц – мудрость, опытами и трудами жизни приобретенная. И они часто невзначай, в простых фразах, высказывают такие мудрые уроки, которых и в книгах поискать – не найдешь.

Хоть вы представили очень удовлетворительное объяснение, почему не писали так долго; но все же следовало бы на вас наложить, хоть небольшую, епитимию, в видах исправления. Думаю, однако ж, что может быть вы лучше расположитесь к исправности, если поблагодарю вас, что писали, и за то, что писали. И благодарю.

Обещаете быть откровенной. Добре! Откровенность – первое дело в переписке: иначе нечего было ее и затевать. И пишите всегда с плеча, – все, что есть на душе, и особенно пополнее излагайте вопросы, которые зашевелятся в голове и станут настойчиво требовать решения. Тогда и решения будут приниматься, как земля жаждущая принимает воду. И это есть самый лучший способ и приобретения и закрепления в душе понятий, разъясняющих суть предметов и дел, которых яснозрение очами ума считаем мы для себя необходимым. Какой был бы толк, если бы я написал вам об одном, а ваша душа была бы занята другим? Это было бы пусторечие, похожее на то, как если бы два лица разговаривали между собой, обратясь друг к другу спиной и каждый толкуя о том, что у него перед глазами. Мы, кажется, так и положили с вами, что не будем заниматься отвлеченностями и рисовать планы и теории, а поведем речь так, как вести ее заставят текущие явления жизни. Так и будем идти шаг за шагом.

Пишете, что «у вас рябит в глазах. Дня с два, говорите, случилось мне пробыть в обычных здесь общественных увеселениях, то в театре посидела, то погуляла, то была на вечере. И что это за толкотня, какие речи, какие о всем мудреные суждения, какие приемы в обращении? Все это мне дико, а от толкотни – мыслей не соберу». Это на первый раз вам так показалось, а потом присмотритесь. Впечатление, вами испытанное, после покойной простой семейной в деревне жизни, совершенно в порядке вещей. Я бы сказал вам: поэтому и судите, где истина жизни и где ложь, но не знаю, что у вас от всего бывшего засело на душе. Ибо возможно, что на поверхности будто и неодобрение таких порядков, а поглубже – сочувствие им и желание повторения. Жизнь, которой частичку вы видели, имеет одуряющее свойство: так что и видят, что все это не то, а все тянутся, как привыкший к опиуму знает, что будет, как сумасшедший, а все принимает его, или потому и принимает. Так вы как себя чувствуете? Тянет вас еще туда же? Желательно вам так проводить жизнь? Прошу хорошенько расписать мне это, – и по правде.

3. Как вы обрадовали меня вашим ответом! «Не тянет, напротив, отталкивает. Не один день после того я была, как разбитая. душа моя томилась и тосковала, и я сладить с собой не могла. Насилу – насилу отлегло». Что же это вы прошлый раз не прописали этого? Мне и показалось, что, помалчивая, вы прячете зазнобу или занозу. Дай Бог, чтоб такое, отревающее от светской жизни и светских увеселений, чувство навсегда сохранилось в вас. Но возможно и то, что слюбится. Как видно, вам нельзя не соприкасаться к такой жизни. Во второй раз будет уж не так разрушительно и смутительно, в третий – еще меньше, а потом и ничего себе: как говорят про водочку, – первая чарка колом, вторая соколом, а там уж только подавай. Которым приходится зайти в табачную мастерскую, что испытывают? И глаза ест, и в носу точит, и дохнуть нельзя. А которые трут-то, тем совсем ничего; да и эти свежие, постояв немного, уже не так жмурятся, чихают и перхают, а потом и совсем эти неудобства прекращаются. Смотрите, не случилось бы и с вами подобного относительно так возмутивших покой ваш порядков жизни?

Вы будто упредили мой вопрос, и говорите: «и не думаю, чтоб я помирилась когда-нибудь с такой жизнью. Присматриваюсь и нахожу, что это не жизнь. Не умею этого объяснить, но утверждаюсь в мысли, что это не жизнь. Движения тут много, а жизни нет. Вон и мой швейня куда как хлопочет, но что в ней за жизнь?» Прекрасную мысль породила ваша светленькая головка. Теперь ваше положение я могу считать более надежным. Чувство одно непрочно; оно может измениться. Но когда в помощь к нему приходит основательная мысль, то оно упрочивается, и собой опять упрочивает мысль. Вдвоем они похожи на крепость. Но чтобы эта крепость была крепче, надо вам понять, почему именно нет жизни в той жизни? Если продолжатся наши беседы, то со временем подробно выяснится это; теперь же скажу только: потому нет – в той жизни – жизни, что она не все стороны человеческой жизни занимает, питает, а только малую частичку, и при том такую, которая стоит на последнем месте, или вернее, на окраинах жизни, не касаясь центра ее. Жизнь человеческая многосложна и многостороння. Есть в ней сторона телесная, есть душевная и есть духовная. Каждая имеет свои силы и потребности и свои способы упражнения их и удовлетворения. Только тогда, как все силы наши бывают в движении и все потребности удовлетворяются, человек живет. А когда у него в движении только одна частичка сил, и только одна частичка потребностей удовлетворяется, то эта жизнь не жизнь: все одно, как в вашей швейне движение должное бывает только тогда, когда все части ее в ходу. Прекратить действие какой-либо части, машинка стояла,– не живет. Не живет и человек по-человечески, когда в нем не все в движении. Только в машинке прекращение ее жизни – движения – видимо видится, а в человеке бездействие в нем полной человеческой жизни, при действии одной какой стороны и удовлетворении немногих потребностей, совершается невидимо, хотя есть действительно, как действительна неподвижность сказанной машинки. Таков закон человеческой жизни! Приложим его к тому, о чем у нас речь. Какие силы там заняты и какие потребности удовлетворяются? Заняты руки, ноги, язык, глаза, уши, обоняние, осязание, память, воображение, фантазия и сметливость, все в совокупности – самая низшая сторона человека, одинаковая у него с животными; и удовлетворяется только одна потребность животной жизни, или лучше – играние сей жизни, какое действует и в молоденьких барашках с овечками, когда их выгоняют на зеленую поляну. Кроме этих сил есть у человека еще два-три яруса их, и еще главный им центр.

Судите же теперь, может ли такая жизнь быть жизнью? Чувство ваше сказало вам, что нет тут жизни. Указываю вам главную причину, почему нет. Может быть, действие этой причины не так теперь для вас ясно, но общая мысль не может не быть понятой; подробности же уяснятся со временем. Ибо я имею намерение – все достодолжное выводить из устройства человеческого естества. Жить нам надобно так, как Бог создал нас, и когда кто не живет так, смело можно говорить, что он совсем не живет. Прошу удовлетвориться всем этим.

4. Прошлый раз не о всем я поговорил, чего касались вы в своем письме. Шлю дополнение. Вы говорите: «еще вот что я вижу, что все впопыхах спешат, гонятся за чемто, чтоб уловить, и никто ничего не успевает поймать. Случилось мне пройти людной улицей или местом – какая там суматоха и суета? Но смотрю потом, – и в домах тоже,– тоже вероятно и в душах у них. И ума не приложу, – ужели так можно жить? – И вот что еще вижу, что тут друг друга теснят, вяжут и тиранят; никто своей воли и свободы не имеет. Одеться не смей, как хочешь: ступать не смей, как хочешь; говорить тоже,– и ничего не смей, как хочешь. Все у них подчинено какому-то закону, который не знают кем написан; всех он теснит; но никто сломать его не смеет. За то и сами делаются тиранами друг для друга. Посмей не послушать кого – горе. Я, например, пою. Когда хочется петь, ведь это рай: и самой приятно и слушающим. А тут, хочешь не хочешь, пой. Предлагается это очень вежливо; но отказаться-то считается делом противозаконным. И поешь. Самой тягота невыносима, – чуть грудь не треснет, а надуваешься – показать, что поешь от души. Я замечала это и у других. Вот вам и свобода! А ведь снаружи посмотреть – все вольница. Вольница, – спутанная по рукам и по ногам!! По этому поводу стала я присматриваться, – да от души ли они делают и все прочее. И что же? Может быть, я ошибаюсь, но не увидела ничего, что было бы от души. Ласки напускные, готовность к услугам – тоже, взаимоуважение – тоже. Все напускное. За видимостью, гладкой и изящной,– прячется совсем другая душа, которую, если б ее вытащить наружу, никто не нашел бы не только изящной, но и сносной. И выходит, что когда мы собираемся, то представляем собой сборище лицедеек и лицедеев. Комедия! – И еще,– что мне дивно,– это то, что от всех веет холодом. Как же это так?! Ведь все дружка дружке, кажется, душу готовы отдать, а кругом ходит холод!»

Совершенно верно. К вашему описанию нечего и прибавлять. Все это давно уже замечено и указано в предосторожность. Еще Макарий великий вот как изображал увиденную вами сумятицу и гоньбу за чем-то! «Чада века сего уподобляются пшенице, всыпанной в решето земли сей и просеваются среди непостоянных помыслов мира сего, при непрестанном волнении земных дел, пожеланий и многосплетенных вещественных понятий. Сатана сотрясает души, и решетом, то есть земными делами, просевает весь грешный род человеческий. Со времени падения, как преступил Адам заповедь и подчинился лукавому князю, взявшему над ним власть, непрестанными обольстительными и мятущимися помыслами всех сынов века сего просевает и приводит он в столкновение в решете земли. Как пшеница в решете у просевающего бьется и, взбрасываемая непрестанно, в нем переворачивается; так князь лукавства земными делами занимает всех людей, колеблет, приводит в смятение и тревогу, заставляет приражаться к суетным помыслам, нечистым пожеланиям, земным и мирским связям, непрестанно пленяя весь грешный род Адамов. И Господь предсказал апостолам будущее на них восстание лукавого: сатана просит вас, дабы сеял, яко пшеницу. Аз же молихся Отцу Моему, да не оскудеет вера ваша (Лк. 22, 31). Ибо сие слово и определение, изреченное Создателем Каину явно: стеня и трясыйся, в тревоге, будеши на земле (Быт. 4, 12), служит втайне образом и подобием для всех грешников; потому что род Адамов, преступив заповедь и соделавшись грешным, принял на себя втайне сие подобие. Люди приводятся в колебание непостоянными помыслами боязни, страха, всякого смущения, пожеланиями, многообразными всякого рода удовольствиями. Князь мира сего волнует всякую душу, нерожденную от Бога и, подобно пшенице, непрестанно вращающейся в решете, разнообразно волнует человеческие помыслы, всех приводя в колебание и уловляя мирскими обольщениями, плотскими удовольствиями, страхованиями, смущениями» (Бесед. 5, 1, 2).

Вот вам в придаток к вашему наблюдению! Вы заметили, что есть и бывает. А св. Макарий указал и причину того, и первое исходище. Этот взгляд на дело в том круге, о коем речь, не принимается и речи о том заводить нельзя. Вас же прошу усвоить этот взгляд и всегда держать его в мысли. Он выражает суть дела, и, будучи вам принят с убеждением, будет служить для вас ограждением от обаяний светской жизни. Чтобы больше об этом подумать и более сродниться с таким образом мыслей, потрудитесь прочитать всю эту пятую беседу св. Макария. Книгу эту я давал вашей матушке и она хотела ее приобресть.

Со своей стороны прибавлю, что эта гоньба за чем-то и неудовлетворенность ничем зависят от того же, о чем я писал прошлый раз, именно от того, что таким образом жизни не все естество человеческое питается, и не все потребности его удовлетворяются. Неудовлетворенная сторона, как голодная, требует пищи в утоление своей алчбы и жажды и гонит человека искать ее. Человек и бежит искать; но как он вращается все в том же круге, неудовлетворяющем голодающей стороны, то удовлетворения не бывает, голод и жажда не пресекаются, не прекращается и требование пищи, не прекращается и гоньба. И никогда она не прекратится в живущих по духу мира. Враг же держит их в ослеплении, по коему они не замечают ошибки, что не той дорогой бегут и не туда стремятся; и в этом мраке томит и душит эти души – бедные. И так их отуманил враг, что и говорить им о их ошибочности не смей никто. Так и зарычат как лютые звери. Не рыскание ли это того льва, который всюду рыщет, иский кого поглотити?

Что касается до других, замеченных вами сторон светской (мирской) жизни, скажу только, что иначе сему и быть нельзя. Ибо такая жизнь есть жизнь падшего человечества, которого исходная черта есть самолюбие или эгоизм, себя ставящий целью, а все и всех средством. Тут причина того, что всякий хочет навязать свои желания на другого или связать его ими, – что назвали вы очень метко тиранством. Уж как ни скрашивает кто своих желаний, назади всего стоит эгоизм, желающий повернуть вас по своему или сделать вас средством. Тут причина и лицедейства,– суть которого есть напряженное ухищрение всячески прятать свои дурные стороны, не исправляя их; иначе пресечется влияние на других и след. пользование ими, как средствами. Тут причина и того, что от всех холодом веет; ибо всякий замкнут в себе и не разливает лучей теплой жизни вокруг себя.

Правда, вы верно встречаете несколько лиц с симпатичным строем сердца: так и льнут и берут прямо за сердце. Такое расположение есть остаток родственного чувства, с каким создан человек в отношении к другим; но оно тут состоит в услугах у эгоизма, который пользуется им как наилучшим средством к устроению своих дел. Я знаю одно такое лицо. Лучше прямой эгоист или эгоистка, чем такие симпатисты и симпатистки. В тех хотя заметить можно, куда ведут дело, а здесь редко кому удастся этого достигнуть.

Правда, – вы непрестанно почти встречаете услуги, но они делаются затем, чтобы потом за одну запрячь вас на десять лет в свою пользу. Скажете: да как же это? Тут все бьют на честность, и в чем-либо показать нечестность значит сгубить себя. Правда, что так есть; но эта честность есть маска эгоизма; все дело тут – не ударить себя в грязь лицом, для чего нередко допускаются самые бесчестные поступки, коль скоро можно утаить их от других. Вы даже услышите или уже слышали приговоры: это эгоист, это эгоистка! Не подумайте, что говорящие это сами чужды эгоизма. Нет, – этот приговор относится к тем, которые не позволяют повертывать собой или употреблять себя в средство для эгоистических целей тех, которые так о них судят. И следовательно, прямо обличает в сих последних эгоистов или эгоисток. Я слышал, что такие особы даже монахов укоряют в эгоизме, – что де для себя одних живут. Бедные монахи! Ни поесть, ни попить, ни поспать; день и ночь на ногах, в послушаниях, не имея своей воли и своих желаний, – и попали в эгоисты! – По этому одному можете судить, какого достоинства суть и вообще обличения в эгоизме, какие встречаете или встретите среди светских.– Они значат: нашла коса на камень.

Пересмотрев написанное, вижу, что это я очень грубый произнес суд над светской жизнью; но не беру слова назад. Может быть, я и не написал бы того, что написалось; но как вы сами заметили довольно темненькие пятна в свете, то я и разохотился – запеть в ту же ноту; и не думаю, чтоб это сколько-нибудь вас покоробило после того, что сами вы сказали. Но ожидаю от вас вопроса: как же быть-то? – Это и будем решать в продолжение всей нашей переписки. Теперь же скажу только: совсем вам отстать от всех, конечно, нельзя; но сколько можно отнекивайтесь входить в круг этой светской жизни, а когда втянут против воли, держите себя так, как бы вас там не было,– видя не видьте и слыша не слышьте. Видимое пусть проходит мимо глаз, и слышимое мимо ушей.– Внешне действуйте как и все, будто нараспашку; но сердце свое берегите от сочувствий и увлечений. В этом главное – сердце берегите,– и будете там только телом, а не душой, верно исполняя заповедь Апостола: да будут… требующии мира, яко не требующе (1 Кор. 7,31). Мир здесь тоже значит, что у нас – свет, и светская жизнь. Вы будете требующая мира, т. е. имеющая нужду соприкасаться светской жизни; но когда будете держать вдали от всего свое сердце, то будете яко не требующая такой жизни, т. е. не по сочувствию и желанию в ней участвующая, а вынуждаема будучи настоящим своим положением.

Утомил я вас многописанием; но вы же меня понудили. Прошу не пропустить без внимания написанного, особенно последних строк.

5. Сколько вы наделали вопросов по поводу предыдущих двух писем?! – Это показывает в вас прилежную, живую и восприимчивую ученицу и обещает успех. Тем охотнее мне писать. Но не на все буду вам отвечать теперь, оставляя ответы до следующих разов. Займусь тем, что более всего вас занимает. Пишите: «ваши слова о сторонах, силах и потребностях человеческого естества вводят меня внутрь себя. Вхожу. Кое-что вижу, но большая часть то туманна, то совсем невидима для меня. Сильно желаю знать, что такое духовная, душевная и телесная сторона в человеке, какие в каждой потребности и как они удовлетворяются. Мне очень хотелось бы держать себя на уровне человеческого достоинства – истинного, как нам назначено быть Творцом».

Хорошо-с! Вы касаетесь самых основ нашей жизни, объяснение которых даст нам основы для вех последующих рассуждений. Уж как же иначе человеку и жить, как не так, как он устроен. Установив здравые понятия о том, как устроен человек, получим вернейшее указание на то, как ему следует жить. Мне думается, что многие потому и не живут, как должно, что думают, будто правила о сей достодолжной жизни навязываются совне, а не исходят из самого естества человека и не им требуются. Если б были уверены, что так есть, не стали бы поперечить им и отступать от них. – Итак, извольте прислушать.

Тело наше состоит из разных органов, из коих каждый совершает свое отправление, существенно необходимое для жизни телесной. Главных органов три: 1) желудок с легкими, сердцем, артериями и венами, лимфатическими сосудами и множеством других сосудов, сосудцев и желез, служащих для разных отделений из крови и соков тела; отправление всех их – питание тела или плототворение; 2) система мускулов и костей, отправление коих есть движение внутри и вовне; и 3) система нервов, центр коих – голова, спиной мозг и система ганглий – где-то под брюшиной и грудной преградой, а разветвления проникают все тело; отправление ее – чувствительность. Когда ход этих отправлений и взаимное их отношение в порядке, тело здорово и жизнь – вне опасности; а когда этот порядок нарушается, тело заболевает и жизнь в опасности. Каждое отправление имеет свою потребность, которая дает себя живо чувствовать живущему, требуя удовлетворения. Потребности желудочной или питательной и плототворной части суть – пища, питие, воздух, сон; потребность мускульно-костяной части есть потребность напрягать мускулы, которую всякий чувствует, долго засидевшись, и прямо потребность движения, заставляющая ходить, гулять, работать что-нибудь; потребность нервной части – приятное раздражение нервов всего тело, как мерность тепла и холода и подобное, и особенно приятное раздражение пяти наших чувств, в которых нервная система вышла наружу для общения со внешним миром.

Все это, как видите, телесно, душе какое бы до всего этого дело. Но как она, по теснейшему сочетанию с телом, приняла его в свою личность, то своими считает и все потребности телесные. Оттого говорим: я хочу есть, пить, спать, – хочу ходить, гулять, работать, хочу видеть разноцвет, слышать разноголосие, обонять разноухания и проч. Усвоив себе все потребности телесные, душа своим делом считает и удовлетворение их и хлопочет о пище, питии, сне, одежде, крове и о всем прочем, всячески желая добиться того, чтобы тело было покойно и не тревожило ее своими докучливыми требованиями. Это отношение души к телу, которое она держит не учась, а сама собой, по внутреннему некоему понуждению, обнаруживается в ней, в роде некоего инстинкта, – животолюбием, телолюбием, желанием покоить тело и доставать все для того потребное.

Совокупность всего этого и есть телесная сторона человеческой жизни. Но не все здесь одинаково телесно, или плотяно и чувственно. Крепко плотяна только питательная часть; но и она облагораживается приспособлением ее удовлетворения к потребностям и целям собственно душевным. Органы же движения и чувства служат более нуждам души, чем тела. А один орган, стоящий будто вне системы прочих органов, именно орган слуха – исключительно есть орган души, назначенный для служения ей одной.

Телесная, плотская, чувственная – неодобрительная в нравственном отношении жизнь есть та, когда человек, увлекаясь крайне животолюбием и телолюбием, поставляет главной для себя целью и заботой покой тела, или всестороннее удовлетворение потребностей лишь телесных с забвением о душе и тем паче о духе. При этом каждая телесная потребность, естественно-простая, распложается во множество прививных потребностей через привычку и пристрастие к разным способам ее удовлетворения. Возьмите пищу, или питие, или одежду. Что, кажется, проще всего сюда относящегося? А между тем сколько потребностей неотлучных: хоть умри, да подай! – Оттого видим, что иные минуты не имеют свободной, бегая за нужным для удовлетворения их, при всем том, что десятки других лиц заняты для них тем же. У таких неизбежно должны голодать душа и дух, если они еще не совсем заглушены, забиты и погружены в чувственность.

Извольте о всем этом поразмыслить. О душе – до следующего письма.

6. Вы входили внутрь; войдем туда снова. Смотрите, какое там множество и разнообразие действий и движений?! То одно, то другое, то входит, то выходит, то принимается, то отвергается, делается и переделывается. Ибо душа приснодвижна и на одном стоять не в силах. Если мы станем смотреть в душу сообща, то ничего не разберем; надо действия ее распределить по родам и каждый род потом – рассматривать особо. Да уж давно присмотрелись и распределили все действия души на три разряда – мыслей, желаний и чувств, назвав каждый особой стороной души – мыслительной, желательной и чувствующей. Возьмем это разделение и начнем обозревать каждую сторону.

Сторона мыслительная. Если внутри нас видится смятение, то оно наибольший простор имеет в мыслях: желания же и чувства мятутся уже под действием мыслей. Но в разряде мыслей не все есть беспорядочное движение; есть в среде их ряд серьезных занятий. Они-то, собственно, и составляют настоящее дело жизни душевной со стороны мыслей. Вот эти занятия:

1) Как только заметили вы что-либо во вне посредством своих чувств или выслушали рассказ других о том, что они заметили своими чувствами, тотчас все то воображение воображает и память запоминает; и в душу ничто не может войти помимо воображения и памяти. Затем и последующая деятельность мыслительная опирается на воображении и памяти. Чего не сохранила память, того не вообразишь, о том и думать не станешь. Бывает, что мысли прямо рождаются из души; но и они тотчас облекаются в образ. Так что мыслительная сторона души вся есть образная.

2) Но воображение и память добывают и хранят только материал для мыслей. Само движение мыслей исходит из души и ведется по законам ее. Припомните, как вам меньшой брат, увидев какую-либо новую вещь, тотчас обращался к вам или другим с вопросами: а что это? а кто это сделал? а из чего это? – и не успокаивался, пока не решат ему всех этих вопросов и не удовлетворят его. Мыслительность души начинается именно с порождением сих вопросов и рождает мысли в ответ на них, или принимает готовые уже об этом мысли от других. Воображение и память не мыслят. Они – чернорабочие силы, подъяремные. Способность души, из которой исходят такие вопросы и которой доискиваются и порождаются мысли в ответ на них, называется рассудком, которого дело рассуждать, обдумывать и находить требуемые решения. Понаблюдайте за собой и найдете, что ничего у вас не делается без обдумывания и соображения. Всякую малость приходится обсуждать. Как бы мгновенно это ни делалось, но всюду входит соображение и идет по означенным прежде вопросам.

3) Когда вы обдумываете, тот тут нет еще определенной мысли. Мысль определенная установляется, когда найдете решение какого-либо из вопросов. Рассудок ваш все роется, ища – что такое есть какая-либо вещь, откуда она и для чего она и проч. Когда же найдете сами такое решение или, выслушав его от других, согласитесь с ним, – обыкновенно говорите: теперь понимаю, толковать больше нечего, дело решенное. Это решение дает покой нашей мыслительности относительно занимавшего вас предмета. Тогда рассудок ваш обращается к другим предметам, а сложившаяся мысль сдается в архив душевный – память, откуда по требованию нужды, берется как пособие к решению других вопросов, как средство к слаганию других мыслей. Совокупность всех сложившихся таким образом понятий составляет образ ваших мыслей, который вы и обнаруживаете при всяком случае в речах своих. Это есть область вашего знания, добытого вами трудом мысленным. Чем больше у вас решено вопросов, тем больше определенных мыслей или понятий о вещах; чем больше таких понятий, тем шире круг вашего знания. Таким образом, как видите, выше памяти и воображения у вас стоит рассудок, который своим мыслительным трудом добывает для вас определенные о вещах понятия или познания.

Не на всякий вопрос удается нам добыть определенный ответ. Большая часть их остается не решенными. Думают – думают, и ничего определенного не придумывают. Почему говорят: может быть так, а может быть этак. Это дает мнения и предположения, которых в общей сложности у нас не больше ли, чем сколько есть определившихся познаний.

Когда кто, обсуждая известный класс предметов, добудет сам и от других позаимствует так много определенных о них мыслей и понятий, а нерешенное в них успеет дополнить такими удачными мнениями и предположениями, что может счесть этот круг предметов достаточно познанным и уясненным, тогда приводит все добытое в порядок, излагает в связи и последовательности, и дает нам науку о тех предметах. Наука – венец мыслительной работы рассудка.

Все это я рассказывают вам затем, чтобы яснее вам было, в чем должна бы состоять естественная законная деятельность нашей мыслительной силы. Ей следовало бы трудолюбно обсуждать незнакомое еще, чтобы познать то. Научниками быть дано очень немногим, не всем можно и проходить науки; но обсуждать окружающие нас вещи, чтобы добыть определенные о них понятия, всем и можно и должно. Вот этим и следовало быть у всех занятой мыслительной силе. Сколько она добудет, это – судя по своей крепости; но она должна быть всегда занята серьезным делом обдумывания и обсуждения действительностей. Между тем, что видим в нашей мысленной области? – Непрерывное движение образов и представлений без всякой определенной цели и порядка. Помышления за помышлением восстают, и то идут в ряд, то поперечат друг другу, то забегают вперед, то возвращаются назад, то отбегают в сторону, ни на чем не останавливаясь. Это не рассуждение, а блуждание и рассеяние мыслей; следовательно, состояние совсем противоположное тому, чем бы следовало являться нашей мыслительной силе,– болезнь ее, столь внедренная в нее и общая всем, что вы ни одного не найдете человека, который бы мог постоянно вести серьезный труд мышления, не подвергаясь рассеянию и блужданию мыслей, отрывающих его от дела и увлекающих в разные стороны. Часто мы задумываемся. Что это за состояние? – Вот что: мысль сходит в архив памяти и помощью воображения перебирает там весь собравшийся хлам, переходя от истории к истории, по известным законам сцепления представлений, приплетая к бывалому небывалое, а нередко даже невозможное, пока не придет в себя и не возвратится к действительности окружающей. Говорят: углубился. Углубился, но в пустоту, а не в серьезное обсуждение дела. Это есть то же, что сонное мечтание, – праздномыслие и пустомыслие. Понаблюдайте за собой – и увидите, что большая часть времени проходит у нас именно в таком пустомыслии и блуждании мыслей. Иной день, (и не больше ли таких) – ни одной серьезной мысли не вспадет на ум. Прошу обратить на это внимание и заняться решением вопроса: пристало ли так действовать разумной твари? – А я между тем обращусь к другим разрядам душевной деятельности.

7. Желательная сторона. Действующая здесь сила есть воля, которая волит, желает приобрести, употребить или сделать, что находит полезным для себя или нужным, или приятным, и не волит – не желает противного тому. Воления воли требуют соответственного дела, потому воля прямее есть деятельная сила, которой существенная потребность – жить и действовать. Она держит в своем заведывании все силы души и тела и все подручные способы, которые все и пускает в ход, когда нужно. В основе ее лежит ревность, или ретивость – жажда дела, а возбудителями стоят при ней – приятное, полезное и нужное, которых когда нет, ревность спит и деятельные силы теряют напряжение, опускаются. Они поддерживают желание, а желание разжигает ревность.

Ход раскрытия сей стороны душевной таков. В душе и теле есть потребности, к которым привились и потребности житейские – семейные и общественные. Эти потребности сами по себе не дают определенного желания, а только нудят искать им удовлетворения. Когда удовлетворение потребности тем или другим способом дано однажды, то после того, вместе с пробуждением потребности, рождается и желание того, чем удовлетворена уже была потребность. Желание всегда имеет определенный предмет, удовлетворяющий потребность. Иная потребность разнообразно была удовлетворена; потому с пробуждением ее рождаются и разные желания,– то того, то другого, то третьего предмета, могущего удовлетворить потребность. В раскрывшейся жизни человека потребностей за желаниями и не видно. Роятся в душе только сии последние и требуют удовлетворения, будто сами для себя.

Что делать душе с сими желаниями? Ей предлежит выбор, какому предмету из возжеланных дать предпочтение. По выборе происходит решение,– сделать, или достать, или употребить избранное. По решении делается подбор средств и определяется способ и порядок исполнения. За этим следует, наконец, дело в свое время и в своем месте. Всякое, даже самое маленькое дельце идет сим порядком. Это можете вы проверить на каком-либо своем деле. По навыку иногда все эти действия совершаются мгновенно, и за желанием тотчас следует дело. Выбор, решение и средства берутся тогда из прежних дел и особого производства не требуют.

В пожившем человеке все почти делается по навыку. Редко случается какое-либо предприятие или начинание, выходящее из обычного порядка дел и знаний. Так уж бывает, что сложившаяся жизнь требует соответственных себе дел. Как они повторяются часто, то естественно обращаются в навык, нрав, правило жизни и характер. Из совокупности всех такого рода навыков, правил и порядков установляется образ жизни известного лица, как из совокупности установившихся понятий составляется образ его мыслей и воззрений. Зная чей-либо образ жизни, можно угадывать, что думает он в то или другое время и как поступит он в известных обстоятельствах.

Заправителем деятельной жизни поставлено благоразумие, которое есть тот же рассудок, только состоящий на службе у воли. В мысленной области рассудок решает – как что есть из существующего, а в желательной и деятельной определяет – как что делать должно, чтобы верно было достигаемо то, что законно возжелано. Когда навыкнет он определять это, как следует, так что человек дела свои ведет всегда или большей частью с успехом, тогда ему справедливо приписывается благоразумие – уменье с успехом вести дела, верно соображая средства с целями, и дела с внешними обстоятельствами.

Из сказанного вам не трудно будет вывести заключение о естественно-законной деятельности воли, которая, как видите, есть госпожа всех наших сил и всей жизни. Ее дело определяет образ, способ и миру удовлетворения желаний, порождаемых потребностями или их заменивших, чтобы жизнь текла достодолжно, доставляя покой и радость живущему. Есть у нас, как поминалось, потребности и желания – душевные, телесные, житейские и общественные. Не у всех они одинаково проявляются, потому что не у всех одинаково слагается жизнь, а у одного так, у другого иначе. Дело человека определить, как в своем положении может и должен он удовлетворять свои потребности и желания, приладить подходящие к тому способы и вести по тому свою жизнь. Вести здравомысленно по установившейся норме свою жизнь со всеми делами ее и начинаниями – се есть задача желательной или деятельной стороны нашей жизни. Так бы следовало. Но вникните и рассмотрите, что бывает.

В мысленной стороне у нас бывает смятение, рассеяние и блуждание мыслей; а в желательной – непостоянство, беспорядочность и своенравие желаний, а за ними и дел. Сколько времени проходит у нас в безделье и пустоделии: шатаемся туда и сюда, сами не зная для чего; делаем и переделываем, не умея дать здравого в том отчета; идут у нас начинание за начинанием и дело за делом, но из всего выходит только толкотня – суета. Зарождаются желания,– и ничего с ними не поделаешь: давай и давай. И добро бы это однажды так, а то – почти что ни час. От чего это? – Расплылась госпожа наша – воля. Посмотрите еще, сколько у нас есть пришлых возбудителей желаний, – гнев, ненависть, зависть, скупость, тщеславие, гордость и подобные? – Источником желаний должны быть естественные потребности сложившейся жизни семейной и общественной; а в этих всех что есть естественного? Они только расстраивают естество и все порядки жизни. Откуда же это варварское нашествие? – Оставляю это вам на рассуждение, а сам поспешу к концу.

8. Сторона чувства – сердце. Кто не знает, сколь великое значение имеет в жизни наше сердце? В сердце осаждается все, что входит в душу со вне и что вырабатывается ее мыслительной и деятельной стороной; через сердце же проходит и то все, что обнаруживается душой во вне. Потому оно и называется центром жизни.

Дело сердца – чувствовать все, касающееся нашего лица. И оно чувствует постоянно и неотступно состояние души и тела, а при этом и разнообразные впечатления от частных действий душевных и телесных, от окружающих и встречаемых предметов, от внешнего положения и, вообще, от течения жизни, понуждая и нудя человека доставлять ему во всем этом приятное и отвращать неприятное. Здоровье и нездоровье тела, живость его и вялость, утомление и крепость, бодрость и дремота, затем что увидено, услышано, осязано, обоняно, вкушено, что вспомянуто и воображено, что обдумано и обдумывается, что сделано, делается и предлежит сделать, что добыто и добывается, что может и не может быть добыто, что благоприятствует нам или не благоприятствует – лица ли то или стечение обстоятельств,– все это отражается в сердце и раздражает его приятно или неприятно. Судя по сему, ему и минуты нельзя бы быть в покое, а быть в непрерывном волнении и тревоге, подобно барометру перед бурей. Но причувствовалось и многое походит у него без следа, как можете проверить теми случаями, что когда в первый раз случится нам быть где, то все нас там занимает, а после второго и третьего раза разве что.

Всякое воздействие на сердце производит в нем особое чувство, но для различения их в нашем языке нет слов. Мы выражаем свои чувства общими терминами: приятно – неприятно, нравится – не нравится, весело – скучно, радость – горе, скорбь – удовольствие, покой – беспокойство, досада – довольность, страх – надежда, антипатия – симпатия. Понаблюдайте на собой и найдете, что на сердце бывает то одно, то другое.

Но значение сердца к экономии нашей жизни не то только, чтобы страдательно состоять под впечатлениями и свидетельствовать об удовлетворительном или неудовлетворительном состоянии нашем; но и то, чтобы поддерживать энергию всех сил души и тела. Смотрите, как спешно делается дело, которое нравится, к которому лежит сердце! А перед тем, к которому не лежит сердце, руки опускаются и ноги не двигаются. Оттого умеющие собой править, встречая нужное дело, которое, однако ж, не нравится сердцу, спешат найти в нем приятную сторону и той, помирив с ней сердце, поддерживают в себе потребную для дела энергию. Ревность,– движущая сила воли, – из сердца исходит. То же и в умственной работе, предмет, павший на сердце, спешнее и всестороннее обсуждается. Мысли при этом роятся сами собой, и труд, как бы он ни был долог, бывает не в труд.

Не все всем нравится и не у всех ко всему одинаково лежит сердце; но у одних больше к одному, а у других больше к другому. Это выражается так: у всякого свой вкус. Зависит это частью от естественного предрасположения, частью – и не больше ли? – от первых впечатлений, от впечатлений воспитания и случайностей жизни. Но как бы ни образовались вкусы, они заставляют человека так устроить свою жизнь, такими окружить себя предметами и соотношениями, какие указывают его вкус и с каким мирен он бывает, удовлетворяясь ими. Удовлетворение вкусов сердечных дает ему покой – сладкий, который и составляет свою для всякого меру счастья. Ничто не тревожит: вот и счастье.

Если б человек всегда в мысленной части держался здравомыслия, а в деятельности – благоразумия; то встречал бы в жизни наименьшую долю случайностей, неприятных его сердцу, и, следовательно, имел бы наибольшую долю счастья. Но, как указывалось, мысленная часть редко держит себя достодолжно, предаваясь мечтам и рассеянности, и деятельная уклоняется от своего нормального направления, увлекаясь непостоянными желаниями, возбуждаемыми не потребностями естества, а пришлыми страстями. Оттого и сердце покоя не имеет и, пока те стороны находятся в таком состоянии, иметь его не может. Больше всего тиранят сердце страсти. Не будь страстей,– встречались бы, конечно, неприятности, – но они никогда не мучили бы так сердца, как мучат страсти. Как жжет сердце гнев! Как терзает его ненависть! Как точит злая зависть! Сколько тревог и мук причиняет неудовлетворенное или посрамленное тщеславие! Как давить скорбь, когда гонор страдает! – Да если построже рассмотреть, то найдем, что и все наши тревоги и боли сердце – от страстей. Эти злые страсти, когда удовлетворенные бывают, дают радость, но кратковременную, а когда не бывают удовлетворяемы, а, напротив, встречают противное, то причиняют скорбь, продолжительную и несносную.

Таким образом видно, что сердце наше точно есть корень и центр жизни. Оно, давая знать о хорошем или худом состоянии человека, возбуждает к деятельности прочие силы и послед деятельности их опять принимает в себя, на усиление или ослабление того чувства, коим определяется состояние человека. Казалось бы, что ему следовало бы отдать полную власть и над управлением жизнью, как это и бывает у многих – многих вполне, а у всех прочих понемногу. Казалось бы так,– и, может быть, по естеству оно имело именно такое назначение, но привзошли страсти и все помутили. При них и состояние наше указывается сердцем неверно, и впечатления бывают не таковы, каким следовало бы быть, и вкусы извращаются, и возбуждения других сил направляются не в должную сторону. Потому теперь закон – держать сердце в руках и подвергать чувства, вкусы и влечения его строгой критике. Когда очистится кто от страстей, пусть дает волю сердцу; но пока страсти в силе, давать волю сердцу – значит ясно обречь себя на всякие неверные шаги. Хуже всего поступают те, которые и целью жизни поставляют сласти сердца и наслаждение, как говорят, жизнью. Так как сласти и наслаждения плотские и чувственные дают себя сильнее чувствовать, то такие лица всегда ниспадают в грубую чувственность и становятся ниже той черты, которая отделяет человека от прочих живых тварей.

Так вот вам душа и душевная жизнь со всех ее сторон! Я указывал нарочно, чему естественно следует быть на каждой стороне и чему не следует. И без напоминания вам вижу в вас готовность следовать первому и отвращать последнее. И благослови, Господи!

9. Пишите: «я пробовала удержать свои мысли на серьезном, и никак не смогла. Думала, что это зависит от моей непривычки рассуждать, и взяла хорошую книгу, чтобы при помощи ее держать ум о дельном рассуждающем; и тут то же. Ум все отбегает на сторону и все к пустякам. Наконец я и совсем задумалась, – и где-где ни была и каких историй ни наплела? Кто-то из наших привел меня в себя вопросом: что это ты зафилософствовалась? О чем? А я совсем не философствовала, а мечтала. Так и всегда ведь бывало; но прежде я не обращала на это внимания. Теперь вижу, и вижу, что сему не должно бы быт; но как же быть? Никак не управишься с мыслями».

Как с этим быть, я расскажу вам после; а теперь к тому вашему наблюдению прошу приложить и другое: попробуйте хоть денек один пробыть без серчания и досадования, и скажите, как это вам удастся?

Затем вы задаете мне вопрос: «вы заключили: вот вам душа и душевная жизнь». Но у вас не все указано, что бывает в душе. Ни о добродетелях, ни о благочестии – ни слова. А я вижу, что в нашей семье, у родных и у многих знакомых они – на первом месте не в слове только, но и в деле. «Как же о них не упомянуто?».

Об этом только что собирался я писать. Я и прошлый раз хотел сказать, что скажу теперь, но подумалось – подождать и посмотреть, как взглянете вы на все сказанное. И вот ваш вопрос. Благодарствую за серьезное вникание в предлагаемое. Сие достойно вашей, так хорошо сложенной, головки. Пропуск, вами замеченный, – не пропуск; но говорить о том, что вам показалось опущенным, было здесь совсем не у места. Не дело души заниматься теми предметами. На то есть дух; а душа вся обращена исключительно на устроение нашего временного быта – земного. И познания ее все строятся только на основании того, что дает опыт, и деятельность ее обращена на удовлетворение потребностей и держатся только из ее состояний и положений видимых. Что выше сего, то не ее дело. Хоть и бывает в ней нечто выше сказанного, но то гостьи суть, заходящие к ней из другой высшей области, именно – области духа. Что же это за дух? – Это та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека, завершая сотворение его. Все роды существ наземных изводила, по повелению Божию, земля. Из земли изошла и всякая душа живых тварей. Душа человеческая, хотя и сходна с душой животных в низшей своей части, но в высшей она несравненно превосходнее ее. Что она является такой в человеке, это зависит от сочетания ее с духом. Дух, вдохнутый Богом, сочетавшись с ней, столько возвысил ее над всякой нечеловеческой душой. Вот почему внутри себя мы замечаем, кроме того, что видится у животных, – и то, что свойственно душе человека одухотворенной, а выше еще – то, что свойственно собственно духу.

Дух, как сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой. Некиим духовным сокровенным чутьем удостоверяясь в своем исхождении от Бога, он чувствует свою полную от Него зависимость и сознает себя обязанным всячески угождать Ему и жить только для Него и Им.

Более осязательные проявления сих движений жизни духа суть: 1) Страх Божий. Все люди, на каких бы они степенях развития ни стояли, знают, что есть Верховное Существо, Бог, Который все сотворил, все содержит и всем управляет, что и они во всем от Него зависят, и Ему угождать должны, что Он есть Судья и Мздовоздаятель всякому по делам его. Таков естественный символ веры, в духе написанный. Исповедуя его, дух благоговейнствует перед Богом и исполнен страха Божия. 2) Совесть. Сознавая себя обязанным угождать Богу, дух не знал бы, как удовлетворит сей обязанности, если бы не руководила его в сем совесть. Сообщив духу частичку своему всеведения в указанном естественном символе веры, Бог начертал в нем и требования Своей святости, правды и благости, поручив ему же самому наблюдать за исполнением их и судить себя в исправности или неисправности. Сия сторона духа и есть совесть, которая указывает, что право и что неправо, что угодно Богу и что неугодно, что должно и что не должно делать, – указав, властно понуждает исполнить то, а потом за исполнение награждает утешением, а за неисполнение наказывает угрызением. Совесть есть законодатель, блюститель закона, судья и воздаятель. Она есть – естественные скрижали завета Божия, простирающегося на всех людей. И видим у всех людей вместе со трахом Божиим и действия совести.

3) Жажда Бога. Она выражается во всеобщем стремлении ко всесовершенному благу, и яснее видна тоже во всеобщем недовольстве ничем тварным. Что означает это недовольство? – То, что ничто тварное удовлетворить нашего не может. От Бога исшедши, Бога он ищет, Его вкусить желает и, в живом с Ним пребывая союзе и сочетании, в Нем успокаивается. Когда достигает сего, покоен бывает, а пока не достигнет, покоя иметь не может. Сколько бы ни имел кто тварных вещей и благ, все ему мало. И все, как и вы уже замечали, ищут и ищут. Ищут и находят; но нашедши бросают и снова начинают искать, чтобы и то, нашедши, также бросить. Так без конца. Это значит, что не того и не там ищут, что и где искать следует. Не осязательно ли это показывает, что в нас есть сила, от земли и земного влекущая нас горе – к небесному!

Не разъясняю вам подробно всех этих проявлений духа, нахожу только мысль вашу на его присутствие в нас и прошу вас побольше подумать об этом и довести себя до полного убеждения, что точно есть в нас дух. Ибо в нем отличительная черта человека. Душа человеческая делает нас малым нечем выше животных, а дух являет нас малым нечем умаленными от Ангелов. Вы, конечно, знаете смысл ходящих у нас фраз – дух писателя, дух народа. Это совокупность отличительных черт,– действительных, но некоторым образом идеальных, умом дознаваемых, неуловимых и неосязаемых. То же самое и есть дух человека; только дух писателя, например, видится идеально, а дух человека присущ в нем, как живая сила, живыми и ощущаемыми движениями свидетельствующая о своем присутствии.

Из сказанного, мне желательно было бы, чтобы вы вывели такое заключение: в ком нет движений и действий духа, тот не стоит в уровне с человеческим достоинством.

10. Спрашиваете: «но как же это вы говорите, у всех есть дух с означенными проявлениями; а между тем, мало ли народов, не ведающих Бога?» – Народы те не ведают, что есть истинный Бог, но что Он есть – все исповедуют. Веруя, что есть Бог, и желая точнее определить, что Он есть, они заблуждались и называли Богом то, что не есть Бог: кто – солнце, кто – луну или звезды, или другое что. Не все, однако ж, так грубо заблуждались. Когда Бог рассеял нарды по лицу земли после столпотворения, то они все понесли с собой и преданные дотоле здравые понятия о Боге, яко Духе невидимом, Творце, Промыслителе, Судии и Воздаятеле. Что Он есть Творец, Промыслитель и Воздаятель, это у всех сохранилось, а что Он есть Дух невещественный, это не все сохранили, но изменили славу нетленного Бога в подобие образа тлена человека, и птиц, и четвероног, и гад (Рим. 1, 23). Они разумели Бога, т. е. знали, что есть Бог, но не как Бога Его прославили (Рим. 1, 21). У восточных народов более возвышенные Боге имеются понятия – у персов, индийцев, азиатских и американских. Греки и римляне измельчили, так сказать, Бога. Американские, например, индейцы называют Бога всемирным Духом – невидимым, всеобъемлющим. Это очень высокое представление, и себе самому оставленный дух дальше этого идти не может. Азиатские индийцы более углублялись в постижение Бога; но, удержав понятие о Его невидимости, всемогуществе и вседействии, когда задумали точнее определить Его творческие и промыслительные действия, напутали много несостоятельного и написали много баснословных историй.

Так вот в каком смысле есть неведующие Бога! А не в том, будто есть народы, не исповедующие бытия Бога. Какие-то путешественники дали свидетельство, будто встречали народы и народцы, которые совсем не знали Бога и не воздавали Ему поклонения. Верно в этом свидетельстве только то, что они не слышали исповедания веры и не видели поклонения Богу, но чтобы ни того, ни другого не было, для этого следовало им побольше пожить между теми народами. Беккер, в наши дни, целый месяц жил среди какого-то народа – около озер, через которые течет Нил, – и не видел богопочтения. Но, говорит, подошло новолуние, смотрю, царь собирается куда-то, собираются и все старшины, готовят быка. Пришел определенный день,– пошли на какой-то холмик и принесли быка в жертву. Уезжай я, говорит Беккер, днями двумя-тремя раньше, мог бы со всей искренностью свидетельствовать, что этот народ не чтит Бога.

Так совсем выбросьте из головы, будто есть не признающие бытия Божия. Есть некоторые ученые, которые думают обойтись без Бога и ведут об этом толки и речи, и книги пишут, но когда язык и перо тачают у них такое пусторечие, сердце их же другое говорит. Они надуваются являть себя неверующими в Бога, но очень сомнительно, чтобы окончательно успевали в этом и перед своей совестью.

Ведая Бога, все и совестность являют, и чтут Бога, и молятся Ему, и чают будущей жизни, в коей каждому воздано будет по делам его. Сила, содержащая все такие верования и убеждения, есть дух. Положим же мы с вами, что в каждом человеке есть дух – высшая сторона человеческой жизни, сила, влекущая его от видимого к невидимому, от временного к вечному, от твари к Творцу, характеризующая человека и отличающая его от всех других живых тварей наземных. Можно сию силу ослаблять в разных степенях, можно криво истолковывать ее требования, но совсем ее заглушить или истребить нельзя. Она – неотъемлемая принадлежность нашего человеческого естества и у всякого проявляет себя своим образом. Вот к каким речам завели вы меня своим вопросом. Но не к худу. Хотел же я писать вам не об этом, а о том, что произошло и происходит в душе от воздействия духа по сочетании его с ней. Но об этом – до следующего раза.

11. Принимаюсь за то, что было прервано, именно, – что привзошло в душу, вследствие соединения ее с духом, иже от Бога? От этого вся душа преобразилась и из животной, какова она по природе, стала человеческой, с теми силами и действиями, какие указаны выше. Но не об этом теперь речь. Пребывая такой, как описано, она обнаруживает сверх того высшие стремления и восходит на одну степень выше, являясь душой одухотворенной.

Такие одуховления души видны во всех сторонах ее жизни – мысленной, деятельной и чувствующей.

В мысленной части от действия духа является в душе стремление к идеальности. Собственно душевная мысленность вся опирается на опыте и наблюдении. Из того, что узнается сил путем раздробленно и без связи, она строит обобщения, делает наведения и добывает таким образом основные положения об известном круге вещей. На этом бы и стоять ей. Между тем, она никогда не бывает этим довольна, но стремится выше, ища определить значение каждого круга вещей в общей совокупности творений. Например, что есть человек, это познается посредством наблюдений над ним, обобщений и наведений. Но не довольствуясь этим, мы задаемся вопросам:

«Что значит человек в общей совокупности творений?» Доискиваясь этого, иной решит: он есть возглавление и венец тварей; иной: он есть жрец – в той мысли, что голоса всех тварей, хвалящих Бога бессознательно, он собирает и возносит хвалу Всевышнему Творцу разумной песней. Такого рода мысли и о всяком другом роде тварей и о всей их совокупности порождать имеет позыв душа. И порождает. Отвечают ли они делу или нет, это другой вопрос, но несомненно, что она имеет позыв искать их, ищет и порождает. Это и есть стремление к идеальности: ибо значение вещи есть ее идея.

Это стремление обще всем. И те, которые не дают цени никаким познаниям кроме опытных, – и они не могут удержаться от того, чтобы не поидеальничать против воли, сами не замечая того. Языком отвергают идеи, а на деле их строят. Догадки, какие они принимают и без которых ни один круг познаний не обходится, суть низший класс идей. Образ воззрения идеальный есть метафизика и настоящая философия, которые как были всегда, так всегда и будут в области познаний человеческих. Дух, всегда нам присущий, как существенная сила, сам Бога созерцая, яко Творца и Промыслителя, и душу манит в ту невидимую и беспредельную область. Может быть, духу, по его богоподобию, предназначено было и все вещи созерцать в Боге: и он созерцал бы, если б не падение. Но всячески и теперь тому, кто хочет созерцать все сущее идеально, следует исходить от Бога или от того символа, который Богом написан в духе. Мыслители, которые не так делают, уже по тому самому не суть философы. Не веря идеалам, построенным душой на основании внушений духа, они несправедливо поступают, когда не верят тому, что составляет содержание духа, ибо то есть человеческое произведение; а это – Божеское.

В деятельной части от действия духа является желание и производство бескорыстных дел или добродетелей, или даже и выше – стремление стать добродетельной. Собственно дело души в этой ее части (воле) есть устроение временного быта человека, да благо будет ему. Исполняя это назначение, она все делает по тому убеждению, что делаемое или приятно, или полезно, или нужно для устрояемого ею быта. Между тем, она этим не довольствуется, но выходит из этого круга и совершает дела и начинания совсем не потому, что они хороши, добры и справедливы, стремясь к ним со всей ревностью, не смотря на то, что они ничего не дают для временного быта и даже неблагоприятны ему, и ведены бывают на счет его. У иного такие стремления проявляются с такой силой, что он жертвует для них всем своим бытом, чтобы жить отрешенно от всего. Проявления такого рода стремлений повсюдны, даже и вне христианства. Откуда они? Из духа. В совести начертана норма святой,– доброй и праведной жизни. Получив ведение о ней через сочетание с духом, душа увлекается ее незримой красотой и величием и решается ввести ее в круг своих дел и своей жизни, преобразуя и ее по ее требованиям. И все сочувствуют такого рода стремлениям, хотя не все всецело предаются им; но ни одного нет человека, который бы по временам не посвящал своих трудов и своего достояния на дела в таком духе.

В чувствующей части от действия духа является в душе стремление и любовь к красоте, или как обычно говорят, к изящному. Собственное дело сей части в душе воспринимает чувством благоприятные или неблагоприятные свои состояния и воздействия со вне, по мерке удовлетворения или неудовлетворения душевно-телесных потребностей. Но видим в кругу чувств вместе с этими корыстными,– назовем так,– чувствами, ряд чувств бескорыстных, возникающих совсем помимо удовлетворения или неудовлетворения потребностей, – чувств от услаждения красотой. Глаз не хочется оторвать от цветка и слуха отвратить от пения, потому только, что то и другое – прекрасно. Всякий упорядочивает и украшает свое жилище так или так, потому что – так красивее. Идем в прогулку и избираем место для того по тому одному, что оно прекрасно. Выше всего этого – наслаждение, доставляемое картинами живописи, произведениями ваяния, музыкой и пением, а и этого всего выше – наслаждение творениями поэтическими. Изящные произведения искусства услаждают не одной красотой внешней формы, но особенно красотой внутреннего содержания, красотой умно-созерцаемой, идеальной. Откуда такие явления в душе? Это гости из другой области, из области духа. Дух, Бога ведущий, естественно постигает красоту Божию и ею единой ищет наслаждаться. Хотя не может он определенно указать, что она есть, но сокровенно нося в себе предначертание ее, определенно указывает, что она не есть, выражая сие показание тем, что не довольствуется ничем тварным. Красоту Божию созерцать, вкушать и ею наслаждаться есть потребность духа, есть его жизнь и жизнь райская. Получив ведение о ней через сочетание с духом, и душа увлекается в след ее, и, постигая ее своим душевным образом, то в радости бросается на то, что в ее круге представляется ей отражением ее (дилетанты), то сама придумывает и производит вещи, в которых чает отразить ее, как она ей представилась (художники и артисты). Вот откуда эти гости,– сладостные, отрешенные от всего чувственного, чувства, возвышающие душу до духа и одухотворяющие ее! Замечу, что из искусственных произведений я отношу к сему классу только те, которых содержанием служит божественная красота незримых божественных вещей, а не те, которые хоть и красивы, но представляют тот же обычный душевно-телесный быт или те же наземные вещи, которые составляют всегдашнюю обстановку того быта. Не красивости только ищет душа, духом водимая, но выражения в прекрасных в формах невидимого прекрасного мира, куда манит ее своим воздействием дух.

Так вот что дал душе дух, сочетан будучи с нею, и вот как душа является одухотворенной! – Не думаю, чтобы что-либо из этого затруднило вас; прошу однако ж не мимоходом пробежать писанное, а пообсудить хорошенько, и к себе приложить. Одухотворена ли ваша душа?! Ведь и вы поете и музыканствуете! – Когда-нибудь мы с вами покритикуем эту вашу сторону, по указанному требованию, что должны представлять изящные искусства.

12. Давайте теперь с вами сведем счеты или сделаем выводы из всего наговоренного. Видите, сколько у нас сторон или, лучше, степеней жизни! – Есть сторона и степень жизни духовная, есть – духовно-душевная, есть – собственно душевная, есть – душевно-телесная (кажется, я не оттенил ее, как следует. Сюда принадлежат – наблюдения с воображением и памятью, желания из потребностей тела и чувства телесных состояний и впечатлений), есть – телесная. Пять ярусов, но лицо человека одно, и это одно лицо живет то той, то другой, то третьей жизнью, и, судя по тому, какой жизнью живет, получает особый характер, отражающийся и в его воззрениях, и в его правилах, и в его чувствах, т. е. оно бывает или духовным – с духовными воззрениями, правилами и чувствами, или душевным – с душевными понятиями, правилами и чувствами, или плотским – с плотскими мыслями, делами и чувствами. (Серединных состояний – душевно-духовного и душевно-телесного – не беру в счет, чтобы не дробиться слишком.)

Не то сие означает, чтобы, когда человек бывает духовен, душевность и телесность не имели уже в нем места, но то, что тогда духовность у него бывает господствующей, подчиняя себе и проникая собой душевность и телесность; равно – не то, чтобы, когда человек бывает душевен, его духовность и телесность не существовали более, но то, что тогда душевность бывает господствующей, всем заправляет и всему дает свой тон и самую духовность облекает покровом душевности; также не то, чтобы, когда человек бывает плотян, его духовность и душевность исчезали, но то, что тогда все у него оплотеняется, и духовность и душевность плотяны бывают, подчинены плоти и ею попраны, и в рабстве у нее содержимы.

Так как, на какой бы степени ни находился человек, другие стороны его жизни остаются присущим в нем; то ни на одной степени он не бывает закабален так, чтобы уж и высвободиться не мог из сей кабалы, но всегда имеет возможность переходить с одной степени на другую, ослабив одну сторону своей жизни и усилив другую. Так и духовный человек может ниспасть в душевность и телесность, и плотяный – подняться в душевность и телесность, и плотяный – подняться до духовности, когда тот возлюбит душевное и плотское, а этот взыщет духовного. Человек всегда свободен. Свобода дана ему вместе с самосознанием, и вместе с ним составляет существо духа и норму человечности. Погасите самосознание и свободу, – вы погасите дух, и человек стал не человек.

Но утверждая, что человек имеет свободу двигаться вверх и вниз по степеням жизни своей, я не утверждаю вместе с сим, что ему одинаково легко и удобно двигаться, сверху ли вниз идет он, или снизу вверх, или что эти движения могут совершаться в нем так же быстро и часто, как переходы из одной комнаты в другую, бывающие по несколько раз в день. Я хотел этим только сказать, что человек, себя сознающий и свободный, есть виновник своего состояния внутреннего, и что если он, попав в такое состояние, которое одобрить нельзя, остается в нем, то сам виноват в том и ответен перед Богом и людьми.

Всякая из показанных степеней или проявлений нашей жизни натуральна в нас и, следовательно, не может быть неодобряема сама по себе. Ненатурально и следовательно само по себе неодобрительно то состояние, в котором мысли блуждают, парят и бурлят, желания непостоянствуют, возбуждаемы будучи страстями,– не натуральными нам, а пришлыми, – и чувства сердца волнуются и мятутся по причине сих же страстей. Я нарочно оттенял эти неестественности внутри нас, говоря о душевной жизни, чтобы остановить на них ваше внимание. Нарочно и теперь поминаю об этом, чтобы тоже заставить вас получше вникнуть в это дело и отнестись к нему по его достоинству. Блуждание помыслов, непостоянство желаний страстных и тревоги сердца непрестанно беспокоят нас, не давая ни одного дела сделать как должно, и всегда почти сбивая нас с пути. Это болезнь, хотя всеобщая и повсюдная, но не естественная, а нажитая нами произвольно. Враг знает, сколько она подручна ему, и, покушаясь искусить кого, прежде всего старается столкнуть его в этот омут, именно, сначала вводит в поток помыслов, под ними потом зажигает страстные пожелания, а этими взволновывает сердце.

Кто доведен до этого, у того искушение созрело. Если не опомниться, падает, и падши увлекается в водоворот бурливых движений помыслов, пожеланий и чувств, иногда не надолго, иногда надолго, а нередко и навсегда. Та жизнь, частичку которой, помните, вы испытали, вся проходит в этом водовороте и бывает, судя по кружкам, где бурливее, где потише, где поскромнее, где нараспашку – во всей своей наготе и срамоте. Но и помимо этого, редко кто бывает свободен от тех бурлений внутри. Нетнет – и прорвется. От блуждания же мыслей и представлений, не знаю, есть ли кто свободный? – Так вот эту болезнь нашу извольте заметить (да вы уже ее и заметили отчасти, жалуясь на неудержимость мыслей),– и, заметив, взяться за труд врачевания. Всяко не выпускайте из мысли, что внутри вас постоянно присуще нечто недоброе, что всегда готово сбить вас с должного и направить на недолжное.

Что касается до душевности и телесности, то они сами по себе, как замечено уже, безгрешны, как естественные нам; но человек, сформировавшийся по душевности, или еще хуже, по плотяности, не безгрешен. Он виновен в том, что дал в себе господство тому, что не предназначено к господству и должно занимать подчиненное положение. И выходит, что хотя душевность естественна, быть душевным человеку – неестественно; так же и плотяность естественна, но быть плотяным человек – неестественно. Погрешность здесь в исключительном преобладании того, что должно состоять в подчинении.

Но когда у кого господствует духовность, тогда хоть это будет его исключительным характером и настроением, он не погрешает, во-первых, потому, что духовность есть норма человеческой жизни, и что, следовательно, бывая духовным, он есть настоящий человек. между тем, как душевный и плотяный человек не есть настоящий человек; а во-вторых, потому, что как ни будь кто духовен, он не может не давать должного душевности и плотяности, только держит их не жирно и в подчинении духу. Пусть не широка у него душевность (в научных познаниях, искусствах и делах прочих) и крепко стеснена плотяность, – все он настоящий полный человек. А душевный (многознающий, искусник, делец), а тем паче плотный – не есть настоящий человек, как бы красным ни являлся он во вне. Он – безголов. Отсюда простой человек, Бога боящийся, выше многообразованного и элегантного, но не имеющего в целях своих и стремлениях угождения Богу. По сему же судите и о произведениях литературы и искусств. Произведения, в коих все плотяно, из рук вон нехороши; но и те, в коих господствует душевность, не отвечают своему назначению, хотя они выше плотяных. Таков суд – только о тех произведениях, кои чужды духовных элементов; те же, кои прямо относятся враждебно о всем духовном, т. е. о Боге и вещах божественных,– прямо суть вражеские внушения и терпимы быть не должны.

Из сего вы видите, что по естественному назначению человек должен жить в духе, духу подчинять и духом проникать все душевное, а тем паче телесное, – а за ними и все свое внешнее, т. е. жизнь семейную и общественную. Се – норма!

Я не прилагаю убеждения вам – жить в духе и ему все подчинять, полагая, что если вы хорошо разобрали все сказанное, то решение жить так – уже присуще в вас. Вы уже и высказали свое решительное желание – стоять на уровне человеческой жизни, какой быть она предназначена. Видите теперь, какой быть она предназначена, и, конечно, желаете явить ее тако. Да, ведь, вы и жили доселе в своем семействе и в кругу родных так, как изображено, т. е. по духу, хоть и науки проходили и хозяйство знаете, – и в музыке и пении мастерица. Вам предлежит не заводить в себе духовность, а поддерживать ее и хранить, оберегая себя от влияний и влечений душевно-плотской жизни, в водовороты которой вы начали попадать. Об этом-то мы с вами и сговорились толковать. И, конечно, вы ждете поскорее решения: так как же быть-то?

13. Хотелось отвечать на помещенный в конце прошлого письма вопрос; но подошел день вашего ангела, и мне пришло в голову высказать мои вам по сему случаю благожелания.

Желаю вам прежде всего здоровья, потому что в нем условие и стяжания всех благ, какие благом считает человек, и наслаждения ими или вкушения их. Уж у больного и расслабленного какие возможны утехи, когда все чувства в ненормальном состоянии. Исключение надо сделать только для духовных утешений. Они не подлежат такой зависимости от состояний здоровья и могут быть присущи, несмотря на страдания телесные. Мученики во время самых мучений истинно радовались, воистину, а не языком только говорили, что радуются.

А за этим чего пожелать? Обычно желают счастья. Желаю вам счастья и я. Но что же тут именно желается?! Ведь до сих пор никто еще не определил, что есть счастье или кто воистину счастлив. Я так понимаю, что счастлив тот, кто чувствует себя счастливым. Так вот этого и желаю вам, желая счастья! Желаю, чтобы вы всегда чувствовали себя счастливой. Отчего и как? Об этом у людей столько разных понятий и вкусов, что не разберешь. Я же потихоньку вам скажу, что пока вы не в духе живете, не ждите счастья. Душевная и телесная жизнь, при благоприятном течении, дают что-то похожее будто на счастье; но это бывает мимолетный призрак счастья, скоро исчезающий. К тому же при них та бурливая среда, между душой и телом образующаяся и страстными помыслами, желаниями и чувствами возметаемая, всегда бывает сильна; а при ней, по причине яда страстей, возможно только опьянение, забывающее страдание, как бывает и от опиума, но не отсутствие страданий и болей сердца. Боли сердца составляют необъемлемую принадлежность той жизни. Дух же витает за пределами всех треволнений и туда уносит живущего в нем, и, давая ему вкушать свои блага, всегда пребывающие, делает его истинно и прочно счастливым.

Что же? Тем и кончить благожелания? Нет, думаю, что этого мало. Если б жизнь наша кончалась этой жизнью, то, конечно, достаточно было бы сказать: будьте здоровы и счастливы. Но как она не кончается так, а продолжается и за гробом, и там только является решительной жизнью, то для полноты благожеланий не могу не пожелать вам, чтобы вы сподобились и там быть блаженной. Буди же вам и там быть блаженной. Я этого от всей души и паче всего вам желаю и молю усердно Господа, да проведет Он вас безбедно путем настоящей жизни и после нее вселит в царство Свое всеблаженное.

При этом, конечно, в вашем сознании представляются очень суровые условия. Есть, конечно, условия решительные, но суровы ли они? На это скажу пока обще: и да и нет, судя по тому, как кто поставлен с детства; и судя по сему же представляю, что для вас они не суровы. Вы уже и выполняете их. Только берегитесь и не отступайте.

Приходит мне и еще на мысль – послать вам к вашему празднику конфекту; но не знаю, сумею ли составить ее. Попробую.

Если вы не забыли, когда-то я заводил с вами речь о некоей тонкой-претонкой стихии, которая тоньше света. Зовут ее эфир. И пусть; не в имени дело, а в признании, что она есть. Я признаю, что такая тончайшая стихия есть, все проникает и всюду проходит, служа последней гранью вещественного бытия. Полагаю при сем, что в этой стихии витают все блаженные духи – ангелы и святые Божии, – сами будучи облечены в некую одежду из этой же стихии. Из этой же стихии и оболочка души нашей (доразумевайте при сем слове и дух, который есть душа души нашей человеческой). Сама душа – дух невещественна; но оболочка ее – из этой тонкой невещественной стихии. Тело наше грубо; а та оболочка души – тончайшая есть и служит посредницей между душой и телом. Через нее душа действует на тело и тело на душу. Но об этом я мимоходом говорю. Удержите только в мысли, что душа имеет тончайшую оболочку, и что эта оболочка такая же и у нашей души, какая у всех духов. Из этого вам не трудно уже вывести заключение, что та всемирная тончайшая стихия, из которой эти оболочки и в которой витают все духи, есть посредница и для взаимного общения наших душ и духов тех.

Теперь оторвитесь от этого представления и перейдите вниманием к обычным делам. Вы живете теперь в Москве, сидите в стенах своей квартиры, окружены отовсюду зданиями, и куда ни обратите очи свои, всюду встречаете препоны, – многие предметы преграждают острозоркость и дальнозоркость очей ваших. Но если б вам подняться над Москвой на каком-нибудь шаре, вы увидели бы беспрепятственно не только ее всю, но и окрестности ее. Если б вам еще повыше подняться, то вы и что есть дальше кругом увидели бы. Усиль ваше зрение и подними вас еще выше и выше, вы можете увидеть С.-Петербург, Париж, Лондон и т. д. Все сие потому, что зрение ваше стало острозорче и никаких ему нет помех видеть.

Переходите теперь опять к святым Божиим. – Та стихия, о коей речь, всюду проходит и никакой нигде помехи не встречает себе. Луч солнца проходит сквозь стекло, а та стихия – и сквозь стекло, и сквозь стены, и сквозь землю, и сквозь все. Но как она проходит сквозь все, так и те, которые витают в ней, могут проходить сквозь все, когда нужно (как Спаситель прошел в горницу, де были апостолы дверем затворенным). Обитают они в определенном месте; но когда им повелевается или позволяется, тотчас переносятся куда нужно по той стихии, и никаких преград не только не встречают, но и не видят. Когда нужно, переносятся; а когда нет такой нужды, на своем месте пребывая, видят по всем направлениям, что где есть и что где творится. И когда очи свои обращают на землю, т. е. на нас грешных, то ясно видят и нас… только не это грубое тело наше, до коего им дела нет, а видят самую душу нашу, как она есть, не непосредственно, а посредством оболочки души, сродной с их оболочкой и той стихией, в коей они живут: ибо состояние души верно отражается в ее оболочке.

Извольте теперь вообразить: сидят двое и разговаривают; при этом душа каждого настроена своим образом. Каждый из них не видит, что на душе у другого, по причине грубой занавески тела, за которой прячется душа; а ангел и святые, если обратят взор на них, увидят душу их, как она есть и что в ней есть: ибо какова она и что в ней – отражается в ее оболочке. Если в ней святые мысли и чувства, оболочка ее светла, и при каждом святом чувстве светла особым образом. А если мысли и чувства ее не совсем чисты, то и оболочка ее не светла, и от каждого нечистого чувства своим образом помрачена, являясь то как туман, то как мрак ночи. Если вы вознеслись на небо и ангельское восприяли зрение, совлекшись, конечно, и этого тела, то, взглянув на землю, вы увидели бы вместо разнообразной массы людей некие тени светлые, полусветлые, туманные, мрачные; – при чем не дивно, что светло-напряженные показались бы вам мрачными, если у них душа дурна, а одетые в рубище – светлыми, если их душа чиста. И вот такими-то видят нас небожители; и, судя по тому, какими видят, радуются о нас или скорбят.

Позвольте вас спросить: какой видит вас святая, имя которой вы носите, и особенно ныне, когда она повнимательнее присматривается к вам ради того, что и вы поусерднее обращаетесь к ней? Какой видит вас Ангел Хранитель, всегда при вас находящийся, и Сам Господь, с телом одесную Отца сидящий, но и с нами обещавшийся быть во вся дни! – Какой они вас видят, каковы вы и на деле. Упреждаю, что таким вопросом я не думаю смутить вас и тем омрачить ваш праздник; напротив, чаю доставить вам духовное утешение и обрадование. Ибо не могу ожидать, чтобы с неба вас видели мрачной или туманной. Вы еще не успели отуманиться, потому видимы светлой. По крайней мере мое искреннее благожелание вам в день вашего Ангела есть – да будете и пребудете всегда таковы, чтоб небожители всегда видели вас светлой. Тогда из сей жизни прямо к ним туда и перейдете. Вот этого вам от всей души и желаю.

14. Хочу в дополнение к предыдущей речи и еще коечто сказать о том же. Перескажу вам несколько опытов того, что душа в оболочке своей точно принимает вид, соответственный ее внутреннему настроению. При жизни св. Андрея, Христа ради юродивого, был в Константинополе иерей (из неженатых), постник, уединенник, молитвенник. Все его чтили. Но встретился с ним св. Андрей и видит, что он одет каким-то темным туманом, а около шеи у него обвилась змея с надписью: «змея сребролюбия». Вот какова была душа его! А между тем этого никто не видал. Увидели просвещенные очи духовные св. Андрея. Но у небожителей они еще просвещеннее. Таким образом тогда, когда нам думается, что никто нас не видит, каковы мы, нас видит несметное множество очей. Видите, сколько звезд на небе! – Очей, на нас обращенных, еще больше.

Да ведь и сами мы можем если не видеть, то определять, каковы мы. Это сказывает нам совесть – неподкупный судья. Ее можно на время заглушить, но она всегда успевает высвободиться из-под гнета и возвысить свой голос, даже и у не совсем совестных. А у неопорочившихся голос ее всегда чист и звонок. Она есть и именуется гласом Божиим в духе человека. В ней же отражается и то, какого мнения о нас или какой имеют на нас взгляд небожители. Так вот, когда совесть говорит, что мы чисты во всем перед Богом и людьми, то это свидетельство совести светом отражается окрест души нашей, – и все с неба видят нас светлыми. А если совесть укоряет, что мы нечисты, то мы видимы бываем темными. Но ближе тех видят нас всегда Ангелы Хранители, кого темным, кого светлым, судя по внутреннему настроению, – постоянному или случайному.

Кроме ангелов и святых видят нас невидимо для нас и темные силы. Только они, когда душа светла, не могут смотреть на нее, боясь, подобно нетопырям, света, а воззревают на нее лишь тогда, когда она помрачаться начинает. Они всюду стаями шмыгают и, как только заметят где потемненную душу, тотчас нападают на нее огулом и начинают вертеть ее туда и сюда помыслами, страстными желаниями и волнением чувств. Та область бурливая, о коей я говорил, что между душой и телом беззаконно устрояется, есть место, где бесы подседают к душе и начинают возметать ее, как прах ветром. Они покушаются подкрасться и к светлым душам, но бывают отражаемы и поражаемы, как стрелой, лучами света. В Антиохии был волхв Киприан. Один юноша просил его расположить к нему своим волхвованием Иустину, прекрасную христианку, которую он хотел взять себе в жены, а она и смотреть на него не хотела. Киприан посылал к ней несколько раз состоящих у него на службе бесов, чтобы они по своему расшевелили в ней любовь к юноше; но те подходили к ее жилищу, а внутрь войти не могли, и, воротясь, сказывали, что оттуда – изнутри – их отражает и опаляет свет: ибо та Иустина, как облаком каким, одета светом, и им посмотреть на нее не удалось.

Вот лучший пример того, какой светлой бывает душа, когда она бывает христианка, чиста в совести своей и Господу предана. При чистой совести страх Божий исполняет душу и хранит ее неприкосновенной. Тогда и Господь, Который везде есть и все исполняет, посещает душу ту, и она вся становится светом и сияет, как звездочка.

Сохранившись такой чистой и светлой, душа и на тот свет переходит, по исходе из тела, такой же светлой. Св. Антоний беседовал однажды с учениками своими и увидел полосу света, поднимающуюся к небесам. Всмотревшись в нее и различив, что там такое, он сказал: это Аммон святый восходит на небо в сопровождении ангелов.

Так вот о чем возревнуйте. На видимость свою внешнюю не полагайтесь, ибо возможно, что иное видится в нас, а иное мы – на деле. Но ведь, конечно, быть лучше, чем казаться. Припоминаю слова Василия Великого, который говорит: «тело – наше, – что кроме тела есть у нас, начиная с одежды, это есть окружающее нас. А что мы? Мы – душа (с духом). Вот туда-то, отвлекшись от всего вне нас сущего и от самого тела, надо собраться, войти в себя, порассмотреть все и решить,– что же ты такое, матушка, душа наша?

Это возвращает нас к тому, от чего мы немного отклонились, – именно – крещению: как быть, чтобы жить в духе и им одухотворять душу и тело и все свое внешнее? Но об этом до другого раза.

15. Очень рад, что вам понравилась моя речь о той стихии. Примите же ее, покрепче напечатлейте в голове и всегда держите в мысли. Увидите, как она будет вам во всем помогать. Сколько она разъясняет предметов и сколько доставляет утешения! Вам, вероятно, приходилось слышать вопрос, как святые слышат молитвы наши, или, может быть, и сами вы задавали его себе. В ответ на него толкуют-толкуют, – а вопрос все остается вопросом. Помоему же,– при предположении той стихии,– выходит, как святые могут не слышать наших молитв? Вы знаете, как действует электрический телеграф? В Петербурге, например, заводят известный аппарат; в то же мгновение то действие петербургское отражается в Москве в подобном же аппарате и в том же значении, в каком там происходит движение. Почему так бывает? Потому, что и аппараты те однородны и соединяющая их проволока к ним же подлажена. Так, что действие такого телеграфа – то наша молитва. Мы и святые – как бы два аппарата – однородные, а среда, в коей святые и коей окружены души наши, – это проволока. Когда истинная молитва – сердечная – подвигнется в душе, тогда она, по той стихии, воздействуя на нее, как лучом света пролетает до святых и сказывает им, чего мы хотим и о чем молимся. Между нашей молитвой и услышанием нет промежутка, – только надобно, чтобы молитва шла из сердца. Оно у нас и есть телеграфный для неба снаряд. Те же молитвы, кои не из сердца, а из головы только и с языка идут, не дают луча, восходящего на небо, и не бывают слышны там. Да это и не молитва, а только приемы молитвенные.

Может быть, и не замечая того, вы прописали опытное удостоверение в сказанном. Пишете, что помолились усердно и тотчас успокоились, получив внутри уверение, что будете изъяты из того, что вас томило; а потом и самым делом то устроилось. Вот и выходит, что верно мое сравнение молитвы сердечной с телеграфом, невидимо к небу проведенным по той стихии. Из вашего сердца пошел удар или луч к небу; по той же линии или таким же лучом с неба пришло к вашему сердцу в ответ на то, что вам нужно было. Так и всегда бывает со всеми из сердца исходящими молитвами. Исполнение и такой молитвы не всегда тотчас последует, а услышание ее совершается тотчас.

Не нарадуюсь, что так было с вами. Даруй, Господи, чтобы так бывало с вами и почаще. Припомните, как вы тут молитесь и всегда старайтесь так молиться, чтобы молитва шла из сердца, а не языком только произносилась и умом мыслилась.

Если так устроитесь, так вот вам будет деловое решение вопроса: как быть, чтобы жить в духе. Ибо такая молитва есть жизнь духа. Тут дух в Боге пребывает и с Ним единится, и в этом вся сила жизни его. Ведайте же, что только тогда и значит, что дух живет, когда он молится так, как вы помолились. Когда же нет такой молитвы, это значит, что он замер, если не совсем заглушен.

Не буду скрывать от вас, что хоть помолились вы так, но чтобы всегда так молиться, едва ли сможете. Такую молитву Бог дает или Ангел Хранитель возбуждает. И она приходит и отходит. Из этого не следует, однако ж, что нам позволительно оставлять труд молитвенный. Приходит она, когда кто трудится в молитве, а кто не трудится, к тому не придет. И видим, что св. отцы много трудились в молитве и трудами сими возгревали в себе дух молитвенный. Как доходили они до этого, изображение того оставили они нам в своих писаниях. Все ими на сей предмет сказанное составляет науку о молитве, которая есть наука из наук. Придет срок, мы с вами пройдем эту науку, а теперь я коснулся того только мимоходом: к слову пришлось. И еще приложу; важнее молитвы ничего нет. Следовательно, и трудиться над ней должно – и усерднее и больше всего. Даруй вам Господи усердие к такому труду.

Ваши смиренные о себе мысли и чувства суть ангельские чувства. Как совершенны и как светлы ангелы?! А они все смиренны, смиреннее всех людей. Смиренная душа всегда светла. Омрачение души начинается, когда она станет много о себе думать, ибо это дело темных сил. Даруй вам, Господи, не потерять никогда таких чувств, чтобы всегда быть во свете.

Вот и опять мы отбились от своего вопроса. Уж потерпите и еще.

16. Что такое с вами сделалось? И что это за вопросы:

«Не знаю, что сделать со своей жизнью? Надо же чтонибудь делать? Надо же цель себе определить?» Читаю и изумляюсь, откуда родились такие мудреные помышления. Ведь вы уже решили все это, выразив желание – стоять на уровне с достоинством человека, каким ему подобает быть по определению Божию. И речь у нас с вами о чем идет, как не об этом! Откуда же эти у вас задачи?! Догадываюсь, что между вашими знакомыми есть прогрессистки, или вы попали в общество, где были такие и распускали свои мудрования. Они обычно бредят так. У них непрестанно на языке – благо человечества, благо народа. И вот вы, вероятно, наслушавшись таких высоких идей, пленились ими и, обратив взор на свою настоящую жизнь, с сожалением увидели, что прозябаете в кругу семьи и родных без пользы и цели. Увы и ах! – Как это до сих пор никто вам не открыл глаза!

Если моя догадка справедлива, то вам следует поклоны, чего ради вы об этом не сказали, давши слово писать о всем откровенно. Так ли это, однако ж, или нет, не могу оставить ваших задач без решения. Полным решением их будет служить вся наша беседа; теперь я коротко выскажу только общую мысль, чтобы вы увидели. что та жизнь, которую вы доселе вели и ведете, есть настоящая жизнь, и переменять в ней нечего.

Цель жизни точно надо определенно знать. Но мудрено ли это? И не определена ли уже она? Общее положение такое,– что как есть загробная жизнь, то цель настоящей жизни всей, без изъятия, должна быть там, а не здесь. Это положение всем ведомо и толковать о нем нечего, хоть о нем меньше всего помнят на деле. Но поставьте вы себе законом для жизни вашей – всеми силами преследовать эту цель, – сами увидите, какой свет разольется оттого на временное ваше на земле пребывание и на дела ваши. Первое, что откроется, будет убеждение, что, следовательно, все здесь есть только средства для другой жизни. Относительно же средств один закон – употреблять их и пользоваться ими так, чтобы они вели к цели, а не отклоняли от нее и не поперечили ей. Вот вам и решение вашего недоумения: не знаю, что сделать со своей жизнью. Смотрите на небо и всякий шаг вашей жизни так соразмеряйте, чтобы он был ступанием туда. Мне кажется, что это так просто и вместе так всеобъемлюще.

Спрашиваете: надо же что-нибудь делать? Конечно, надобно. И делайте, что попадется под руки, в вашем кругу и в вашей обстановке,– и верьте, что это есть и будет настоящее ваше дело, больше которого от вас и не требуется. Большое заблуждение в том, когда думают, будто для неба, или – по-прогрессистки – для того, чтобы сделать и свой вклад в недра человечества,– надо предпринять большие и громкие дела. Совсем нет. Надобно только делать все по заповедям Господним. Что же именно? Ничего особенного, как только то, что всякому представляется по обстоятельствам его жизни, чего требуют частные случаи, с каждым из нас встречающиеся. Это вот как. Участь каждого Бог устрояет, и все течение жизни каждого – тоже дело Его всеблагого промышления, следовательно, и каждый момент и каждая встреча. Возьмем пример: к вам приходит бедный; это Бог его привел. Что вам сделать надо? Помочь. Бог, приведший к вам бедного, конечно, с желанием, чтобы вы поступили в отношении к сему бедному, как Ему угодно, смотрит на вас, как вы на самом деле поступите. Ему угодно, чтобы вы помогли. Поможете? Угодное Богу сделаете,– и сделаете шаг к последней цели – наследию неба. Обобщите этот случай – выйдет: во всяком случае и при всякой встрече надобно делать то, что хочет Бог, чтобы мы сделали. А чего Он хочет, это мы верно знаем из предписанных нам заповедей. Помощи кто ищет? Помоги. Обидел кто? Прости. Сами обидели кого? Спешите испросить прощение и помириться. Похвалил кто? Не гордитесь. Побранил? Не сердитесь. Пришло время молитвы? Молитесь. Работать? Работайте, – и проч., и проч., и проч. Если, все это обсудивши, положите вы так во всех случаях действовать, чтобы дела ваши угодны были Богу, быв совершаемы неуклонно по заповедям, то все задачи относительно вашей жизни решатся этим полно и удовлетворительно. Цель – блаженная жизнь за гробом; средства – дела по заповедям, исполнения которых требуют все случаи жизни. Мне кажется, тут все ясно и просто; – и нечего вам томить себя мудреными задачами. Надо выбросить из головы все планы о многополезной, многообъятной, общечеловеческой деятельности, какой бредят прогрессистки, и жизнь ваша будет созерцаться вложенной в покойные рамки и без шума ведущей к главной цели. Помните, что Господь и стакана холодной воды, поданного томимому жаждой, не забывает.

Скажете: «Но как же, образ жизни все же надобно избрать и определить!» – Да где же это нам с вами определить? Станем обдумывать, и пойдет путаница в голове. Лучше и надежнее всего – принять с покорностью, благодарностью и любовью то определение, какое изрекает Бог течением обстоятельств жизни. Беру дело в отношении к вам! – Вы теперь под кровом родителей. Чего лучше желать? Тепло, безопасно, привольно. И живите, не залетая мыслями в даль и делая усердно все, что лежит на вас. «Но все же, подумайте, так навсегда оставаться нельзя, должна, наконец, начаться жизнь своя – особая. Тут как быть? И как об этом не подумать?» – Вот вам лучшее об этом думание! – Предайте себя в руки Божии и молитесь, чтобы Он устроил вас, как Он находит лучшим, чтобы ваша судьбина не мешала, а способствовала вам достигнуть блаженной жизни за гробом, не мечтая о блистательной участи. Так настроившись, ждите с терпением, что наконец изречет о вас Бог. Изречет же Он стечением обстоятельств и волей родителей. Утвердившись в этих мыслях и успокоясь в Боге, живите, не строя пустых планов, и делайте дела, которые на вас лежат в отношении к родителям, братьям и сестрам, к другим родным и ко всем людям. Но никак не думайте, чтобы эта жизнь была пуста. Все, что вы ни будете делать в сем порядке, будет дело, и если делать будете с сознанием, что так следует по заповедям и что так хочет Бог, – дело, Богу угодное. Так всякая малость.

Кажется, я все вам растолковал. Приложу только желание, чтобы вы хорошенько вникли в прописанное, затвердили то и так настроились. Пророчу вам, что обретете полный покой и не будете более смущаться мыслями: никуда негожа моя жизнь – ничего полезного не делаю, и подобное. Только еще сердце надо держать на привязи: а то оно много глупостей городит. Правда, что и без сердца дурно: ибо где сердца нет, там что за жизнь; но все же волю давать ему не следует. Слепо оно, и без строгого руководства тотчас в ров попадет.

Благослови вас, Господи!

17. Очень рад, что вы приняли к сердцу написанное в прошлом письме и соглашаетесь так именно себя держать. Помоги вам, Господи!

Эту жизнь Бог нам дал, чтобы мы имели время приготовиться к ней. Эта коротенькая, а та конца не имеет. Но хоть она коротенькая, а в продолжение ее можно заготовить провианту на целую вечность. Всякое доброе дело туда отходит, как вклад небольшой; из всех таких вкладов составится общий капитал, проценты с которого и будут определять содержание вкладчика во всю вечность. Кто больше пошлет туда вкладов, того содержание будет богаче; кто меньше, того и содержание будет менее богато. Господь всякому воздает по делам его.

Вот об этом и должна быть теперь у нас вся забота, – чтобы побольше переслать туда вкладов. И забота эта не мудрена и не тяжела, как удостоверяет Сам Господь, – говорят: иго Моя благо и бремя Мое легко есть (Мф. 11, 30). Я объяснял вам это применительно к смутившим вас мыслям, чтобы отвеять скорбь вашу, будто живете без пользы и проживете всю жизнь без пользы, если так будете жить, как живете. Весь же стой христианской жизни таков: веруй в Бога, в Троице поклоняемого, спасающего нас в Господе Иисусе Христе, благодатию Святого Духа и, принимая благодатные силы через Божественные таинства святой церкви, живи по заповедям Евангелия, одушевляясь упованием, что Бог за малый посильный труд наш, ради веры в Господа Спасителя и послушания Ему, не лишит нас небесного. Это я нарочно прибавляю, чтоб вы видели, в каком духе должно творить дела нам – христианам сущим. Ибо иные говорят: делай – делай; а другие: веруй – веруй. Надо то и другое: веру сочетать с делами и дела с верой.

Но все же главным образом внимание должно быть сосредоточено на исполнении заповедей. Уже веруем: что еще? Твори заповеди – ибо вера без дела мертва. И благодарение Господу, что Ему угодно было ценность дел наших определять не их широтой и великостью, а внутренним нашим расположением при делании их, окружив между тем нас премножеством случаев к деланию дел по воле Его, так что, если внимаем себе, можем поминутно делать дела Богоугодные. Для этого нет нужды ходить за море, как прогрессистки, а смотри около всякий день и час; на чем видишь печать заповеди, исполняй то неотложно, в том убеждении, что такого, а не другого дела требует от тебя в этот час Сам Бог.

Потрудитесь и еще крепче установиться в такой мысли. Как только установитесь, начнет покой приливать к вашему сердцу, от уверенности, что всякую минуту вы работаете Господу. Это начало все обнимает. Даже когда вам велят заштопать чулок меньшему брату, и вы сделаете это ради заповеди Господней – слушаться и помогать, это будет причтено к сумме дел, Богу угодных. Так всякий шаг, всякое слово, даже движение и взгляд, – все можно обратить в средство ходить в воле Божией и, следовательно, поминутно двигаться к последней цели.

Прогрессистки имеют в виду все человечество, и по меньшей мере весь свой народ огулом. Но ведь человечество или народ не существует, как одно лицо, чтобы можно было что-нибудь для него сделать сейчас. Оно состоит из частных лиц: делая для одного, делаем в общую массу человечества. Если б каждый, не пуча глаз на общность человечества, делал возможное для того, кто у него перед глазами, то все люди в совокупности в каждый момент делали бы то, в чем нуждаются все нуждающиеся и, удовлетворяя их нуждам, устрояли бы благо всего человечества, сложенного из достаточных и недостаточных, из немощных и сильных. А то – в мыслях держат благо всего человечества, а что перед глазами, то пропускают без внимания, и выходит, что они,– того общего не имея возможности делать, а это частное пропуская, ничего не делают для главной цели жизни.

В С.-Петербурге мне рассказывали такой случай. Один джентльмен в каком-то собрании юных радетелей о всеобщем благе, – это было в самый разгар прогрессистского бреда,– держал сильную речь о любви к человечеству и народу. Все восхищались. Но возвращается он домой; человек, служивший у него, как-то не скоро отворил дверь,– это ему уже не показалось; потом свечу не скоро подал, потом с трубкой что-то сделалось, да холодновато было в комнате… Не выдержал наконец наш филантроп и разбранил своего слугу. Тот – какое-то возражение,– а этот его в грудь. И вот наш парень – там распарился от любви к человечеству, а тут и с одним человеком не мог поступить, как следует. И в тот у нас первый разгар прогрессистского бреда красавицы, бросаясь в переплетные заведения, нередко матерей своих оставляли без куска хлеба; а все же мечтали, что они каким-то образом идут вперед и благо человечества устрояют. Вся беда от слишком широких кругозоров. А лучше, смиренно потупя очи, глядеть под ноги и разбирать, какой где сделать следует шаг. Это самый верный путь.

Во второй раз толкую вам все о том же, чтобы все это покрепче засело у вас в памяти, и ограждаю от отуманения, какое наводят на душу прогрессистские мечты.

18. Теперь нам ничто уже не мешает обратиться к решению оставленного вопроса. Но чтобы его самого поновить, потрудитесь припомнить сказанное.

Дотолковались мы с вами,– что у человека есть три (а с промежуточными пять) яруса жизни: духовный, душевный и телесный, – что каждый из них дает свою сумму потребностей, естественных и свойственных человеку, что сии потребности не все одного достоинства, но одни выше, другие – ниже, – и что соразмерное удовлетворение их дает человеку покой. Духовные потребности выше всех, и когда они удовлетворяются, то другие хоть и не будут удовлетворяемы, покой бывает; а когда они не удовлетворяются, то, будь все другие удовлетворяемы богато, покоя не бывает. Почему удовлетворение их и называется единым на потребу.

Когда удовлетворяются духовные потребности, то они научают человека поставлять в согласие с ними удовлетворение и прочих потребностей, так что ни то, чем удовлетворяется душа, ни то, чем удовлетворяется тело, не противоречит духовной жизни, а ей поспособствует, – и в человеке водворяется полная гармония всех движений и обнаружений его жизни,– гармония мыслей, чувств. желаний, предприятий, отношений, наслаждений. И се – рай! Напротив, когда дух не удовлетворяется и сие единое на потребу забыто, тогда все другие потребности разбегаются в разные стороны и каждая требует своего, и как их куча, то голоса их, как шум на базаре, оглушают бедного человека, и он мечется то туда. то сюда, как угорелый, за удовлетворением их. Но покоя никогда не имеет, потому что когда одна удовлетворяется, другие не довольствуются тем и, не считая себя чем-либо ниже той. которая почтена удовлетворением, настойчиво требуют своего, как у матери, когда она накормит одного ребенка, другие пять кричат. Оттого внутри у такого шум, гам, разволока во все стороны и во всем беспорядочность. Тут же зарождается и та бурливая полоса, о коей была особая речь, и еще больше возмущает и обеспорядочивает все внутреннее. Такой ничем не доволен, всегда в туге, то утомившись стоит, выпучив глаза и недоумевая, что бы начать, то кружится и кружится. И се есть суета и крушение духа!

Вот откуда и рождается вопрос: так как же быть-то? Как сделать, чтобы духовная сторона была в нас преобладающей и, заправляя всем, вносила строй в жизнь нашу? Скажу вам наперед, что этому вопросу не было бы места, если б жизнь, свойственная нам, развивалась, как следует. Ибо и телесные с душевными потребности так же естественны нам, как и духовные, и удовлетворение им само по себе не может вносить беспорядка и смятения в жизнь, как и удовлетворение духовным. Развивайся они все в строе и естественном взаимоподчинении, – и жизнь человеческая текла бы прелесть как хорошо. Посадите семечко, поливайте, держите в должной теплоте, оно даст росток, ствол, лист и, наконец, цвет прелестный. Так было бы и с человеком. Раскрывайся он в естественном чине,– будет всегда выходить прекрасный человек. Отчего же это мы ни себя, ни других не видим прекрасными? Отчего жизнь наша покривляется?

Припомните, что с вами было после того, как вы окунулись немножко в тот омут или ту бурливую жизнь. Ведь у вас внутри сильное произошло смятение. Повторись это несколько раз, и вы, если не примете предосторожностей, вплететесь в тот же водоворот,– и пойдет у вас жизнь, которая есть суета и крушение духа. Так нельзя ли нашей беспорядочности объяснять тем, что есть беспорядочные люди: мы увлекаемся ими и усвояем себе их беспорядочность. Вы вот только теперь начали подвергаться влиянию этой беспорядочности, воспитание же ваше прошло под упорядочивающими влияниями благочестивого семейства вашего и ваших родных. А другие, у которых семья и родство живут бурливо и смятенно, с мальства усвояют эту смятенность и в ней вырастают. Так вот, может быть, и причина, от которой покривляется наша жизнь от естественного течения и в нее входит неестественное смятение?

Нет, этим дело не объясняется, потому что остается и еще вопрос: а в этот круг людей как зашло смятение? Откуда оно в семействах и в обществе? Вовне человек бывает таков, каков внутри. Беспорядочность в семейство и общество вошла изнутри человека. Не будь его внутри, не было бы его и во вне. Теперь внешнее отдает обратно внутреннему то, что от него получило. И опять вопрос: внутрь-то же откуда оно зашло? И еще скажу: внешнее бурление воздействует внутрь и там себя воспроизводит, потому что зародыш его и предрасположение к нему есть уже внутри. Вы тогда были смятены, и покоя не находили. Отчего? Вы умолчали, а я не сказал вам, потому что было не время. А теперь скажу. В те два дня, пустившись в бурливую жизнь, вы увлекались, сердце ваше сочувствовало если не всему, то многому. От этих сочувствий бурление и смятение возникли и в вас. Пришедши в себя, вы увидели в себе новость. Совесть доложила вам, что эта новость дело ваше и дело недолжное, и начала вас за это казнить. Повинуясь сему голосу, вы тогда все хорошо обсудили и верно оценили ту жизнь. После сего, если вам еще придется попасть в эту сумятицу, и вы, как не раз уже говорил я, будете держать сердце свое вдали, не давая ему воли, когда оно начнет рваться на сочувствия,– то вы не будете испытывать испытанного томления. Но это я поминаю мимоходом. Речь же моя о том, откуда у вас,– живших доселе в других порядках, это сочувствие к тому беспорядочному? Извольте разобрать, и найдете, что он у вас и прежде было внутри, но было скрыто, а теперь вышло наружу. Внешние влияния не дают ничего нового, а только возбуждают то, что уже есть внутри. Скажу вам пример. Я видел прокаженных. Дети их рождаются хорошенькими и растут совсем здоровыми. Но приходит время, проказа проявляется и у них, и они начинают быть, как и родители их и как все другие прокаженные. Откуда она? Вышла изнутри! А туда – откуда попала? Получена вместе с рождением.

Из сего вам немудрено будет сделать такое наведение, что если мы видим внутри себя беспорядочность и смятение – мыслей, чувств, желаний, начинаний, дел – и кружимся в них, то это потому, что зародыш всего этого внесен в естество наше, и что этот зародыш беспорядочности, раскрываясь вместе с раскрытием наших сил и потребностей, вносит в них смятение и делает таким образом всю нашу жизнь смятенной и бурливой.

Извольте теперь рассудить, откуда этот зародыш. Говорю– извольте рассудить об этом, потому что иначе не сможем мы найти удовлетворительного ответа на несколько уже раз повторенный вопрос: как же быть? Кто хочет успешно врачевать болезнь, должен доискаться причины ее. Без того лечение не может иметь правильного течения и успеха.

Так вот о чем теперь надо толковать.

19. Хоть я писал вам рассудить и сам обещался потолковать о том, откуда в нас зародыш внутреннего смятения и беспорядочности,– но ведь известно уже и вы знаете, откуда он. Стало быть нечего и рассуждать, а только припомнить, как мы веруем о сем. Веруем, что такой зародыш не Творцом при сотворении человека вложен в естество наше, а привнесен после сотворения – силой падения прародителей наших, которые, преступив заповедь, повредили и расстроили естество наше, которое расстроенным и поврежденным передали и потомству своему, т. е. всему роду человеческому. Так оно перешло и к нам с вами и служит причиной того смятения и той беспорядочности внутри нас, от которых происходят все беспорядки и вне, в частной каждого лица, семейной и общественной жизни. Почему эта беспорядочность, хотя получается нами в зародыше вместе с рождением, но не природна нам, не принадлежит к природе человеческой, не так существенна в ней, чтобы без нее человек был уже не человек, а напротив, без нее-то человек и бывает настоящим человеком. Она есть болезнь наша; и только по устранении ее мы можем являться здравыми в таком виде, в каком следует нам быть по естеству, как оно вышло из рук Творца. Припоминаю ваше желание – стать на уровне достоинства человеческого. Уврачуйте в себе болезнь означенную,– и станете такими.

Запомните, что внутреннее наше смятение и беспорядочность прирождены нам, но не природны, не состоят в природе нашей, как существенная часть ее, а втеснились между природными частями и их расстраивают и в собственной каждой части деятельности и в их взаимных отношениях. Если б это природно было, то не производило бы своим присутствием страдания и муки, какие мы от того испытываем. Что природно, то радость жизни составляет, а что противно природе, то ее томит и мучит. С другой стороны, если б это природно было, то, когда бы кто явился свободным и чистым от того, уж он не был человек. Но мы ведаем Человека, Который был совершенно чист от этого и все же был человек,– настоящий человек. Ведаем также, что и все, которые облекаются в Него, получают область очищать себя, как и Он чист есть (1 Ин. 3, 3), и являться подобным Ему.

Запомните, говорю, что эта беспорядочность прирожденна нам, но не природна, – запомните и убеждение в том держите крепко. Убеждение это будет поддерживать у вас ревность к уврачеванию сей болезни. Если она не природна, то, значит, есть возможность уврачевать ее.

Имея же сию надежду, кто не воодушевится и самым делом уврачевать себя? Естество наше в чистом виде достолюбезно. Сами ангелы взирают на него с любовью и удивлением, когда оно является таковым. Нам ли не желать увидеть его таковым и при том не вне – в других, а в себе самих? Да ведь и все счастье наше и благобытие в том состоит, чтобы избавиться от сей болезни. Ибо, когда ее не будет, что помешает нам быть в блаженном состоянии и чувствовать себя таковыми? Напротив, если эта болезнь природна, то ее уж не уврачуешь. Так и останется она навсегда, сколько ни трудись над изгнанием ее. Прими эту мысль,– и руки опустишь, говоря в себе: так верно уж быть. А это и есть то пагубное нечаяние, в которое вложившись, предают себя студодеянию в делание всякой нечистоты (Еф. 4, 19).

И еще повторяю: держите убеждение, что не природна нам беспорядочность наша, и не слушайте тех, которые говорят: что тут толковать, так уж мы сотворены, ничего с собой не поделаешь. Не так мы сотворены, и если возьмемся за себя, как следует, что-нибудь и сделаем с собой. Все сие толкую вам, чтобы вы возревновали взяться за себя и не допускать себя опять до тех мучений, какие испытали, а, напротив, пресечь в себе самую возможность их. Как сего достигнуть, об этом следует рассудить.

20. Продолжаю. Что такое случилось с нами вследствие преступления прародительского?! Природа наша осталась та же, части и силы естества нашего остались те же, с теми же законами и требованиями. Но не туда направилось наше сознание со свободой; через что возмутили взаимное соотношение наших частей и сил и, нарушив их первообразный строй, внесли расстройство в общую деятельность и жизнь человека, породив из себя особый класс разрушительных сил – страсти, не естественные нам, но возымевшие такую власть, что всеми силами нашими ворочают, как им угодно. Вот как все это случилось. Бог создал человека для блаженства и именно в Нем, через живое с Ним общение. Для сего вдунул в лицо его дыхание Своей жизни, что есть дух, как уже упоминалось. Существенное свойство духа – сознание и свобода, а существенные движения его суть исповедание Бога, Творца, Промыслителя и Воздаятеля, с чувством полной от Него зависимости, что все выражается – в любительном к Богу воззревании, непрестанном к Нему внимании и благоговейном перед Ним страхе, с желанием творить всегда угодное перед Ним по указанию законоположницы – совести, и с отрешением от всего, чтобы Единого Бога вкушать и Им Единым жить и услаждаться. Человеку даны в духе сознание и свобода, но не затем, чтобы он зазнался и своевольничал, а затем, чтобы, сознав, что все имеет от Бога, и для того, чтобы жить в Боге, все свободно и сознательно направлял к сей единой цели. Когда он так бывает настроен, то в Боге пребывает и Бог в нем пребывает. Бог, пребывающий в человеке, дает духу его силу властвовать над душой и телом, а далее и над всем, что вне его. Таково и было первоначальное состояние человека. Бог являлся прародителем и подтвердил все сие Своим Божественным словом, наказав им Его Единого знать, Ему Единому служить, в воле Его Единого ходить. Чтобы они не запутались в соображениях, как все это выполнять, Он дал им небольшую заповедь – не вкушать плодов от одного дерева, названного Им древом познания добра и зла. Так и начали жить наши прародители и блаженствовали в раю.

Позавидовал им падший прежде того по гордости дух и сбил их с пути, наустив их преступить данную им небольшую заповедь тем, что обольстительно представил, будто со вкушением от запрещенного плода они вкусят такого блага, которого без того и вообразить не могут,– станут как боги. Они поверили и – вкусили. Дело вкушения, может быть, и не велико, но худо, что поверили. не зная кому. Может быть, и это не так бы было важно, если б не те страшно преступные мысли и чувства к Богу, какие, как яд, влил в них злой дух. Он наговорил им, что Бог запретил им вкушать от древа затем, чтобы и они не сделались богами. Этому поверили. Но поверив так, они не могли не принять хульных о Боге помышлений, будто Он завидует им и неблагожелательно к ним относится, а приняв такие помышления, не могли миновать и некоторых недобрых к Нему чувств и своевольных решений: так мы же сами возьмем то, до чего Ты не хочешь допустить нас. Так вот Он какой,– засело у них в сердце о Боге, а мы думали, что Он такой благой. Ну, – так мы сами себя устроим наперекор Ему. – Вот эти-то мысли и чувства были серьезно преступны! Они-то и означают явное отступление Бога и враждебное восстание против Него. У них внутри то же произошло, что приписывается злому духу: выше облак поставлю престол мой и буду подобен Вышнему, – и это не как летучая мысль, а как враждебное решение.

Так сознание зазналось и свобода воссвоевольничала, приняв на себя устроение своей участи. Отпадение от Бога совершилось полное с отвращением неким и враждебным восстанием против. За это и Бог отступил от таких преступников, – и живой союз прерван. Бог везде есть и все содержит, но внутрь свободных тварей входит, когда они Ему себя предают. Когда же в себе самих заключаются, тогда Он не нарушает их самовластия, но храня их и содержа, внутрь не входит. Так и прародители наши оставлены одни. Если б покаялись поскорее, может быть, Бог возвратился бы к ним, но они упорничали и при явных обличениях ни Адам, ни Ева не сознались, что виноваты. Последовал суд и наказание изгнанием из рая. Тут опомнились, но уже было поздно. Надо было нести наложенное наказание, а за ними и всему роду нашему. Благодарение всемилостивому Богу, что Он хоть отступил от нас, но не бросил, устроив предивный способ к воссоединению нас с Собой.

Но это я зашел немного далеко. Нам надо внимание свое остановить на том, что произошло внутри человека. Вот что! – Дух был властен над душой и телом, потому что состоял в живом общении с Богом и от Него получал божескую силу. Когда пресеклось живое общение с Богом, пресекся приток и божеской силы. Дух, себе оставленный, не мог уже быть властителем души и тела, но был увлечен и сам завладен ими. Над человеком возобладала душевность, а через душевность – телесность, и стал он душевен и плотян. Дух хоть тот же, но без власти. Он заявляет свое существование то страхом Божиим, то тревогами совести, то недовольством ничем тварным; но его предъявлений не берут во внимание, а принимают только к сведению, всю заботу обращая на устроение своего быта здешнего, к чему и назначена душа,– и быта, более вещественного, потому что здешняя жизнь посредствуется телом и что все телесное осязательнее и кажется нужнее.

Когда произошло такое низвращение порядка в соотношениях частей естества нашего, человек не мог уже видеть вещи в настоящем виде, не мог держать в должном порядке свои потребности, желания и чувства. Они пришли в смятение и беспорядочность стала характеристической их чертой. Но это недоброе, конечно, состояние было бы еще сносно, если б не страсти, а то страсти привзошли и тиранят человека. Смотрите, как рассерчавшего бьет гнев как лихорадка? Как завистливого источила зависть, что посинел бедный? Как опечаленного иссушали скорбь, что он – кости и кожа? – Таковы и все страсти. Вошли же они вместе с самостью. Как только произнеслось внутри праотца: так – я сам… так самость внедрилась в него – сей яд и сие семя сатанинское. Из нее потом развилось все полчище страстей: гордость, зависть, ненависть, скорбь, уныние, любоимание и чувственность, – со всеми их многочисленными и многообразными порождениями. Расплодившись внутри, они еще более возмущают и без них уже смятенное там состояние. Так вот в чем болезнь. Дух зазнался и засвоевольничал. За это потерял власть и подпал под владычество души и тела и всего внешнего. Отсюда смятение душевно-телесных потребностей и желаний,– и особенно их безмерность. Эту безмерность сообщает им от себя дух, ими порабощенный. Сами по себе эти потребности мерны и небурливы. То, что они меры не имеют и бурлят, это оттого, что дух бушует в них: ибо у него по природе энергия безграничная. Отсюда обжорство, пьянство, копление денег… и прочее многое, чему меры не думает давать человек. Но главная болезнь – страсти, пришлые тираны.

Теперь вам немудрено сделать наведение: что же нужно, чтобы все в нас опять поставить в первоначальный чин? – Об этом я напишу вам в следующий раз, а вы пока подумайте.

21. Так что же вы придумали в ответ на то, что нужно, чтобы все в нас поставить в прежний – первоначальный чин? Что бы вы там ни придумали, я продолжаю свое.

Как скатились мы под гору, обратно тому надо и восходить опять на гору. Как зашла болезнь, противоположно тому действуя, можно изгнать ее. Отпали от Бога, надобно воссоединиться с Ним. Отпали, усомнившись в слове Бога, надо восставить полную веру сему слову. Потеряв веру Богу и в Бога, приняли мы пагубное решение: так я сам,– надо уничтожить это – я сам. Когда образовалось это пагубное – я сам, дух наш потерял свойственную ему силу властвовать над душой и телом и, напротив, сам подпал под иго рабства им; надо восстановить сию власть духа. Когда власть духа пресеклась, потребности души и тела разбрелись в разные стороны и в желаниях наших произошло смятение; надо все эти потребности опять привесть к единству и установить в их чине взаимоподчинение. Вместе с пагубным: я сам, втеснилась в круг жизни нашей стая страстей, подобно диким зверям, терзающих нас; надо изгнать сии страсти.

Видите, сколько надо. Уже по одному множеству и важности сего надобного можете заключить, что самим нам не сладить с этим, единственно, однако ж, надобным для нас делом. Особенно же нельзя надеяться самим уладить это главнейшее наше дело, потому что первый пункт в нем, не установив которого за другие и браться нечего, именно – воссоединение с Богом, никак не может состоять в нашей власти. Мы можем желать его и искать; но устроить его – дело не наших рук. Кто может втесниться в область Божию, или сам проложить дорогу к Нему? Кто силен взять у Бога, что желает, тем паче понудить Бога быть в нас, чтоб и мы были в Нем, и особенно после того, как все это было уже дано нам, но презрено, и лицо Божие умалено недоверием и власть Его попрана самоволием? Говоришь: покаюсь, и каюсь. Но не твое дело поставлять условия. Может и покаяние идти в дело; но когда Сам Бог его постановит и согласится принимать. А само по себе что оно?! Ушибся и больно: что тут?!

Так, воссоединение с Богом не в нашей власти: и условия его и образ совершения его, и все сюда относящееся, не в наших руках. Между тем, вот как оно важно, – что, совершишь воссоединение, все прочее пойдет уже само собой. Тотчас возьмет силу дух, подчинит себе душу и тело, упорядочить потребности и желания и выгонит страсти. Но ему-то самому как состояться? Речь эту я веду к тому, чтобы дать вам разуметь, что нечего нам ломать своей головы над тем, как воссоединиться с Богом. Сколько ни ломай. ничего не придумаешь; а скорее, если Богу угодно было установить закон и порядок сего воссоединения, поспеши приять его полной верой и воспользоваться им с теплой благодарностью. И благодарение человеколюбивому Богу! Все уже для того совершено, установлено и растолковано. Принимай и пользуйся.

Не буду излагать вам, как все сие совершено; скажу главное. Для восстановления духа нашего и воссоединения его с Богом необходимо, чтобы Дух Божий нисходил в него и оживлял его. Чтобы открыть путь нисходжению Духа Божия, снисшел, воплотился, пострадал, умер на кресте, воскрес и вознесся Единородный Сын Божий. В таком отношении поставляет дело свое к Святому Духу Сам Сын Божий, когда, объявив ученикам Своим о Своем отхождении ко Отцу и возбудив тем в них скорбь, говорил в утешение им: Аз истину вам глаголю: уне есть вам, да Аз иду: аще бо не иду Аз, Утешитель не приидет к вам (Ин. 16, 7). И еще прежде св. евангелист Иоанн Богослов, объясняя слова Господа: веруяй в Мя… реки от чрева его истекут воды живы, присовокупил: сие же рече о Дусе, Егоже хотяху приимати верующии во имя Его: не убо бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен (Ин. 7, 38, 39). Надлежало прославиться Сыну Божию, смирившему Себя в воплощении и страдании, чтобы пришел и пребыл с верующими в Него Дух Святый. Он пришел и стал пребывать, и пребывание Его в верующих так неотложно, что другой апостол с изумлением вопрошал у них: не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас (1 Кор. 3, 16).

Так вот вам и все дело. Сын Божий воплотился, пострадал плотью, умер на кресте, воскрес, вознесся на небеса и послал от Отца Духа Святого, Который, приемлем бывая верующими в Сына, исполняет в них то, о чем молился сей Сын: якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин. 17, 21).

Как же Он совершает сие? Сочетавается с духом тех, Кои веруют в Сына Божия, и, оживляя его, воссоединяет его с Богом. Сие именуется новым рождением от Бога, которое верующих делает чадами Божиими по благодати, как говорит св. Иоанн евангелист: елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его: иже не от крови… но от Бога родишася (Ин. 1, 12,13). И стало законом духовной жизни о Христе Иисусе: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в царствие Божие; ибо только рожденное от Духа дух есть (Ин. 3, 5, 6).

Не извольте пытать, почему нужно все сие для восстановления в нас истинной жизни, и примите и содержите то с простотой и искренностью детской веры. Станете пытать, подойдет враг и, как некогда Еве, нашепчет вам соблазны и поколеблет веру, а через то лишит и плодов веры. Как тогда непонятно было, как от вкушения плода могли произойти такие следствия,– однако ж, они произошли именно от сего вкушения: так теперь непонятно, чего ради надлежало Сыну Божию воплотиться и пострадать, и потом, вознесшись, ниспослать Духа для восстановления нас, – и, однако ж, от искренней веры именно в такое устроение зависит наше восстановление, – и все, которые принимали и принимают его с верой, восстановляются.

Так не пытайте Божия устроения, и я вам ничего об этом не скажу, хоть обычно говорится кое-что в объяснение его. Скажу, только несколько слов о том, что производит в нас Дух Святый, восстановляя дух наш. Однако ж, потерпите до следующего письма.

22. Продолжаю. Единородный Сын Божий, воплотившийся нас ради, крестной смертью удовлетворив правде Божией, примирил нас с Богом; вознесшись же на небо и седши одесную Отца, выну ходатайствует о нас примирительным ходатайством Своим. Но вместе с сим Он есть для нас источник жизни истинно человеческой. Каким надлежит надлежит быть человеку, это явил Он и в Своем человечестве, и все верующие, когда получают новое рождение, получают семя жизни Христоподобной. Которые крестятся во Христа, во Христа облекаются. Сие производит в верующих благодать Святого Духа. Что же именно происходит в нас под действием благодати?

Но наперед попрошу вас такую всегда держать мысль, что когда говорится, что одно сделал и делает Сын Божий, другое – Дух Святый, то не следует при сем разделять между Ними восстановительное Их в нас действие. Оно идет нераздельно от Бога, в Троице поклоняемого. Почему св. Петр, изъявляя свое благожелательное приветствие тем, к кому писал послание, говорит: по прозрению Бога Отца, во святыни Духа, в послушание и кропление крове Иисус Христовы – благодать вам – и проч. (1 Петр. 1, 2); а св. Павел заключает свое второе послание к коринфянам подобным же благожеланием: благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и общение Святаго Духа со всеми вами (13, 13). Восстановительное действие в нас Бога, в Троице поклоняемого, есть общение Его с духом нашим. И сие общение не от единого лица бывает, но от нераздельного в трех лицах Бога. Почему говорится, что и Сын, и Дух Святый, и Отец входят в общение с нами. Господь Спаситель, хотя сидит одесную Бога Отца, но, по обетованию Своему, с нами есть во вся дни (Мф. 28, 20), и это не внешне, а внутренне: ибо говорит: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23). Вот Бог Отец и Бог Сын вселяются в нас и живут, через веру и любовь, выражаемую исполнением заповедей. А что Дух Святой живет в верующих и заповеди Божии исполняющих, об этом прошлый раз приводил уже я свидетельство Писания: не весте ли, яко храм Божий есте и Дух Божий живет в вас (1 Кор. 3, 16)? Коль велика и неизреченна к нам милость Божия! Триипостасный Бог живет в нас, если мы верны условиям, под коими сие бывает!

Но производство Богообщения совершается благодатью Святого Духа. Он изготовляет в нас обитель и вместе с Богом-Отцом и Богом-Сыном вселяется в нас. Как же изготовляется сия обитель?

Дух Божий сокровенно действует на дух наш и приводит его в движение. Пришедший в движение дух наш восстановляет в себе естественное свое Боговедение, что Бог есть, все содержит и мздовоздаятель есть. Сознание сего восстановляет чувство всесторонней зависимости от Бога и оживляет страх Божий. То и другое растревоживает совесть – свидетельницу и судью дел наших и чувств, между коими редко что встречается такое, на что бы благоволительно воззрел Бог. Встревоженная совесть, вместе со страхом Божиим и чувством всесторонней зависимости от Бога, поставляют человека в чувство безвыходности своего положения: камо пойду? камо бегу? Но бежать некуда: пойман и в руках Бога – Судии и Воздаятеля. Чувствуется гнев Божий с небесе на всякую неправду (Рим. 1, 18).

Но тут приходит благовестие Евангелия и выводит из беды. Без Евангелия такое пробуждение духа нашего было бы пагубно, ибо неизбежно ввергало бы в отчаяние. Но благость Божия так устрояет, что истинное пробуждение духа и совершается и сопутствуется Евангелием. Тому, у кого внутри образовалось, вследствие пробуждения духа: камо пойду? камо бегу? Евангелие возвещает: куда и зачем бежать? Иди под сень креста и спасешься. Сын Божий, воплотившись, умер на кресте во очищение грехов наших. Веруй в сие и получишь отпущение и милость Божию сретишь. Апостолы всегда так и делали, проповедуя Евангелие. Растревожат, а потом говорят: веруй в распятого Господа и спасен будешь. Так св. Петр в первую проповедь, в день сошествия Св. Духа, встревожил и устрашил иудеев до того, что они начали вопиять: что же нам делать теперь? Куда деваться? Он возблаговестил им тогда: покайтесь, и да крестится кийждо вас во имя Господа Иисуса во оставление грехов (Деян. 2, 38). Св. апостол Павел и послание свое к римлянам расположил так, что сначала устрашил всех, говоря: гнев Божий открывается (1, 18), и потом указал и прибежище всем – в вере в Господа Иисуса Христа (3, 22 и т. д.).

Когда кто в крайней беде находится и встретит указание на исход и прибежище, с какой ревностью хватается он за сие? Так и дух наш, вняв благовестию спасения в Господе, всей силой емлется за него с благонадежием и готовностью все сделать, лишь бы сделаться причастником Евангельских благ. Такое настроение нашего духа делает его готовым к Богообщению, и благодать Святого Духа, действовавшая доселе со вне, – возбуждая,– вселяется внутрь не непосредственно, а через посредство таинства. Верующий кается, крестится и приемлет дар Святого Духа (Деян. 2, 38). Сие и есть действо Богообщения – живого и действенного. Так осязательно проявлялось сие действие во время первоначальной проповеди св. апостолов; так проявлялось оно и после них и проявляется доселе, когда все при сем с нашей стороны исполняется достодолжно.

Не все совершает один Дух Божий. Требуется нечто и от нас, и это нечто – немаловажно. Дух Божий возбуждает, благовестие указывает за что взяться. Сие от Бога. Но сделав сие, Бог останавливается, – и ждет нашего произволения. Первыми действиями Своими Бог как бы спрашивает: хочешь выйти из беды? Вот что делай. Момент сей самый важный. Склонится кто на указание,– открывает вход дальнейшим действиям благодати, которая и вводит его потом в область спасенных. Не склонится,– пресекает дальнейшие действия благодати и таковой остается в среде погибающих. Апостол Павел проповедует в Ареопаге. После проповеди святой Дионисий и еще кто-то идут вслед его и крестятся; а из прочих кто говорит: «Чему это учит суесловивый сей», а кто: «Приходи в другой раз, послушаем тебя». Бог никого не неволит спастися, а предлагает на выбор, и только того, кто изберет спасение, спасает. Если б не требовалось наше произволение, Бог всех в одно мгновение сделал бы спасенными: ибо всем хощет спастися. Да тогда и совсем не было бы погибающих. А произволение наше не всегда разумно бывает, упорничает и Самому Богу не внимает. Вот и гибнем.

Так извольте заметить сей момент. Он всегда во всяком духе должен быть присущ, когда кто стоит на стороне спасаемых. Слагается он из следующих действий: после того, как благодать возбудит чувство крайности положения, а благовестие укажет исход из него, к чувству беды приложить надо сознание, что сам во всем виноват, и раскаяться в том, уверовать в действенность предлагаемого образа спасения, возжелать сим именно образом спастися и благонадежие в том возыметь; изъявить полную готовность всеусердно делать все, что указано будет, как условие спасения. Когда все сие произойдет в духе нашем, останется только к таинствам приступить – и Богообщение совершится. Сведем итог: раскаялся, возжелал спасения в Господе и благонадежие в том возымел; эти действия суть действия покоящиеся, внутри происходящие и тамошним проявлением довольствующиеся. А последнее действие – готовность делать все, что потребуется, есть настоящая деятельная сила во спасение, поелику оно от нас зависит, – источник спасительной деятельности и жизни спасенной. Эта готовность, пока нами одними изъявляется, слаба бывает: а когда благодать Божия внутрь вселится, тогда становится всесильной, не знающей препон, все преодолевающей. Она есть ненасытимая ревность о Богоугождении и всеусердном исполнении воли Божией, при всей вере в Господа и благонадежии спасения в Нем Едином. Она исполняет предвечное определение Божие – быти нам святым и непорочным пред Ним в любви (Еф. 1, 4), для чего и делает нас Господь ревнителями добрых дел (Тит. 2, 14).

Я нарочно останавливаю внимание ваше на сей ревности, чтобы вы возревновали о ней. Ибо когда она есть с нашей стороны, то благодать Божия со своей стороны не пропустит делать все с преизбытком: так что, когда есть ревность сия – в области веры и искания спасения,– тогда все есть, и содевание нашего спасения несомненно бывает в ходу и идет к своему концу; а когда нет ее, то и ничего уже нет, – не ревнующий о спасении не причастен спасения.

Какой долгий делал я обход, чтобы довести вас до этого пункта. Но это все были общие рассуждения. Теперь станем мы с вами рассуждать о вас самих.

23. Прошлый раз взялся я сводить итоги и не довел до конца, а это-то главным образом и требовалось. Конец сей есть, да ведаете. что ревность, о коей была речь, ревность действенная, живая, горящая, неутомимая и есть признак, что дух наш восстановлен в своей силе и правах через воссоединение с Богом благодатью и действием Святого Духа. Вспышки ревности бывают у нас и свои; но вспыхнет, и погасла. Ревность же всегда горящая, постоянная и неутомимая бывает только по облагодатствовании духа нашего Святым Духом. Так вот, когда есть у вас такая ревность, значит, и у вас восстановлен дух,– и, – только не угашайте его,– он заберет в свои руки и душу, и тело, все потребности естества своего и все свои отношения житейские и гражданские, – и все направит к одному – Богоугождению и спасению. Отвечайте же, есть или нет? Полагаю, что вам очень затруднительно ответить на это, и не по одной скромности. Прихожу к вам на помощь. Не смешайте ревность с ревностью. Ревность духовная вся истощается на угождение Богу и спасение души; она преисполнена страхом Божиим и непрестанно хранит внимание к Богу, всячески заботясь ничего не допустить ни в мыслях, ни в чувствах, ни в словах, ни в делах, что бы не было угодно Богу, как указывает ей совесть, которую она хранит чистой, как зеркало; сердце свое она блюдет от всяких прилеплений к чему-либо, кроме Бога и вещей божественных, и надеждами своими переселяется в иной мир, отсекши все земные надежды. Она не чуждается и того, что нужно для временной жизни, но все сюда относящееся есть для нее приделок, а дело – одно, Богоугождение и спасение. Видите как? Извольте хорошенько это обсудить и себя по этому проверить.

Еще примите во внимание, что бывает ревность и душевная, – и ревность сильная. Но она вся обращена на устроение временного бытия. Кто о научности ревнует, не спя; кто о художественности, мир весь обегая; кто о промышленности и торговле, сил не жалея; кто о другом чем – житейском или гражданском. Все это было бы ничего; но то беда, что когда какая-либо из сих ревностей завладеет вниманием и силами человека, то она погашает ревность духовную. Душевная ревность в лучших своих проявлениях, какие указаны, холодна к духовному и отбивает всякую охоту заниматься тем, что удовлетворяет ревность духовную. А о других ревностях и говорить нечего, как они противны духовной. Ибо есть еще ревность суетная (о нарядах и подобном) и есть ревность злая – порочная и грешная, обращенная на удовлетворение страстям. Эти последние не охлаждают только ревность духовную, но совсем враждебны ей, и как в себе самих подавляют ее, если она как-либо зашевелится в совести, так и в других гонят ее и преследуют. Вот сколько бывает ревностей! Извольте-ка приглядеться, нет ли какой-либо из них и у вас?

Духовная ревность не гонит душевной (научности, художественности, житейскости, гражданственности), а только меряет ее и упорядочивает, направляя ее к своим видам, не позволяя ей ревность о чем-либо таком, что противно ей самой. Она прогоняет только суетную и страстную и показаться им не допускает в круге жизни человека, которым сама завладела. В одном только случае она и душевной ревности не дает хода,– именно когда видит, что дела и занятия по удовлетворению сей ревности – науки, художества, мастерства, жизнь семейная, гражданские службы и должности, – не дают простора ей самой, теснят ее, охлаждают и гасят. Тогда она человека, коим завладела, совсем исторгает из тех порядков жизни, коими заведывает ревность душевная, и уводит его туда, где тем только и занимаются, чтобы удовлетворять ее – духовную ревность. Вы догадываетесь, о чем здесь речь?!

Отгораживаю вам настоящую духовную ревность от всего стороннего, чтобы вы определенно видели, что она есть, и возревновали о ней. Она есть тот огонь, который Господь пришел воврещи на земле, и который, падши на земле естества нашего, поедает там все непотребное, а все потребное переплавляет и перечищает. Ее разумел апостол, когда писал к солунянам: Духа не угашайте (1 Сол. 5, 19). Ибо хотя Дух сей есть Дух благодатный, но присутствие Пего в нас свидетельствуется горением духовной ревности; и погашается Он, когда гаснет сия ревность. Ее же разумел он, когда поучал римлян: (будьте) тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе (12, 11).

Тащение и неленостность есть самая ревность; горение духом есть свидетельство ее присутствия и действенности; работание Господеви есть направление и дух сей ревности. Направляя такую ревность, тот же апостол заповедует филиппийцам: елика истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика достохвальна, аще кая добродетель, и аще кая похвала, сия помышляйте. И Бог мира будет с вами (Флп. 4, 8, 9). Вот о чем ревнует дух оживший, с Богом сочетанный, и вследствие такой ревности сохраняющий такое сочетание. За то Бог мира пребывает с ним, – благо, выше которого нет другого.

Должное также направление ревности определяя, пишет он к римлянам: молю вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваши жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше. И не сообразуйтесь веку сему, но преобразуйтеся обновлением ума вашего во еже искушати вам, что есть воля Божия благая и угодная и совершенная (12, 1–2). Обновление ума есть обновление духа нашего благодатью. Оживши, он отрешается от дел века сего и ревнует только о Богоугождении, всего себя принося Богу в жертву живу и святу, а потому и благоугодну Богови.

Так вот вам, что есть ревность, какова сила ее и каковы направления ее! – Поелику столь велико значение этой ревности, то сами согласитесь, что стоит труда – определить, есть ли она у нас с вами. И потрудитесь над этим.

Подходит праздник Рождества Христова. Поздравляю и шлю вам мой привет и благожелания! Вместе с этим уж и с Новым Годом поздравляю. Может быть, не придется мне писать к вам до того времени.

24. Поздравил я вас с Новым Годом мимоходом, а потом пришло на мысль и особо поздравить вас с ним, и пожелать нечто особенное. Что же именно? – То, чтобы вы стали новенькой. Как новенькой? – Так, как бывает всякое новенькое платьице: все на своем месте, ни пятнышка, ни помятости; так и веет от него свежестью. Вот подобного сему желаю душе вашей. По телу вы, как о платье говорится, только что с иголочки, – совершенно новенькая. А душа наша и на свет является со старым; и если не отнять от нее этого старья, она так и останется старой, не вкусив новинки. Старое в душе – суета и страсти. Выгоните все такое, и станете новенькая.

Расскажу вам одно предание, и вам будет яснее, в чем тут дело. Некто жил где-то далеко в пустыне. Заболели у него внутренности: легкие ли, или сердце, или печень, или все вместе. Боль, хоть умирай. Людской помощи неоткуда ожидать, прибег к Богу со всеусильной молитвой. Услышал Господь. В одну ночь, заснув, видит он такое видение. Пришли два ангела с ножами, разрезали его, вынули больные части, вычистили их, вымыли и чем-то смазали. Затем все положили на свое место, спрыснули чем-то, и – все срослось, как будто и разрезов не было. Проснувшись, старец встал совсем здоровым, как будто никогда не болел, новеньким, будто юноша во цвете сил.– Видите, чего вам желаю? Чтобы в вашей душе все было переочищено, больное и старое выброшено, все оздоровленное и обновленное поставлено на свое место и вспрыснуто живой водой. И станете новенькая, свеженькая, полная светлой, отрадной жизни.

Рассказывал я эту историйку одному из трудящихся над собой. Выслушав ее, он не хладно воззвал: о, когда бы пришли ангелы и сделали с душой моей то же, что сделали с телом того старца! В этом воззвании слышались и молитва, и желание свалить на других то, что должно быть сделано своими трудами. Ибо и такое лукавство не чуждо нашему сердцу, что хорошими быть мы не прочь, но потрудиться ради того – руки опускаются. Душу перечищать и исцелять не придут ангелы. Бывают при этом и их указания и вразумления; но делать все надо самим. Даны все средства или орудия и лекарские инструменты. Бери сам и режь себя, где нужно, без всякого жаления себя. Другой никто этого не может сделать. Сам Бог не входит во святилище души могуществом Своим, а благоволительно просит входа.

Вас я и не спрашиваю, как вы располагаетесь, сами себя перечищать или на других все сваливать. Вы еще и не брались за это, как следует. Но когда возьметесь, то я и вам пророчу, что не раз придет вам и не летучее желание: о, когда бы пришли ангелы и все перечистили! И, однако ж, ангелы не возьмутся за это, хоть тут же с вами будут. Дело очищения надо будет вести самим, без жалости к себе. Производитель его в нас есть та живодейственная ревность, о которой я писал прошлый раз. Она и резак и нож, который весьма хорошо действует, когда отточен благодатью и направляется по ее же внушениям. Она и безжалостна бывает, когда вселится в сердце, и режет, не слушая криков режемого. За то и дело при ней идет спешно и скоро приходит к концу; ибо не все резанье. Когда все поотрежется, тогда ревность не ножом уже бывает, а стражем и всю лютость свою обращает на врагов спасения, от докучливости которых никто не свободен и бесстыдство которых никогда не оставляет покойным никого.

Сами видите, что речь эту я завел затем, чтобы раздражить ваше желание точнее определить, есть ли у вас такая ревность. Ибо без нее не пойдет ваше дело духовное. Да когда ее нет, значит, дух спит; и когда он спит, нечего и толковать о духовном.

25. Хочу поделиться с вами теми мыслями, какие приходили мне для вас на Крещение Господне. Я положил было задать только вам вопрос: как думаете вы о своем крещении? Что это простой чин или оно дает вам нечто? Но потом мне подумалось, что гораздо лучше решить это мне самому. И решаю.

Крещение дает нам то, чего ничто другое на земле, кроме его, дать нам не может. Оно сочетавает и срастворяет с естеством нашим божественную благодать, так что из купели крещения человек выходит таким, каким выходит из мастерской какое-либо изделие, например, колокольчик, в коем к меди прилито серебро. Подобный ему медный колокольчик без серебра на вид таков же, каков и этот с серебром; но состав их разный, разный у них звук, разны и честь им и цена. Так разнится и человек крещенный и некрещеный. Разность сию составляет то, что с крещенным сочетавается благодать Святого Духа, так как крещаемый водой крестится вместе с тем и Духом Святым. На вид и он такой же человек, как и некрещеный, а на деле – в составе своем – они разны,– и очень.

Так во Святом Крещении к естественному составу нашему приливается еще новая стихия, сверхъестественная, и остается в нас сокрытой и сокровенно действующей. Мы крещение получаем в младенчестве, и хоть не знаем, что творится с нами, но благодать тем не менее сочетавается с нами и тогда же начинает действовать в нас помимо нашего сознания, по единой благости Божией, веры ради восприемников и родителей. Приходя в возраст, мы не можем хорошо различить в себе, что в нас от естества и от благодати, которая, с самого крещения пребывая в нас, не оставалась праздной, а действовала свойственным ей образом. Но в первые времена, когда приводимы были к вере и крещаемы возрастные, действие благодати обнаруживалось в них тотчас же,– и для них ощутительно, и для других видимо. Особенно поразительны бывали изменения нрава и жизни, когда, например, сердитый становился кротким, гордый – смиренным, скупой – щедрым, развратник – целомудренным и проч. Подобное нечто верно совершилось и с нами в купели крещения. Пришедши в возраст и видя в себе добрые стороны, мы нередко тщеславимся тем, или другие – нами, приписывая то себе самим; между тем как все доброе, что есть в нас, надо относить к благодати Божией, которая и все естественное в нас переделывает и многое дает прямо от себя.

Благодать действует в нас с малолетства сокровенно. Ее подновляют в нас причащением Святых Таин Тела и Крови; среда же, в коей мы растем, если она верующа и благочестна, дает простор действию ее в нас через христианское воспитание. И выходим мы из детства и отрочества при сих условиях совсем не то, чем выходят те, которые не крещены. Полагаю, что вам приятно восприять мысль и веру, что вы облагодатствованы. И не отрицайтесь, а паче благодарите. Благодать сокровенно действует; но нередко она проторгается и в явь,– в святых порывах и делах. Если будете почаще себя тереть, ходя в порядках христианских, чаще будете испытывать и действие благодати. Огонь есть в дереве. но скрыт. Станьте тереть дерево о дерево, пойдет дым, а потом и огонь покажется. В янтаре и сургуче есть электричество, но так оно не видно. Потрите, и оно тотчас обнаружится притяжением каких-либо мелких частичек и даже искоркой. Вот и телеграф молчит, а как только машинка начнет производить трение, электричество тотчас пробуждается и видите, как оно стремительно действует.

Так видите, облагодатствованная дщерь Божия, зачем дело! Тереть себя надобно, хотя в порядках христианских, и благодать Божия будет непрестанно проявлять в ас свою живодейственность. Есть электрические солнца. Отчего? Возбуждено посредством известных аппаратов много электричества и держится в сем возбуждении. Желаю стать и вам самосветящим солнцем под действием благодати, вам дарованной и в вас сущей. Вот и опять мы подошли к тому же,– что не надо себя жалеть, а то резать, то тереть. Иначе ничего из нас с вами не выйдет в духовном смысле; хоть мы и очень красивы будем на вид.

26. Полагаю, что вы удержали и держите в памяти, что христианин не прост, а сложен из естества и благодати. Хочу теперь выяснить вам, что спасенные – те, кои войдут в царствие Божие вечное,– суть только те, в которых благодать не пребывает сокрытой, а раскрывается, проникает все наше существо и делается видной даже вовне, поглощая будто собой естество наше.

Вонмите слову Спасителя! Он говорит, что царствие Божие похоже на то, как жена, взявши закваску, влагает ее в тесто. Тесто, принявши закваску, не вдруг вскисает; для этого требуется свое время. Положенная внутрь закваска мало-помалу поникает все тесто, – и все тесто делается заквашенным: хлеб из него потом выходит рыхлый, ароматный, вкусный. Так точно и благодать, влита будучи в естество наше, не вдруг проникает его все, но мало-помалу. Потом, когда проникнет все,– все естество становится облагодатствованным. И дела, какие делает потом человек, все суть дела особого рода. Хотя на вид они такие же дела, как и всех других, но с особым ароматом, особым вкусом и особым звуком. Бог их только и приемлет, как особенно Ему приятные дела.

Беру другое сравнение в пояснение того, как благодать, когда ей дают простор действовать, проникнув все естество наше, выходит потом наружу и бывает видна для всех, способных видеть. Подобно тому, как огонь, проникая железо, не внутри только железа держится, но выходит наружу и огненную свою силу являет ощутительно для всех; так и благодать, проникнув все естество наше, становится потом осязательно видима для всех. Все приходящие в соприкосновение с таковым облагодатствованным чувствуют присущую в нем необыкновенную силу, проявляющуюся в нем разнообразно. Станет он говорить о чем-либо духовном, все у него выходит ясно, как среди дня, и слово его прямо идет в душу и там властно слагает соответственные себе чувства и расположения. Да хоть и не говорит, так веет от него теплота, все согревающая, и сила некая исходит, возбуждающая нравственную энергию и рождающая готовность на всякого рода духовные дела и подвиги.

Благодать Божию мы принимаем через св. Крещение в младенчестве. С сего же момента она начинает в нас действовать и совершать свое дело, в той надежде, что когда мы придем в возраст, сами, произвольным своим решением, начнем ревностно делать все, что в деле спасения зависит от наших трудов. Когда семейство благочестиво и детей воспитывает в христианских порядках жизни, благодать сама умиротворяет их внутренне, и они выходят кроткими, смиренными, послушными, милосердными, благоговейными и страха Божия исполненными. Примеры сего всюду видны.

Я и на вас бы указал, если бы не боялся, что возмечтаете о себе, хоть тут пока еще не отчего много о себе думать, потому что ничего еще не приложено от собственных трудов. Все, что видится хорошего, чужое есть, дано, возделано. За вами теперь стоит: все это хорошее возлюбить и положить в сердце хранить то, возвышать и множить. То правда, что вы стоите на хороших основах и поставлены на хорошую дорогу; но во всем этом не было еще пока вашего произволения и свободного решения. И если вы не приложите сего теперь, то все в вас положенное предшествовать воспитанием не будет прочно и при неблагоприятных обстоятельствах развеется, оставя за собой только приятное, а, может быть, и неприятное воспоминание.

Помните, что с вами было, когда вы окунулись в омут светской жизни? Кто это вас тогда томил и сокрушал сердце ваше? Все доброе в вас возгрето благодатью Божией, при благочестивом семейном воспитании. За что же томили вас? За то, что вы позволили себе возыметь некоторое сочувствие к тем беспорядочным порядкам. Хоть вы и не сказали мне этого, но это само собой следует из того скорбения, какое томило вас потом. Не будь этого сочувствия, не было бы томления. И я писал вам, чтобы если нужда заставит опят окунуться в такой же омут, не прилагали сердца ни к чему, что там увидите и услышите. И если не будете прилагать, не будете испытывать и томлений. Что-то я не слышу, бываете ли вы там, и, бывая, делаете ли так, как я писал вам. Сами смотрите. Вы, ведь, госпожа над собой; вступаете в возраст самостоятельного действования. Скажу только вам, что из вас выйдет или такая же пустая, суетная и страстная личность, как и все те, или – ни то, ни се. Первого рода личность выйдет, когда вы вседушно вдадитесь в ту жизнь. Тогда забудете все прошлое доброе, святое, духовное, и станете во враждебное к нему отношение. Зная вас, я уверен, что этого с вами не случится. Но не могу отрицать возможности второго случая; из вас может выйти ни то, ни се,– ни духовная, ни мирская, ни христианка, ни язычница. Это будет, когда вы, храня благочестные, в которых выросли, порядки, не будете, однако ж, блюсти сердца своего от сочувствий к порядкам светской жизни. Помните – я разумею сочувствие, а не участие, которое бывает иногда необходимо, как вы говорите. Это сочувствие не отобьет вас от прежнего, но охладит к нему, и вы будете влачиться в них по одной привычке, а не по избранию сердца. По существу дела вас не будет ни в мирской, ни в настоящей духовной сфере,– будете ни то, ни се.

Что же вам за это будет? То же, что присудил уже Господь в Апокалипсисе одному из ангелов церквей: вем твоя дела, яко ни студен еси, ни тепл. О, дабы студен был еси, или горящ. Тако понеже тепл еси, и не студен еси, ни горящ, имам тя из блевати от уст Моих (Апок. 3, 15, 16). Надо быть горящей к Богу и всему божественному, и быть горящей к Богу и всему божественному, и холодной ко всему светскому и мирскому. Если не окажетесь ни к светскому не холодной, ни к Божескому не горячей,– а к тому и к другому полутеплой и полухолодной, то будете отвергнуты Богом. Как же быть? Надо теперь же избрать сердцем святую, богоугодную, духовную христианскую жизнь,– теперь именно, когда вы вступаете в период самостоятельной жизни. К этому у меня вся речь идет. Изберете? Избавитесь от беды – быть, ни то, ни се. Благослови вас, Господи, и вразуми!

27. Очень обрадован вашим желанием переродиться. Вы рванулись желанием; но благослови, Господи, возвести вам это желание до решимости, а потом решение свое произвести и в дело, которое по буквам не так сложно и длинно, а по существенному смыслу должно быть трудом целой жизни. Как дойти до решимости, об этом потолкуем после. Теперь я еще поговорю о том, что будет в конце. Сознанный светлый конец какого-либо начинания поддерживает в соответственном напряжении энергию сил к довершению его.

Прошлый раз я писал вам, что надобно нам самоохотно дать благодати Божией, принятой нами в крещении, простор, чтобы она, как закваска, проникла все существо наше во всех частях и частичках; потом прибавил, что со времени крещения она тотчас начинает действовать, и если не встретит помехи, производит все возможное в душе одна, в чаянии, что, пришедши в возраст, душа и произволением своим изберет те, заложенные уже благодатью, начатки христианской богоугодной жизни. Когда, пришедши в возраст, станет кто своим сознанием и свободным избранием на сторону благодати, тогда она уже самого человека научает, как ладить с собой и все в себе переделывает, и не отступает от него, пока не доведет своего дела до конца, если человек не станет противиться тому своим произволением. Вы теперь стоите на том моменте жизни, когда предлежит вашему произволению и свободе выбор, станут ли на сторону благодати или на противоположную ей. Положим, что вы избрали первое и дошли трудом жизни до блаженного конца благодатной жизни. В каком, думаете, виде будет тогда созерцаться ваше внутреннее? – Как лучезарная звезда, всюду развивающая светлые лучи. Вот как это!

Помните, вы говорили, что не совладаете с мыслями, а потом писали, будто я вас испортил своими речами, что прежде у вас все было лучше, а как стали всматриваться в себя по моему указанию, то видите одно неустройство, и мысли, и чувства, и желания – все идет вразброд, и привести их в какой-либо порядок сил нет. Вот вам решение, почему это так: центра нет. А центра нет, потому что вы своим сознанием и свободным избранием еще не решили, какую сторону вам принять. Благодать Божия доселе вводила в вас возможный порядок, и он в вас был и есть. Но отселе она не станет уже действовать одна, а будет ждать вашего решения. И если вы вашим избранием и решением не станете на сторону ее, то она и совсем отойдет от вас и оставит вас в руках произволения вашего. Вы отторжены будете на противную сторону, и, может быть, даже сердцем изберете ее; но не ждите, чтобы от этого направления умалился внутри вас беспорядок. Нет, там водворится еще большее смятение и растрепанность. Упорядочение внутри вас начнется лишь тогда, когда вы станете на сторону благодати и порядки жизни в духе ее поставите неотложным законом своей жизни. С того момента, как образуется в вас такое решение, образуется и центр внутри вас, и центр сильный, который все сущее в вас начнет стягивать к себе. В центре сем будет благодать, завладевшая вашим сознанием и свободой, или ваше сознание и свобода, сочетанные с благодатью. Это то же, что прежде названо воскрешением или восстановлением духа. К сему центру потом благодать Божия начнет стягивать все другие силы естества вашего, и душевные и телесные, и заправляет всей их деятельностью, удерживая в них то, что есть доброго, и истребляя все недоброе. Это стянутие всего к одному центру и направление всего к оному и есть внутреннее перерождение, которого вы с таким порывом возжелали. Когда завершится это перерождение, тогда уже все – и малое, и великое – будет исходить из одного центра, и внутри водворится совершеннейшая гармония, и мир Божий, превосходящий всякий ум, осенит внутреннюю храмину естества вашего.– И Бог мира будет с вами! – Какое восхитительное и преблаженное состояние. Вы рванулись желанием к вещи, весьма достойной вашего желания.

Теперь потрудитесь припомнить, что было говорено о некоей повсюдной тончайшей стихии, все проникающей и однородной с оболочкой души нашей. Когда душа состоит вне благодати, оболочка ее или мрачна, как ночь темнейшая, если кто поблажает страстям и им служит, или сера, как неопределенный туман, когда кто не слишком предан страстям, живет, однако ж, в суете. Под действием же благодати, вместе с тем, как проникается ею душа, просветляется постепенно и оболочка ее, подобно тому, как обыкновенно разгуливается пасмурная погода. Когда душа вся проникается благодатью, тогда и оболочка ее вся становится яркосветлой. Как внутреннее все в сем случае стянуто к единому, от коего исходят и все тамошние движения и действия; то и яркосветлость оболочки представляется исходящей из того же центра, вслед за духовными действиями. Это и есть лучезарность. Внутреннее облагодатствованного блестит, как звезда, не духовным только, но и вещественным светом.

Эта светозарность внутренняя у таковых нередко прорывается и наружу и бывает видима для других. Бывши в С.-Петербурге в сороковых годах, я слыхал об этом от некиих и очень желал увидеть то своими очами. Случилось мне принять к себе одного инока, в котором начали уже проявляться ощутительные действия благодати. Началась речь о духовных вещах. По мере того, как входил он в себя и мысль его углублялась, лицо его все более и более светлело, а потом стало все бело, как снег, и глаза его искрились. И об отце Серафиме Саровском говорят, что он часто просветлялся, особенно во время молитвы в церкви видимо для всех. О подобных проявлениях есть много сказаний в отечниках. Об одном пишется, например, что лишь только он, став на молитву, поднял руки к небу, как из всех пальцев обеих его рук потекли пуки света на довольное пространство. О другом говорится, что ученик его пришел к нему за чем-то и постучался; ответа не было. Он пригнулся посмотреть в скважину и увидел, что старец стоял весь в огне, как столп света. И много-много есть таких сказаний. И про святителя Тихона я еще маленький слышал нечто подобное. Преображение Господне, когда Он явился весь облистан светом. одного с этим происхождения.

Лучезарность такая, при переходе в другую жизнь, обнаруживается уже сама собой естественно, ибо тогда спадает это грубое тело и не мешает ей быть видной для других. Я уже поминал вам, как св. Антоний Великий, сидя однажды и беседуя с учениками, устремил очи свои на небо, и посмотрев довольно, сказал: «Я видел столп света, восходящий от земли на небо. Это душа Аммония воспарила к Господу». Таких видений много записано. И то несомненно, что в царство небесное войдут только те, в которых благодать Божия, быв воспринята, начала свое действие в какой-либо мере, хотя и не успев проникнуть всего естества. Припомните притчу о десяти девах. Пять юродивых не вошли в чертог оттого, что не имели огня в светильниках. Это значит, что приняв благодать, как и все, они не озаботились возгреть ее в себе и не потрудились над собой, чтобы дать ей простор полно воздействовать в себе. Погасили благодать, света и не оказалось: ибо неоткуда ему произойти в нас, как от благодати. Вообразите, как они были поражены, когда у самых дверей стояли и были отвергнуты, – и глас жениха слышали, только не призывающий, а отгоняющий. Господи, помилуй! Прегорькая участь! Почаще вращайте в мысли этот момент и всей заботой озабочивайтесь, во что бы то ни стало, достигнуть того, чтобы не повторилось и над вами нечто подобное.

Благослови вас, Господи!

28. Спешу подослать вам к прежде сказанному и еще несколько строк все о том же.

У тех, которые, получив благодать, не дали ей действовать в себе, а заморили, на суде Божием сначала отнимут дар благодати, а потом ввергнут их во тьму кромешную. Это Спаситель открыл в притче о мнасах (Лк. 19, 11 и др.). Всем рабам дано по мнасу: благодать всем равно дается. Но один на этот мнас приобрел других десять, другой – пять, третий – ничего: завернул, говорит, в платок и положил. Это значит, что первый больше всех потрудился над тем, чтобы проникнуться благодатью, второй – в половину против него, а третий пренебрег даром, нисколько не заботился возгреть в себе благодать. Награда потом воздана соответственно трудам по облагодатствованию или внутреннему просветлению себя под действием благодати. Последний ничего не сделал по сей части: у него взяли и то, что так щедродательно вручено было вначале.

Видите, как дело-то идет, и чем кончается?! Мы – крещенные – все получили мнас – благодать Святого Духа. Сия благодать, как я уже поминал, сначала одна действует в нас, пока мы еще не пришли в возраст. Когда же приходим в возраст, то она, хотя также во всякое время готова действовать в нас, но не действует, а ожидает, пока мы свободно и самоохотно склонимся к ней, сами восхощем ее вседействия в нас и взыщем его. Как только взыщем, она тотчас начинает опять свое в нас дело, возбуждая, направляя и укрепляя нас. Проникновение нас благодатью спеется по мере взыскания нашего и труда по сему взысканию. А если не взыщем и не станем трудиться именно для сей цели и в сем смысле, то она не станет одна действовать в нас против воли нашей, как бы насильственно. Бог дал человеку свободу и не хочет нарушать ее, не хочет против воли входить в него и действовать в нем. Захочет человек сам себя предать действию Божию – самоохотно, тогда и Бог благодатью Своей начинает действовать в нем. Если бы все зависело от Бога, то в одно мгновение все стали бы святы. Одно мгновение Божие, и все бы изменилось. Но таков уж закон, что человеку надо самому восхотеть и взыскать, – и тогда благодать уж не бросит его, лишь бы только он пребыл верен ей.

Припомните притчу Спасителя о сокровище, сокрытом на поле, и о человеке, ищущем драгоценных бисеров (Мф. 13, 44–46). Один увидел в поле десятину, на коей зарыто сокровище: пошел, все свое продал и купил десятину ту. Конечно, он вырыл потом сокровище и разбогател, хоть об этом не помянуто. Это поле или десятина – есть душа наша; сокровище, сокрытое в ней, есть благодать, через святое крещение в нее вложенная. Что увидел сокровище человек притчи, этим означается момент, когда сознает христианин, что в нем сокрыта такая драгоценность, ни с чем несравнимая, – благодать Святого Духа. Продал все,– это значит, всем пожертвовал, что имел, что дорого было для него, чтобы только достать то сокровище – возбудить и привести в явь сокрытую в нем благодать.

Другой купец был, торговавший драгоценными камнями. Узнал он, что где-то есть алмаз, которому равного ничего нет, но которому цены в том месте, где он находился, не знали (это я от себя дополняю). Желая его приобрести, и этот тоже все свое продал и купил его. И, конечно, разбогател. – И этот драгоценный бисер есть образ благодати Божией, в нас сокрытой, и неведомой нам, пока не сознаем того. Кто сознает, тот вместе убеждается, что ничего нет драгоценнее ее. Потому с полным самоотвержением все бросает и устремляется на возгрение и воспламенение в себе благодати.