– Город отеческий… – тихо проговорил Эрелис.

Выскирегский поезд стоял на Горелом носу. Здесь начиналась дорога, длинными локтями спускавшаяся по круче. Хороший тор, расчищенный, чуть ли не выметенный руками старательных шегардайцев. Лёд Воркуна, изобильного ключами, был не всюду надёжен, езжалая дорога вела с островка на островок. У берега виднелась череда путевых вех, кое-где верёвки, натянутые от болвана к болвану. Дорога бежала вдаль, истончалась, возникала и пряталась… чтобы наконец совсем раствориться, истаять в дымке, уйти в чуть светящееся небытие.

Словно прямо за облака… на ту сторону неба…

Там, где ледяная твердь припадала к небесной, окоём как будто переставал существовать. Громадный размазанный зеленец посрамлял взгляд, выдавая себя лишь далёкой жёлтой звёздочкой, мерцавшей в тумане.

Царята с заменками стояли на самом краю. Похорошевшая, деятельная Змеда с неотлучной Вагуркой и старым Невлином держались почтительно сзади. Ардван кутал плащом искусанные морозом руки и церу. Нынешний день был достоин дееписаний, он боялся что-нибудь пропустить. Лаяли псы, возчики готовились тронуть отдохнувших быков. Крепкие обозники разбирали верёвочные концы – придерживать сани, норовящие разогнаться на спуске. Куржа от дыхания облаком окутывала поезд.

– Кругом вода, посредине беда, – проворчал Косохлёст.

– Ну что ты так, – пряча волнение, улыбнулась Эльбиз. Ради святого дня ей пришлось сложить удобную дорожную сряду и влезть в золотую, кипящую жемчугом ферезею. Меховая опушка мела снег, не наступить бы.

– Да я голову седых волос наживу. В открытых санях! При чужом возчике!..

С севера, метя серыми космами, на Шегардай наползала низкая туча. Там шёл снег, обращавшийся дождём внутри зеленца.

Нерыжень проговорила задумчиво:

– Дядя Космохвост кому приказывал слушать нас с братом? Мы просили найти в Выскиреге похожих парня и девку? И что, послушали нас?

Эрелис усмехнулся:

– А как бы ты хотел, Косохлёст? Я в закрытом возке с бедным Мартхе, а на крыше стрельцы в народ целят?

Молодой рында буркнул непонятно и зло.

– Будь что будет, обидеть родительский город я не могу, – сказал царевич. – В Выскиреге из дворцовых подземелий высунуться не давали, но здесь воля моя.

– Ты ещё начни всех подряд просителей допускать…

– И начну.

Косохлёст закатил глаза:

– Только не в самый первый день, ладно? Я хоть дворец посмотрю, смекну, как рынд расставлять…

– Инберна между делом прирежешь…

– Будет за что, так и прирежу.

Эльбиз беззвучно шевелила губами, перечисляя давно затверженные имена. Эрелис пристально посмотрел на неё. Нерыжень улыбнулась:

– Прикидываешь, кого навестить прямо сегодня?

Царевна невинно захлопала ресницами:

– Нет, нынче я гулять не пойду. Я разве не понимаю? Пусть сегодня Вагурка с дядькой Серьгой в город сходят, всё вызнают. А я уж назавтра.

Далеко внизу, у подножия Горелого носа, виднелись раскинутые шатры, суетились люди. Детей Эдарга встречали, но подняться на возвышенный мыс никто не осмеливался. Цари всегда подъезжали к Шегардаю словно бы врасплох. Так было заведено испокон, ради славы Ойдрига Воина, чьи рати нависли над Воркуном стремительно и внезапно.

Эрелис первым надел плетёные лапки, за ним Эльбиз.

Поезд пришёл в движение, медленно пополз вниз.

Пока спускались, начался густой снегопад.

В царском возке, под толстым меховым одеялом, маялся праздностью Ознобиша. Ни головы с подушки поднять, ни в судебник уткнуться. Временами наплывал сон… и тогда снова дёргались, валясь с боку на бок, утлые санки, катившиеся в Чёрную Пятерь. Райца в ужасе вскидывался, падал обратно на тюфяк, медленно возвращался в себя, вспоминал причину своей немочи… и улыбался, прикрывая глаза от слишком яркого фонарика наверху. Всё было не зря. Всё было не зря…

Где бы ещё найти силу встать, когда сани доползут до дворца…

Красный боярин Болт Нарагон торжественно преклонил колено:

– Этому воину уже выпадало послужить тебе, государь, на пороге замка моих предков. Ныне Богам Андархайны угодно, чтобы этот воин встретил тебя у порога города твоих праотцев. Добро пожаловать, государь!

Царский гонщик Мадан, племянник великого обрядоправителя, стукнул ратовищем копья, увитого колокольцами. Вытянул руку и прокричал в ледяную пустыню Воркуна:

– Третий наследник Огненного Трона и Справедливого Венца! Эрелис Шегардайский, потомок славного Ойдрига! Щитоносец северной ветви, сын Эдарга, Огнём Венчанного!.. И добродетельная сестра его Эльбиз, сокровище Андархайны!

Крик потонул в медленно слетающих хлопьях. Судьба обделила Мадана набатным голосом дяди, да и кому возвещать, кроме восьмерых витязей, порядчиков Новки и аррантских молодцев Болта. На самом деле Мадан обращался не к ним. Обряд Великой Стреты требовал объявить государя далёкому городу и, главное, Морскому Хозяину. Древен праведный род, но морцо древней, его власть старше, и оттого вернувшийся царевич здравствует ему первым.

Прорубь, где жертвовали Воркуну вступавшие на его лёд, к приезду молодого правителя расчистили, обиходили. Годится ли праведному ронять кусок лепёшки в ледяную дыру, как делали простолюды? Шегардайские трудники постарались изрядно. Теперь вниз вёл широкий, удобный сход с отлогими ступенями, застланными ковром. Прорубь стояла накрытая роскошным шатром, снег медленно садился на промасленную кожу. Внутри, озаряя войлоки и многоцветные ткани, горели жирники, заправленные чистым, не дающим копоти маслом.

Эрелис первым вошёл под кожаный свод, за ним сестра. Следом, пригнувшись, влез Сибир. Он нёс на деревянном блюде выскирегские калачи. Их вытащили из печного горнила под самый отъезд – и бегом, прямо с жара, вынесли на мороз, чтобы лишь сегодня отогреть горячими полотенцами. Калачи пышали, как только что испечённые.

Вода в зелёных ледяных берегах чуть заметно дышала, жила. Брат с сестрой преклонили колени, разломили калачи, отщипнули по кусочку.

– Тебе кланяемся, батюшка Воркун Кияныч. Вспомни нас, Хозяинушко, как мы всегда тебя помнили! Угостись во имя завета, что наш праотец Ойдриг с тобой положил!..

Эрелис держал над водой отломок калача, благоухавший пористой мякотью. В изумрудной глубине наметилось движение, свет заиграл на латных пластинах головы, на золотых ободках глаз. Открылась пасть, полная злых мелких зубов. Взяла угощение и скрылась, закрутив воду винтом.

Поднимаясь наверх, Эльбиз вела пальцем по ледяной стенке. Отмечала слои, следы оттепелей, снегопадов. Эрелис больше смотрел вверх, изучая внутренность шатра. Когда вышли наружу, двое бояр склонились перед царевичем, а их свитские ударили мечами в щиты.

– Приказывай, государь, – сказал Болт Нарагон.

Эрелис поднял его.

– Есть истина в том, что первыми здесь нас встречают знатные воины Андархайны… Я радуюсь твоему возвращению, славный пловец, и предугадываю усладу от повести об Аррантиаде.

– Даровитый песнотворец уже облёк мою скромную повесть красным складом, государь, и навострил гусли, готовый позабавить тебя, когда пожелаешь.

Нерыжень сразу утянула Эльбиз прочь: голубку Андархайны, полную кротости, не занимают беседы мужей. Эрелис обозрел почётный воинский строй, что-то для себя отмечая.

– Ты, Мадан, заботливо привёл из дальнего странствия всех порядчиков, что отрядил тебе праведный Гайдияр. Ни единого не потеряв, ты обогатился новыми людьми. Кто они?

– Это витязи воеводы Горика, государь. Я встретил их в дикоземье, обессиленных после неудачного боя.

Эрелис кивнул.

– Подойди, воевода Горик.

Молодой вождь подбежал и почтительно опустился перед ним на колено.

– Я знаю по именам всех воевод Левобережья, – продолжал царевич. – Или думал, что знаю. Твоё имя ново для меня. Откуда ты?

Горик смотрел исподлобья.

– Меня недавно стали звать воеводой, государь. Нас водил славный Ялмак, прозванный Лишень-Разом, но его знамя пало у Сечи.

– Не много чести уйти с поля, где погиб вождь…

– Никто из нас не бросил его, царевич. Неуступ отдал нам его тело и велел уходить.

– Неуступ прозорлив, – сказал Эрелис. – Он сберёг ваши жизни, чтобы вы присягнули моему человеку, а значит, и мне. У Сечи осталась ваша прежняя слава, но при вас мечи, чтобы стяжать новую.

У святой проруби шегардайские наследники пересели в открытые саночки, подаренные городом. Двое бояр пошли возле полозьев.

– Скажи, друг мой, – обратился к Болту царевич, – откуда происходит тот прекрасный шатёр?

– Я слышал, государь, его привёз из Устья некий торговец.

– Как намерены поступить с ним? Его уберут или оставят?

Боярин поклонился:

– Приказывай, сын державы, тебе воля.

– Тогда пусть над прорубью возведут прочную ледяную палатку, какие умеют строить в северных землях. Шатёр же вели отдать витязям, присягнувшим боярину Гриху. Я хочу, чтобы к ним вернулась братская ставка дружины, носившей имя Железной. Пусть, ища новой чести, не забывают о прежней.

Изящные и удобные саночки, увлекаемые обученными оботурами, легко скользили вперёд, наклонные копылья скрадывали неровности зимника. Когда Болт отошёл распорядиться, в ухо Эрелису тихо зашипела царевна:

– Дубина в ребро, Аро, это ялмаковичи! Они Крыла… они дядю Летеня…

Эрелис так же тихо ответил:

– Я должен править губой, не только своими людьми.

Царевна задумалась. Замолчала.

У росстаней, где от большака уходила дорога к Западным воротам, царевича и царевну встретило шегардайское священство.

Сквозь серую завесу снегопада сперва донеслось пение. Величественное, многоголосое.

Потом сплошная пелена вдруг раздвинулась, и оботуры вывезли царские саночки на площадку, которую снег словно бы облетал. Похоже, не врали слухи об искусстве облакопрогонников. Они стояли двумя крыльями, положив друг другу на плечи руки в оперённых рукавах, и снег завивался прядями, клонясь прочь.

Здесь брат и сестра покинули сани. Поперёк ледяного тора шаяли три полосы живых углей, высыпанных на железные поддоны, – дар кузниц Ватры, где служили Огню.

Царевич и царевна перешагнули рдеющие, дымные полосы, ступая с правой ноги. Эрелис обнажил голову.

– Во имя моего предка, царственноравного Ойдрига Воина, что взял на щит Левобережье и положил начало городу Шегардаю! – выговорил он громко. Наследник стоял гордо и прямо, сестра же опустилась на снег, прижимаясь к его колену: пугливая царевна, внимающая речам выше своего понимания. Эрелис продолжал: – Ради чести моего отца, Эдарга, и матери, Эсиники, Огнём Венчанных! По долгу крови праведных и ради блага народа я иду взять под свою руку город и губу Шегардая с его селеньями и путями, промыслами и богатством, заботами и неурядицами. Я, Эрелис, третий сын Андархайны, вступаю в наследство! В сём да заветуют со мною могучие и славные Боги, хранящие Шегардай!

Жрецы простёрли руки в благословении.

Пернатые внуки Неба.

Дети Огня в кожаных запонах.

Кормщики Морского Хозяина в синих кафтанах, запахнутых наоборот.

И мораничи во главе с Люторадом.

Посреди снегопада вспыхнула то ли радуга, то ли зимний сполох…

Слова, произносимые перед Богами, звучат громко и слышны далеко. Снежные пелены раздвинулись шире, открыв народное скопище. Старцы города, большаки кутов и улиц, достаточные купцы, ремесленники, рыбаки, безбрежное простолюдье… Половина Шегардая, не меньше, стояла улицей от росстаней до самых Последних ворот.

– Вот они, чадунюшки наши!

– Дожили, желанные! Дожили…

Обряд встречи наследника был обговорён, но это!

Санки, слаженные лучшим санником города, вновь ждали царевича и царевну. Оботуров в упряжи уже не было. Люди впряглись, подхватили, помчали санки вперёд, передавая с рук на руки под радостный крик. Нерыжень ехала на запятках, поближе к царевне. Косохлёст едва успел запрыгнуть на облук. Черёдники с копьями бежали по сторонам, но властен был лишь Господин Шегардай, это все понимали.

Крепкие ладони теснились на пустых оглоблях, на пристяжи. Десяток шагов – отсягай прочь! Каждый хотел прикоснуться, запомнить, унести с собой навсегда.

У Эрелиса блестели глаза. Он поймал взгляд Косохлёста:

«И от этих людей я должен был прятаться в болочке?..»

«Не от них, – мог бы возразить молодой рында. – От чужака с худым умыслом…»

Вслух он ничего не сказал, ему было некогда.

Потом санки поползли вверх по берегу, в снегу стали попадаться проплешины.

– А улицами как, желанные?

– Жалко Вязилины саночки по камням рвать…

– Эх! Соймочку в ближнюю воргу вывести не смекнули.

Могучий водонос, только начавший отсчёт своих десяти шагов у оглобли, беспечно расхохотался:

– А улицами – понесём!

Шегардай приветствовал долгожданного сына, вернувшегося домой.

И Эрелис знал, что никогда этот день не забудет.