Эпилог

Помпея сопровождали двести ветеранов, хранивших верность оптиматам, и еще сто наемников и бывших гладиаторов, состоявших на жаловании у Сената. Помпей знал, что на улицах будут беспорядки, к тому же Субура всегда была опасна для сенаторов, но, как он и предполагал, граждане Рима покинули улицы и разошлись по домам, увидев, что Гней Помпей вместе с солдатами шествует между инсул.

Котта подошел к сестре:

– Сама знаешь, в конце концов сенаторы его убьют.

– Этого нельзя исключить, – призналась Аврелия, – но может случиться и так, что к тому времени все изменится. Как правильно сказал мой сын, это только начало. Он собирается переделать весь мир. Ты не остановишь его, и все сенаторы Рима тоже. Мой сын ведет свой род прямо от Юлия, сына Энея, он кровь от крови Венеры и Марса. И я молю Венеру и Марса защитить его и покровительствовать ему как в мирное, так и в военное время. Его ожидают войны, я это предчувствую. Такова его судьба.

Снаружи не стихали радостные крики:

– Цезарь, Цезарь, Цезарь!

Цезарь вместе с Корнелией и Лабиеном стоял среди народа, снова и снова возглашавшего его имя, и приветствовал всех широкой улыбкой. Вдруг в южном конце улицы рукоплескания начали стихать, а вскоре и вовсе прекратились. Толпа расступилась, и в образовавшемся проходе появился могучий, дородный Гней Помпей в сопровождении нескольких десятков вооруженных людей, оттеснивших тех, кто пришел приветствовать Цезаря.

– Они пришли, чтобы схватить тебя? – испуганно спросила Корнелия и крепко сжала руку мужа.

– Не думаю, – тихо ответил Цезарь, – не сейчас и не здесь, на глазах у всего римского плебса. Моя слава от этого только возросла бы.

– Значит, убить? – спросила она с еще большим испугом.

Цезарь огляделся по сторонам. Многие из тех, кто только что приветствовал его, вовсе не собирались расходиться: они схватили булыжники и обнажили ножи, отточенные лезвия которых сверкали в свете факелов.

– Сенаторы убивают только в удобное для них время, – добавил Цезарь. – Они задумали нечто иное.

Помпей медленно приближался, пока не оказался в двух-трех шагах от Цезаря. Вождь оптиматов, как и Цезарь, заметил, что плебеи вооружены камнями и ножами. Он знал, что если немедленно задержать Цезаря или напасть на него, это приведет к крупным столкновениям на улицах Рима. Поскольку большая часть войска находилась в Испании, сражаясь с мятежным популяром Серторием, вызывать всеобщее восстание плебса определенно не следовало. Помпей предпочитал вести себя твердо, но благоразумно.

– Я пришел предупредить тебя, – сказал он.

– О чем? – спросил Цезарь, не отступая ни на шаг.

Он прижимал к себе Корнелию. Та в ужасе опустила глаза, но смелость и отвага мужа передались и ей. Кроме того, рядом стоял Лабиен, тоже вызывающе глядевший на Помпея, готовый вступиться за друга и сражаться, если потребуется, до последней капли крови.

– О том, что тебе лучше покинуть Рим, – уточнил Помпей.

Прошло несколько тягостных секунд. Взгляды Цезаря и Помпея пересеклись – едва не посыпались искры. Это было столкновение двух новых титанов, прообраз их будущего противостояния, размах которого не мог предвидеть никто из собравшихся на улицах Субуры, в сердце Рима. Все началось с суда над сенатором-взяточником, но Цезарю удалось раздуть дело до невиданных масштабов. В любой миг могло вспыхнуть восстание…

Время для битвы еще не настало, и произойти ей надлежало не здесь. Этому Цезарь научился у Мария: сражаться только в подходящем месте и в подходящее время.

– Хорошо, – ответил Цезарь. – Я уеду из Рима.

Помпей с облегчением вздохнул.

Ветераны и наемники, казалось, тоже остались довольны, а охваченные унынием горожане, столпившиеся на улицах, бессильно опустили руки с камнями и ножами. Еще один вождь покинул их.

– Я уеду, – повторил Юлий Цезарь, – но я вернусь.

Произнеся эти слова, он вместе с Корнелией и Лабиеном направился к дому.

«Но я вернусь», – прокатилось по улицам Рима.

Рукоплескания возобновились с еще большей силой:

– Цезарь, Цезарь, Цезарь!..

Помпей развернулся на каблуках и в сопровождении свиты величественно удалился по тому же проходу среди толпы, зная, что это еще не конец. По пути он слышал непрекращающиеся возгласы в честь Цезаря, проигравшего суд над Долабеллой.

– Цезарь, Цезарь, Цезарь!..

Что мы обрели – поражение или победу, – иногда становится ясно лишь со временем.

У Пердикки все еще были забинтованы руки, но раны быстро заживали. Аэроп погиб. Архелай ослабел, но выздоравливал, устроившись на лежанке в трюме корабля. Старый Орест остался в Риме: у него не было сил на новое путешествие.

Миртала подошла к своему жениху сзади и обняла его:

– Что будет с этим благородным стариком?

Они говорили об Оресте, стоя на палубе.

– Тот римлянин обещал позаботиться о нем, – ответил Пердикка.

– Юлий Цезарь?

– Да.

– Он это сделает?

– Он еще ни разу не нарушил своего слова. Его правосудие подвело нас, но, видимо, и его тоже. Однако он выполнил свое обещание: защищал нас на римском суде, выступая против Долабеллы, и делал все возможное до самого конца. А потом помог нам сесть на корабль и бежать из Рима. Он присмотрит за стариком Орестом. Я в этом уверен.

Оба сделали несколько шагов и остановились на носу корабля.

Миртала крепко обнимала Пердикку.

– В Фессалонике… мы поженимся, – проговорил он. – И обо всем забудем.

Она не ответила, уткнувшись лицом в его плечо.

Их овевал морской бриз.

– Нас ожидает хорошее плавание, – продолжил он. – Я чувствую.

– Фессалоника и другие русалки нас защитят, – добавила Миртала.

Они стояли, обдуваемые морским ветром, обдаваемые брызгами волн, которые рассекал корабль.

– Как ты думаешь, услышим ли мы еще об этом человеке? – спросила Миртала. – Я имею в виду Цезаря.

Пердикка медленно кивнул и, не отрывая взгляда от горизонта, ответил:

– Я убежден, что очень скоро мы снова о нем услышим.