Выйдя на просторы Эгейского моря и отплыв от Лесбоса на несколько миль, Луций Лициний Лукулл наблюдал за тем, как тают очертания острова. Тем не менее приказа о возвращении он не отдавал.

– Раз мы не видим берега, они нас тоже не видят, – заметил Минуций.

– Паруса подняты, – отозвался проквестор, указывая на главную мачту корабля: попутный ветер надувал паруса и уносил их все дальше от Лесбоса. – И потом, таков замысел. Не забывай о нашей главной задаче.

– Не забываю, проквестор, но, с твоего позволения, мы отошли слишком далеко, и так же думают легионеры на корабле. Мы оставили на суше наших товарищей, и все ждут возвращения, чтобы им не пришлось сражаться одним. Все надеются, что мы успеем… вовремя.

Лукулл кивнул, но по-прежнему настаивал на своем:

– Я сам решу, когда наступит подходящее время, и…

– Лодка! – крикнул один из часовых.

Проквестор и пропретор оглянулись и вскоре увидели небольшую лодку с двумя легионерами на борту.

– Гонцы из Рима, – объявил Минуций Терм.

– Вижу, – согласился Лукулл. – Пусть поднимутся на борт и пройдут в мою каюту. А пока идите прочь от Лесбоса.

Анаксагор расхаживал по римскому лагерю с видом победителя.

Опытный воин, он знал, что в глазах подчиненных всегда обязан выглядеть бдительным и храбрым вождем. Сатрапа не волновало неожиданное отплытие римлян. Это могло означать только одно: его владыка, царь Митридат, напал на врага где-то в другом месте, и тот собирает войска, разбросанные по всему Востоку; а вероятнее, всемогущий понтийский царь вынудил римлян снова уйти из Азии, как несколько лет назад, когда он договорился с Суллой.

Сатрап мрачно огляделся. Самое время заняться добычей. Из-за поспешного бегства римляне едва успели собраться и лагерь попросту бросили. Всюду виднелись всевозможные предметы: кузнечные молоты и клещи, кухонная утварь, несколько мечей и кинжалов – но никакого золота или серебра. Это расстроило Анаксагора. Зато солдаты обнаружили ряды мешков с пшеницей, которые, несомненно, пришлись бы очень кстати – за время осады у митиленцев истощились запасы съестного.

– Они нашли что-то еще, – сообщил Феофан, указывая на воинов, столпившихся чуть поодаль.

Анаксагор не отпускал от себя Феофана, поскольку догадывался, что тот склоняется на сторону римлян, и боялся оставить город на его попечение: тот запросто мог запереть ворота, оставив снаружи войска, верные Митридату. Несмотря на свое честолюбие, Питтак хранил верность понтийскому царю и позаботился бы о том, чтобы ничего подобного не случилось, – предатель имел бы дело не с ним, а с самими Митридатом, объятым гневом.

– Пойдем взглянем, – предложил Анаксагор.

Окруженный стражниками, он направился туда, где что-то привлекло внимание его подчиненных.

– Вот-вот явится посыльный, – заметил Минуций Терм. – Он уже поднимается на корабль.

– Отлично, – кивнул Лукулл, но, словно уловив в словах пропретора неуверенность, способную расстроить его замыслы, тут же задал вопрос: – Ты оставил в лагере копья, как я велел?

– Да, более полутора тысяч готовых к использованию копий, – подтвердил Терм.

– Хорошо.

Лукулл устроился в большом кресле с подушками в ожидании посыльного. Как раз в эту минуту вошел опцион.

– Вести из Рима, проквестор, – объявил он.

– Пусть войдет, – приказал Лукулл и обратился к Минуцию Терму: – Оставь меня с ним наедине.

Приказ задел начальническую гордость пропретора, но, помня о том, что перед ним закадычный друг Суллы, он по-военному отдал честь, прижав кулак к груди, готовый убраться восвояси. Он уже двинулся к двери, когда проквестор дал еще одно указание:

– И пусть флот поворачивает. Пришло время начать возвращение на Лесбос. Иначе, как ты сам заметил, воины могут подумать, что мы покинули товарищей, а нам это не с руки.

Терм повернулся к проквестору, кивнул и вышел из каюты. На выходе он столкнулся с посыльным, сжимавшим свернутый в трубку, запечатанный воском папирус. Но следовало выполнять распоряжение, и Терм шагнул на ступеньку лестницы, что вела на палубу.

– Пора? – спросил Лабиен.

– Рано, – ответил Цезарь. – Пока мы не увидим паруса наших кораблей, которые возвращаются на Лесбос.

Лабиен решил, что это разумно.

Впереди, однако, виднелась ровная, ничем не прерываемая линия горизонта.

– Это что, копья? – недоверчиво спросил Феофан, глядя на загадочные трофеи, найденные людьми Анаксагора.

– Целая гора, мой господин, – сообщил один из солдат. – Около тысячи, а может, и больше.

– Странно, – пробормотал Феофан. – Зачем оставлять столько копий? Потерянные мечи, оброненные кинжалы – чего только не случается в спешке! Но гора брошенных копий меня удивляет.

– И они хороши, – добавил Анаксагор, поднимая один из пилумов, будто хотел взвесить его или понять, как ловчее ухватиться за рукоятку, и метнуть оружие в воображаемого врага. – Отличные римские копья!

Феофан растерянно заморгал. Его делом были история и чтение книг, а не война.

– Римские копья созданы для того, чтобы вонзаться во вражеские щиты: либо убивают, либо ранят, либо выводят из строя защитное вооружение. Извлечь их из щита крайне непросто.

У Анаксагора находка не вызвала подозрений. На войне случается всякое, и брошенные копья – отнюдь не самое необычное.

– Возьмите их, – приказал он своим людям.

Луций Лициний Лукулл прочитал письмо, доставленное из Рима.

Затем еще раз.

– Во имя Юпитера! – воскликнул он сквозь зубы и тут же обратился к посыльному: – Когда?

– Месяц назад, проквестор.

– Хорошо. Не выходи из каюты и ни с кем не разговаривай. Здесь есть вода и немного еды. Ты все понял?

– Так точно, проквестор.

Посыльного, казалось, не удивило поведение начальника. Учитывая то, что произошло в Риме – точнее, к югу от Рима, – он считал это естественным.

– Это все меняет, – пробормотал Луций Лициний Лукулл, медленно вставая и направляясь к двери. – Все, – повторил он, поднимаясь на палубу.