Лициний Лукулл и Минуций Терм остались один на один в палатке проквестора.

– Любопытный образ действий, – заметил пропретор, – он поможет взять Митилену, но…

– Но что? – спросил Лукулл. – Говори, ради Юпитера. Терпеть не могу незаконченные предложения.

– Но у этого замысла есть слабое место, – осмелился сказать Минуций.

– Что еще за слабое место?

Пропретор понимал, что собеседник не успокоится, пока он не выложит все.

– Течение и ветер над островом… могут нам помешать, – рискнул заметить он. – Кораблям будет непросто совершать повороты и возвращаться с войсками, как ты задумал.

– Неужели?

Лукулл выпрямился в своем кресле с высокой спинкой.

Выражение лица и едкая насмешливость, с которой он произнес последнее слово, неожиданно навели Минуция Терма на мысль: Лукулл, опытный мореплаватель, наверняка обнаружил бы все эти сложности, подойдя со своими кораблями к Лесбосу. Проквестор знал, что морское течение и переменчивый утренний ветер могут затруднить передвижения римского флота и, следовательно, задержать его возвращение, если все пойдет так, как Лукулл объяснил молодым трибунам. Минуций Терм вытаращил глаза и застыл с открытым ртом: он осознал суть замысла и подлинную цель действий Лукулла.

– А если наш флот задержится из-за течения и ветра, молодой трибун Гай Юлий Цезарь окажется в окружении врага, солдат у него будет слишком мало для защиты, и тогда…

– Он будет уничтожен, – отрезал Лукулл и добавил: – Это то, о чем просил меня Сулла. Сулле плевать на Лесбос, Митилена ему не нужна, хотя рано или поздно нам придется ее взять. Вот его главное желание, которое должно исполниться: увидеть мертвым дерзкого юнца, бросившего ему вызов в Риме.

Минуций Терм хорошенько обдумал его слова, прежде чем заговорить:

– Но Сулла простил Цезаря.

– Ты сам хоть раз в жизни менял свое решение, Минуций?

Пропретор вздохнул, поставил бокал на стол и кивнул.

– Да, бывало, – признался он. – Но не насторожило ли Цезаря упоминание о Сулле во время разъяснения боевой задачи? Убежден, он что-то почувствовал. Он молод и не участвовал в боях, но отлично понимает, когда с ним ведут себя честно, а когда…

Минуций нашел подходящее слово, но не решился его произнести.

– Злоумышляют против него, – подытожил Лукулл. – Вещи нужно называть своими именами, хотя Сулла предпочел бы назвать это «казнью». Я был готов к тому, что упоминание о нашем прославленном вожде может насторожить Цезаря, но такова просьба Суллы. Он желает, чтобы Цезарь оказался в окружении врага и понял, что угодил в ловушку, как дитя, как глупец, хуже того, как простак, и, будучи на пороге смерти, истекая кровью, наконец-то осознал, что все это подстроил он, Луций Корнелий Сулла.

– Но, ради всех богов, разве Цезарь не мог догадаться обо всем сразу и отказаться от задачи?

– Здравая мысль, – согласился Лукулл. – Но Цезарь не может не подчиниться: изложенный мной замысел – это приказ, который я отдал, а ты одобрил, приказ его начальства. Наверняка он что-то предчувствует, но не понимает задуманного нами, поскольку уверен, что мы не станем рисковать пятьюстами легионерами только для того, чтобы устранить его. У Цезаря благородная душа, а благородный человек не понимает, что враг способен на поступок, который трудно оправдать с точки зрения нравственности, лишь для того, чтобы покончить с ним. Но для Суллы, для меня и, надеюсь, для тебя тоже цель оправдывает средства. Честно говоря, ничто не наводит меня на мысль, что этот молодой племянник Мария в будущем станет грозным врагом, но мысль о нем не дает покоя Сулле, и я не рискну препятствовать исполнению одного из самых заветных желаний Суллы. Он желает смерти Цезаря, и Цезарь завтра умрет. А теперь давай выпьем еще вина, затем прикажи легионерам быстро свернуть лагерь и начать погрузку на корабли. Пришло время послать защитникам Митилены сообщение о том, что мы, римляне, завтра на рассвете снимаем осаду. Разумеется, это не более чем притворство.

Минуций Терм опрокинул свой кубок, дабы никто не усомнился в его верности Сулле. Лукулл пил, заглушая мысль о том, что скоро они пожертвуют пятьюстами легионерами ради уничтожения одного-единственного человека, неугодного Сулле. В тот вечер Лукулл изрядно опьянел: его терзали угрызения совести, и он готов был утопить их в вине, лишь бы выполнить проклятые приказы Суллы.