Сулла продвигался по Италийскому полуострову, союзники следовали за ним. В его руках оказалась Кампания. Консул Норбан, назначенный популярами вместо Цинны, был свергнут. Войска другого консула, некоего Сципиона – слишком громкое имя для столь посредственного магистрата, – размещенные в Теане, бежали и перешли на сторону победоносного Суллы.

На севере, в Пицене, Метелл и Помпей разбили легионы нового консула-популяра Папирия Карбона, который заменил злополучного Норбана.

В отчаянной попытке выдвинуть против Суллы вождя, способного сплотить всех, популяры выбрали новым консулом Гая Мария-младшего. Он принял вызов и двинулся с наспех сколоченным войском к Сакрипорту, где намечалось сражение с силами Суллы и Долабеллы.

– Что будем делать? – спросили трибуны Суллу.

– Нападать, – без колебаний ответил тот.

Он видел во сне Мария-старшего, велевшего сыну избегать сражения в этот день, и счел увиденное хорошим предзнаменованием, но Долабелла придерживался другого мнения:

– Войска шли несколько дней. Им нужен отдых. Лучше подождать…

Однако Долабеллу перебили легионеры, прибывшие с дальнего конца лагеря:

– На нас напали, на нас напали!

Обманув предчувствия Суллы, Гай Марий-младший решил напасть на врагов oppugnatio repentina, не выждав ни дня, не позволив передохнуть ни легионерам Суллы, ни своим собственным.

Сулла посмотрел на Долабеллу.

– Теперь выбора нет, – согласился второй. – Будем защищаться и переходить во встречное наступление.

На этом собрание завершилось, и трибуны разошлись по своим местам, чтобы приготовиться к бою.

Битва длилась несколько часов.

Аврелия так и не осуществила задуманное. Ей попросту не хватило духа.

У нее не поднялась рука. Месяц за месяцем, изо дня в день она откладывала решение: в сердце ее по-прежнему теплилась надежда, хоть и очень слабая, на то, что силам под началом консулов-популяров удастся остановить Суллу. Так прошел год.

Но становилось все яснее, что дело закончится бедой. Войско популяров терпело поражение за поражением, кольцо вокруг Рима смыкалось все теснее, и вера Аврелии в способность Мария-младшего остановить Суллу таяла… пока не улетучилась окончательно. Сын был храбрецом, но ему недоставало ни силы, ни мудрости отца. По неведомой причине Аврелия была убеждена, что дух великого Мария перешел к его племяннику, юному Цезарю, но у последнего имелся как раз этот недостаток: он был слишком юн. Ему исполнилось лишь восемнадцать, и с этим ничего нельзя было поделать.

– Как думаешь, что будет дальше? – спросила Корнелия однажды вечером.

– Цезарь отправился на Форум. Скоро принесет вести, – ответила свекровь спокойно, хотя давно уже предвидела полное поражение: прибытие Метелла из Африки и Помпея из Италии, опытность Суллы и юношеская горячность Мария-младшего не могли привести ни к чему иному.

Вот почему в один прекрасный день Аврелия приняла наконец решение, которое так долго вынашивала.

Она сама предложила юной невестке горячий мясной отвар.

– Вот, это пойдет тебе на пользу, – сказала она. – На улице холодно и сыро. У нас и так полно трудностей. Не стоит добавлять к ним простуду или слабость, правда же, малышка?

Корнелия взяла чашу обеими руками.

– Осторожнее, – предупредила Аврелия. – Отвар горячий.

Яд лучше растворяется в горячей жидкости, да и привкус его ощущается не так сильно, как в холодной.

Корнелия легонько подула на поверхность отвара. Затем медленно, бережно, чтобы ничего не пролить, поднесла край чаши ко рту и промокнула губы.

– Ой! – воскликнула девушка. – Клянусь Юпитером, это просто кипяток! Немного подожду.

Она поставила чашу на стол. Аврелия молча уставилась на отвар.

– Я хотела сказать тебе кое-что, – добавила Корнелия.

– Говори, малышка, – безмятежно ответила свекровь, не отрывая взгляда от дымящейся чаши.

– Я очень благодарна тебе за все, что ты сделала для меня за те несколько лет, которые я живу под твоим кровом, – начала девушка. – Мой отец умер, а с матерью мы никогда не были близки. Брат мой не так силен и умен, как Цезарь. Если бы я не вышла замуж за твоего сына и рядом не было бы тебя и твоих дочерей, я оказалась бы… всеми покинутой, в полном одиночестве. Мне было бы очень страшно. Сейчас я тоже боюсь. Думаю, все мы боимся победы Суллы, но я не чувствую себя одинокой. Ты относишься ко мне… как к родной дочери. Ты так тепло меня приняла. Учила греческому, всегда находила для меня доброе слово. Замужество – лучшее, что случилось со мной в жизни. А то, что ты мать моего мужа, – еще одна большая удача, о которой я не смела и мечтать.

Аврелия молча покачала головой, не отрывая глаз от чаши. Ей не хватало мужества смотреть девушке в лицо. Тем более в эту минуту.

Корнелия осторожно взяла чашу.

– Знай, я всегда буду верна семье Юлиев, не покину своего мужа ни при каких обстоятельствах и сделаю все, что пожелает Цезарь и что сочтет правильным семья Юлиев. Моя преданность не знает границ.

Аврелия вздохнула.

Корнелия поднесла чашу к губам, медленно, чтобы не пролить ни капли, и замерла, держа ее в руках. Отвар все еще дымился.

Ждать, пока отвар не остынет, быть наедине с матерью мужа, с которой они так хорошо понимают друг друга… Все складывалось наилучшим образом, и внезапно девушка решила, что сейчас подходящее время сказать Аврелии нечто важное – именно ей, а не кому-нибудь другому, ей и Цезарю.

– Я должна сказать еще кое-что… – начала она, держа чашу в руках.

– Что, малышка? – вздохнула Аврелия.

Задуманное давалось ей нелегко. После признаний Корнелии сомнения терзали ее еще сильнее, но сознание важности задачи – избавить сына от союза, ставшего губительным, – заставляло ее не отступать от принятого решения, каким бы жестоким оно ни было.

– Кажется, я беременна, – сказала Корнелия и после этих кратких, но оглушительных слов снова поднесла чашу к губам.

– Стой! – воскликнула Аврелия и вскочила с места.

Девушка вздрогнула и выронила чашу, которая вдребезги разбилась об пол. Отвар расплескался по мозаичным плиткам, стал затекать в трещины.

– Во имя Геркулеса! Простите меня! – испуганно воскликнула девушка. – Какая я неуклюжая!

– Ничего страшного, – успокоила ее Аврелия. – Мне показалось, что на чаше… пятно… а жена моего сына не должна пить отвар из грязной чаши. Ничего, попросим принести другую.

– Но эту ты подала мне сама… Прости, прости…

– Это всего лишь отвар, Корнелия. Не стоит так убиваться. Кроме того, беременная женщина имеет право переколотить все чаши в мире. – Аврелия обратилась к домашнему рабу: – Принеси еще отвара. Две чаши, мне и невестке. Я тоже хочу чего-нибудь горячего. И, ради всех богов, убери осколки с пола.

Раб подошел ближе.

– Хозяйка сама нальет отвар? – осведомился сбитый с толку раб: в прошлый раз хозяйка настояла, чтобы бульон принесли в кувшине, но разлила его по чашам собственноручно.

– Нет, сделай все сам, – ответила Аврелия и снова обратилась к Корнелии: – Забудь об отваре. Цезарь скоро вернется с Форума и принесет новости. Это куда важнее. А важнее всего – то, что ты мне сказала. Когда ты узнала?

– У меня уже три месяца нет кровотечений, – призналась девушка.

Аврелия медленно встала, подошла к невестке и нежно ее обняла:

– В следующий раз говори сразу же, хорошо?

– Да, Аврелия… Могу я называть тебя Аврелией?

– Можешь, малышка, можешь, – ответила свекровь и закрыла глаза.

Корнелия кивнула. Она все еще переживала из-за своей неловкости, но в глубине души еще раз убедилась в безграничной доброте свекрови и в том, как ей повезло обрести любящих родственников, несмотря на пошатнувшуюся власть популяров.