Сулла и его свита вошли в Грецию со стороны Эпира. Возле знаменитого Дельфийского оракула Сулла приказал легионам свернуть с дороги, что вела к лагерю Митридата.

– Хочу посоветоваться с пифией, – заявил Сулла. Больше он не дал никаких объяснений тому, почему не стремится немедленно вступить в бой.

Долабелле религиозный порыв Суллы показался странным: заминка в продвижении легионов давала Митридату время, чтобы построить войска и улучшить свое положение в Греции. Но он предпочел не спорить и передал приказ трибунам.

Дельфы с давних пор переживали упадок, однако множество паломников, не только со всей Греции, но и из таких отдаленных местностей, как Азия или Галлия, устремлялись к храму священного оракула, где жили три пифии, дававшие знаменитые предсказания о будущем.

Они поднялись по склону горы, на котором стояло святилище. Паломники расступились перед Суллой, Долабеллой и несколькими центуриями вооруженных легионеров. Некогда Сулла разграбил Олимпию, и некоторые паломники опасались, что римский военачальник опять совершит такое же бесчинство, но большинство все-таки не верило в это. Дельфы были самым священным местом, и, хотя за многие века храм переживал то расцвет, то упадок, подобный нынешнему, они ни разу не подвергались полному разграблению. Никто никогда не опасался за неприкосновенность святыни. Скорее всего, грабители боялись мести Аполлона, которому был посвящен храм, выстроенный сотни лет назад. С незапамятных времен существовал такой обычай: цари и правители всего греческого мира преподносили оракулу щедрые подношения в благодарность за предсказания, которые сбывались, либо за советы, помогавшие управлять их народами в мирные времена и, главным образом, в годы войны. Землетрясение разрушило часть храма, но все отстроили заново; затем его разграбили фокийцы, дабы отомстить за поражение, нанесенное им Филиппом Вторым Македонским, отцом Александра Македонского. Филипп заставил фракийцев вернуть награбленное, после чего оракул, храм и ближайшие окрестности вновь обрели былое великолепие. С тех пор никто не осмеливался бесчинствовать в Дельфах, не пропадало ничто, даже самая маленькая статуя.

– Мы увидим пифий? – спросил Долабелла, когда они поднимались по тропинке, ведшей к святилищу.

– Возможно, – рассеянно ответил Сулла. Казалось, его мысли были заняты чем-то другим, а вовсе не храмом: он задумчиво оглядывался по сторонам.

– Насколько мне известно, к пифиям можно обращаться только в определенные дни.

– Девять раз в год. С февраля по октябрь, единожды в месяц.

Ответ Суллы удивил Долабеллу: он не предполагал, что главноначальствующий так хорошо разбирается в дельфийском культе. Кивнув, он добавил:

– Меня всегда удивляло, почему дельфийских жриц, предсказывающих будущее, называют пифиями. Любопытное название. В нем есть что-то змеиное.

Сулла вздохнул. Невежество Долабеллы временами досаждало ему. Одно дело – ненавидеть врагов, то есть греков, или не верить в богов или оракулов, другое – не знать истории. Это было для него неприемлемо.

– Изначально святилище посвящалось Гайе, – объяснил Сулла. – Его охранял гигантский змей по имени Пифон, сын богини. Рассказывают, что Аполлон убил змея, забрал себе оракул, назвался Аполлоном Пифийским и поручил женщинам стать его жрицами, именуя их «пифониссами» или «пифиями» в память об уничтоженной твари, сторожившей храм.

– Не ожидал, что ты почитаешь этот оракул, – вставил Долабелла, по-прежнему недоумевая.

– Ничего я не почитаю, – пояснил Сулла, – но я изучал историю и, зная прошлое этого края, догадываюсь, что здесь мы найдем больше сокровищ, чем где-либо в Греции. Золотые и серебряные статуи, сундуки с монетами и всевозможные дары, скопившиеся в храме и почти не охраняемые: никто не осмеливается покуситься на них, опасаясь гнева Аполлона. Все эти ценности хранятся в главном святилище и в маленьких храмах или хранилищах неподалеку. Все греческие города, все царства, почитающие оракул, воздвигли на этой дороге свои храмы, куда стекаются подношения.

– Уж не собираешься ли ты разграбить Дельфийский оракул? – Долабелла выпучил глаза.

– По-твоему, кто-нибудь может нам помешать?

– Нет.

– Наши воины скоро увидят эти сокровища, прикоснутся к золоту и серебру. Я обещал, что война даст им богатство. Увидев, что служба приносит выгоду, они будут ожесточеннее сражаться с войсками Митридата, тебе не кажется?

Если говорить о сиюминутной целесообразности, замысел Суллы выглядел превосходно, но Долабелла колебался, движимый не то религиозными чувствами, не то простым суеверием.

– Но Дельфы… Даже Фукидид и Платон почитали оракул… Дельфы – это сердце всего мира.

– Действительно, они считаются сердцем мира. Вижу, ты знаешь хотя бы эту легенду, – отозвался Сулла, удивленный опасениями своего ближайшего помощника.

– Насколько я помню, Зевс выпустил двух орлов, – продолжал Долабелла. – Одного с восточной оконечности земли, другого с западной. Они встретились здесь, показав, что Дельфы – ὀμφαλός, пуп земли.

– Так говорят, – признался Сулла, озираясь по сторонам: он хотел удостовериться в том, что их окружают только паломники.

Вооруженных людей они встретили лишь у подножия покатой дороги, что вела непосредственно к святилищу.

Сулла посмотрел на одного из трибунов. Дальнейшие приказы не требовались. Легионеры мигом окружили вооруженных часовых и заставили их отдать мечи и копья. Численное превосходство безусловно оставалось за когортами, которые Сулла привел на вершину. Тем не менее вокруг было слишком много людей.

– Приведите сюда, к святилищу, целый легион, – обратился Сулла к другому военному трибуну. – И уберите зевак. Силой, если потребуется. Паломники должны покинуть Дельфы менее чем за час.

Трибун ударил себя кулаком в грудь и вместе с несколькими центурионами отправился выполнять приказ.

Сулла вместе с Долабеллой и отрядом вооруженных легионеров начали подниматься.

Пифониссы не появлялись.

– Может, они действительно умеют читать будущее и спаслись бегством, – заметил Сулла с уважением. – Эти жрицы умны.

Долабелла не ответил. Не отличаясь религиозностью, он был весьма суеверен и не любил поминать всуе богов, жрецов или жриц.

– Кстати, я насчитал двадцать семь, – добавил Сулла.

– Двадцать семь чего? – осведомился Долабелла.

– Двадцать семь храмов по обе стороны дороги, которая привела нас к главному святилищу. Двадцать семь хранилищ с дарами для оракула. Это больше, чем я думал. Некоторые из этих выглядят совсем как храмы.

Долабелла снова замолчал. Становилось все очевиднее, что Сулле от Дельфийского святилища нужны только деньги.

Они вошли в храм.

Был слышен шум священной воды, забираемой из расположенного рядом Кастальского источника: она струилась по желобу, проходила через львиную голову и попадала в небольшой водоем. Наверху, на видном месте, они увидели статую сфинкса, а чуть поодаль – древнее изречение Семи мудрецов на греческом: ΓνῶΘι σεαυτὸν, «познай себя».

– Отличный совет, – признался Сулла. – Рассредоточьтесь и обыщите все помещения. Берите золото, серебро, монеты, любые ценные вещи и приносите сюда, да побыстрее. Сложите у дверей каждого придорожного храма все ценности, найденные внутри. И раздобудьте повозки, чтобы все это вывезти. Золото и серебро мы переплавим и распределим между солдатами.

Так началось самое вопиющее и кощунственное ограбление, которое видели Дельфы на протяжении многих веков.

Пока легионеры выносили из храма золотые и серебряные изваяния, сундуки с монетами, шкатулки с драгоценными камнями и всевозможные сокровища, от кубков до роскошно украшенного оружия, Долабелла подошел к торжествующему Сулле. Внутри храма пахло лавром, который пифониссы использовали, впадая в оцепенение, чтобы связаться с божествами Олимпа и узнать их волю, а заодно и будущее.

– Ты действительно не боишься богов, не страшишься прогневать Аполлона? – спросил Долабелла.

Сулла медленно повернулся и посмотрел ему в глаза.

– Нет, – ответил он. – Я опасаюсь одного: что мне нечем будет платить солдатам. Но сегодня все наконец-то уладится, и в этом нам поможет Дельфийское святилище. Завтра отправимся в Афины.

Все шло прекрасно: отлично снаряженные воины Суллы, разжившись дельфийским золотом и серебром, будут преданы ему как никогда. Им предстоял поход против грозного врага, но он чувствовал себя сильным, уверенным.

Вернувшись в лагерь, Сулла удалился к себе в преторий.

Он собирался лечь спать, как вдруг в палатку вошел Долабелла.

– Что ж, Аполлон заговорил: Цинна захватил Рим, Октавиан казнен, Марий вернулся в столицу, – сделал он быстрый и безжалостный доклад.

Сидя на своем ложе, Сулла несколько раз кивнул, глядя в пол.

– Аполлон тут ни при чем, – проговорил он, не поднимая глаз. – Цинна нарушил наш договор, стоило ему взяться за дело. Следует признать, что он предприимчив и последователен.

Сказав это, он умолк. Долабелла нарушил тишину, задав недвусмысленный вопрос:

– Что нам делать?

Сулла медленно выпустил из легких весь воздух, откинул голову, потягиваясь, чтобы унять боль в шее, и внимательно изучая потолок палатки.

– Двинемся на Афины, – сказал он наконец, – затем на Митридата, а потом вернемся в Рим. Мы окрепнем и будем беспощадны к нашим врагам.

Долабелла кивнул. Замысел его наставника охватывал все разом. Вопросов не оставалось.

– Я ложусь спать, – заявил Сулла так, будто посягательство Цинны на власть, гибель Октавиана или возвращение Мария в Рим были лишь незначительными помехами, которые ни в коем случае не должны были лишить его удовольствия от спокойного сна.