Мать Цезаря пригласила Корнелию провести утро вместе. Отец девочки, не выпускавший ее даже на Бычий форум за покупками в сопровождении рабов, на этот раз позволил принять приглашение.

– Не позорь меня, – напутствовал он дочь. – Говори поменьше и веди себя скромнее.

Цинну не удивило, что мать юного Цезаря захотела ближе познакомиться с девочкой, которой предстояло стать женой ее единственного сына. По его мнению, это было лишнее, помолвка состоялась – но женщины есть женщины, им нравятся подобные развлечения. До тех пор, пока брачный договор оставался в силе, личные отношения между членами двух семейств не имели значения для Цинны.

Корнелия захватила папирус с «Комедией об ослах», пьесой Плавта, которую дал ей почитать Цезарь, и под охраной рабов явилась в Субуру, в жилище Цезарей.

– Ну как, прочитала? – спросила Аврелия, когда девочка протянула ей свиток.

– Да, – ответила девочка односложно, следуя совету отца.

– И как тебе? – спросила хозяйка, жестом приглашая сесть на солиум, напротив нее, в главном атриуме. Пустые ложа указывали на то, что время обеда еще не пришло.

Корнелия не знала, что сказать.

– Тебе понравилась пьеса? – повторила Аврелия.

– Она показалась мне забавной.

– Она и есть забавная. Главный герой, мужчина, ведет себя как глупец. Как ты думаешь, мужчины и вправду глупцы?

Корнелия чуть приоткрыла рот, но смолчала.

Аврелия подумала: не стоит задавать ей таких сложных вопросов. Девочке не было еще и девяти, и она почти не выходила из отцовского дома.

– Как думаешь, почему я попросила тебя прийти?

– Не знаю, – солгала Корнелия.

– Прекрасно знаешь. Ложь – не лучшее начало для наших отношений, тебе не кажется?

Корнелия была убеждена, что Аврелия решила ближе познакомиться с будущей женой своего сына и узнать, что та думает о нем, о юном Цезаре. Но сказать это означало выдать себя с головой: мол, она знает, что их собираются поженить, потому что несколько дней назад потихоньку подслушивала, спрятавшись в таблинуме. Девочка была в отчаянии и не знала, что сказать. Она солгала, чтобы не выдать себя и Цезаря. Если признаться в том, что они подслушивали, будущей свекрови станет известно, что она соглядатайствовала за ней, пусть и с согласия Цезаря. Хуже того: если признаться, Аврелия сделает вывод, что при малейшем давлении она, Корнелия, готова предать доверившегося ей юного Цезаря.

Корнелия оказалась в западне. Может соврать, что отец рассказал ей о брачном договоре? Но все знали, что отец почти ни о чем не разговаривает с дочерью…

– Уверена, ты знаешь про договор о твоем браке с моим сыном, – сказала Аврелия. – Цезарь с детства подслушивает разговоры в таблинуме. С тех пор, как научился ходить. Он думает, что я не знаю, а я знаю. Но у нас с тобой, девочка, другой предмет для разговора. Я спросила тебя, знаешь ли ты, зачем я тебя позвала.

Корнелия сглотнула слюну. Требование отца говорить поменьше оказалось невыполнимым.

– Чтобы мы поговорили о Цезаре, о сыне госпожи, я полагаю.

– Глупости, клянусь всеми богами! – воскликнула хозяйка несколько разочарованно. – К чему обсуждать с тобой то, о чем я и без того знаю? Нет, я вызвала тебя не для того, чтобы говорить о сыне. Я хочу поговорить о тебе.

– Обо мне? – Корнелия не верила своим ушам. – Но я ничего не значу.

– Для своего отца кое-что значишь – благодаря будущему союзу с моим сыном, то есть с племянником Гая Мария, главы популяров. Я вижу, что он тебя как будто не замечает. Но для меня люди важны сами по себе. Расскажи о себе, расскажи, чем тебе нравится заниматься.

Корнелия растерянно уставилась в пол. Она не знала, с чего начать.

– Мне нравится шить, учиться делать все, что связано с домом, а еще вязать…

– Я не хочу слышать то, что, как ты думаешь, от тебя ожидают услышать, – перебила ее Аврелия. – Я хочу услышать о том, чем тебе действительно нравится заниматься.

Корнелия подняла взгляд и сжала губы, затем сказала:

– Вязание мне действительно нравится, оно меня развлекает. Разговоры с рабами о том, как вести домашнее хозяйство, мне совсем не нравятся. Часто я даже не знаю, как с ними заговорить. Но когда-нибудь я научусь. А больше всего я люблю читать.

– Читать что?

– Все, что угодно. В моем доме мало папирусов. Не то что здесь.

Девочка покосилась в сторону таблинума, затем вспомнила, что пряталась там и подслушивала. Смутившись, она покраснела и снова опустила взгляд.

– Я могу дать тебе еще несколько пьес Плавта. Ты читаешь по-гречески?

Корнелия вздохнула. Снова тот же вопрос.

– Нет. Мой отец не считает нужным учить меня чему-нибудь, кроме домашних дел.

– Понятно.

Короткое молчание.

– Ты бы хотела научиться читать по-гречески и узнать, например, о Фалестриде, царице амазонок, или о Елене и Троянской войне? Ты знаешь об этом что-нибудь?

– Не знаю. Конечно, я бы хотела прочитать, но отец…

– Сделай одолжение, не упоминай больше об отце. Ты разговариваешь со мной, с Аврелией.

Корнелия помолчала и несколько раз кивнула.

– Ты хочешь, чтобы я научила тебя читать по-гречески?

Девочка почувствовала, как к глазам подступают слезы:

– Да, я бы очень хотела, госпожа.

Тут в дом влетели Цезарь и Лабиен и направились прямо в атриум, прервав разговор Корнелии и Аврелии.

– Сулла идет на Рим! – объявил Цезарь. – С шестью легионами из Нолы.

Аврелия недоуменно посмотрела на них:

– Ты уверен, сынок? Этого не может быть. Ни один римский сенатор не повел бы легионы против Рима.

В это мгновение явился Цезарь-старший, он тоже возвращался с Форума.

– Случилось невозможное, – подтвердил он, услышав последнюю фразу Аврелии. – На Форуме ни о чем другом не говорят.

Он обливался потом. Видимо, он чуть ли не бегом проделал путь от срединных кварталов, чтобы сообщить эту новость.

– Воды! – властно воскликнула Аврелия, глядя на атриенсия.

Тот отправился выполнять повеление. Аврелия оглянулась на Корнелию:

– Вот как с ними следует разговаривать.

Девочка снова кивнула – быстро, не открывая рта.

– Он идет не с шестью легионами, – продолжил Цезарь-старший. – Похоже, основные силы остались в Ноле, чтобы осаждать самнитов, но несколько легионов точно движутся на Рим. Ничто и никто не сможет им противодействовать. Я поговорил с Марием и Цинной. Марию придется снова отправиться в изгнание. В городе осталось слишком мало ветеранов, чтобы противостоять войску, которым предводительствует Сулла. Нет способа отговорить этих людей от подчинения. Похоже, он обещал легионерам трофеи, что будут получены в войне с Митридатом, а это волнует их в первую очередь. Сулла, несмотря ни на что, очень хитер и сумел заручиться полным доверием солдат. Марий уедет, как во времена Сатурнина и Главции, во времена проклятого senatus consultum ultimum. И найдет убежище в Африке. Цинна… – он посмотрел на маленькую Корнелию: что делает эта девочка у них в доме? – Цинна останется в Риме. Сулла относится к нему не так враждебно, как к Марию. Цинна заверил меня, что заключит с ним соглашение и предотвратит кровопролитие в столице. Но все это будет очень непросто.

Ему принесли воду.

Он сделал несколько глотков.

Потом уселся на солиум.

– Очень непросто, – повторил он.

Корнелия вернулась домой. Как она и предполагала после всего, что услышала в доме Цезаря, ее отец чувствовал себя неспокойно.

– Что ты собираешься делать? – обратился сын Цинны к pater familias.

Цинна погрузился в глубокое раздумье.

Корнелия молча наблюдала за этим. Когда отец пребывал в таком состоянии, лучше всего было ничего не говорить и не делать, чтобы не навлечь на себя его гнев.

– Подождем, – сказал наконец Цинна. – Примем все условия, которые навяжет нам Сулла. Но рано или поздно ему придется покинуть Рим вместе со своим войском, чтобы биться с Митридатом. Тогда-то мы и поднимем голову. Наше время еще придет. Воспользуемся передышкой, чтобы хорошо подготовиться.

Сын удовольствовался объяснениями отца, но Корнелии чего-то недоставало. Если бы ее мать была более решительной женщиной, подобно матери Цезаря, можно было бы расспросить ее, но Анния отличалась кротостью – отчасти из-за воспитания, отчасти потому, что Цинна не был таким мягким, как Юлий Цезарь-отец. Девочка не стала выяснять у матери, что имел в виду Цинна.

И ко всеобщему удивлению, сама заговорила с ним:

– К чему нам готовиться, отец?

Цинна посмотрел на нее раздраженно. Для него все было очевидно.

– Будем готовиться к его возвращению, власть перейдет в руки Суллы, затем он уйдет, но после вернется, – ответил он с презрением. – Ты все равно ничего не поймешь, потому что ты – женщина.

Корнелия ни о чем больше не спрашивала и опустила глаза. По правде сказать, ей было уютнее у Юлиев, чем в собственной семье, – она чувствовала себя там более желанной. Нет, она не питала ненависти к отцу, но не понимала, любит его или нет. А мать была воплощением покорности.