Аврелия вошла в таблинум. Сын, как и ожидалось, сидел за столом и что-то писал под пристальным взглядом Марка Антония Гнифона, своего наставника. Гнифон был чрезвычайно образованным человеком, в нем любопытным образом сочетались восточная ученость – он набирался знаний в самых знаменитых местах греческого мира – и варварское происхождение: он был родом из Галлии. Аврелия не раз слышала, как старый наставник рассказывал Цезарю о Галлии и ее народах, вместо того чтобы заниматься Аристотелем, Еврипидом или Менандром. Ей казалось, что это пустая трата времени, никак не помогающая в воспитании сына, но Цезаря, похоже, очень интересовали истории о варварах-кельтах; они еще больше привязывали его к наставнику. Аврелия пришла к выводу, что это, несомненно, поможет Цезарю быть внимательнее, когда Гнифон начнет учить его греческому и латыни. Впоследствии так и оказалось.

– Дядя Марий пришел, – объявила Аврелия.

Мальчик поспешно отложил рукопись и побежал встречать дядю. Но строгий взгляд матери остановил его, и он вернулся к наставнику.

– Я допишу вечером. Хорошо, Гнифон? – спросил он.

Наставник кивнул.

Цезарь прошел мимо матери и вышел на улицу к дяде.

Аврелия хотела, чтобы Цезарь проявлял почтение к учителю. Тот был всего лишь вольноотпущенником, но это не имело значения. Главное, чтобы сын питал уважение к знанию, а его у Гнифона хватало в избытке, хотя иногда он и тратил время на россказни о галльских воинах.

Гнифон углубился в текст, который Цезарь написал мгновение назад.

– О чем здесь? – заинтересовалась Аврелия.

– Laudes Herculis, – ответил Гнифон, продолжая просматривать текст своего ученика. – Это стихотворение, восхваляющее героизм Геракла, и, между прочим… очень неплохо написано. – Он перестал читать и поднял взгляд. – Осталось закончить.

– Геракл… – повторила она. – Интересный выбор. Настоящий герой.

– Возможно, у мальчика высокие жизненные устремления.

– Это его судьба, – твердо возразила Аврелия.

– Походить на Геракла? – осмелился спросить Гнифон, словно сомневался в словах Аврелии, слишком высокопарных и громких.

– Быть похожим на Геракла – достойное стремление, – подтвердила она тем же тоном и направилась было в атриум, чтобы побыть с зятем и сыном.

– Но Геракл в конце концов гибнет, став жертвой предательства, – заметил Гнифон.

Аврелия остановилась и на мгновение повернулась к старому учителю.

– Верно, – согласилась матрона, – как верно и то, что все мы, смертные, когда-нибудь умрем. Но не забывайте, что Геракл воскрес, превратившись в бога.

Гнифон кивнул и поклонился матери своего ученика.

Аврелия застала Гая Мария и Цезаря за оживленной беседой. Это понравилось ей, как и предложение бывшего консула и сенатора. Марий сказал:

– Я пришел, чтобы отвести мальчика на Марсово поле. Хочу проверить, добился ли он успехов в бою.

– Конечно. Его отца сейчас нет, но уверена, что Гай с радостью отпустил бы его с тобой.

Взволнованный Цезарь последовал за дядей к дверям. Ему не терпелось показать, насколько лучше он теперь владеет мечом, как выросли его воинские умения, выносливость и ловкость.

В лагере для военных упражнений, разбитом неподалеку от Рима, множество юношей – некоторые были почти еще мальчиками – совершенствовались в искусстве рукопашного боя, стрельбе из лука и верховой езде без стремян по римскому обычаю. Но сколько бы народу там ни собралось, перед величественной фигурой Гая Мария, сопровождаемого Серторием и ветеранами, мигом образовался проход, по которому прошагал бывший консул.

– Здесь, – сказал он, дойдя до места, которое счел самым подходящим для проверки военной подготовки любимого племянника.

У Мария были и другие племянники, а также собственный сын, которого он очень любил и чьим воспитанием занимался в свое время, но в этом двенадцатилетнем мальчике он чувствовал силу и решимость, которые выделяли его из числа сверстников. Только тот, кто обладает исключительным упорством, способен преодолеть в Риме все препятствия и трудности, чинимые политическими противниками. В Цезаре Марий прозревал то, чего не умел определить точно: твердый характер, сочетавшийся с блестящим умом. Но без умения сражаться все это не стоило ровным счетом ничего. Не получив навыков рукопашного боя, мальчик пал бы в первой же серьезной стычке – в суровых северных землях или на востоке, в сражении с хорошо обученными войсками Митридата и прочих царей этих отдаленных краев.

– Дайте ему учебный меч, – приказал Марий.

Мальчику тут же подали деревянный клинок, дядя взял такой же.

Цезарь взвесил оружие, словно желал убедиться, что оно в точности напоминает те, с которыми он упражнялся прежде. Вдруг дядя, не говоря ни слова, ударил его по плечу, плашмя, с такой силой, что мальчик потерял равновесие и упал на землю. Он посмотрел на Мария с удивлением и яростью.

– Неужели ты думаешь, что враг предупредит тебя о нападении, мальчик? – строго спросил он. – Неужели галлы или воины Митридата спрашивают разрешения, прежде чем ударить мечом? Во имя Геркулеса, вставай и защищайся!

Цезарь встал, поднял меч и направил его на дядю. Он уже собирался наброситься на Мария, когда тот снова заговорил:

– Подожди, юноша. Если это настоящее упражнение, ловкость противника должна хоть немного соответствовать твоей – тебе ведь всего двенадцать.

Гаю Марию было шестьдесят девять. Все знали, что он стар и слишком медлителен для рукопашного боя. Ему более пристало начальствовать над войском в сражениях против Митридата, а не обучать взбешенного юношу, готового идти на него.

Бывший консул посмотрел на Сертория. Тот, не нуждаясь в другом приказе, кивнул и взял деревянный меч, протянутый начальником, после чего встал перед Цезарем.

Цезарь сглотнул слюну. Квинту Серторию, много лет бывшему ближайшим помощником дяди, вторым человеком в его войске, было около тридцати, и он отличался превосходной телесной крепостью.

Вокруг Цезаря, Сертория и Мария с его свитой собралась толпа: все хотели узнать, чем закончится поединок.

– Почему ты не нападаешь, мальчик? – спросил Марий, стоя на расстоянии в несколько шагов.

Цезарь вспотел, не решаясь накинуться на крепкого военачальника, закаленного в тысяче сражений. Он провел по мокрому лицу тыльной стороной свободной руки. Лучи полуденного солнца падали отвесно. Стояла жара. Он думал о том, как лучше подступиться к противнику, но при любом обманном движении Серторий защищался, не позволяя зайти сбоку. Бросаться же на него лоб в лоб было безумием.

– Недавно ты говорил, что я не должен драться, если не уверен в победе, – крикнул Цезарь. – Я не смогу одолеть Сертория. И ты это знаешь.

Марий кивнул с явным удовлетворением. Племянник отлично усвоил урок, но тем не менее он обязан был проявить больше доблести.

– Я рад, что ты запомнил мои слова. Нет, ты не можешь и не должен нападать на Сертория, но что, если он нападет на тебя? Ты не будешь защищаться?

Бывший консул повел рукой, веля своему верному сподвижнику напасть на племянника.

Квинт Серторий двинулся на Цезаря, не слишком поспешно, но решительно. Мальчик подумал, не отпрыгнуть ли в сторону, но из-за собравшейся толпы места оставалось мало. Как только он собрался что-то сделать, Серторий ударил его по плечу.

– Ай! – взвыл мальчик.

Но его настиг новый удар.

– Клянусь Юпитером! – воскликнул Цезарь.

Он отступил и, силясь избежать новых ударов, принялся размахивать мечом, но Серторий умело наносил удары: в левый бок, в правый, снова в плечо, в руку, которую мальчик использовал вместо щита.

Марий стоял в стороне, молча наблюдая за сценой. Он знал, что племяннику приходится туго, и желал именно этого: увидеть, как тот поведет себя в тяжелую минуту. Что он предпримет? Начнет умолять? Встанет на колени? Потребует от Сертория остановиться? Попросит дядю остановить его?

Однако Цезарь не делал ничего подобного – просто сносил удары. Мальчик обливался потом, на руках и бедрах виднелись синяки и потеки крови. Учебный деревянный меч был тупым, но тяжелым: неудивительно, что начинающие воины получали ранения, упражняясь с ним. Впрочем, поединок все меньше походил на упражнение и все больше – на испытание.

Серторий остановил натиск и посмотрел на бывшего консула.

Воспользовавшись этим, Цезарь воткнул меч острием в землю, как посох, и немного отдышался. Все тело болело. Он был растерян и не знал, что предпринять. Надо было идти вперед, но, завидев его приближение, Серторий нанес бы еще более жестокие удары, и мальчику пришлось бы только хуже. Так, стоя в отдалении от него, Цезарь страдал от полученных ран и уязвленной гордости.

Серторий по-прежнему смотрел на Гая Мария. Гай Марий смотрел на племянника. Цезарь смотрел в землю.

– Продолжай! – велел Марий. – Я не давал приказа прерывать бой.

Серторий вздохнул. Он сам плохо понимал, что нужно делать, и догадывался, что бывший консул желает преподать племяннику какой-то урок – но какой именно? Все это напоминало суровое наказание. Очень суровое.

Он снова взмахнул мечом.

Цезарь, подчиняясь приказу дяди, глубоко вздохнул и встал на изготовку, дабы смягчать удары, поскольку не мог остановить их шквал.

Особенно сильно было задето бедро – Серторий бил, как и прежде, плашмя. Мальчику пришлось согнуть ногу и упереться коленом в землю. Хорошо видя противника, Серторий нанес последний удар – на этот раз по лицу. Он сделал это не из жестокости, но по естественному побуждению воина, смешанному с желанием положить конец этому издевательству. Он подумал, что лучше кончить все разом, чем растягивать надолго страдания мальчика.

Но явно не рассчитал свои силы. И не думал, что Цезарь не сможет защититься от этого удара.

Удар пришелся по лицу – меткий, окончательный, оглушительный. Двенадцатилетний Гай Юлий Цезарь рухнул как подкошенный и распластался на склоне Марсова поля.

Повисла напряженная тишина.

Марий стоял, не шелохнувшись, как мраморное изваяние.

Серторий бросил деревянный меч и подошел к мальчику. Да, он перестарался. И теперь боялся худшего. Он наклонился и хотел было дотронуться до Цезаря, чтобы проверить, в сознании ли он, но тот вдруг ожил и, схватив меч, со всей силой ударил Сертория в промежность: так разъяренный Вулкан бьет своим молотом.

– А-а-а-а! – взвыл Серторий и упал на землю, скрючился, прикрыл промежность руками и яростно задышал. Цезарь тем временем поднялся и вскинул деревянный клинок, чтобы продолжить бой.

Мальчик уверенно держался на ногах: рассеченная скула кровоточила, руки были покрыты синяками и царапинами, но выглядел он невозмутимым. Серторий, все еще задыхаясь, попытался встать, чтобы продолжить бой.

– Хватит, остановитесь! – вскричал Гай Марий.

Серторий кивнул и, все еще зажимая ладонью нывшую промежность, отошел в сторону.

Марий подошел к племяннику.

– Ты обманул Сертория, но запомни: умного противника можно обмануть лишь единожды. Эта уловка больше не пригодится тебе в сражении с Серторием. Понимаешь?

– Понимаю, – согласился Цезарь, – зато сейчас пригодилась.

Марий кивнул:

– Идем домой. Надо залечить рану на твоем лице. Твоя мать убьет меня за то, что тебя так славно потрепали.

И он расхохотался.

Их беседу прервал гонец, прибывший за Серторием.

Дядя и племянник тем временем отправились к дому. Поток любопытствующих иссяк. Все рассуждали о том, как двенадцатилетнему юноше удалось сбить с толку не кого иного, как ближайшего помощника великого римлянина, бывшего консула.

Марий положил руку на плечо племяннику. Его прикосновение обожгло раненую кожу, но преисполненный радости Цезарь ничего не сказал. Он знал, что означает этот жест: доверие, даже гордость.

– Ты усвоил, что в бой не следует вступать, если нет уверенности в победе, доказал, что умеешь ловко защищаться, и принял к сведению, что умного врага можно обмануть только один раз. Но знаешь ли ты, мальчик, что будет главным в проклятом противостоянии между популярами и оптиматами, все более яростном, том, в которое рано или поздно втянут и тебя?

Цезарь наморщил лоб, размышляя.

К ним подошел Серторий, который обратился к полководцу.

– Сенат собирается на ближайшем заседании вручить Сулле начальствование над легионами, набранными для борьбы с Митридатом, – объявил он.

– Мы должны поговорить с Цинной. Пусть побыстрее созовут народное собрание, – решительно ответил Марий.

Они продолжили идти к срединным кварталам Рима.

– Ум, – вдруг сказал Цезарь. – Ум – главное в противостоянии, дядя.

– Верно, мальчик, но ум следует использовать безотлагательно, как я делаю сейчас, чтобы получить начало над войском. Иметь в своем подчинении войско: вот что было и будет главным.

Юлий Цезарь чувствовал, как кровь приливает к разбитой щеке, кости ноют от ударов, а дядины пальцы обжигают плечо. Слова Гая Мария он упрятал в глубину сердца, чтобы никогда их не забыть.