Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Рассудительность и прозорливость совмещались в старце Амвросии с чисто материнской нежностью сердца, благодаря которой он умел облегчить любое горе и утешить самую скорбную душу. Мелочей для него не существовало. Старец Амвросий был человеком чисто детской души, до чрезвычайности скромный и приветливый, умнейший собеседник, нежный и верный друг православных христиан. Был он чувствителен ко всему живому, даже и к травке, и к деревцу, росшему в садике подле его келлии. Однажды он, прогуливаясь по этому садику с одним приезжим из столицы, бывшим у него на духовной беседе, заметил, что тот сорвал с деревца его садика листик и стал его разрывать на мелкие части. «Зачем это вы так делаете?» – спросил его прп. Амвросий. «Что такое?» – недоумевая, переспросил тот. «Да разрываете лист на мелкие части?» – «А что?» – «Да я не выношу никаких разрушений». – «Это почему же так?» – «Да потому, что ничего создать не могу, а посему и не разрушаю».
За монастырскими стенами иногда скрываются великие умы. Таким и был старец Оптиной пустыни, любимейший святой, старец Амвросий. На одной из бесед прп. Амвросия зашла речь об огромном значении старцев в жизни русского народа. Вот что он сказал: «Да, я это понял в достаточности и потому приложил все свои духовные способности к тому, чтобы быть нравственно полезным скорбящему человечеству. Я долго размышлял о том, чем я больше всего могу быть полезен человечеству, и, наконец, порешил закончить все свои счеты со светским миром, родившим меня, но не удовлетворявшим моих духовных вожделений, и посвятить дни свои иной, еще не изведанной мною дотоле жизни. И вот, я теперь на том твердом и верном пути своего бытия, к которому так неукоснительно стремился с тех самых пор, когда дух мой возмужал крепкой верой в Бога, возрос граждански и уразумел, при помощи Господней, всю мелочность, всю пустоту и неотразимую бессодержательность общей светской жизни, в которой я рожден и для которой как бы был старательно подготовлен образованием и воспитанием. Мир людской казался мне таким странным вместилищем горя и печали, скрежета зубовного и стенания душевного, что оставаться в нем человеку с чувством сознания необходимости помогать ближнему своему, как самому себе, было уже совершенно не под силу. Ведь сочувствовать всем этим скорбящим, алчущим, жаждущим и ищущим правды вокруг тебя как человеку слабому, со всеми людскими страстями, положительно недоставало ни чувств, ни времени, ни средств. Я находил такую жизнь для человека обыденной средой, положительно невозможной по бесконечному расточению своего добра для других; невозможной потому, что все равно ничего этого не хватит на всех нуждающихся и обремененных, и число скорбящих и алчущих останется то же самое… Совсем другое, думалось мне, помощь духовная. Она может насытить всех без ущерба для себя. Только нужно вооружиться любовью к ближнему своему и создать для него теплый уголок в собственном сердце. Имея перед собой этот океан зла, я сердечно хотел влить в него хотя бы одну каплю чистого добра. Но как это было сделать, живя бок о бок с этим злом? – Нельзя. В миру в каждом из людей всякий видит себе равного. А при таком отношении друг к другу невозможен был стимул добра. Совсем другое дело здесь. Тут мой парус жизни развевается над стихией духовного океана. Придя сюда, люди ищут для себя душевного успокоения. А при таком их внутреннем состоянии на душу влиять нравственно значительно легче, чем в миру. Душа человеческая здесь становится значительно восприимчивее к добру. Будь это граф или князь, всё равно, все становятся тут мягче, менее эгоистичны, чем в собственном мире. Вести с ними здесь душеспасительную беседу несказанно легче. Освежать их мирской застой к добру и правде легким дуновением святой истины величаво и целительно. Освещать их ум, померкший во зле и неправде, светом Божественной мысли, вечно сияющим перед нами во Святом Евангелии, учении Бога нашего, – неизъяснимо радостно.
Мне душевно приятно видеть в нашей святой обители всех добрых паломников, особенно же тех, которые, склонив свою вельможную гордыню перед величием Промысла Божия, находят здесь утешение для своей души. В этом я усматриваю их познание добра и зла. Только под таким душевным влечением человек стремится в святую обитель. Как поле добра не взращивает на себе зла, так человек с непримирившейся душой не пойдет на поклонение в святую обитель. Сознавая это, сколь приятно для души моей видеть здесь, у себя, всех моих собеседников… Я молю об их благочестии Господа моего.
Господи, Боже мой! Сколь велик океан внешней тоски и печали, – промолвил преподобный, закрыв свое сухое, пергаментовидное лицо руками, как бы не желая более созерцать собственными своими очами всей этой мировой скорби и стенаний. – Откуда это? От зла людского и тьмы беспросветной. Не будь человек так зол, не было бы и людской скорби; не будь он так невежествен, не было бы и тьмы вокруг него.
Человечество разбрелось по лицу земли отдельными группами, образовав из себя расы, и начало враждовать между собой. Отсюда воцарилось и общее зло. Чтобы изъять его из людской жизни, Спаситель мира снизшел на землю и искупил грех человеческий Своей Кровью, пролитой Им на Кресте. Но человечество не поняло Его и продолжает коснеть во зле. И вот результат вечной мировой скорби…
Когда я жил в миру и встречался с людьми разного общественного положения, то я в редких случаях, да и то на одно мгновение, не читал на их лицах глубокой и ничем, казалось мне, не вызываемой внутренней скорби. О, как много скорби на свете! И как идеально бескорыстен должен быть человек, откликающийся на эту мировую скорбь».
Преподобный Амвросий Оптинский, в миру Александр Михайлович Гренков, родился 23 ноября 1812 г. в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье пономаря Михаила Феодоровича и Марфы Николаевны Гренковых. Семья была большая. Жили в доме отца, священника того же села. Родители старца были люди глубоко благочестивые. О своей матери он отзывался так: «Она жила благочестиво, спасалась по-своему». Строй семейной жизни был простой, строгий, церковно-православный. С детства учили послушанию, на нем строилась жизнь. Батюшка говорил: «Старинные люди хоть и очень простые были, но поговорки их очень мудрые и основательные. Не живи как хочется, а как Бог приведет».
Батюшка говорил: «Еще в Ветхом Завете сказано: сын ненаказанный – скорбь отцу и печаль матери. То есть сын, не наставленный в страхе Божием и Законе Господнем. В настоящее время многие родители детей своих учат многому, часто ненужному и неполезному, но нерадят о том, чтобы наставлять детей в страхе Божием и в исполнении заповедей Божиих, в соблюдении постановлений Единой Соборной Апостольской Церкви, от чего дети большей частью бывают непокорны и непочтительны к родителям, и для себя, и для отечества непотребны, а иногда и зловредны».
Батюшка Амвросий говорил: «Детей вы обязаны учить, а от детей сами должны учиться, по сказанному от Самого Господа: аще не будете, яко дети, не внидите в Царствие Небесное».
Преподобный Амвросий писал, что наставления других действуют на ум, а наставления матери – на сердце, и советовал позже одной матери, чтобы она как умеет сама учила сына правилам Церкви Христовой. Не свою ли маму он вспоминал?
В благочестивой семье было заложено основание его характера.
В 12 лет его отвезли в Тамбовское духовное училище. Учился он с большим успехом, и товарищи любили Сашу за веселость и доброту. Темные стороны жизни, забитость многих детей только сильнее развили в нем чувство сострадания и жалости ко всем скорбящим.
Из 148 учеников он окончил курс духовного училища первым по списку. В 18 лет Александр Гренков поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И здесь, благодаря своим прекрасным способностям, учился очень хорошо, но, любя общество, он всегда сохранял нравственную чистоту и скромность, глубокое, искреннее религиозное чувство, что и привлекало уже тогда к нему сердца всех. Будучи старцем и вспоминая о семинарии, он рассказывал, как он там пробовал писать стихи. «Выбрал хорошее местечко, где были долины и горы, и расположился писать. Долго, долго сидел я и думал, что и как писать, да так ничего и не написал. Это похоже на то, как рассказывали мне про одного лаврского монаха, на которого, вероятно, сочинили академики, что он, пробуя тоже писать стихи, написал так: “Тече, тече Днепер тихий. Писал сии стихи монах Исихий”».
Не став поэтом, будучи уже старцем, прп. Амвросий любил по временам говорить наставления в рифму, вероятно чтобы правда в его устах не казалась тяжкой и, растворенная шуткой, крепче запоминалась.
Окончив Духовную семинарию, Александр Гренков преподавал в Липецком духовном училище. Вскоре он тяжко заболел. Надежды на поправление не было, и он дал обет в случае выздоровления уйти в монастырь. Александр выздоровел, но внутренняя борьба длилась еще четыре года, пока он твердо не решил порвать с миром.
Прибыв в Оптину, Александр застал самый цвет ее монашества, таких столпов, как прп. Моисей, прп. Лев и прп. Макарий. Позже (если пройтись по монастырскому кладбищу) на могильных эпитафиях можно было прочесть поучительные духовные наставления, было чему поучиться здесь, о чем задуматься, перед чем умилиться. Вот могилка иеросхимонаха Макария (родом из Орловских дворян). Надпись на ней гласила, что он «делом и словом учил особенно двум добродетелям – смирению и любви», рядом с прп. Макарием похоронен его предшественник по старчеству прп. Лев (из карачаевских граждан), который «оставил по себе память в сердцах многих получивших утешение в скорбях своих». Без этих двух великих наставников невозможно представить батюшку Амвросия. Скажем о них.
Оптинские иноки под их руководством возрастали и учились духовным добродетелям: простоте (нелукавству), кротости (нелицемерию), смирению (послушанию). Это были отличительные черты оптинского монашества. Старец Лев был близок к простому народу, жалел его и любил; он стоял у самого народного сердца, если так можно сказать. На вопрос старца: «А чем наипаче привлекается благодать Божия?» – ученик отвечал: «Не ведаю, батюшка». Тогда старец говорил: «Если бы ты был, яко апостолы, простосердечен, не скрывал бы своих человеческих недостатков, не притворял бы себе особенного благоговения, ходил бы не лицемерствуя, то этот путь хотя как будто легкий, но не всем дается, не всем понятен, а этот путь – ближайший ко спасению и привлекает благодать Божию. Непритворство, нековарство, откровенность души – вот что приятно смиренному сердцем Господу. Аще не будете, яко дети, не внидете в Царствие Божие».
Позже этому учил и прп. Амвросий, которого старец Лев очень любил. Вот еще: «Отчего я досадую на приходящих к Вам, на их глупости, на их невежество?» Ответ: «Оттого, что сердце твое не сокрушено. Кто болит любовью к ближним, тот мало замечает их глупости, а молит со страхом Господа, да внушится ему, что сказать ближнему на пользу и дело совета, и исполняет благоговейно, яко дело Божие. Иногда и после молитвы не находишь ответа полезного: тут устыжаешься и окаяваешь самого себя. При таком чувстве собственного недостоинства не до глупостей человеческих, готов всякому сказать: помолись обо мне, раб Божий… Поймешь ли ты меня? Ты на лету хочешь схватить мои слова, мимоходом спастись, наскоро научиться. Поэтому восторги, целованье батюшкиного плеча или руки. А я при о. Феодоре был к нему без фанатизма, мысленно же готов был кланяться ему в ноги с сыновним почтением».
Старец Лев придерживался святой простоты и нелицеприятия, но во всем была видна его незлобивая и любящая душа. Он не слишком остерегался затронуть самолюбие духовных детей, напротив, все обращение старца с ними было направлено на искоренение этого порока, скрытого и губительного. Послушника Александра он называл «химерой», а за глаза говорил: «Великий будет человек».
Случалось, что ученики его по немощи скорбели, когда кто-либо из посетителей мог познакомиться с братией, не расположенной к старцу. Но прп. Лев говорил: «Свой своего всегда найдет». Старец хотел этим выразить, что если кто искренне и от всей души ищет спасения, того Бог и приведет к истинному наставнику, а кто, желая спастись, вместе с тем допускает и человеческие расчеты или увлекается двоедушием, неверием или самомнением и самооправданием, тот к такому наставнику и попадет. При таком старце возрастал прп. Амвросий.
Вот еще о прп. Льве рассказ игумена Н.: «Бывши еще мирским человеком, пришел я к старцу рано утром. “Ванюшка!” Никак не думая, что это слово относилось ко мне, я спокойно сидел. Келейник, улыбнувшись, промолвил: “Это батюшка вас зовет”. Мне, губернскому франтику, показалось очень неожиданным такое патриархальное название, но я этим нисколько не обиделся, напротив, такое простое обращение великого старца пришлось мне по сердцу и почему-то очень утешило меня, и я до сих пор вспоминаю об этом с душевной отрадой. “Ванюшка, иди-ка сюда, – продолжал старец. – Вот я тебе!”» Когда читаешь об этом – сразу весело на душе и вспоминаешь любимого прп. Амвросия, как он палочкой постукивал по голове своего ученика, как, заглянув за дверь, говорил некой посетительнице: «Пришла Вера смотреть лицемера» и: «От ласки у людей бывают совсем иные глазки».
А вот уже вопрос и самому батюшке Амвросию, выпестованному прп. Львом: «Что значит искренно исповедоваться?» Ответ: «Ничего не скрывать, говорить прямо, не округлять».
Из воспоминаний духовной дочери прп. Амвросия: «На мое признание “во всем грешна” старец спросил: “А лошадей крала?” Я ответила: “Нет”. – “Ну вот видишь, и не во всем”, – сказал старец, улыбнувшись. На мои слова, что совсем не умею исповедоваться, батюшка заметил: “От исповеди выходишь, как святая”».
Когда прп. Амвросий пришел в Оптину Пустынь, один случай произвел на него большое впечатление. Он увидел, как к о. Льву шел скитский монах Иоанн. Его только что постригли в схиму, лицо у него было светлое, ангельское. Он очень понравился Александру Михайловичу, и он пошел вслед за схимником к старцу. Схимник поклонился в ноги старцу и говорит: «Вот, батюшка, я сшил новый подрясник, благословите». Старец отвечал: «Разве так делают? Прежде благословляются сшить, а потом носят. Теперь же, когда уже сшит, так носи – не рубить же его». Наблюдая эту сцену, Александр Михайлович понял, в чем тут дело, понял духовную высоту старца Льва и смирение схимника и с этой минуты сам полюбил старца, уверившись, что путь, которым поведет его старец, приведет его к вечному благу.
Преподобный Амвросий в Оптиной Пустыни прошел различные послушания. Работал в хлебне, варил хмелины (дрожжи), пек булки, целый год жил в монастыре на кухне, стряпал, был помощником повара. «На кухне год прималчивал, то есть спросят что скажу, а так молчал. Сперва был я помощником о. Геннадия, а о. Геннадий поваром. Потом он отлучился, а меня сделали поваром. Он вернулся, смотрю, хмурится. “Что ты, – спрашиваю, – о. Геннадий, на меня словно косишься?” – “Да я на тебя не мирен”, – говорит. А то начнем посуду мыть, он и скажет: “Пока вода горяча, сядем да потолкуем”. Да и протолкуем, пока вода не остынет».
Батюшка говорил: «Я и хлеб, и просфоры научился печь, я и то учил узнавать, готовы ли просфоры агнчи, а то все сыры: воткну лучинку – если ничего не останется на ней, значит, готовы, а если не готовы, то непременно прилипнет к лучинке тесто». Был батюшка также и келейником у старца Льва и его чтецом.
Как-то навестил его старый друг. Войдя в келлию, он был поражен ее крайней бедностью. В святом углу – маленькая икона Тамбовской Богоматери, родительское благословение; на койке валялось что-то вроде истертого полушубка, который служил и постелью, и изголовьем. На стене – ветхая ряса с клобуком. Больше он ничего не заметил. При виде этого убожества, вспоминая прежнюю жизнь Александра Михайловича, друг его едва мог удержаться от слез.
После смерти старца Льва Александр Михайлович стал келейником старца Макария (1841–1846). В 1842 году он был пострижен в мантию и наречен Амвросием. Отец Амвросий всем сердцем полюбил о. Макария. Он помогал ему в обширной переписке, отвечал на некоторые письма. Эти годы были высшей школой, в которой он проходил науку монашеской жизни. Отец Амвросий был в близком общении со старцем, наблюдал его жизнь, слушал наставления, был посредником между старцем и посетителями, учился у прп. Макария мудрому обращению с людьми. Уже сам будучи старцем, прп. Амвросий нередко говорил: «Батюшка о. Макарий говаривал так-то», «при батюшке о. Макарии бывало так-то». Под руководством о. Макария прп. Амвросий проходил школу келейной молитвы, ежедневного чтения слова Божия, житий святых, святоотеческих творений. Если что было неясно, какое слово или выражение, опытный старец Макарий помогал, истолковывал. Ежедневно чистосердечно открывал о. Амвросий помыслы старцу, и так вот душа его крепла и возрастала. И быстро возрастала.
Было в прп. Амвросии трепетное благоговение, послушание, любовь к другим братиям. Игумен Феодосий вспоминает: «Был жаркий июльский день. Сидя на крыльце келлии, я услышал стук топора за келлией. Пошел на этот стук и застал келейника иеродиакона Амвросия трудящимся до поту за одного больного брата. Я смотрел на его ревность из любви к больному брату и молился мысленно, чтобы Господь призрел на дело любви и благословил дни его жизни. И в это время я услышал в себе внутренний голос, говорящий мне: “Этот отец будет со временем старцем в этой обители вместо о. Макария”».
В декабре 1845 года о. Амвросий был рукоположен в иеромонаха. Рукополагали в Калуге, был сильный холод, ехать пришлось на лошадях. Отец Амвросий простудился, и это было началом всех его последующих болезней. Здоровье его так подорвалось, что епархиальное начальство признало его неспособным к монастырским послушаниям. Сам он вспоминал, что «бывал настолько слаб, что не мог долго держать потир одной рукой». 26 октября 1846 года о. Амвросий был особорован и келейно пострижен в схиму. Его исключили из штата обители, оставив его в ней на пропитание и призрение. В это время прп. Амвросию было только 36 лет.
По обычным человеческим меркам, жизнь его казалась совершенно закончившейся: инвалид на иждивении приютившей его обители. Но пути наши не пути Божии. На о. Амвросии сказались слова Господа: Аминь, аминь, глаголю вам, аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает, аще же умрет, мног плод сотворит (Ин. 12, 24). Промысл Божий находит необходимым как бы отстранить о. Амвросия от общественной деятельности, удалить от него все внешние впечатления, поставить его лицом к лицу лишь со своими страданиями и с Богом. Для чего? Для того, чтобы семя новой жизни вошло, так сказать, в его плоть и кровь, пустило там ростки и корни. А этот процесс восприятия Божественной жизни требует от человека сознания своего бессилия, своей беспомощности, своего ничтожества и упования лишь на милость Божию. Отцу Амвросию, будущему целителю больных душ человеческих, надо было пройти самому через горнило болезней и страданий, да быв искушен сам, мог бы и искушаемым помощи. Отцу Амвросию, человеку умному и образованному, угрожала, если бы он был здоров, опасность пойти обычным путем монашеского служения, т. е. занимать те или иные должности, а это могло бы помешать ему в старчестве. Тяжкая болезнь заградила ему путь внешнего возвышения и направила его жизнь на путь внутреннего духовного развития. Было это по Промыслу Божию. Здоровье батюшки не восстановилось уже никогда, до самой кончины недуги не оставляли его, до того он изнемогал иногда, что лежал в постели, точно мертвый. Он писал о значении болезней для монаха: «Милостив Господь! В монастыре болящие скоро не умирают, а тянутся и тянутся до тех пор, пока болезнь принесет им настоящую пользу. В монастыре полезно быть немного больным, чтобы менее бунтовала плоть, особенно у молодых, и менее пустяки приходили в голову. А то при полном здоровье, особенно молодому, какая только пустошь не приходит в голову».
«От бывших жаров мы сделались, аки рыбы безгласные, – говорил прп. Амвросий. – Невольно вспоминаешь покойного нашего о. Моисея, который говаривал: “Вот уже ожидаем нового неба и новой земли, в которых правда живет и будет все хорошо. А тут нам грешным надо потерпеть что придется. Да и пословица есть: и не хочешь, да хохочешь”».
Несмотря на болезнь, прп. Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у старца, даже в малейшей вещи давал ему отчет. Он занимался теперь переводами. Им была переведена на славянский язык «Лествица» прп. Иоанна, игумена Синайского. Эти книжные занятия имели для старца Амвросия и весьма воспитательное значение в жизни духовной. Один из участников этих занятий пишет: «Как мудро мы были награждены за малые труды наши: это объяснения старца Макария на такие места писаний отеческих, о которых, не будь этих занятий, никто не посмел бы и вопросить его, а если бы и дерзнул на сие, то несомненно получил бы смиренный ответ: “Я не знаю сего, это не моей меры, может быть, ты достиг ее, а я знаю лишь: даруй мне, Господи, зрети мои прегрешения. Очисти сердце, тогда и поймешь”».
Внешние скорби считаются подвижниками полезными и душеспасительными. Вся, с самого начала, иноческая жизнь прп. Амвросия под окормлением мудрых старцев шла ровно, без особых преткновений, направляемая к большему и большему совершенствованию духовному. Старцы воспитали его строгим подвижником нищеты духа, смирения, терпения. А стяжание, при помощи Божией, высокой умной молитвы есть венец, или завершение, спасения, содеваемого на земле человеком. Преподобный Иоанн Лествичник определил молитву «пребыванием и соединением человека с Богом, ибо кто соединился с Богом и пребывает в Нем, тот хотя еще находится в сем бренном теле, но уже спасен».
Старец Макарий спрашивал своего ученика: «Угадай, кто получил свое спасение без бед и скорбей?» Слова эти относились к прп. Амвросию, ибо как в свое время старец Лев называл прп. Макария святым, так же старец Макарий относился к прп. Амвросию. Вот что вспоминает игумен Марк: «Мне казалось, что старец Амвросий всегда ходил пред Богом, или как бы всегда ощущал присутствие Божие, по слову Псалмопевца: Предзрех Господа предо мною выну (Пс. 15, 8), а потому все, что ни делал, старался делать Господа ради и в угодность Ему. Через сие он всегда был сетован, боясь, как бы чем не оскорбить Господа, что отражалось и на лице его. Видя такую сосредоточенность своего старца, я в присутствии его всегда был в трепетном благоговении».
Просветленным, пронизанным насквозь Божией благодатью был великий старец Амвросий. «Совершенно соединивший чувства свои с Богом тайно научается от Него словесам Его», – говорит Лествичник. Это живое общение с Богом и есть дар пророческий, та необыкновенная прозорливость, которой обладал прп. Амвросий. Бог дал ему всезнание, служение его было пророческим. Святой Амвросий говорил, что старчество – это особый дар Божий, не связанный с иерархическим положением в Церкви, а также и с возрастом. Старец может дать другому верный духовный совет: как жить, как спасаться, как бороться со страстями. И это редкий дар Божий. Преподобный Амвросий, как совершенный послушник, исполнял наказ своего наставника, прп. Макария: «Будешь жить в хибарке по ту сторону ворот, и смотри, вот тебе мой завет: никого из приходящих не оставляй без утешения».
Великий старец Амвросий спас многие души и сам стал святым. И мы молимся ему и учителям его – всем Оптинским преподобным – о спасении наших душ:
«В молитвах непрестанных пребывающе, благие же и злые любовию объемлюще, преподобные старцы Оптинские, Богу и ближним послужисте, бдением, слезами и лощением дарование многоразличных чудес приясте. Слава давшему нам таковыя ходатаи, слава Прославившему вас, слава Богу, дивному во святых Своих».
Войти с помощью соц. сетей: