Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Иное дело – отношение советника к наставляемому, нежели старца к послушнику, рабу о Господе, за которого старец несет всю полноту ответственности. На советнике же не лежит ответственности за его совет, поданный со страхом Божиим и смиренномудрием, не самопроизвольно, но будучи спрошен и понужден. И совет необязателен к исполнению, он может быть исполнен или нет. «Не будем утаивать слова Божия, но будем возвещать его. Божественные Писания и слова святых отцов многочисленны, как песок морской, неленностно исследуя их, преподаем приходящим к нам и нуждающимся в них (требующим, вопрошающим). Правильнее же преподаем не мы, потому что мы недостойны этого, но преподают блаженные святые отцы из Божественных Писаний. Вот превосходный образец для современного наставления», – заключает еп. Игнатий.
Один опытный священник, говоря о духовном водительстве и оттеняя различие старчества и духовничества, выразился так: «Духовник направляет на путь спасения, а старец ведет по этому пути».
В Православной Церкви пастыри духовные, просвещенные богословием, ведут своих овец ко Христу без всяких политических видов, и простецы хотя и не обучавшиеся в школах наукам, но просвещенные Духом Святым оказываются, по слову свт. Тихона, мудрейшими паче философов века сего.
Преподобный Амвросий Оптинский был шестым ребенком в строго церковной семье пономаря села Большая Липовица Тамбовской губернии. Когда 23 ноября 1812 года будущему старцу пришло время появиться на свет, в доме его деда, священника села, было так много гостей, что родительницу пришлось перевести в баню. Впоследствии батюшка шутил: «Как на людях я родился, так всё на людях и живу».
Озорной и любознательный Александр Гренков выделялся среди сверстников большими способностями. Блестяще оконченный курс Духовной семинарии открывал перед юношей двери Духовной академии. Но Богоматерь, особое покровительство Которой Александр ощущал на протяжении всей жизни, указала ему иной путь. Тяжело заболевший юноша обратился с пламенной молитвой к Богородице. Прося об исцелении, он дал обет стать монахом. Однако веселый нрав и любовь к общению удерживали Александра от этого шага еще целых четыре года.
В Оптину пустынь будущий великий старец прп. Амвросий был направлен старцем Илларионом Троекуровским, который сказал: «Ступай в Оптину и будешь опытным». 27-летнему Александру, пришедшему в монастырь в 1839 году, несказанно повезло. Он застал старчество уже в расцвете. Проходя послушание у опытных наставников, новоначальный инок Амвросий стремительно поднимался вверх по невидимой духовной лестнице. Молитвенный образ Владимирской Божией Матери, почитаемый отцом Львом, стал символом преемственности старческого служения в Оптиной Пустыни. Со смертью первых старцев икона перешла в келлию о. Амвросия.
Как достойного о. Амвросия представили к посвящению в иеродиакона. Но будущий старец, воспитанный в смиренном о себе мнении, считая себя недостойным предстоять Престолу Господню в алтаре святом, пошел к старцу Макарию отказываться. А о. Макарий на это ответил: «Так и думайте, так и думайте всегда, что вы недостойны».
Будучи впоследствии старцем, одному немощному иеродиакону, тяготившемуся отправлением священнослужения, он сказал: «Брат! Не понимаешь дела, – ведь жизни причащаешься».
Сильные духом люди промыслительно посещаемы бывают от Господа и сильными испытаниями. Через три года служения иеродиаконом, по пути в Калугу, где о. Амвросия посвятили в иеромонаха, он так сильно простудился, что до конца своих дней не мог оправиться от недуга. В это время он уже был назначен помогать старцу Макарию в духовничестве. Ему было всего тридцать четыре года. Прикованный к постели о. Амвросий был списан за штат. Несмотря на это, он не только никогда не скорбел о своих болезнях, но даже считал их необходимыми для своего духовного преуспеяния. Веруя вполне и уразумевая собственным опытом, что аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни (2 Кор. 4, 15), он никогда и не желал себе совершенного выздоровления. И другим потому всегда говаривал: «Монаху не следует серьезно лечиться, а только подлечиваться», для того чтобы не лежать в постели и не быть в тягость другим.
Но именно этому немощному монаху Господь даровал стать самым ярким проповедником и апостолом старчества XIX века.
Уйдя от всего внешнего во внутренний молитвенный подвиг, о. Амвросий достиг «умной молитвы», непрерывно совершаемой умом в сердце, плодом которой является высший Божественной дар – дар всеобъемлющей любви. Взойдя упорным и тяжелым подвижническим трудом на духовную высоту, старец учил, что одно внешнее делание, соблюдение обрядов и телесных подвигов, приводит монаха к гордыне и ожесточению души. Без внутренней молитвы невозможно достичь преображения, смягчиться сердцем, просиять евангельской радостью. Будучи уже главным старцем, на вопрос одного любопытника: «Что это такое, батюшка, умная молитва?» – о. Амвросий ответил только: «Учитель молитвы – Сам Бог».
Сам старец обучался молитве под руководством опытнейшего духовного наставника старца Макария, минуя козни вражия, вводящие подвижника в прелесть. А стяжание высокой умной молитвы есть венец или завершение спасения, как видно из слов св. Иоанна Лествичника, который определил молитву как «пребывание и соединение человека с Богом».
Старец Амвросий Оптинский говорил, что нужно иметь внимание к своей внутренней жизни, так чтобы не замечать того, что делается вокруг тебя. Тогда осуждать не будешь. «Не люби слушать о недостатках других, и у тебя будет меньше своих», – учил он.
Часто приходилось ему обличать даже высокопоставленных лиц, говоря о том, что одна внешность без внутреннего содержания, что тело без души. Все труды и подвиги телесные и даже самоумерщвление, если они не направлены к исполнению заповедей евангельских, к приобретению добродетелей, и в особенности смирения, не только не приносят пользы душе человека, но, наоборот, приносят ей величайший вред – совершенно ее погубляют.
Преподобный Амвросий говорил: «Евангельское учение утверждается четырьмя евангелистами, а жизнь христианская четырьмя главными добродетелями: мужеством, мудростью, целомудрием и правдою. Не умолчу и о неполезной и душевредной четверице, яже есть: уныние, малодушие, нетерпение и уклонение, которые лишают нас полной власти, могут лишить и благой части, если будем им поддаваться, хотя бы и под благовидным предлогом. Благо только то, что делается по воле Божией и за святое послушание. А своя воля лишь мучит, и тогда только научит, когда будем оставлять оную».
Прекрасно рисует о. игумен Марк тогдашнее положение своего старца иеромонаха Амвросия и свое к нему духовное отношение: «Мне казалось, что старец Амвросий всегда ходил пред Богом, или как бы ощущал присутствие Божие, по слову Псалмопевца, прозрех Господа предо мною выну (Пс. 15, 8); а потому все, что ни делал, старался Господа ради и в угодность Господу творить…»
Каких только заповедей не был он исполнителем, каких добродетелей не воплотил в себе! Но, заводя речь о великих подвигах святых отцов, всегда имел обыкновение говорить: «Нам уже не жить так, как они жили». Преподобный Амвросий держался заповеди св. Исаака Сирина: «Изливай на всех милость свою и буди спрятан от всех».
Неся ответственный и тяжелый иноческий подвиг, старец Амвросий был полон сокровищ великой мудрости и опытности, безграничной любви и милосердия.
Преподобный Амвросий был келейником прп. Макария и ближайшим его учеником. Незаметно вырабатывалась в о. Амвросии та высота духа, та сила любви, которую он посвятил на помощь людскому горю и страданию, когда сделался старцем. Уже с самого поступления в скит выделялся он своей приветливостью. Тихо, без потрясения, по смерти старца Макария паства его перешла к прп. Амвросию.
«По идее, старец – лицо, которое берет у духовного чада его волю, его душу в свою волю, в свою душу. Избрав старца, духовное чадо от своей воли отрешается и отдает ее ему в полное послушание, с полным самоотречением. Что бы ни задумал духовный сын старца, обо всем идет он советоваться со старцем и просит его благословения. К старцу идут исповедоваться все и всегда, открывают ему всю душу свою, объявляют ему все свои греховные поступки, желания, мысли; таким образом получается тесная, неразрывная духовная связь между связавшим старцем и связанным чадом. Власть старца в известных случаях беспредельная, непостижимая. От послушания, наложенного старцем, не может освободить даже высший представитель духовной власти на земле» , – говорится в описании «Козельская Оптина Пустынь».
Шли к батюшке люди, прослышав о его мудрости, о его святости, а больше всего о той великой доброте, с какой он принимал всякого.
Сколько людей перебывало у него! И приходили, обливаясь горькими слезами скорби, а выходили со слезами радости, отчаянные – утешенными и ободренными, неверующие и сомневающиеся – верными чадами Церкви.
Любить ближних так, чтобы желать им всякого счастья, благословляемого Богом, и стараться доставить им это счастье – было его жизнью и его дыханием. И в этом потоке любви, который обливал всякого приходившего к о. Амвросию, была такая сила, что она чувствовалась без слов, без действий. К о. Амвросию довольно было подойти, чтобы почувствовать, как сильно он любит, и вместе с этим в ответ на его чувство открывалось сердце приходившего, рождалось полное доверие и самая тесная близость. Каким образом возникали подобные отношения – это тайна прп. Амвросия.
Любовь прп. Амвросия шла неразрывно с его верою. Он твердо, непоколебимо верил в человека, в его Божественную душу. Он знал, что в самом сильном искажении человеческом, там, где-то далеко, лежит искра Божественного дара, и эту искру чтил прп. Амвросий. Уже тем была велика его беседа (как бы ни был грязен тот, кто говорил с ним), что она давала грешнику сознание, что святой старец смотрит на него как на равного, что поэтому он не окончательно погиб и может возродиться. Он самым падшим людям подавал надежду, бодрость и веру, что они могут встать на новый путь. К согрешающим, но чистосердечно кающимся и исправляющимся старец был снисходителен и милостив паче меры…
Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Но в протяжении десяти-пятнадцати минут такой беседы решался не один вопрос, в это время прп. Амвросий вмещал в своем сердце всего человека, со всеми его привязанностями, желаниями – всем его миром внутренним и внешним. Из его слов и его указаний было видно, что он любит не одного того, с кем говорит, но и всех любимых этим человеком, его жизнь, его вещи. Предлагая свое решение, прп. Амвросий имел в виду не какое-нибудь уединенное дело; он смотрел на всякий шаг со всеми его разнообразными последствиями как для этого лица, так и для других, для всех сторон всякой жизни, с которыми это дело сколько-нибудь соприкасалось. Каково же должно быть умственное напряжение, чтобы разрешить такие задачи? При такой громадной работе, продолжавшейся тридцать лет изо дня в день, в этой бесконечной сети запутанных и самых тонких отношений, самых отчаянных жизненных положений, ни разу не ошибиться, ни разу не сказать: «Я тут ничего не могу, я не умею», – это сила нечеловеческая. Старец говорил не от себя, а по вдохновению; было видно, что иногда он берет свой ответ откуда-то извне. Его слово не было только словом опытного старика – оно было со властью, основанной на близости к Богу, давшей ему всезнание. И самое слово его, растворенное солью благодати Божией, имело особую силу и было могуче-действенно. И все с верою обращавшиеся к старцу смиренно преклоняли пред ним свои выи с готовностью исполнять всякое его слово, а многие из не расположенных к нему людей при первом знакомстве переменяли свой свирепый нрав в агнчую кротость. Однажды один господин кричит на старца, приводит цитаты из Евангелия, но на неожиданный вопрос старца отвечает: «Вижу, что у тебя в устах благодать, а у меня бес». Старец же говорит: «В тебе беса нет, а только вижу я, что вокруг тебя много бесов, и они тебе шепчут».
Много говорилось о прозорливости прп. Амвросия. Он старался скрыть от людей этот свой дар и не имел обыкновения предсказывать. Но в тех советах, которые он давал, этот дар обнаруживался во всем своем непостижимом величии.
Для него не существовало тайн, он видел всё. Даже открыты были ему тайны загробного мира. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь и его обстоятельства, его душевное состояние и зачем он сюда пришел; прозорливость старца часто обнаруживалась для отдельных лиц на так называемых общих благословениях. Старец обходил ожидавших его благословения людей, внимательно вглядываясь во всякого, осеняя крестным знамением и некоторым говоря несколько слов. Часто он, обращаясь ко всем, рассказывал что-нибудь такое, что служило ответом на сокровенную мысль кого-нибудь из присутствующих. Это был чудесный способ общения старца с детьми, что они ему не высказывали, но что ему было открыто.
Преподобный Амвросий не только знал чувства тех, кто находился пред ним, – ему было известно настроение тех, кто приходил в первый раз. Когда ему докладывали, он уже знал, привела ли к нему нужда или любопытство, надо ли принять поскорее или смирить ожиданием. Кто был внимателен к себе, тот замечал, что чем тяжелее ноша, с которой шли к батюшке, тем ласковее был его привет, хотя бы было темно и не было видно выражения лица приходящего.
Он принимал скорее богатых, но только не деньгами, а смирением. Потому нередко и случалось так, что смиренные богачи недолго ожидали приема батюшки, а бедные роптуны по неделе и больше ходили к нему, да и то иные не могли совсем попасть.
Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что неоткрываемые духовному отцу помыслы в дела происходят… и что, напротив, открываемые язвы в горшие не простираются, но… врачуются.
Иеромонах Анатолий считал, что никто не имеет права обсуждать поступки старца, руководствуясь своим недомыслием и дерзостью. Старец за свои действия даст отчет Богу, значения их мы не постигаем. Объясняя причину того, что старец иногда относится к другим не с такою любовью, он говорил, что это бывает от недостатка в них веры и любви к старцу согласно общему закону: как кто относится к старцу, так точно и старец относится к нему.
Со скорбью и даже с некоторым праведным негодованием смотрел он на тех, которые по неразумию и нерадению своему, нечисто или и совсем не открывали ему своих помыслов греховных, – чем легко врачуются души от сих свойственных им недугов. «Враг наш невидимый, – говорил старец, – сам же вложит мысль греховную в душу человека, да тут же и запишет ее как собственную, дабы впоследствии на Страшном Суде Божием обвинить человека».
О людях, которые сделали ему очень много зла, он отзывался с самым искренним участием. Ни недоверие, ни оскорбления не могли заглушить в нем самой теплой любви и заботы о каждом человеке. В тех случаях, где другой бы хоть невольно смутился, он отделывался шуткой.
Его милостыня не знала предела. Он сам держался такого правила: никому никогда не отказывать. Через его руки прошло множество денег, которые приносили ему его духовные дети, и эти деньги расходились с необыкновенной быстротой. Этими деньгами жил и строился основанный старцем Шамординский монастырь с его более чем полуторатысячным составом монахинь и его обширными богадельнями, из этих денег отдавались десятки, сотни и тысячи – в виде подарков, займа без отдачи и просто помощи всем, кто просил, а часто кто и не просил, но кому было нужно.
Одной духовной дочери старец заповедовал следовать милости и истине, т. е. милость оказывать другим, а истины требовать от себя, чтобы в себе судить все по истине и правде, а других по милости.
О милостыне старец Амвросий говорил: «Святой Димитрий Ростовский пишет: если приедет к тебе человек на коне и будет у тебя просить, подай ему. Как он употребит твою милостыню, ты за это не отвечаешь».
Еще: «Святой Иоанн Златоуст говорит: начни отдавать неимущим, что тебе ненужно, что у тебя валяется, потом будешь в состоянии давать больше и даже с лишением себя и, наконец, уже готов будешь отдать все, что имеешь».
На вопрос: что лучше, помогать погоревшим или устроить обитель – батюшка говорил: «…когда пришлось мне входить в более подробное исследование духовных вещей, тогда и нашел, что в духовных делах есть многое и великое различие. Можно сделать полезное в тридесять крат, а лучше в шестьдесят, а во сто крат еще лучше, и полезнее, и спасительнее. Ежели начальник блудниц, как пишется в старческих сказаниях, поставлен выше прп. Макария Великого за то одно, что он нашел возможность тридесять дев монастырских сохранить от растления, заменив их лицами, бывшими у него под командой, то какую, думаешь ты, может получить мзду тот, кто ста девам, собравшимся в обитель для служения Богу, даст возможность не рассеяться по разным местам или обратиться в мир? Хорошо помочь и погоревшим, но тут одна лишь скорбь, по большей части приносящая пользу людям, для какой причины пожар и попускается от провидения свыше; но стократно выше то, если сохранить или дать возможность сохраниться многим от душевного вреда. Большая разница – раздать бедным мирским или на эту сумму устроить обитель, в которой до Пришествия Христова спасаться будут многие. Единовременное добро от постоянно прибыточного добра большую имеет разницу».
«В одном из житий Киево-Печерских угодников сказано: ежели кто об украденных у него деньгах не жалеет, то это вменится ему более произвольной милостыни».
О семье старец учил: «Семейные тяготы должно переносить как добровольно избранную нами долю. Задние мысли тут скорее вредны, нежели полезны. Спасительно лишь то, чтобы о себе и о семействе молиться Богу, да сотворит о нас полезное по воле Своей святой.
От души желаю вам… истинного разумения дел, и кроткого обращения с другими, и благодушного перенесения скорбей, и благоразумного отражения интриг человеческих и козней исконного врага».
«О монашестве должно разуметь, что оно есть таинство, покрывающее прежние грехи, подобно Крещению. Крещаемый прежде Крещения не может чувствовать того, что после получает, т. е. силу внутреннюю исполнять заповеди Божии.
Монашество произошло от желания жить в точности по Евангельскому учению. Потому что среди молвы городской и в заботах житейских представляется большое неудобство жить в точности по Евангельскому учению, хотя и все обязаны исполнять оное. Монахи от мирян различаются тем, что последним дозволена жизнь в супружестве, а первые избирают жизнь (безбрачную) безсупружную».
«О супружных св. Лествичник пишет, что они подобны людям, у которых оковы на руках и на ногах. Хотя и такие могут шествовать путем благочестия, но с неудобством, так как часто претыкаются, и от сего преткновения язвы приемлют. Безсупружная же и особенно монашеская жизнь более удобства подает к исполнению Евангельского учения».
«…Я прочел замечательное место из Златоуста, где он пишет так: “заметь различие добродетелей: милосердие без девства возводило имеющих его на небо, а девство без милосердия не могло сделать этого. Девство – дело доброе и вышеестественное; но и это доброе, великое и вышеестественное дело, не быв соединено с человеколюбием, не может ввести даже в преддверие брачного чертога” (Беседа о пророке Илии). По принятии мантии скорбные искушения более попущаются на человека, чтобы навык брани духовной и сотворился, и стал искуснее. Тут уже не должно по новоначальному рассуждать: зачем то или другое? А просто терпи, смиряйся и опять терпи, подставляй правую ланиту в духовном смысле, т. е. не оправдываясь, а принимая поношение и унижение: во-первых, за грехи, во-вторых, ради того, что добровольно избрала ты спасительный путь, который называется тернистым, и тесным, и трудным. Иное дело – о подвижнической жизни думать и рассуждать, и иное – самой жизнью это испытывать»…
В просвещенном монашестве, сочетающем глубокое знание святоотеческой традиции с личным духовным опытом Богообщения, о. Амвросий видел идеал пастырского служения обществу. Хорошо подготовленный богословски, знавший пять классических языков, иеромонах Амвросий принял активное участие в издании переводов творений святых отцов-аскетов, выполненных старцем Паисием Величковским.
Следуя за своим духовным учителем, как человек ученый, прп. Амвросий принял большое участие в важном деле, предпринятом прп. Макарием, – в переводе на русский язык и издании творений древних великих пустынножителей о монашеской жизни, о. Амвросий перевел «Лествицу» – знаменитое творение игумена Синайской Горы Иоанна Лествичника, составившего лествицу нравственного совершенствования.
Отец Амвросий жил в сложное время, когда большинство образованных и ученых людей сознательно отошли от веры, вознамерившись своими силами построить светлое будущее. На страницах газет и журналов славянофилы и западники вели непримиримые споры о будущем России. Дух антихристов от времен апостольских действует через предтеч своих, как пишет апостол: тайна бо уже деется беззакония, точию держай ныне, дондеже от среды будет (2 Фес. 2, 7). Апостольские слова держай ныне относятся к предержащей власти и церковной власти, против которой предтечи антихриста и восстают, чтобы упразднить и уничтожить оную на земли. Потому что антихрист, по объяснению толковников Священного Писания, должен прийти во время безначалия на земле. А пока он еще сидит на дне ада, то действует чрез предтеч своих; сперва он действовал через разных еретиков, возмущавших Православную Церковь, и особенно чрез злых ариан, людей образованных и придворных, а потом действовал хитро через образованных масонов и, наконец, теперь через образованных нигилистов стал действовать нагло и грубо паче меры. Но обратится болезнь их на главу их, по сказанному в Писании. Не есть ли крайнее безумие трудиться изо всех сил, не щадя своей жизни, для того, чтобы на земле повесили на виселице, а в будущей жизни попасть на дно ада в тартар на вечное мучение? Но отчаянная гордость ни на что смотреть не хочет, а желает всем выказать свое безрассудное удальство, говорил старец.
Живущий в скиту старец не побоялся вступить в диалог с миром, потерявшим духовные ориентиры. Благодаря обширной переписке, не имеющей аналогов в истории Православия, стена, разделявшая с Петровских времен мирян и монахов, была разрушена. Со всех концов России стекались к хибарке старца бедные и богатые, интеллигенция и простолюдины, и он принимал всех с одинаковой любовью и благорасположением. К духовной помощи старца прибегали многие общественные лидеры XIX века. Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, В. С. Соловьев, И. В. Киреевский, К. Н. Леонтьев, М. П. Погодин, Н. Н. Страхов искали в скиту смысл жизни.
В письмах к другим лицам старец нередко просил молиться о нем, глаголющем и нетворящем или не исполняющем тех уроков нравственности, которые преподавал другим. Вообще, он как будто не видел или не хотел видеть своих всегдашних трудов и подвигов любви и самоотвержения и терпеливого перенесения постоянных, часто жестоких недугов, все это принимая как заслуженное наказание за грехи свои, нередко и в письмах к разным лицам повторяя по сему случаю евангельское слово: воздастся комуждо по делом его. «Если делаешь добро, то должно его делать только лишь для Бога, почему на неблагодарность людей не должно обращать никакого внимания», – говорил прп. Амвросий.
Старец говорил: «Видеть себя хуже других – служит началом смирения». Поживя сам в смирении, без которого невозможно спасение, старец и в относившихся к нему всегда желал видеть эту необходимейшую добродетель; и к смиренным относился весьма благосклонно, как, наоборот, терпеть не мог горделивых; так что иных довольно ощутительно бил, кого палкой, кого кулаком, или осыпал бесчестиями. Жаловалась как старцу одна женщина, что от скорбей она чуть-чуть с ума не сошла. «Дура! – воскликнул при всех старец. – Ведь с ума-то сходят люди умные; а ты-то как же сойдешь с ума, когда у тебя вовсе его нет?» Или: одна жаловалась батюшке, что у нее украли шаль. А он с улыбкой ответил: «Шаль-то взяли, а дурь-то осталась». Старец обобщал иногда понятия «дурак» и «гордый». Названиями же этими близкие к старцу лица не только не обижались, но даже принимали их как похвалу, временем расстрогиваясь до слез, ибо сердца таковых ощущали, что они исходили из доброжелательного, любящего сердца. Старец не обличал прямо и резко пред людьми, но так искусно, что обличение его при множестве народа понятно было только одному тому, к кому оно относилось. И не грозою, а любовью умел батюшка вести людей к исправлению, вселяя в души их веру, что не все потеряно и можно, при Божией помощи, одолеть врага. Старец сохранял свою природную живость, которая была выражением разносторонности, доброты и заботливости его характера. Случалось, что подходившие под благословение люди видели лицо старца светящимся, а один видел, как из глаз его вышли два луча, как бы солнечных.
Объясняя псаломские слова: Горы высокие еленем, камень прибежище заяцем (Пс. 103, 18), старец говорил: «Елени, т. е. олени, – это праведники на горах, т. е. высоко стоят. А зайцы – грешники. Им прибежище – камень. А камень – это Сам Христос, пришедший в мир не праведных спасать, а грешных привести на покаяние». «Грехи как грецкие орехи: скорлупу расколешь, а зерно выковырять трудно». «Иди, куда поведут; смотри, что покажут, и все говори: да будет воля Твоя!» «Грехи против Бога Бог прощает по молитвам других, особенно по молитвам церковным и за поминовение на Бескровной Жертве или за милостыню, подаваемую за сих умерших; а грехи против ближнего – обиду и неправду – Бог не прощает, если обидевший и неправдовавший вовремя не удовлетворит обиженного или не примирится испрошением прощения. (В монашестве подобные случаи могут быть за самочиние и преслушание отеческих заповедей, за нераскаянность и утаивание грехов.)»
«Главная сила покаяния состоит в смирении, которое, как и всякая добродетель, имеет свои степени. Первая степень: покоритися старейшине, не превозноситися же над равными. Вторая степень: покоритися равным, не превозноситися над меньшими. Третья степень: покорятися и меньшим и вменяти себе ничтоже быти, яко единому от скотов, недостойну сопребывания человеческого. Блажен, кто обретается хоть на какой-нибудь из степеней треблаженного смирения, которое во всяком неприятном и скорбном случае более себя винит, что оно не умело поступить как бы следовало, а потому и пребывает всегда более».
«Лишь только смирится человек, – говаривал старец, – как тотчас же смирение поставляет его в преддверии Царства Небесного».
На слова одной, стоявшей около старца: «Гордость мешает во всем» – он ответил: «А ты закутайся в смирение, тогда, если и небо к земле прильнет, не страшно будет».
«Приучайте себя к тому, чтобы больше радоваться, когда с вами презрительно обращаются, укоряют или обижают, нежели когда ласкают и приветствуют. В этом самый надежный путь к смирению. На трапезе и посреди братии будем всегда избирать последнее место, носить худшие ризы, любить черные работы, молчать и не превозноситься в беседах, не препираться, не желать поддержать своего слова, хотя бы оно казалось и добрым. Кланяйся всем, не обращая внимания, отвечают тебе на поклон или нет. Смиряться нужно перед всеми. Оставь обманчивую мысль, что ты в отдаленном месте будешь смиряться и будешь переносить всякое попрание и уничижение; а лучше смирись в настоящее время и в настоящем месте, где живем, и считай себя мысленно под ногами всех, т. е. считай себя достойной всякого попрания, и уничижения, и досаждения».
По св. Лествичнику, «кто склонен к гордости и самочинию, тот должен избрать себе наставника строгого и непреклонного».
«Когда беседуем из слова Божия, то, чтобы не впасть в высокомерие, высокоумие и самохвальство помыслов, будем держать в мысли, что, не исполнивши делом того, что говорим, говорим то на осуждение самого себя. Никак не должны перечислять мы в уме снисканные уже нами добродетели, но каждый день надлежит нам помышлять о новых. Надо иметь сердечное убеждение, что без Божией помощи и помыслить доброе не можешь. В Священном Писании сказано: Роги грешных сломлю, и вознесется рог праведнаго (Пс. 74, 11). У грешных два рога, а у праведного один – это смирение. Если сами не смиряемся, то Господь невольно нас смиряет. У Господа Бога средств-то много. За непокорность и непослушание и Адам с Евою изгнаны из рая. Мудрые и опытно духовные изрекли, что рассуждение выше всего, а благоразумное молчание лучше всего, а смирение прочнее всего; послушание же, по слову Лествичника, такая добродетель, без которой никто из заплетенных страстями не узрит Господа.
Думай о себе, что худо себя ведешь и худо живешь.
Не надобно спорить, не надобно защищаться, что не виновата. У плотских одни оправдания, гордость, а здесь смирение, жизнь духовная.
Все знают, что козел когда не пустят его вперед стада, то идет позади стада один, не хотя смириться (а за такое несмирение не бывает от него ни шерсти, ни молока) и идти наравне с другими, оправдывая собою слово Писания: несмь, якоже прочии человецы (Лк. 18, 11). Не хочет внять словам Псалмопевца: се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1).
Святой Иоанн Лествичник пишет, что Господь промыслительно иногда оставляет и в духовных людях некоторые недостатки, чтобы чрез это приводить их к смирению. Без смиренья невозможно иметь успокоенья. Нет выше дарования, как дарование смирения, как и Сам Господь говорит: смиряяй себе вознесется. Этого дарования ищи, к этому дарованию стремись».
«После смирения второе дарование – очищение от страстей, особенно от главных: от славолюбия, от сугубого сластолюбия и тонкого любоимания; потому что за очищением души от страстей, милостью Божией, последует воскресение ее и соединение с Господом, если только душа, оставив всех и все, прилепится всем сердцем и всей любовью к Единому Господу». Указывая, что человеку нечем гордиться, старец прибавлял: «Да и чем, в самом деле, человеку тут возноситься? Оборванный, ощипанный просит милостыни: помилуй, помилуй! А подастся ли милость – это еще кто знает».
«…До́лжно и всегда… иметь ко всем кротость, никого не раздражать, никому не завидовать и не исполнять похотей плоти, которая прежде всего искушает человека чревоугодием, а затем и другими страстями. Преподобный Марк Подвижник говорит в своем законе духовном: “корень похоти – любление похвалы и славы человеческой”. Усиливается же похоть, как говорят другие свв. отцы, когда человек любит покой телесный (в пище, питии и сне) и особенно когда не хранит очей от предметов соблазняющих».
«Если оставим свои хотения и разумения и потщимся исполнить хотения и разумения Божия, то во всяком месте и во всяком состоянии спасемся. А если будем держаться своих хотений и разумений, то никакое место, никакое состояние нам не поможет. Ева и в раю преступила заповедь Божию, а Иуде злосчастному жизнь при Самом Спасителе не принесла никакой пользы. Везде потребно терпение и понуждение к благочестивой жизни, как читаем в Святом Евангелии. …Напрасно будем обвинять, что будто бы живущие с нами и окружающие нас мешают и препятствуют нашему спасению или совершенству духовному… Неудовлетворительность наша душевная и духовная происходят от нас самих, от нашего не искусства и от неправильно составленного мнения, с которым никак не хотим расстаться. А оно-то и наводит на нас и смущение, и сомнение, и разное недоумение; а все это нас томит, и отягощает, и приводит в безотрадное состояние. Хорошо было бы, если бы мы могли понять простое святоотеческое слово: “аще смиримся, то на всяком месте обрящем покой, не обходя умом многие иные места, на которых может быть с нами то же, если не худше”».
«Желающие спастись всегда должны содержать в памяти слова преподобного Петра Дамаскина, что спасение совершается между страхом и надеждою. Дело спасения нашего требует на всяком месте, где бы человек ни жил, исполнения заповедей Божиих и покорности воле Божией. Этим только приобретается мир душевный, а не чем иным, как сказано в псалмах: мир мног любящим закон Твой, и несть им соблазна (Пс. 118, 165). А ты все ищешь мира внутреннего и успокоения душевного от внешних обстоятельств. В Священном Писании сказано: на всяком месте владычества Его (Пс. 102, 22), т. е. Божие, и что для Бога дороже всех вещей, целого мира спасение одной христианской души. Господь готов помогать человеку в приобретении смирения, как и во всем добром, но нужно, чтобы и сам человек заботился о себе. Сказано у святых отцев: “дай кровь и приими дух”. Это значит – потрудись до пролития крови и получишь духовное дарование. А ты дарований духовных ищешь и просишь, а кровь тебе проливать жаль, т. е. все хочется тебе, чтобы тебя никто не трогал, не беспокоил. Да при спокойной жизни разве можно приобрести смирение? Ведь смирение состоит в том, когда человек видит себя худшим всех, не только людей, но и бессловесных животных и даже самих духов злобы».
«Кто имеет дурное сердце, не должен отчаиваться, потому что с Божией помощью человек может исправить свое сердце. Нужно только внимательно следить за собой и не упускать случая быть полезным ближним, часто открываться старцу и творить посильную милостыню. Этого, конечно, нельзя сделать вдруг, но Господь долго терпит. Он тогда только прекращает жизнь человека, когда видит его готовым к переходу в вечность или же когда не видит никакой надежды на его исправление».
Уча, что в духовной жизни нельзя пренебрегать и маловажными обстоятельствами, старец иногда говорил: «От грошовой свечи Москва сгорела».
Батюшку спросили: «Такая-то долго не умирает, ей всё представляются кошки и прочее. Почему так?» Ответ: «Всякий, хоть и маленький грешок надо записывать, как вспомнишь, а после каяться. Оттого некоторые долго не умирают, что задерживает какой-нибудь нераскаянный грех, а как покаются, так облегчаются… Непременно нужно грехи записывать, как вспомнишь, а то мы откладываем: то грех мал, то стыдно сказать или после скажу, а придем каяться и нечего сказать».
«Три колечка цепляются друг за друга: ненависть от гнева, гнев от гордости».
«Отчего люди грешат?» – задавал иногда старец вопрос и сам же отвечал на него: «Или от того, что не знают, что должно делать и чего избегать; или если знают, то забывают; если же не забывают, то ленятся, унывают… Это три исполина: уныние или леность, забвение и неведение, от которых связан весь род человеческий неразрешимыми узами. А затем уже следует нерадение со всем сонмищем злых страстей. Потому мы и молимся Царице Небесной: “Пресвятая Владычице моя Богородице, святыми Твоими и всесильными мольбами отжени от мене, смиреннаго и окаяннаго раба Твоего, уныние, забвение, неразумие, нерадение и вся скверная, лукавая и хульная помышления”».
«Не будь как докучливая муха, которая иногда без толку около летает, а иногда и кусает и тем и другим надоедает; а будь как мудрая пчела, которая весной усердно дело свое начала и к осени кончила медовые соты, которые так хороши, как правильно изложенные ноты. Одно – сладко, а другое – приятно».
Когда старцу написали, что тяжело на свете, он ответил: «Потому она (земля) и называется “юдоль плача”; но люди одни плачут, а другие скачут, но последним будет нехорошо».
Батюшка говорил: «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится: только чуть одной точкой касается земли, а остальными непрестанно вверх стремится; а мы, как заляжем на землю, и встать не можем».
«Нужно жить нелицемерно и вести себя примерно, тогда наше дело будет верно, а иначе выйдет скверно. Нужно заставлять себя, хотя и против воли, делать какое-нибудь добро врагам своим; а главное – не мстить им и быть осторожными, чтобы как-нибудь не обидеть их видом презрения и уничижения».
Чтобы люди не оставались в беспечности и не возлагали свою надежду на постороннюю молитвенную помощь, старец повторял обычную народную поговорку: «Боже-то поможи, да и сам мужик не лежи». И прибавлял: «Вспомни, двенадцать апостолов просили Спасителя за жену-хананеянку, но Он не услышал их; а сама стала просить – упросила».
Батюшка учил, что у спасения три степени. Сказано у св. Иоанна Златоуста:
а) не грешить;
б) согрешивши – каяться;
в) кто плохо кается – тому терпеть находящие скорби.
Заговорили как-то о скорбях, одна и говорит: «Лучше болезни, чем скорби». Батюшка ответил: «Нет, в скорбях помолишься Богу и отойдут, а болезнь и палкой не отобьешь».
«Когда найдет хандра, не забудь укорять себя: вспомни, сколько ты виновата пред Господом и пред собою, и сознай, что ты не достойна ничего лучшего, и ты тотчас почувствуешь облегчение. Сказано: “многи скорби праведным” и “многи раны грешным”. Такова жизнь наша здесь: всё скорби и скорби; а ими-то и достигается Царствие Небесное. Когда будешь непокойна, повторяй чаще: Взыщи мира и пожени и (Пс. 33, 4)».
«После приобщения надо просить Господа, чтобы дар сохранить достойно и чтобы подал Господь помощь не возвращаться назад, т. е. есть прежние грехи».
Когда батюшку спросили: «Отчего после приобщения иногда чувствуешь утешение, а иногда холодность? – он ответил: «У того холодность бывает, кто ищет утешения от приобщения, а кто считает себя недостойным, у того остается благодать».
«Всегда лучше уступать, – говорил батюшка, – если будешь настаивать справедливо – это все равно что рубль ассигнаций, а если уступишь – рубль серебром». Когда тебе досаждают, не спрашивай никогда: зачем и почему? Этого нет нигде в Писании. Там сказано напротив: “ударят тебя по правой щеке, подставь и левую”, а это вот что значит: если бьют тебя за правду, то не ропщи и подставь левую, т. е. вспомни свои неправые дела и увидишь, что достоин наказания. При этом батюшка прибавил: Терпя потерпех Господа, и внят ми (Пс. 39, 2)».
Старец часто приводил пословицу: «Побежишь от волка – нападешь на медведя». Остается одно – потерпеть и подождать, внимая себе, и не осуждать других, и, молясь Господу и Царице Небесной, да устрояет о тебе полезное, якоже Им угодно. Надо иметь больше простоты. Господь почивает в простых сердцах. Где нет простоты, там одна пустота».
В отношении к церкви старец говорил: «К службе церковной непременно должен ходить, а то болен будешь. Господь за это болезнью наказывает. А будешь ходить – здоров и трезвеннее будешь. В церкви не должно говорить. Это злая привычка. За это посылаются скорби».
«Во время службы до́лжно слушать, что читают, и перебирать четки с молитвою “Господи помилуй”, а когда не слышно чтения, то: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную”. Непременно устами читай молитву Иисусову, а умом неполезно – повредиться можешь. От того дремлешь в церкви и не слышишь службы, что помыслы бродят туда и сюда. Утром, когда проснешься, говори: “Слава Тебе, Боже”. Молитва с понуждением выше произвольной молитвы. Не хочется, но понуждай себя: нудится бо Царствие Небесное. На самом опыте увидишь, как велика сила Богодухновенных псаломских словес, которые опаляют и прогоняют врагов мысленных, как пламень».
Войти с помощью соц. сетей: