Глава XVIII.
РАССКАЗ ФИЛОНА

И вновь настала ночь полной луны. Уже много дней мы плыли, подгоняемые постоянно дувшим попутным ветром, вдоль побережья Ливии, что виднелось невдалеке по правую руку; слева же, на отдалении, тянулись скалистые рифы, обозначенные белой линией бурунов.

То была сказочная луна, обратившая море в серебро и осветившая заросший пальмами берег почти так же ярко, как солнце. Я сидела на палубе у своей каюты, и рядом со мной стоял Филон, напряженно вглядываясь в берег.

— Что ты ищешь там, Филон? Опасаешься подводных скал?

— Нет, Дитя Исиды, однако ты отчасти угадала: я пытаюсь разглядеть одну определенную скалу, которую, по моим расчетам, уже должно быть видно. Ага, вот она!

Тут капитан вдруг сорвался с места и выкрикнул команду. Матросы вскочили и бросились к снастям, а гребцы начали выдвигать весла. «Хапи» развернулся носом к берегу, и огромный парус осел на палубу. Следом длинные весла ударили по воде и понесли нас к земле.

Филон вернулся ко мне и пояснил:

— Вон там, госпожа. Луна поднялась выше, и ты хорошо все увидишь. — И он указал на мыс прямо по курсу.

Проследив взглядом за его вытянутой рукой, я разглядела высокую большую скалу, на гребне которой была высечена человеческая голова, значительно более крупная, чем голова Сфинкса в Египте. Возможно, она не была рукотворной, а так распорядилась сама Природа. Так или иначе, скала сия, громадная и ужасающая, похожая на эфиопа, вглядывающегося в морские дали, стоит там издавна и будет стоять еще многие века.

— Что это? — спросила я изумленно.

— Госпожа, это страж ворот земли, в которую мы направляемся. Легенды рассказывают, что голова эта имеет необычайное сходство с головой первого царя той страны, который жил за тысячи тысяч лет до постройки пирамид; говорят также, будто его кости покоятся здесь и тут же обитает его дух. По этой причине никто не осмеливается прикоснуться к той чудовищной скале, а уж тем более — забраться на нее.

С этими словами Филон оставил меня на палубе любоваться невиданным зрелищем, а сам отправился исполнять непростые обязанности капитана: вход в бухту, как он сказал, был чрезвычайно узок и опасен.

Через час, осторожно работая веслами, мы вошли в устье реки, оставив скалу с негритянской головой справа. Затем я увидела нечто, напомнившее мне только что услышанную от Филона легенду о древнем царе: на том самом месте, где чернел каменный череп, я вдруг увидела — или это мне только показалось? — высокую фигуру воина в броне, отливавшей серебром в лучах лунного света. Он опирался на огромное копье и в тот момент, когда мы находились напротив него, выпрямился и затем чуть наклонился вперед, словно разглядывая наш корабль, шедший внизу. После чего трижды приветственно поднял копье, трижды поклонился мне — видимо, в знак почтения, — широко раскинул руки и... исчез.

Позже я спросила у Филона, видел ли он то же, что и я.

— Нет. — Капитан решительно покачал головой, и в голосе его я уловила нежелание обсуждать эту тему. А затем добавил: — Не в обычае моряков разглядывать эту голову в лунном свете, потому что, говорят, если они увидят того призрака, которого видела ты, он бросит в них копье, и тогда они будут обречены в течение года умереть. Однако, по твоим словам, в тебя, Дитя Исиды, призрак копье не бросил, а лишь поклонился и по-царски приветствовал. А потому ни на тебе, ни на любом из нас, твоих спутников, смерть не оставила печати.

Я улыбнулась и ответила, что мой дух постоянно общается с Небесами, а потому мне не страшны никакие духи древних царей. Больше мы об этом не заговаривали. Однако в последующие годы мне приходило на ум, что история сия правдива и давно умерший царь явился, дабы поприветствовать ту, которой было предопределено править его землей на протяжении многих поколений. Мало того, сейчас я думаю, что он вовсе не был мертвым, но, испив из особого Кубка жизни, о котором мне в ту пору еще только предстояло узнать, жил вечно на той скале.

Я вернулась в каюту и легла спать, а когда проснулась, уже наступило ясное утро. Я обнаружила, что мы проследовали из реки в рукотворный канал, хотя и глубокий, но слишком узкий, чтобы можно было по нему идти на веслах. Поэтому морякам приходилось толкать «Хапи» шестами и тянуть судно на канатах с тропинки, бежавшей вдоль берега.

Три дня мы плыли таким способом, но продвинулись недалеко, потому что работать шестами было неимоверно трудно: корабль наш был велик и тяжел. По ночам мы привязывали его к берегу, как это делают с лодками на Ниле. За все это время нам ни разу не встретились какие-либо признаки проживания человека, хотя изредка попадались руины зданий. Страна эта выглядела заброшенной людьми, с множеством обширных болот, населенных дикими зверями, совами и выпями; здесь ревели по ночам львы, здесь кишели огромные змеи, каких я никогда прежде не видывала.

Наконец к полудню четвертого дня мы подошли к озеру, в которое впадал канал, — когда-то оно было гаванью: мы увидели каменные причалы, к которым по-прежнему были привязаны несколько лодок, по виду редко используемых. Здесь Филон объявил, что мы должны выгрузиться и продолжать путешествие по суше. Мы оставили «Хапи». Я покидала трирему с грустью, потому что на борту ее провела счастливые, спокойные дни: корабль казался мне сущим оазисом посреди иссушенной бурей пустыни моей жизни.

Едва мы ступили на сушу, как откуда ни возьмись появилось множество мужчин: все они были хороши собой, горбоносы и суровы — таких я видела среди команды «Хапи». Эти люди, пусть и свирепые с виду, не были дикарями, поскольку носили полотняные одежды, придававшие им внешнее сходство со жрецами. Более того, их предводители могли говорить по-арабски, на самой древней разновидности этого языка. Вместе с воинами, вооруженными луками и копьями, пришло немало простого люда, тащившего паланкины. Была там также и охрана, состоявшая из дюжих парней, — мой личный эскорт, как пояснил Филон. Тут терпение изменило мне, и я повернулась к капитану:

— Послушай, друг мой, я доверилась тебе, поскольку мне с твоих слов приказали так поступить. А теперь скажи, очень тебя прошу, что означает это путешествие через бескрайние морские дали в землю неизведанную? И куда, интересно, теперь я должна отправиться в компании этих варваров? Ведь когда ты в назначенный час привез мне письмо, я отдала себя под твою опеку и ни разу не попросила у богини раскрыть тайну и не искала разрешения ее заклинаниями. Но сейчас я, как Пророчица Исиды, требую правды от тебя, ее рядового слуги.

— Божественная госпожа, — ответил Филон, склонившись предо мной, — я поступил так согласно приказу великого человека. Ступай в эту древнюю землю, для тебя, однако, новую, с тем чтобы найти святого старца Нута, Учителя твоего и моего.

— Дабы найти самого Нута во плоти или же дух его? — уточнила я.

— Во плоти, Пророчица, если он еще жив, как утверждают эти люди, а я буду сопровождать тебя, оставаясь таким же верным, как и в прошлом. Если же я подведу тебя, пусть я поплачусь за это жизнью, что же до остального — ты обо всем расспросишь святого Нута.

— Достаточно, — кивнула я. — Веди меня.

Предварительно нагрузив носильщиков сокровищами Исиды и моим личным имуществом (из-за чего они сразу превратились в большой купеческий караван), мы забрались в паланкины и, оставив «Хапи» под охраной воинов, отправились навстречу неизведанному. Много дней мы двигались по широкой дороге, местами совсем разбитой, через долины и обширные болота, а ночами спали в пещерах или под пологами шатров, которые захватили с собой.

Странным казалось мне то путешествие в окружении множества молчаливых, похожих на призраков горбоносых мужчин, которым, как я заметила, ночь была по душе больше, чем день. Мне даже приходила в голову мысль, что они посланники из царства Аида, ведущие нас к вратам, из которых смертным выхода обратно нет. Мои спутники — жрецы и жрицы — страшились все больше и жались ко мне по ночам, а как-то раз даже принялись умолять меня, чтобы их отвели назад, к знакомым землям и лицам.

Я ответила им, что раз уж я решилась на сие путешествие, то и они не должны роптать, и что богиня Исида сейчас ничуть не далее от нас, чем была в Египте. Да, я велела своим товарищам не терять веры, поскольку без веры не обрести нам покоя даже на пару часов, без веры страхи могут задушить человека даже под защитой неприступных цитаделей.

Они выслушали и смиренно склонили голову, сказав, что, мол, сколько бы их ни ждало впереди сомнений и испытаний, они во всем полагаются на меня.

Итак, мы продолжали путь, проходя через страну, где большинство этих полудиких людей, называвшихся, как я узнала, амахаггерами, жили колониями в пещерах или в деревнях, занимаясь скотоводством. Наконец впереди замаячила могучая гора: ее отвесные склоны напоминали крепостные стены, настолько высокие, что взгляд был не в силах охватить их. Через ущелье мы проникли в горную котловину и увидели широкую плодородную равнину, а на ней — город, по размерам своим больше Мемфиса или Фив, однако наполовину лежавший в руинах.

Миновав крепкий мост через широкий ров, когда-то наполненный водой, нынче же местами пересохший, мы въехали в город. Таких широких улиц я в жизни своей не видывала: слева и справа тянулось множество домов, прекрасных, но покинутых и уже наполовину разрушенных, хотя некоторые из них казались еще обитаемыми. Мы приблизились к величественному храму с колоннами. Он напоминал египетский, но был гораздо больше. Через его заросшие травой дворы, устроенные как бы один в другом, нас внесли во внутреннее святилище. Мы сошли с паланкинов и проследовали в залы со скульптурами, казалось специально приготовленные к нашему прибытию; здесь мы очистились от дорожной пыли и поели. Когда совсем стемнело, пришел Филон и отвел меня одну в небольшой, освещенный лампами зал, где стоял трон, на который по предложению капитана я и уселась.

Видимо, донельзя измотанная путешествием, я заснула прямо на этом троне, и мне пригрезилось, будто меня встречают с почестями, какие оказывают царице или даже богине. Глашатаи выкрикивали мое имя, чьи-то голоса пели мне хвалу, даже духи явились толпами побеседовать со мной — духи тех, кто тысячи лет назад покинул землю. Они рассказывали мне необыкновенные истории из прошлого и будущего: то были истории о павших в боях героях, о вере и славе, которые давно исчезли в водоворотах Времени. Затем, собравшись все вместе, они принялись славить меня и пророчить:

«Приветствуем тебя, о жалованная царица! Подними то, что рухнуло! Отыщи то, что утрачено! С тобой пребывает сила великая, однако берегись плоти своей, иначе пересилит она дух и через это падение к руинам тела добавятся руины духа!»

Я очнулась от сна и увидела стоящего передо мной моряка.

— Вот что, Филон, — заявила я. — Эти вечные тайны просто невыносимы. Я долго ждала, но теперь время вышло. Отвечай, коли не хочешь, дабы я на тебя прогневалась: почему меня привезли в эту странную заброшенную страну, где мне, похоже, предстоит коротать долгие дни среди развалин?

— Потому что это приказал святой Нут, о Дочь Мудрости, — ответил он. — Разве не так прописано было в том свитке, что я передал тебе на Камышовом острове посреди Нила?

— Но где же тогда сам святой Нут? — спросила я. — Я не вижу его здесь. Он умер?

— Не думаю, что он умер, госпожа. Однако для всего мира Нут мертв. Он стал отшельником — человеком, который живет в пещере, в полном опасностей месте, не так далеко от этого города. Завтра я отведу тебя к Учителю, если будет на то твоя воля. Только ты одна сможешь увидеть Нута, который много лет не покидает пещеры, выходя лишь за едой, которую ему оставляют.

— Удивительные вещи ты рассказываешь, Филон, хотя то, что Нут сделался отшельником, меня не удивляет: он всегда мечтал об этом. А скажи мне, как вы с Учителем попали сюда?

— Госпожа, ты наверняка помнишь, что много лет назад, когда фараон Нектанеб бежал вверх по Нилу, святой Нут взошел на борт моего корабля «Хапи», намереваясь отплыть на север, чтобы там договориться с персами о выкупе тех храмов Египта, каковые оставались еще не разграбленными.

— Я помню, Филон. Что же произошло с вами во время того путешествия?

— А вот что, госпожа. Нас едва не убили: персы устроили нам ловушку, замыслив похитить Нута и его приспешников и пытать старца, пока тот не выдаст, где спрятаны сокровища храмов Исиды. Однако, благодаря моему опыту мореплавателя и мужеству воина-жреца по имени Калликрат, нам удалось прорваться в канал, называемый Дорога Рамзеса, а из него — в открытое море, поскольку вернуться на Нил не представлялось возможным. И вот тогда Нут приказал мне плыть на юг курсом, который он знал достаточно хорошо, а может, его научила богиня — того не ведаю. Делать нечего, я повиновался, и под конец мы достигли той гавани, что охраняется скалой с высеченной в ней головой эфиопа, а оттуда добрались до этого места, все так же ведомые мудростью Нута, знавшего дорогу.

— А Калликрат? Что стало с Калликратом, ведь он, как я поняла, тоже был с вами? — поинтересовалась я с деланым равнодушием, хотя сердце мое горело нетерпением услышать ответ.

— Госпожа, наверное, хочет узнать, какова судьба Калликрата и принцессы Аменарты?

— Принцессы Аменарты?! Во имя Исиды, что ты хочешь сказать, Филон? Разве она не отправилась вверх по Нилу вместе с Нектанебом, своим отцом, поверженным фараоном?

— Нет, госпожа, она отправилась вверх по Нилу — уж не знаю, сговорившись предварительно с Калликратом или же действуя в одиночку. Сие мне неведомо, да и вообще я узнал о том, что дама эта находится на борту моего судна, лишь спустя два дня после выхода в море; берега Египта к тому времени уже остались далеко позади.

— Вот как? — обронила я холодно, хотя горькая ярость переполняла меня. — И как же отреагировал святой Нут, обнаружив на борту эту женщину?

— Старец сильно изумился, госпожа, но что он мог поделать?

— А как поступил жрец Калликрат? Он пытался избавиться от нее?

— Нет, госпожа. Да и вряд ли такое было возможно, не бросать же ее за борт. Калликрат не сделал ничего, разве что беседовал с принцессой... По крайней мере, это все, что видел я.

— Хорошо, Филон, но где же тогда Аменарта сейчас? И где Калликрат? Я не вижу его тут.

— Госпожа, я не могу сказать наверняка, но полагаю, что ныне оба мертвы и гостят в царстве Осириса. Когда мы находились в море уже несколько недель, сильный шторм отнес нас к острову, лежавшему далеко от берегов, и под его прикрытием мы нашли убежище. То был весьма плодородный и красивый остров, населенный дружелюбным народом. Когда шторм утих и мы вновь вышли в море, чтобы продолжить путь, выяснилось, что ни жреца Калликрата, ни принцессы Аменарты на борту нет, а из-за сильного попутного ветра мы не могли вернуться на остров и отправиться на их поиски. Я расспросил матросов, и те рассказали мне, что эти двое ловили рыбу, их наживку схватила огромная акула и утащила обоих в море, — если это правда, то они наверняка утонули.

— И ты поверил этой басне, Филон?

— Нет, госпожа. Я сразу понял: морякам заплатили, чтобы они донесли ее до меня. Лично я думаю, что парочка сия отправилась к острову на одной из лодок местных жителей; может, они больше были не в силах выносить холодные взгляды Нута, а может, просто собирались набрать фруктов, по которым за время долгого плавания изрядно соскучились. Хотя второе предположение маловероятно: ведь местные жители и без того привезли нам очень много фруктов.

— Да уж, Филон, вряд ли эти двое предпочитали рвать плоды своими руками.

— Возможно, госпожа, им захотелось немного побыть на том острове. По крайней мере, я заметил, что принцесса предусмотрительно прихватила с собой все свои наряды и драгоценности, что вряд ли сделала бы, отправляясь на рыбную ловлю.

— Уверен ли ты, Филон, что часть своих драгоценностей она... э-э-э... скажем так, не передала тебе на хранение? Лично мне представляется подозрительным, что принцессе Аменарте удалось сперва попасть на борт твоего судна, а затем покинуть его — и проделать все это без ведома капитана.

Филон поднял на меня невинный взгляд и сказал:

— Вполне законно капитану судна принимать от пассажиров плату за провоз, и я не исключение. Но я не понимаю, почему Дочь Мудрости так гневается оттого, что грек и дочь фараона по воле случая остались на острове, где, возможно, один из них имел друзей.

— Разве я не страж чести богини? — ответила я. — И знаешь ли ты, что Калликрат прошел церемонию посвящения, присягнув в верности ей одной?

— Если так, Пророчица, то наверняка этот военачальник или жрец помнит сию клятву и относится к принцессе как к сестре или матери. К тому же богиня может сама постоять за свою честь, так стоит ли тебе тревожиться по этому поводу, Пророчица? И наконец, не исключено, что ныне эти двое уже мертвы и сами поведали обо всем Исиде в небесных чертогах.

Так он молол языком, добавляя новую ложь к старой, как умеют только греки. Я слушала, пока терпение мое не лопнуло, а затем произнесла лишь одно-единственное слово:

— Сгинь!

Филон покорно удалился... посмеиваясь про себя, как мне думается.

О, теперь я поняла! Учитель задумал убрать Калликрата подальше, чтобы впредь у меня не было даже возможности взглянуть на него. Капитан знал о планах старца, а от него проведала обо всем Аменарта. Втайне от Нута она подкупила Филона, уговорив спрятать ее на борту корабля, пока тот не удалится на приличное расстояние от суши. Не знаю, правда, участвовал ли в заговоре Калликрат, да и какая теперь разница? Важно иное. Аменарта появилась на судне и заманила в свои сети Калликрата, прежде поклявшегося порвать с ней, так что финал предугадать нетрудно. Нут разгневался на них обоих, и его гнев был так силен, что, когда представился случай, эти двое бежали на остров, намереваясь остаться там до тех пор, пока не смогут найти другое судно, дабы вернуться в Египет или отправиться куда-нибудь еще. Так я предположила тогда, и впоследствии догадки мои полностью подтвердились.

Я от души надеялась, что теперь обоих уже нет в живых, поскольку лишь смерть могла покрыть такой грех, и со своей стороны была, в общем-то, даже рада, что покончила наконец с Калликратом и со своей любовью к нему. И все же, сидя на троне, я в тот момент плакала, и душа моя возмущалась оскорблением, нанесенным Исиде, которой верно служила.

Или же я плакала по себе? Не могу сказать наверняка, знаю лишь, что слезы мои были горьки. А еще я чувствовала себя очень одинокой в этом странном и безлюдном месте. Но так повелел Нут, пославший меня в эту глушь, а его приказам я обязана подчиняться. Но где же сам святой старец, который, как поклялся мне Филон, по-прежнему жив и здоров? Почему он не пришел поприветствовать меня? Я закрыла глаза ладонями и швырнула свой дух Нуту со словами: «Приди ко мне, о Нут! Приди ко мне, мой любимый Учитель!»

Чу, голос! Хорошо знакомый голос ответил мне:

— Я здесь, дочь моя.

Я уронила руки. А затем открыла глаза, полные слез, и — о чудо! Передо мной, в белой мантии с золотым пояском, с белой как снег бородой, совсем дряхлый и одновременно вечный, стоял прорицатель и верховный жрец, мой Учитель. На мгновение мне подумалось, что я вижу его дух. Однако затем он пошевелился. Я услышала шорох белой мантии и поняла: передо мной Нут собственной персоной, не напрасно проделала я столь дальний путь.

Я поднялась с трона, я подбежала к нему, я схватила его истончившуюся руку и поцеловала ее, а он, пробормотав: «Дочь моя, наконец-то, наконец-то!» — подался вперед и коснулся губами моего лба.

— Как же далеко летели твои призывы, чтобы достичь меня в час опасности, — сказала я. — Вот, узри! Я повиновалась, я пришла, не колеблясь ни мгновения, не задавая вопросов. И здесь я в безопасности, потому что верю: сама богиня была со мной в том путешествии. Расскажи мне все, о Нут. Что это за место? Как ты оказался здесь и почему призвал меня к себе?

— Ну так слушай, дочь моя, — начал старец, усаживаясь рядом со мной на диванчик, похожий на трон. — Этот город называется Кор. Когда-то он был жемчужиной мира, как после него Вавилон, Фивы, Тир, а сейчас — Афины. Пришедшие из Кора люди еще тысячи лет назад, в темные, давно забытые времена, заселили Египет и другие страны. Но даже тогда его жители уже поклонялись Исиде, Небесной Царице, только называли они ее Истиной, которая в Египте известна под именем Маат. Затем поползло по стране вероотступничество, и многие из тех великих людей отреклись от чистой и доброй веры в Исиду, облаченную в покрывало Истины, в пользу Рицу, жестокого демона солнца. Они придумали себе нового бога, которому стали приносить человеческие жертвы, ну совсем как сидонцы Молоху. Да, они тысячами приносили в жертву мужчин, женщин и детей и даже научились поедать их плоть: сначала лишь во время священного обряда, а впоследствии — удовлетворяя свои аппетиты. Небеса все видели, и гнев их рос. О, Небеса наказали людей страшным мором, и те стали гибнуть тысячами, пока их не осталась всего лишь жалкая горстка. Кор пал от кары Божьей, как много веков спустя пал и Сидон.

— Обо всем этом потом, — нетерпеливо проговорила я. — Сперва скажи мне: как ты попал сюда? Много лет назад, отец мой, ты отплыл вниз по Нилу, дабы договориться с персами о выкупе храмов Египта. Однако миссия твоя, похоже, не увенчалась успехом.

— Да, Айша, так оно и было. Это оказалась всего лишь западня персов, поскольку вероломные огнепоклонники хотели схватить меня и взять мою жизнь в залог всех сокровищ Исиды. Благодаря хитрости и мастерству умелого моряка Филона, а также мужеству жреца по имени Калликрат, которого ты, возможно, еще помнишь спустя все эти годы, — тут он испытующе взглянул на меня, — я бежал, когда целая шайка злоумышленников попробовала заманить меня в ловушку. Однако путь вверх по Нилу был нам заказан; мы попытались пробиться на юг и далее плыли по великому Каналу фараонов, пока наконец после долгих блужданий и приключений не подошли к этой земле, потому что так было уготовано мне судьбой. Вспомни-ка, дочь моя по духу, я ведь говорил тебе: мол, чую, нам суждено расстаться на время долгое, но потом непременно встретиться вновь во плоти.

— Да, я хорошо это помню, — ответила я. — Равно как и то, что поклялась прийти к тебе в назначенный час.

— Я прибыл на эту землю, — продолжил Нут. — Однако Калликрату, греческому военачальнику, бывшему жрецом Исиды, достичь ее не удалось. По пути сюда он пропал.

— И пропал он не один, отец мой. Но историю сию мне уже поведал Филон.

— Верно, не один, а с той, что вынудила его нарушить свои клятвы. Будь уверена, дочь моя, я ничего не ведал о коварных планах принцессы или о том, что она пряталась на борту судна, однако Филон, полагаю, все знал. Богиня скрыла от меня правду: у нее наверняка были какие-то свои цели.

— Эти двое погибли или они по-прежнему живы, отец мой?

— Не могу сказать наверняка. Это также скрыто от меня. Для них лучше было бы умереть, поскольку рано или поздно месть за такое кощунство падет на голову одного из них, если не на обоих сразу. Да пребудет с ними мир. И может, они будут прощены! Во всяком случае, мне показалось, что эти двое любили друг друга, а поскольку любовь очень сильна, все, кому знакомо это чувство, не должны строго судить их. — И вновь изучающий взгляд старца скользнул по моему лицу.