Глава XVI.
КРОВАВОЕ ПИРШЕСТВО
И вот настала ночь великого пира. Весь день множество мастеров усиленно трудились во дворе храма. По всей длине его расставили столы, а рядом с ними — диваны и скамьи, на которых сотни гостей будут возлежать или сидеть согласно своему рангу. Во дворе построили помост, балки которого поддерживали статуи богов, вытащенные из множества храмов, где они прежде веками стояли в торжественном покое. Да, здесь были Птах, Амон, Осирис, Мут, Хонсу, Хатхор, Маат, Тот, Ра, Гор и остальные — нынче они держали на своих священных лбах и головных уборах стол, за которым совсем скоро соберутся для трапезы толпы варваров. И не только стол: вокруг и между ними и платформой, на которую опирался стол, лежали гробы давно умерших царей, цариц и прочих великих людей — рассказывали, что их всех вытащили из пирамид или окружавших их гробниц. Темные от пыли веков, некоторые раскрытые, гробы сии выстроились там, являя современникам зловещие фигуры спавших в них предков.
На все это сооружение был положен широкий настил, укрытый тирским пурпуром, и уже на нем расставлена золоченая мебель для пира. Здесь же возвышался золотой трон, спинку которого украшал павлиний хвост из драгоценных камней, а перед троном был установлен стол черного дерева, инкрустированный слоновой костью, и вокруг него — несколько тронов и столов поменьше. То были места для Царя царей и нескольких его фавориток.
Однако и это еще не все: на внешнем дворе, но под сводом пилонов повара и поварята разделывали у жарко пылавших костров мясо, а виночерпии выставляли большое количество разнообразных вин. Не припомнят жители Египта столь странного и щедрого пира, какой сейчас готовили во дворах храма Исиды, осквернение которого запахом плоти было святотатством, а поглощение ее в стенах святилища — гнусным кощунством.
Когда солнце стало клониться к западу, прибыл Багой с другими евнухами и казначеями и, допущенный во внутренние дворы, созвал меня и моих товарищей, дабы отдать касающиеся церемонии приказы, которые нам надлежало исполнить. Мы покорно выслушали, сказав, что вся наша братия — рабы Царя царей и что мы во всем будем повиноваться ему.
Затем остальные жрецы ушли, а Багой, проходя мимо меня, сделал вид, что споткнулся, и прошептал мне на ухо:
— Не бойся, Пророчица. Все идет хорошо и закончится благополучно.
— Я не боюсь, евнух, — ответила ему я. — Но никому не ведомо, насколько хорошо все идет и каким будет конец.
Пала ночь. Ярко разгорелось пламя в высоких бронзовых светильниках зала и в бессчетных лампах, выставленных через равные промежутки вдоль столов. Гостей собралось великое множество, все до единого мужчины: десятками и сотнями прибывали представители персидской знати в богатых одеяниях, полководцы и военачальники в доспехах, купцы из разных стран, изменники из числа египтян и прочие, кому Царь царей соизволил оказать великую честь. Каждого провожали на отведенное ему место слуги и виночерпии, и там гости ждали в молчании, а если и беседовали, то вполголоса.
Я и мои товарищи наблюдали за происходящим из-за занавесей внешнего храма. Жрецы и жрицы были в белых праздничных мантиях, украшенных гирляндами цветов. Но я, согласно приказу, облачилась в прекрасный наряд Исиды, скрытый покрывалом, на голове у меня были убор Исиды в форме грифа, золотой урей, серьги и полумесяц. Кроме того, на груди висели священные ожерелья и другие драгоценные символы богини; в руках я держала систр и Крест жизни.
Рев труб возвестил о прибытии Царя царей. Вдоль длинного зала проследовал он, изображая мумию Осириса, весь обернутый в полосы белой ткани, немного ослабленные в ногах, чтобы можно было ходить; на голову персидский царь водрузил высокую корону из перьев, а в руках держал атрибуты власти египетских фараонов: жезл-крюк и плеть. Казначеи и самые знатные вельможи провели его к лестнице на помост, возведенный над телами древних царей, к тому месту, где соорудили миниатюрный алтарь с горящим на нем священным огнем персов. Здесь Ох немного постоял, красуясь и помахивая плетью, которой якобы высек мир, а собравшиеся гости, все как один, пали ниц, вознося ему хвалу как богу, а затем замерли, лежа на полу, наподобие тех трупов в древних гробах под помостом.
Дико и жутко было видеть их, распростершихся ничком на земле, и изображающих мертвецов, которыми и в самом деле станут они совсем скоро, все до единого, и восхваляющих этого живого идола, наряженную куклу, игрушку, созданную богами по своему образу, чтобы вскорости быть сломанной ими же и выброшенной на свалку истории.
Я, Айша, неотрывно наблюдая и чувствуя, как переполняет меня тот дух, что в канун великих событий вселяется в подобных мне слуг Исиды, находила все происходящее настолько нелепым, что с трудом сдерживала смех. Потому что в этом шуте, в этом игрушечном правителе на помосте, кривлявшемся рядом со своим ручным тигром Багоем, припавшим к земле у ног хозяина и готовым вот-вот перегрызть ему глотку, — я видела лишь воплощение мнимого величия, слепленного из глины, но лишенного духа. От яда ли Багоя, от огня ли Исиды — этот человек на помосте, триумфально празднующий победу над великими монархами, покоящимися в гробах под его ногами, эта мерзкая жаба на священном алтаре вот-вот погибнет, и что же тогда станет со всем этим его великолепием?
Чаша крови полна, и, когда удар Судьбы опрокинет ее на пески Смерти, сколько же понадобится языков, думала я, чтобы призвать миллион трепетных обвинений против трепещущей от страха души этого нечестивца? Наконец, какой глумливый демон убедил его нарядиться Осирисом и самим видом своим оскорбить Исиду? Ведь Исида под своим царским именем Природы есть могущественная подданная Всевышнего, и Осирис — бог смерти. А Исида-Природа всегда жестоко мстит тем, кто нарушает ее законы.
Разглядывая нелепый наряд этого пропащего безумца, я с трудом сдерживала смех и сама на себя удивлялась: ведь в те черные дни я улыбалась очень, очень редко.
Ох-Осирис взмахнул скипетром, и кажущиеся мертвыми подданные, лежавшие вокруг него, выдрессированные устроителями сегодняшнего действа, вдруг «ожили» в зловещем осмеянии восставших из могил духов. Они поднялись, и каждый, в соответствии со своим чином, занял место за столом Осириса, доставленным на землю.
Пир начался и шел своим чередом. Присутствующие много ели и совершали обильные возлияния, пока вино не задурманило им рассудок; люди уже едва держались на ногах. Наконец настал момент кульминации — пришло время водрузить краеугольный камень на эту черную пирамиду смертного греха против бессмертного духа богини.
Ох встал, размахивая жезлом-крюком.
— В Египте вновь воскрес Осирис! — прокричал он. — Приведите его жену, божественную Исиду, дабы он осушил с ней брачный кубок и обнял ее как супруг свою супругу!
И вся компания варваров вторила ему, заорав:
— Да, бог Осирис вновь воскрес в Египте! Приведите же царицу Исиду! Давайте ее сюда, мы полюбуемся, как она выпьет со своим божественным супругом, а он поцелует ее!
Стража позвала нас. Мы вышли из-за занавешенного святилища, одетые в повседневные белые мантии. Распевая древний гимн Воссоединения под музыку арф и звон колокольчиков систра, мы вступили в большой зал. Я возглавляла процессию — торжественный отряд, при виде которого пьяные гости прекратили свои насмешки, а некоторые даже склонили голову, словно в благоговении перед нами. Мы приблизились к помосту, поддерживаемому статуями богов Египта и опиравшемуся на гробы его древних царей и цариц, и здесь остановились. Стражники провели одну меня вверх по лестнице, так чтобы я встала на помосте лицом к Оху-Осирису. И царь заговорил, насмешливо обратившись ко мне:
— Приветствую, Небесная Царица! Смотри, вот Осирис, возрожденный на Ниле; наконец-то он нашел тебя. Сбрось же покрывало, дабы мы могли узреть красоту твою, ведь, поскольку богини не стареют, ты, несомненно, прекрасна!
При этих оскорбительных словах все участники застолья разразились хриплым смехом. Я дождалась, пока он стихнет, и ответила:
— О царь, облаченный в одеяние властелина более великого и могущественного — царя Смерти, разве не слышал ты, насколько опасно снимать покрывало Исиды, ведь ни один, дерзнувший сделать сие, не выжил? Ты полагаешь, будто я всего лишь женщина, однако знай, что здесь, в храме Исиды, в ее священной обители, которую ты осквернил бражничаньем и плотью убитых зверей, я, ее Пророчица и Оракул, есть сама богиня и облечена ее божественной силой и властью. Поэтому прошу тебя — одумайся, прежде чем прикажешь мне скинуть покрывало.
На мгновение Ох, казалось, испугался, как и все его нечестивые гости, поскольку все за столом вдруг разом умолкли. Но затем Царя царей, которого переполняли вино и гордыня, вдруг охватила ярость.
— Что? — заорал он. — Мне, владыке мира, смеет бросать вызов и угрожать старая ведьма, называющая себя жрицей, или богиней, или тем и другим? Женщина, как-то раз я уже выслушал твои увещевания и оставил тебя завернутой в эту тряпку, но сейчас, когда перед тобой я, твой царь и твой бог, изволь выполнять приказ! Долой это покрывало, не то прикажу своим женщинам раздеть тебя донага!
Вновь пала тишина, и я воспользовалась этими краткими мгновениями, чтобы осмотреться. Я окинула взглядом пирующих, освещенных ярко горящими светильниками; я запрокинула лицо к чистым небесам над собой — там царствовала огромная луна; я обернулась и посмотрела на статую богини, чей белый силуэт виднелся меж занавесей в храмовом зале. Затем я подняла голову и заговорила — я молилась вслух:
— О ты, что со своего лунного трона наблюдаешь за всем происходящим на земле! О ты, великий Дух Мира, богиня, которую люди зовут Исидой! Ты, могущая миловать; ты, способная воздать отмщение; ты, знающая жизнь и смерть; ты, правящая сердцами и судьбами; ты, в глазах которой цари ровня рабам, ибо как цари, так и рабы суть лишь прах под твоей бессмертной пятой, — услышь меня, твою жрицу и твоего Оракула! Тебе ведомо бедственное положение мое и твоих верных слуг, коими я правлю под сенью крыльев твоих. Защити меня и их, а коли не будет на то воля твоя, забери нас к себе. Ни о чем я не прошу тебя; не помышляю повернуть колесницу Судьбы. Будь же судией моей, и любое твое решение я с благодарностью приму. В руках твоих весы Судьбы, и мера твоя — великие миры. Так кто же я такая, чтобы пытаться склонить чашу весов твоих? Рассуди же, о Мать Исида, меня и облаченного в наряд Смерти царя, который глумится над тобой, Небесной Царицей, осмеивая меня, твою слугу на земле.
— Довольно, женщина! — усмехнулся Ох. — Хватит уже завывать и жаловаться богине, сидящей на луне, она слишком далеко от тебя и... В общем, скидывай покрывало! Багой, подай мне свадебный кубок, я желаю выпить со своей новой женой, возомнившей себя богиней.
Багой сделал знак — и смуглый чернобородый мужчина, личный царский лекарь, как я знала, вышел вперед с золотым кубком, на котором были выгравированы мерзкие сценки, изображающие похотливых сатиров. Он, как того требовала церемония, сперва сам торжественно попробовал вина из кубка (или сделал вид), а затем незаметно для всех, кроме меня, добавил в сосуд яд. После чего, трижды подняв кубок и трижды опустив его, наверняка с целью смешать яд с вином, смиренно подошел к царю и, опустившись на колени, протянул кубок своему господину, Царю царей, владыке всего мира.
— Ну же! — проговорил одурманенный напитками Ох, приняв у него кубок. — Живо, Пророчица! Ты скинешь покрывало сама или мне позвать женщин?
— В этом нет нужды, — ответила я. — Но прежде, о величественнейший монарх, о победитель всего и вся, прежде я хотела бы добавить всего лишь пару слов. Даже царь столь великий, осмеливающийся облачиться в наряд самого Осириса, может порой заблуждаться. И ты, о великий и могущественный монарх, ты тоже ошибаешься, когда говоришь, что Исида сейчас далеко от меня, потому что она здесь. Исида — это я!
Тотчас две жрицы подлетели ко мне и стянули покрывало. Оно упало на землю, и вот я предстала перед всеми в великолепном наряде Исиды, красивая, как она сама, с грозным взглядом ее прекрасных глаз, держа в руках символы богини и скипетр верховной власти, при помощи которого Исида правила миром.
Когда присутствующие узрели сию картину, по переполненному залу пронесся вздох восхищения... или страха? Ох округлил глаза, рот его изумленно раскрылся.
— Клянусь священным огнем! — пробормотал он. — Будь она богиня или смертная женщина, такую красавицу стоит сделать своей супругой!
— Так испей же из кубка, о великий царь, и возьми ее, — ответила я, указав на Оха Крестом жизни.
Он сделал несколько жадных глотков и, не предложив вина мне, вдруг выронил кубок, и тот упал на маленький алтарь, загасив остатками вина священный огонь, после чего скатился с помоста на пол. Я быстро посмотрела на Багоя и прочла в его глазах нечто такое, чего прежде никогда не видела на лице человека. О, каким жестоким был тот взгляд... жестоким и триумфальным, тот холодный пристальный взор жертвы, ставшей победителем, — адская бездна темнела в нем.
Над пиршественными столами пронесся шепот: дескать, погасший огонь — это дурное знамение. Однако Ох как будто даже не заметил этого, словно бы хмель внезапно оставил его. Ярость угасла в глазах царя, уступив место купеческой хитрости: как умелый торгаш, он оценивал мою красоту, не скрытую тонкими полупрозрачными облачениями, в какие наряжают раскрашенную статую богини.
— Ну что же, невеста хоть куда, — заключил он. — Да, завоевание Египта принесло мне немалое удовлетворение, но еще больше радости я испытаю, завоевав тебя, о божественная телом, если не духом. Теперь я понимаю, почему прежде ты не позволяла мне снять твое покрывало.
Так говорил он, медленно, будто смакуя на языке каждое слово, в то время как глаза его алчно смаковали мою красоту. Затем Ох поднялся, миновал маленький алтарь и направился ко мне.
В этот страшный момент я взвесила все. Мне вдруг пришло в голову, что Багой обманул меня, что не было в кубке никакого яда или же план евнуха отчего-то не удался и теперь спасение лишь в моих руках. Однако я некоторое время медлила, не желая сделать то, что приведет к смерти сотен людей.
— Остановись! — воскликнула я. — Не прикасайся ко мне, иначе навлечешь на свою голову проклятие Исиды!
— Да ничего подобного, — возразил Ох. — Какое там проклятие! Напротив, я навлеку благословение Исиды... на свои губы, о красивейшая, само очарование во плоти!
Царь не только не остановился, но, наоборот, приближался и уже миновал мраморный алтарь. Раскрасневшееся лицо его пылало животной страстью, он впился в меня взором, он схватил меня; горячая рука Оха обвила мою талию, и он притянул меня к себе, а все сидевшие за столом нелюди взревели, охваченные низменной радостью.
Я выпустила из руки систр. Минута милосердия миновала. Мерзкий рев этих псов и сатиров окончательно решил их судьбу. Это стало последней каплей!
С помощью тайного мастерства, доступного лишь нам, служителям Исиды, мой приказ мгновенно был передан той, что ждала в подвале. Тотчас пожилая жрица пустила в ход лампу и факел. Ни один любовник не летел так стремительно к своей возлюбленной, как порхала эта женщина туда-сюда, поджигая масло и тростник.
Между тем царь, это грубое животное, крепко держал меня. Он осыпал горячими поцелуями мою грудь, мои губы. Я замерла. Я не сопротивлялась. Я застыла, словно статуя богини. И мое холодное спокойствие как будто напугало его.
— Да женщина ли ты? — произнес он с сомнением.
— Нет, конечно, — прошипела я в ответ. — Я сама Исида. Горе тому, кто посмел осквернить Исиду!
Ох выпустил меня. Он стоял, пристально глядя на меня, и я заметила, как менялось выражение его лица.
— Да что такое? — вопросил он. — Словно все боги Египта глядят на меня из глаз твоих.
— Нет, — возразила я. — Из глаз моих смотрят все демоны ада. Исида уже отдает приказ демонам ада и спускает их с цепи, о царь, облаченный в наряд Смерти.
— Что значат твои слова? — изумился Ох. — О чем это ты толкуешь?
— О том, что ты узнаешь прямо сейчас... об аде. Посему попрощайся с миром, о труп властителя!
Царь бросил на меня гневный взгляд. Затем качнулся из стороны в сторону. И внезапно рухнул, словно пронзенный стрелой в самое сердце. Он лежал на спине поперек алтаря, устремив взгляд к луне.
— Там, на луне, Исида! — закричал он. — Она грозит мне с луны! Персы, бойтесь Исиды-Живущей-на-Луне! Багой! Лекарь! Лекарь! Багой! Защитите меня от Исиды! Своими руками она терзает мне сердце! Ведьма! Ведьма! Отпусти мое сердце!
Так Царь царей завывал жутким голосом, и такими были его последние слова: выплюнув их с перекошенным лицом, он приподнял голову, огляделся вокруг, затем вновь тяжело уронил ее, скатился на помост и остался там недвижимый.
Евнух и лекарь подбежали к своему господину.
— Проклятие Исиды пало на Царя царей! — воскликнул Багой.
— Оседлавший вершину мира мертв, он убит египетской богиней Исидой! — прокричал лекарь.
Женщины из царской семьи подняли вой, и все гости к ним присоединились:
— Ох мертв! Артаксеркс умер! Царь царей скончался!
Багой и лекарь с помощью стенающих жен Оха подняли тело. Они спустили его с помоста, вынесли в зал, скрылись в темноте, и вскоре в полной тишине я услышала, как стражники затворяли за ними ворота храмовых дворов и с лязганьем задвигали задвижки на внешних воротах.
На некоторое время в зале, наполненном смертельным ужасом, повисла тишина. И внезапно ее прорезал чей-то голос, высокий, визгливый:
— Эта ведьма погубила царя своим поцелуем! Надо убить ее! Разорвать на куски! Смерть ей и всем ее приспешникам!
Ошеломленная толпа пришла в движение, и я услышала, как шипят, выползая из ножен, мечи. Словно бы штиль на море внезапно сменился надвигающимся штормом: гости начали подниматься из-за столов и, подобно волнам, надвигаться на помост, где я стояла в одиночестве. Я нагнулась, подняла систр, направила его на них и крикнула:
— Остановитесь, безумцы! Иначе проклятие Исиды падет и на вас тоже!
— Ведьма! Ведьма! Ведьма! — визжали они, замешкавшись на несколько мгновений, а затем вновь ринулись вперед.
Я взмахнула рукой, и, словно в ответ на этот жест, сквозь усыпавшую пол гальку из-под помоста внезапно повалил густой дым, и оттуда стали прорываться языки пламени. Увидев сие, люди вновь зашлись криком:
— Проклятие Исиды! Проклятие Исиды пало на нас! Этот огонь поднимается из ада!
— Нет, — ответила я им. — Этот огонь ниспослали с Небес разгневанные боги!
К тому моменту между мною и толпой выросла преграда из пламени высотой почти в человеческий рост. Люди остановились; один из воинов швырнул меч, пролетевший у меня над головой. Затем все повернулись и кинулись к выходам из зала, но и там их встретила стена огня. Наиболее смелые перемахнули через нее, но лишь затем, чтобы узнать, что ворота заперты, а стража в панике бежала. Они бросились назад, уже охваченные пламенем, да-да, их шелковые одежды и смазанные маслом волосы превращали их в живые факелы. Тогда гости предприняли другой шаг — стащили все столы вместе, поставили их друг на друга и попытались таким образом вскарабкаться на стены зала. Быть может, некоторым это и удалось бы, если бы в панике одни не сдергивали вниз других, — люди валились в кучу на каменный пол, где напиравшая толпа затаптывала их насмерть.
Я повернулась и, никем не замеченная за пеленой дыма, оставила помост и возвратилась за драпировки, скрывавшие внешнее святилище, где собрались все служители храма Исиды, за исключением той старой жрицы, которая с лампой и факелом все еще продолжала поджигать содержимое подвала: наверняка ей было суждено уже нынче вознестись на небеса в огненной колеснице.
Здесь мои слуги сняли с меня священные атрибуты, помогли облачиться в черные одежды и накинуть сверху черный плащ с капюшоном. Переодеваясь, я обернулась и посмотрела на зал — там били фонтаны огня. Помост, на котором пировал Ох, горел, и весело пылали под ним останки древних царей. Лишь каменные боги, которые по-прежнему поддерживали полыхающий помост, сурово смотрели на сие огненное пиршество — безмолвные и ужасные символы отмщения и Страшного суда.
Больше ничего разглядеть не удалось. В реве пламени слышала я дикие вопли загнанных в ловушку бражников, которые пришли посмотреть, как их царь насмехается над Исидой и ее жрицей; и от криков тех кровь стыла в жилах. Затем пол провалился, и все рухнуло в раскаленную яму подвала. Да, тех, кто поклонялся огню, пожрал их же собственный бог.
Вот что сделала я, Айша, Дочь Мудрости, земная дочь Яраба, которую сами Небеса избрали орудием мщения персам и их Царю царей, нечестивому Оху. С помощью огня совершила я это — и путь мой всегда был и будет отмечен огнем. Здесь, в пещерах Кора, я, Айша, впоследствии стала бессмертной в дыхании огня, и душа моя слилась воедино с его тайной душой.
