Глава II.
ПРОРОК НУТ ПРИХОДИТ В ОЗАЛ

Это видение, а быть может сон, преследовало меня долгие столетия, и, размышляя над ним из века в век, я, Айша, уверилась, что по сути оно правдиво, а внешние его атрибуты — скорее игра фантазии. По крайней мере, я знаю одно: дух мой есть дитя бессмертной Мудрости, которой, как прежде думали люди, обладает лишь Исида, а мой неувядающий образ рожден от красоты, которой, если верить легендам, щедро наделена Афродита. Не сомневаюсь, еще прежде, чем я окунулась в пламя Огня жизни, мне принадлежали большая часть знаний и вся красота рода человеческого. Знаю также, что моей миссией было обратить Египет в прах, и разве я не сотворила сие, поразив эту страну в самое сердце тем, что сначала погубила великолепный и надменный Сидон, а затем и Кипр, родину Афродиты? И ради свершения этих деяний разве не несла я на своей беззащитной шее двойное ярмо — проклятие Афродиты и проклятие Исиды? Я, чей удел в мгновение ока становиться орудием в руках соперничающих сил, поле сражения которых — сердце каждого из нас?

Увы! Будь людям известна моя история, мир строго осудил бы меня, решив, что я, которая сожжением финикийского города низвергла древнюю империю, жестокосердна. Люди сочли бы, что я добивалась любви некоего мужчины и, когда он предпочел мне другую, в порыве гнева убила своего избранника, чего, по правде говоря, совсем не хотела делать, а значит, я своенравна и необузданна. Однако на самом деле это не так, поскольку именно Судьба, а не я отдала Египет на растерзание персидскому псу (которого я, в свою очередь, впоследствии свергла) и сделала его народ рабами. И не я сама, а моя плоть, изведав Огня жизни, принялась мучить меня неодолимой страстью и заставила пожинать ее плоды, возможно, потому, что я, Айша, ненавидела ее и никогда не подчинюсь ей всецело, — я, всегда исполнявшая заповеди непорочности, ища не мужской любви, но лишь даров Мудрости и вершин духовного богатства.

Сверх того, у меня имелись вполне земные и благочестивые резоны осуществить свою миссию: способствовать падению Сидона, а с его помощью и Египта, поскольку их цари подвергли меня страшному позору, а отца моего лишили жизни, — обо всем этом я поведаю позже. Было основание и у моего женского сердца поклоняться возлюбленному, потому что за смерть, которой я предала его в припадке безумной ревности, моя душа в полной мере заплатила раскаянием и слезами. И все же, поскольку справедливость трудно отыскать на земле или даже на небесах, я знаю, что некоторые будут сурово порицать меня за содеянное. Даже Холли, а иногда и муж мой Лео, которого когда-то звали Калликратом, питали подобные чувства; хотя уста этих двоих не осмеливались произносить подобное вслух, я читала в их умах, словно в раскрытых книгах. Поэтому ни Холли, ни моему супругу не видать этих страниц, на которых изложена правда, дабы не смогли они извлечь из нее некий яд подозрения и сомнения, ведь всем прекрасно известно, что мужчины пятнают своими извращенными умами белизну чистейшей истины. Вот почему я пишу на неведомом им обоим языке и прибегаю к символам, каковых они наверняка не понимают, но которые, однако, в должное время непременно будут расшифрованы.

По земному происхождению я арабка чистейшей и благороднейшей крови, рожденная в благословенном Аль-Ямане, в славном городе Озале. Отца моего звали Ярабом, в честь великого предка нашего народа, а меня, его единственное дитя, нарекли Айшей, в честь моей высокородной матери. Я совсем не знала матери — ее вскоре после моего рождения прибрал к себе некий бог, которому, как говорили, она поклонялась.

Поначалу мать даже не пожелала взглянуть на меня, рассердившись, что родилась дочь, а не желанный сын, но в конце концов, уступив просьбам супруга, смилостивилась и велела принести меня. Едва увидев, какое прелестное дитя подарили ей небеса — люди еще не видели столь прекрасного младенца и даже не слыхивали о подобном совершенстве, — несчастная женщина была потрясена до глубины души и вознесла молитву о том, чтобы ей дозволено было умереть. Как объясняли те, кто хорошо знал мою мать, она сделала это по двум причинам: во-первых, предвидя мое грядущее величие, она захотела, чтобы одна я владела сердцем моего отца и всего нашего племени; во-вторых, бедняжка боялась, что впоследствии родит других детей, которых возненавидит, сравнив со мною. И, как частенько повторял мне отец, молитва ее была услышана: поцеловав и благословив меня, моя мать вскоре покинула этот мир.

Такова истинная история ее кончины, хотя позже злобные завистники и распустили слухи: дескать, разрешившись от бремени, моя мать получила некие откровения относительно деяний, которые я обречена была совершить, после чего предпочла просить у своих богов смерти, нежели продолжать жить рядом со мной. Это все гнусные вымыслы; когда я спрашивала отца, он неизменно клялся мне, что сие ложь, обман, подобный тем изменчивым картинам, какие можно видеть в пустыне на закате, а иногда и в полдень.

Мой любимый отец так больше и не женился. Пока я была ребенком, он опасался, что новая супруга родит своих детей, начнет ревновать и станет дурно обращаться со мной. Когда я подросла, отец призадумался, не стоит ли мне разделить заботы о домашнем хозяйстве с другой женщиной. Однако я заявила ему, что у нас и без того вполне достаточно слуг и мачеха мне не нужна. Он в ответ лишь склонил голову и ответил, что все будет так, как я захочу.

В результате я выросла единственной наследницей своего благородного отца, сделавшись его другом, всячески поддерживая его и давая ему советы. И — сначала вместе с родителем, а затем сама, но с его помощью — я правила нашим многочисленным племенем, члены которого всегда почитали и боготворили меня. Со временем, увы, я навлекла на голову отца беды, однако произошло сие не по моей вине, но из-за исключительной красоты, которой, как я в те дни верила, Исида либо Афродита (или обе они) наделили меня, преследуя какие-то свои божественные цели. Очень скоро слухи о моей красоте, а также уме и знаниях распространились по всей Аравии, и ко мне стали приезжать издалека принцы — свататься; зачастую они ссорились между собою и даже сражались, поскольку, будучи мягкосердечной, я находила доброе слово для каждого из претендентов и предоставляла им решать все самим, что они и проделывали с помощью копий и стрел. Жестокие и безрассудные по своей природе, мужчины часто бились из-за меня, и по этой причине отец нажил себе врагов: родственники некоторых погибших на поединках принцев клялись, будто я обещала выйти за них замуж. Однако на самом деле я, Айша, никогда даже не помышляла связать себя узами брака, чтобы сделаться рабой какого-нибудь ревнивого тирана, томиться взаперти в крепости и рожать ему детей. Нет, будучи куда более благородной и возвышенной, чем все мои современники, я уже тогда мечтала править миром, рассудив, что, если уж мне суждено принадлежать кому-то, я выберу этого мужчину сама.

Но в то время не искала я себе возлюбленного, поскольку любовью моей была... мудрость. Я понимала, что в знании заключена великая сила и, если я хочу властвовать миром, прежде всего должна выучиться. И я делала это — вдумчиво, беря в учителя мудрейших людей Аравийского полуострова. О, они гордились тем, что учат Несравненную Айшу, дочь и наследницу Яраба, великого вождя, который созвал под свои стяги десять тысяч соплеменников и еще десять тысяч воинов не нашей крови, но присягнувших ему.

Я постигла учение о звездах — и благодаря этому глубокому знанию поняла, насколько ничтожна моя душа. Уже тогда я гадала, как гадаю до сих пор, на которой же из них мне суждено властвовать, когда истечет мое время на земле. Ибо всегда, с самого начала, знала: где бы я ни очутилась, мне повсюду суждено быть главной и господствовать.

Быть может, я научилась этому прежде, в чертогах Исиды, которая тогда казалась мне такой великой, хотя впоследствии, созерцая звезды в тишине пустынной ночи, я пришла к пониманию, что даже Вселенская Мать, как называли ее люди в давние времена, отнюдь не являлась всемогущей, но была вынуждена бороться за верховную власть с Афродитой и другими богами.

Холли немало поведал мне об астрономах и тайнах Природы, раскрытых ими в последние годы: о том, как ученые считают и оценивают звезды, как измеряют в милях огромные расстояния от них до Земли. Он с гордостью сказал, что астрономы установили, что каждая из звезд, даже самая дальняя, есть солнце, такое же огромное, как наше, или даже еще больше, и что вокруг тех звезд вращаются невидимые отсюда миры. О, как же был потрясен и изумлен мой ученый друг, когда я ответила ему, что мы, жители Аравии, догадались обо всех этих вещах еще более двух тысяч лет назад, а кое-что даже знали наверняка. Холли упорно отказывался мне верить. Тем не менее это чистая правда, именно так все и было.

Так, приобщаясь к великому, я все больше и больше крепла духом.

Кроме того, я искала иной, более глубокой любви. В ту пору один весьма необычный странник забрел в наш город Озал, где мой отец-шейх держал свой «двор», если можно так выразиться, когда не располагался лагерем с нашими многочисленными стадами в пустыне, — так мы делали в определенное время года, когда после дождей в пустыне ненадолго появлялся травяной покров. Странника того звали Нут, он был стар, седовлас и, пожалуй, внешность имел скорее отталкивающую. Его пытливое лицо цвета пергамента, все изборожденное морщинами, очень походило на лицо Холли, каким оно стало бы, доживи мой ученый друг до таких лет. Признаться, как внешне, так и во многом другом Холли так напоминает мне того почтенного старца, что я частенько задумываюсь: уж не перевоплотился ли в него дух Нута, подобно тому как Калликрат вновь вернулся на землю в образе Лео?

Никто не ведал, откуда этот Нут, не египтянин по рождению, пришел в Египет, где служил верховным жрецом Исиды и керхебом, или главным магом, обладая немалой властью на земле и еще большей за ее пределами, поскольку мог общаться с высшими силами. Будучи человеком честным, Нут, по велению богов и своей мудрости, говорил правду даже царям, и это стало причиной его опалы, ибо горе тем, кто осмеливается так вести себя с сильными мира сего.

В назначенный день фараон Египта Нектанеб Первый, основатель новой династии, преисполнившись гордости после одержанной над персами победы, держал совет с Нутом. Он приказал керхебу заглянуть в будущее и сообщить, какие славные дела ожидают Египет и царский дом после того, как он сам отправится к Осирису.

Нут возразил, что разумнее не тревожить будущее — мол, пусть все идет, как идет, — и посоветовал властителю утешить сердце радостями и величием настоящего. Фараон пришел в ярость и велел Нуту немедленно исполнить его приказ.

И тогда старец поклонился и ушел, направившись в какую-то гробницу или святилище. Там, оставшись в одиночестве, он нарисовал круги, произнес заклинания и воззвал к богам, которым служил, дабы они явили ему все, что произойдет с Египтом и двором фараона.

Вещий сон снизошел на Нута, и в нем явился к нему Дух Истины и рассказал ему о страшной судьбе, что ожидала Египет. Дух тот приказал жрецу донести сии слова до фараона и, как только это будет сделано, немедленно бежать из страны, отправиться в Озал, отыскать там деву по имени Айша, дочь шейха Яраба, и найти в ее доме убежище, поскольку Небеса уже назначили ее своим орудием. Помимо этого, Дух Истины наказал Нуту во всем советоваться с Айшей и наделять ее всеми своими знаниями, включая самые потаенные секреты богов, открытые ему, теми знаниями, которые для любого другого обернулись бы смертью.

Итак, утром Нут предстал перед фараоном, который обрадовался, увидев его:

— Добро пожаловать, о керхеб, первейший из магов! Приветствую того, о котором народ говорит, будто он рожден за пределами земли; того, в ком живет дух Маат, богини Истины. Поведай же мне, что открыли тебе боги, какие славные дела они приготовили древней земле Египта и двору фараона, который вновь возвеличил страну, выгнав из нее персидских псов!

— Жизнь! Кровь! Могущество!— ответил ему Нут старинным приветствием. — О фараон! Ты повелел мне сделать предсказание, испросив будущее у богов, хотя я всячески противился этому. Так знай же: боги услышали мою просьбу! Услышь и ты их ответ! Устами Маат, богини Истины, они говорили со мной в ночной тиши. И вот что они сказали: «Передай Нектанебу, который богомерзко осмеливается приподнять завесу Времени: поскольку он бился за Египет против варваров, поклоняющихся другим богам, ему будет дарована возможность умереть в своей постели, но произойдет это еще не скоро. Скажи ему, что после него придет узурпатор, армию которого варвары разобьют, и он умрет рабом в Персии. Скажи ему, что после него двойную корону наденет на себя сын фараона и будет он называться именем фараона и станет последним человеком истинной египетской крови, которому когда-либо суждено сидеть на троне этой страны. Передай также Нектанебу, что этот его сын проклят, потому что он вступил в сговор со злыми духами и совершил вероотступничество, надев себе на шею цепь греческой Афродиты, а также цепи Ваала и Молоха, разорвать которые невозможно. Посему, хоть и делает сын Нектанеба обильные, но лживые жертвоприношения, все равно он обречен, и варвары одолеют его, и он бежит, и никакая магия не защитит его. Ибо из-за этого человека Египет падет, и все города страны будут сожжены, и детей ее вырежут, и храмы ее осквернят, и никогда больше ни один фараон чистой древней крови не возьмет в руки скипетр». Таково пророчество, которое боги велели пересказать тебе, о фараон.

Едва услышав эти ужасающие вердикты Судьбы в отношении его самого и сына, фараон задрожал и стал рвать на себе одежды. Затем пришел в ярость и принялся осыпать бранью старца Нута, называя его лжецом и изменником и говоря, что покончит с ним и его пророчествами. В зале они в тот момент были одни, и, прежде чем фараон смог позвать стражников, дабы те убили пророка, Нут, которому помогали Небеса, бежал из дворца; поскольку уже темнело, старик смешался с толпой, и солдаты, кинувшиеся его искать, вернулись ни с чем.

На рассвете Нут был уже далеко от города и, переодетый, бежал из Египта, прихватив с собой лишь свой посох власти да древние священные книги заклинаний, которые скрыл под одеждами. Да, еще он взял изображавшую Исиду маленькую древнюю фигурку, которую неизменно использовал в своих прорицаниях и перед которой молился денно и нощно.

Прошло время. И вот как-то вечером я, тогда совсем еще молоденькая девушка Айша, стояла одна в пустыне — общалась со своей душой и пила мудрость звезд. И вдруг передо мной возник изможденный старик, который, завидев меня, опустился на колени и низко поклонился. Я посмотрела на него и спросила:

— Почему, о почтенный старец, ты преклоняешь колени предо мной — простой смертной девушкой?

— Вот как? Неужели простой смертной? — удивился он. — А мне показалось, что я, верховный жрец Исиды, узрел в тебе сошедшую с небес богиню. И в самом деле, госпожа, я будто вижу наяву, как святая кровь Исиды бежит по твоим жилам.

— Истинно, жрец, об этой богине, которой поклонялась еще моя покойная мать, я вижу сны и мечтаю наяву, и иногда она какбудто говорит со мной, хотя, уверяю тебя, я всего лишь простая смертная, дочь прославленного Яраба, — ответила я ему.

— Тогда ты и есть та дева, которую мне велено отыскать. Та, имя которой Айша. Знай, госпожа, что тебе уготована великая судьба, более славная, чем у кого бы то ни было, ибо мне было ниспослано откровение, что ты станешь бессмертной.

— Все, кто верит в богов, уповают на то, что найдут жемчужину бессмертия в глубинах океана смерти, о жрец.

— Да, госпожа, но бессмертие, предсказанное тебе, иного рода, поскольку начинается оно уже на земле. И признаюсь, что мне сие непонятно, хотя, возможно, речь идет о неувядаемой славе.

— Не понимаю этого и я, жрец. Но чего ты хочешь от меня?

— Крова и пищи, госпожа.

— А что ты можешь предложить взамен, жрец?

— Знания, госпожа.

— Думаю, этого добра у меня уже и так предостаточно.

— Нет, госпожа Айша, не столько у тебя знаний, сколько могу дать я: магия, заклинания, великие секреты богов — секреты, которые поколеблют сердца царей и покажут далекое прошлое, настоящее и будущее, а также вызовут призраков из могилы и даруют силу, способную вознести обладателя ее на вершину поклонения...

— Остановись! — прервала я его. — Довольно! Ты стар и жалок! Ты утомлен, твои ноги сбиты в кровь, ты ищешь убежища и, по-моему, очень голоден. Разве возможно, чтобы человек, способный управлять тайными знаниями и обладающий великим могуществом, нуждался в самых простых вещах, в которых даже скромный крестьянин не испытывает недостатка, и стремился заполучить их лестью?

Едва только старец услышал мои слова, как внешность его изменилась. Мне показалось, что его иссохшее тело вдруг вспучилось, лицо исказила ярость и холодный огонь сверкнул в его глубоко посаженных глазах.

— О девица, — проговорил он изменившимся голосом, — теперь я вижу, что ты и впрямь нуждаешься в таком учителе, как я. Обладай ты сокровенной мудростью, не судила бы о людях по внешнему облику и знала бы, что зачастую боги посылают несчастья тем, кого любят, дабы научить их терпению. Ты красива, умна, и ждет тебя судьба славная, но с ней, видится мне, придет и великое горе. Одного недостает тебе — смирения, и ему ты должна научиться под ударами рока. Но об этом мы поговорим с тобой позже. А покамест, как ты справедливо заметила, я, подобно всем, кто еще пребывает во плоти, нуждаюсь в пище и крове. Веди меня к своему отцу!

Не произнеся более ни слова, я, хотя и не без страха, повела этого необычного странника к нашим шатрам, поскольку в тот день мы стояли лагерем в пустыне. Отец мой Яраб по арабскому обычаю оказал путнику гостеприимство, однако никаких бесед с ним в тот вечер не вел, эти двое лишь обменялись любезностями.

Наутро же у них состоялся долгий разговор, после чего меня позвали в большой шатер.

— Дочь моя, — сказал отец, показав на странника, сидевшего на ковре перед ним, скрестив ноги на манер египетского писца, — я расспросил этого ученого человека, нашего гостя. И узнал, что он главный маг Египта, а также верховный жрец величайшей богини этой страны, той самой, которой поклонялась твоя мать. По крайней мере, так наш гость говорит... Но сейчас, поссорившись с фараоном, он превратился в простого нищего — что довольно странно для мага. Этот человек утверждает, что фараон, страшно разгневанный его пророчествами, разыскивает его, дабы лишить жизни. Похоже, сей старец хочет переждать здесь тяжелые времена и поделиться с тобой своей мудростью, да, именно той мудростью, что привела его самого к столь бедственному положению. А сейчас я спрашиваю тебя, не по годам наделенную проницательностью: какой дать ему ответ? Если оставлю здесь Нута — таким именем этот человек назвался, умолчав о том, откуда происходит, — то не исключено, что фараон, у которого длинные руки, придет искать его сюда и принесет нам войну. Но с другой стороны, если я прогоню его, то, быть может, повернусь спиной к посланцу богов. Как же мне поступить?

— Спроси об этом его самого, отец, ведь тот, кто, себе на беду, напророчил несчастья фараону, должен быть человеком правдивым.

И тогда озадаченный Яраб, огладив свою длинную бороду, спросил у странника, что предпочтительнее: оставить его или отправить восвояси.

Нут ответил отцу, что, по его разумению, тот поступит хорошо, если прогонит его, но еще лучше — если оставит. На этот счет, сказал он, откровения ему не было, хотя, если таково будет наше желание, он может испросить его. Что же до его пребывания здесь — сие вполне может обернуться для хозяев бедой, но он полагает, что уход его принесет нам еще больше несчастий. Нут добавил, что в видении богиня Исида велела ему отыскать именно госпожу Айшу и сделаться ее наставником в таинствах, которые могут служить целям сил небесных, и что сущее безумие — ослушаться богиню, чья месть будет гораздо страшнее, нежели фараона.

И вот, после того как я выслушала слова Нута, шейх Яраб, не предпринимавший никаких дел, великих или малых, без моего совета, во второй раз захотел узнать мое мнение. Некоторое время я размышляла, припоминая, что именно старец наобещал мне в пустыне: тайны богов, заклинания, которые поколеблют сердца монархов, глубокие знания и дары магии, власти и силы. Наконец я ответила:

— К чему этот пустой разговор, отец? Разве не отведал странник твоих хлеба и соли и разве в обычаях нашего племени гнать от дверей ни за что ни про что тех, кому мы оказали гостеприимство?

— Верно, — кивнул отец. — Если странника следовало прогнать, надо было сделать это сразу же. Оставайся под моим кровом, Нут, и молись своим богам, чтобы те были милостивы ко мне.

Так Нут, жрец и прорицатель, остался с нами. Надо признать, что старец раскрыл перед моими жаждущими и усердными глазами все свитки тайных знаний. А вот отцу моему он, увы, принес не милость богов, а смерть. Однако произошло это много месяцев спустя, и в свое время я непременно обо всем расскажу.

Ну а пока Нут наставлял меня, а я училась, и его знания переливались в мою душу, словно река в пустыню, и наполняли жизнью ее томимый жаждой песок. Я принесла старцу не одну клятву, а потому даже сейчас не могу написать здесь обо всем, что почерпнула у пророка. Но признаюсь, что за те годы учения стала ближе к богам и вырвала многие секреты из крепко сжатых ладоней Матери-Природы.

Кроме того, я, хоть пока еще и не давала обетов, сделалась ревностной приверженкой Исиды — конечно же, не без влияния Нута, бывшего ее верховным жрецом. Да, я решила еще тогда, что отрекусь от замужества и всех плотских радостей и посвящу жизнь Исиде. Она же, со своей стороны, через своего жреца торжественно посулила мне такие власть и мудрость, какими до меня прежде не обладала ни одна земная женщина.

Так я взрослела, но — при всей своей мудрости — ни разу за все это время не слышала смеха Афродиты, звенящего из-под ее покрывала. Нут, разумеется, тоже, но ведь он был стариком, который, как я вызнала у него, в жизни своей ни разу не касался губ женщины, за исключением уст своей матери. Всем знаниям и премудростям он выучился сам, однако в ходе их поиска, похоже, кое-что пропустил. Во всяком случае, в ту пору я думала именно так. И лишь позднее поняла, что существуют на свете вещи, о которых даже самый святой не расскажет всей правды. В конце концов Нут сознался мне, что в юности он был таким же, как и все мужчины, и, думаю, он тоже хоть раз слышал смех Афродиты.

Так вот, что касается тайных знаний. Хотя Нут поведал мне о многом, однако он, как выяснилось, утаил еще больше. Спустя несколько лет я узнала, что учитель мой происходил из древней, ныне лежащей в руинах страны Кор и был единственным, кто знал страшную тайну, которую эта страна скрывала и которую было приказано в отдаленном будущем раскрыть лишь одному человеку на свете — мне, Айше. Не сказал Нут и о том, что по воле Небес я должна возродить там культ поклонения Исиде — под именем Истины и в ее новом обличье, — дабы вновь сделать ее Владычицей Мира. Именно с этой, и никакой другой, целью его и послали ко мне. Лишь поэтому старцу было велено открыть правду о роковой судьбе Египта Нектанебу: дабы разгневанный фараон изгнал Нута, а тот сделался бы скитальцем и добрел до наших шатров в Озале. Пророку следовало на долгие годы оставаться с нами и наставлять меня, избранную свыше, всему, чему мне суждено выучиться, чтобы в назначенный час я была готова к исполнению своей великой миссии.

Но как же звонко все это время заливалась смехом под своим покрывалом Афродита!