Подчиняясь замыслу этого рассказа, что следует из его названия, все происшествия неизбежно группируются вокруг моей личности. А поскольку эта личность в течение нескольких ужасных часов находилась в пылу сражения на уже упомянутом поле, читателю стоит помнить топографические и тактические особенности местности. Ближний к нам край поля занимал авангард моей бригады – два полка, между которыми разместили полевые батареи. В течение всего сражения враг удерживал лесистый пологий подъем напротив. Спорная территория справа и слева от поля была неровной и лесистой на протяжении многих миль. В некоторых местах она оставалась непроходимой для артиллерии и лишь в отдельных местах позволяла успешно двигать пушки. Вследствие этого два края поля вскоре были буквально утыканы пушками противоборствующих сторон. Они обстреливали позиции друг друга на удивление часто и метко. Конечно, ни о каких атаках пехоты с обеих сторон не могло быть и речи, хотя защищенные фланги побуждали двигаться вперед; по-моему, в тот день на «нейтральной полосе» остались лежать лишь изрешеченные пулями тела моих бедных стрелков. Однако у нас в тылу лежал аккуратный ряд мертвецов. Несомненно, за позициями врагов наблюдалось нечто подобное.

Рельеф местности не давал нам никакой защиты. Лежа ничком между пушками, мы были защищены от врага лишь переплетенными ветвями, нависшими над остатками разбитой ограды. Однако картечь противника оказывалась острее его глаз, и мы не слишком радовались, понимая, что враги стреляют наугад. Главное, что они стреляли. Оглохшие от залпов наших пушек, в короткие промежутки мы слышали, как грохочет бой на темных подступах к лесу справа и слева, где другие наши дивизии снова и снова бросались в дымящиеся джунгли. Чего бы мы ни отдали за то, чтобы присоединиться к ним в их храброй, но безнадежной атаке! Как ужасно прижиматься к земле под градом шрапнели, которая летела на нас с недоступного неба, грозя разорвать нас на части, заставляя стискивать зубы и беспомощно съеживаться, услышав очередной выстрел! «Лежать!» – кричал капитан, а сам вставал, чтобы убедиться, что его приказ выполняют.

– Капитан, в укрытие, сэр! – кричал подполковник, который расхаживал туда-сюда на самом открытом месте, какое мог найти.

О, проклятые пушки! – не вражеские, а наши собственные. Если бы не они, мы, возможно, умирали бы по-человечески. Несомненно, эти слабые, хвастливые забияки требовали поддержки! Невозможно было представить, что наши пушки наносят врагу такой же урон, какой вражеские пушки наносят нам; они как будто поднимали свой «столп облачный»только для того, чтобы ответить на град ядер конфедератов. Пушки больше не вселяли в нас уверенность, но, наоборот, внушали дурные предчувствия; и я с мрачным удовлетворением наблюдал, как то один, то другой лафет разбивался в щепки после прямого попадания, и орудие выходило из строя.