Перед ним вздымался силуэт чудовища, тащившего за собой тьму преисподней.

Кошмар из мутных туманов детства, который вытянули из-под кровати на угрюмый свет, и теперь он кричит и брыкается. Реальный ужас, каковым его всегда и считал Хиро. И теперь он надвигается на корабль, заслоняя сияние молний невероятными крыльями, изъеденными личинками.

Хиро взглянул мимо броненосцев на левый борт, затем на стройную, как стрела, вереницу корветов Феникса позади и, наконец, обнаружил стаю грозовых тигров. Юкико воспользовалась шансом, прокладывая себе дорогу сквозь ватаги демонов поменьше, обходя надвигающийся ужас, только что вырвавшийся из разорванной утробы мира. На мгновение Хиро погрузился в прошлое и задумался о том, что могло бы быть, но не случилось, и теперь наблюдал, как воспоминания и мечты постепенно исчезают.

А потом он вернулся в реальность. Нет времени на сожаления и на прощание, нет времени на грезы о нехоженых путях. Вот к чему привели иллюзии. Все, что ему осталось, происходит здесь. Сейчас.

Немногие оставшиеся в живых члены элиты стояли рядом, не сводя глаз с врага. Их присутствие было утешением, ведь теперь они находились поблизости – братья, готовые умереть за что-то настоящее. Не за желания сёгунов или династий. Не за расшитую выцветшими тиграми мечту отца, утопающего в сожалениях. А ради будущего нерожденных. Чтобы было чем гордиться, если не за что помнить. Тут, на краю света.

Встать у пропасти и сказать «нет».

Сказать «никогда».

И тогда Хиро решился. Поднял чейн-катану и прокричал два слова, глядя в опухшие глаза чудовища, клюв которого раскрылся, обнажив яму, черную и бездонную.

«Почетная смерть» и ее экипаж вряд ли до краев набьют эту пасть, а меч в руке станет не более чем жужжащей занозой на языке твари. Но Хиро продолжал реветь, обнажив зубы, и лицо его исказилось от безумной улыбки. Зверь же пока никак не реагировал, заслоняя собой все поле зрения но, казалось, имел намерение проглотить все сторонние звуки.

И когда чернота набухла, а холод пробрал Хиро до костей, юноша подумал о письме матери, ее слезах при расставании и последней, отчаянной мольбе.

Хиро оглянулся на пилота и подал сигнал. Мастер-политехник на нижней палубе повернул скользкую от масла рукоятку.

Крылатая мерзость еще шире разинула пасть.

Двигатели «Почетной смерти» кашлянули, выплюнув пламя, чи воспламенилась, когда клюв твари сомкнулся на надувном шаре. Глухой вой наполнил небо, корпус «Почетной смерти» ярко полыхнул и раскололся на части, дикий поцелуй вырывающегося водорода впился прямо в смыкающуюся пасть чудовища.

Короткая вспышка прекрасного света. Секунда ослепительной красоты рассвета.

И он, наконец, пробудился.

Прикрыв глаза от вспышки, Кин наблюдал, как тень над Вратами ада сгорает в пламени взрыва, покончившего с «Почетной смертью». Но бесконечно пялиться на огонь времени не было. Землекрушитель качнулся назад, когда в голову гиганта врезался кулак из щупальцев, и железный панцирь машины отозвался мучительными стонами. Гидравлику разорвало, левую руку Землекрушителя почти полностью выдернули из сустава, другой цепной клинок застрял по локоть в грудной полости какого-то чудовища без кожи.

Во внутренностях Землекрушителя взрывы отозвались гулким эхом.

Где-то закричали.

Кин ткнул пальцем в переговорное устройство.

– Машинный отсек, это рубка! – рявкнул Кин в микрофон. – Синдзи, доложи, что произошло!

В трубке затрещал голос юноши:

– Погрузочный отсек и нижние помещения переполнены! Они уже у второй переборки. Мы долго не продержимся!

Из приборной панели Мисаки вырвался сноп искр.

– Левое плечо тоже скоро оторвет. Если они проникнут на уровень лонжеронов, братья на нижних уровнях будут отрезаны!

Кин выругался и снова нажал кнопку интеркома.

– Ясно, ждать больше не можем. Выключай систему охлаждения! Убирайтесь оттуда к чертям, Синдзи!

– Если Землекрушитель взорвется сейчас, взрыв уничтожит армию вокруг него! Все погибнут!

– Я смогу регулировать температуру вручную из рубки. Сейчас отключу кое-что ненужное и буду поддерживать системы в горячем состоянии, но не настолько, чтобы воспламенить чи, пока армия не уберется восвояси.

– Значит…

– Дыхание Создателя, Синдзи, просто делай, что говорят!

Раздался глухой удар. Всплеск помех.

– Подтверждаю. Да присмотрит за нами Идзанаги…

Кин отрубил канал и включил систему связи с палубами. Голос юноши трещал в громкоговорителе, отдаваясь в жирных внутренностях гиганта, когда тот содрогнулся от нового сильнейшего удара.

Снова послышался рев и пропитанные болью крики.

– Всем постам! Система охлаждения отключена! Всем покинуть Землекрушитель, срочно! Повторяю, немедленная эвакуа-ция! – Кин нажал на спусковой крючок на консоли: из брюха гиганта вырвался поток зеленых вспышек, ярким дождем взметнувшись в небо и опустившись над воющим морем костей, зубов и плоти на земле.

Кин нажал на рычаг, выдернув руку Землекрушителя, которая скосила несколько дюжин чудовищ взмахом визжащих лезвий-пил.

Мисаки наблюдала за ним со своей консоли с выражением мягкой озабоченности на лице.

– Мы будем здесь, Кин-сан.

Братья пробормотали что-то в знак согласия.

– Нет. – Кин болезненно поморщился, когда что-то опять бухнуло. – Быстро спускайтесь к выходу на лонжероне. Я расчищу вам путь при помощи того, что осталось от противовоздушной обороны.

– Но мы…

– Мисаки, у тебя дочь. Ради нее ты должна остаться живой.

Женщина подошла к рубке рулевого и сжала руку Кина. За спиной у нее раскрылись серебристые конечности, словно распустился диковинный цветок, сверкающий в свете взрывающихся неболётов.

– Кин-сан, мы продолжим сражаться вместе с тобой бок о бок до конца. В одиночестве умирать не стоит.

Кин одарил ее мрачной улыбкой.

– Те, кого любят, не умирают в одиночестве. – Он кивнул в сторону лифта. – Ступайте. Живите счастливо. Скажи Юкико… – Кин не договорил.

Землекрушителя сотряс очередной удар. Обзорные порталы раскололись, в кабину упал блестящий кусок стекла, впустив ледяной ветер, наполненный зловонием смерти, горьким, пустым, бездушным ритмом ужасающей песни.

– Что? – Мисаки схватила Кина за плечо. – Сказать Юкико – что?

Кин улыбнулся и покачал головой.

– Она знает.

Двери лифта с шипением открылись, возвещающая конец песня зазвучала громче.

– Уходите. Пока не стало слишком поздно.

Она наблюдала за Кином, раздираемая нерешительностью, глаза Мисаки затуманились. Но она выбрала то, что должно: ради дочери, ради обещания, которое дала возлюбленному.

Мисаки подбежала к лифту и вошла внутрь вместе с другими братьями, махнув Кину на прощание.

– Я буду помнить тебя, Кин.

И, повернувшись спиной к орде, к растущему потоку плоти и костей, юноша еще раз поднял руку Землекрушителя и привстал в стременах. А затем вновь развернулся лицом к битве.

В воздухе замелькали зеленые вспышки, низвергавшиеся каскадным водопадом из брюха Землекрушителя.

Александр заметил заградительный огонь, ревущий и перекрывающий песнь резни и хаоса.

– Сигнал! Отступаем! Назад, во имя Богини!

Линия фронта сместилась, дальние ряды бойцов развернулись и побежали, передние отступали медленно и с большими потерями. Стрелы черным дождем разили вопящих мерзких тварей, притворяющихся мертвецами.

А люди падали и падали – бусимены, самураи, молотобойцы. Причащенных кровью было уже немного, но они отказались покидать поле битвы, бросаясь в рукопашную схватку, не обращая внимания на раны. Александр видел, как берсерк избивал демона своей же отрубленной рукой, другой, разорванный ниже пояса, полз к врагу с булькающим криком на губах, волоча за собой глянцево блестевшие веревки внутренностей.

Александр услышал угрожающий стон Землекрушителя, после чего раздался громкий взрыв пылающего выхлопа, разорвавший небо. Гигант, запертый с трех сторон, сражался с тремя огромными чудовищами, железомёты на вороте колосса отбивали вспыхивающее огнем стаккато, очищая плечи от облепивших их адских отродий.

Когда взрыв затих, из люка высыпал рой гильдийцев, которые, подпрыгнув, улетели через пустошь среди вспышек бело-голубого пламени. Но Землекрушитель до сих пор двигался, сражаясь с омерзительными противниками и опалил облака еще одним взрывом огненного выхлопа.

Кто-то остался, чтобы управлять гигантом в последние мгновения его жизни.

Тот, кто не доживет до завтрашнего дня.

Подняв стреляющий молниями молот в знак приветствия, Александр вновь приказал своим людям отходить, подумав о полном отступлении.

– Возвращайся, – эхом отозвался голос в темноте. – Возвращайся домой, Ичиго…

Юкико стиснула зубы и покачала головой.

– Ты – не мой отец…

Вокруг царила тьма, чудовищная песня лишь сильнее подчеркивала шепот ветра. Юкико потянулась к Буруу, но не почувствовала ничего, кроме холода и бесконечной пустоты, окрашенной иссиня-черным ароматом трубки отца.

– Ты – моя дочь, – продолжал голос. – Я люблю тебя, Ичиго…

– Мой отец мертв, – прошипела она.

– Отец отдал жизнь за меня. Великий судья никогда бы не обрек его на преисподнюю Йоми. И никогда не обрек бы мою мать и брата. Не утруждай себя ложью, пока не запутался.

– Я верю в то, что вижу своими глазами. А тебя, демон, я не вижу.

– Поэтому ты прячешься в темноте? Покажись!

– И ты хочешь, чтобы я легла и сдалась? Сбежала? – оскалилась Юкико. – Ты – не мой отец. Он никогда бы не попросил меня отвернуться, если был уверен, что я могу изменить ход событий. Хватит лгать!

Во мраке прозвучал голос Акихито, пропитанный сожалением:

– И до меня… – выдохнула Мичи рядом с ее ухом. – Ты можешь спасти мир, но не тех, кого любишь?

– И меня ты подвела, – прошептала Касуми.

– Все мы ушли, – нараспев добавил отец. – И теперь мы спим во тьме. Здесь хорошо. Тихо. Нет ни боли. Ни потерь. Оставайся с нами.

– Нет, – процедила Юкико, вытирая выступившие на глазах слезы ярости.

– Ты не имеешь права, – выдохнула она, и у нее сдавило горло. – Ты не имеешь права говорить их голосами или произносить имена. Ты их не знала. И не любила. Все потери, мучения и страдания – из-за тебя. Ты это начала. Везде распространилась гниль и война. Ты – причина, по которой люди мертвы. Я знаю, кто ты такая и каково твое имя.

Раздался голос – раскатистый и гулкий.

– Эндзингер. Вестница конца.

– Так меня называют, – прошелестел шепот. – Но это не мое имя.

– Тогда Идзанами. – Юкико вглядывалась в темноту, поворачиваясь на месте, убирая пряди волос, прилипшие в уголках рта. – Госпожа Идзанами. Супруга Создателя. Богиня Земли, которая умерла, давая жизнь островам. Мать демонов. Ненавистница всего живого.

– Ненавистница? – Голос смягчился, в нем появилось что-то женственное, а тьма чуть посветлела. – О, дочь моя, я не испытываю к вам ненависти…

В темноте заколыхался блеклый силуэт, выплывая из бурлящей бездны.

– Я люблю вас, – выдохнула она.

И вот она предстала перед удивленными глазами Юкико. Бумажный фонарь в одной руке заливал пространство бездушным леденящим светом. Воздух вибрировал, насыщенный трупными мухами и ужасающей беззвучной песней.

Она была стройной, одетой во все белое, бледной как молоко и мягкой как шелк. По телу струились черные локоны, будто вода, ниспадая каскадом по плавному изгибу плеч, спускаясь по округлостям бедер до самого пола. Они извивались у нее на коже, словно змеи или иные существа, но казались иллюзорными, как тени. Там, где она ступала, распускались бутоны кровавого лотоса, наполняя тьму приторной сладостью. Лицо в форме сердца с пухлыми, но мертвенными губами, покрытыми влажным глянцево-черным блеском, было невероятной красоты.

Она являлась сосредоточием совершенной, неподвластной времени грации.

Но глаза. Боги, ее глаза…

Дыры, пробитые в черепе. Бездонные зияющие пропасти, высасывающие всю жизнь и свет из воздуха. Вместо ресниц извивались черви, крошечные, безглазые, тянущиеся к теплу Юкико. Рука Темной Матери была по локоть в крови, стекающей на пол.

– Я люблю вас, – повторила Идзанами.

– И поэтому стремишься нас уничтожить? Разрушить все, что помогала создавать?

– Помогала? – Незрячие глаза моргнули. – То была не помощь, дочь моя. Я создала это место. Мой возлюбленный лишь посеял семя, которое я приютила в чреве. И я познала чистую и безукоризненную агонию во время рождения. Я кормила ваш мир грудью, даже когда лежала при смерти. Вы убили меня, но я продолжаю вас любить.

– Тогда зачем? – Юкико невольно шагнула ближе, сжав кулаки. – Почему ты теперь так поступаешь?

– А что я сделала? – Идзанами наклонила голову. – Ты говоришь так, будто я наполнила небеса ядом и задушила жизнь в море и на земле. – Она указала на цветы, распустившиеся у ее ног. – Я дала вам нечто прекрасное, а вы превратили мир в кровавые преступления. В инструмент саморазрушения. Но это ваш выбор, дочь моя, не сомневайся. Твой и всех тебе подобных. – Она печально покачала головой, и в голосе послышалась печаль: – Я никого не принуждала. Не подчиняла чьей-то воле. Да подобное и не в моих силах. Хаос – плод вашего мастерства.

– Ты понимала, что может сотворить кровавый лотос и куда он нас приведет.

– Ко мне. – Бездонная улыбка. – В мои объятия.

– Но почему? – закричала Юкико. – Мы не виноваты, что ты умерла! Мы не хотели. И ни о чем таком не просили!

– Я люблю вас… – Идзанами вновь покачала головой, и черные локоны заколыхались, как прилив. – И скучаю по вам. Я создала вас. Вы – мои. Все. Вы принадлежите мне.

Зашептал ветер, и волосы Юкико взметнулись над головой под его порывом.

Богиня встала у нее за спиной, и обвила нежные руки вокруг талии девушки, касаясь ее живота окровавленными ладонями, прижав черные губы к уху Юкико.

– Не сегодня, – прошипела Юкико. – Я не позволю тебе…

Черные губы прижались к щеке, обжигая кожу холодом.

Голос Идзанами звучал вихрем, завывающим в воротах кладбища, пролетающим над полями свежих трупов:

Юкико отстранилась, повернулась к ней лицом, и в глазах девушки горели ужас и ярость. Руки были прижаты к животу, перепачканному кровью, оставленной Идзанами.

– Ты ничего не знаешь…

– Я еще не умерла. Черт побери, я не планировала умирать сегодня…

Идзанами моргнула, на почерневших губах появилась гибельная улыбка.

– Что?..

– Вот и скажи!

Глухой, бездушный смех. Похожий на волчий вой, на свист урагана в гранитных утесах, покрытых ледяной коркой зимы.

– Она даже не догадывается, какую роль играет. Мне следовало быть повнимательней. Ты и есть героиня. Обожаемая всеми. Но ни они, ни ты не видите правду о том, кто ты такая на самом деле. – Богиня помолчала. – Трусиха. Слабый крошечный ребенок, девочка, которая сейчас молит об ответе у той, кому хотела помешать. Я, конечно, очень тебя люблю, но неужели ты считаешь меня дурой, дочь моя?

– Да, я боюсь, – призналась Юкико. – Но это не значит, что я трусиха. Да, я молода, но я не слишком слабая. – Рука скользнула к талии, к привязанному танто, подарку отца. – И нет, я не считаю тебя дурой.

– О? – удивилась Идзанами.

– Я думаю, ты боишься. Меня. Нас. Всех вместе. – Юкико улыбнулась. – Да. Точно. – Она вытащила клинок – сверкающая вспышка стали в свете призрачного фонаря Идзанами.

Услышала рвущий душу звук, смех, подобный ревущему порыву бури. А потом Юкико резко стало холодно, воздух сотней клинков впивался в кожу, а яркость дневного светила почти ослепляла после тьмы.

Жар горящей птицы-тени за спиной, тепло Буруу, небеса, наполненные кровью и громом, и рычание стаи арашитор.

Она вернулась в этот мир.

Голос Буруу, окаймленный страхом, позвучал в ее голове.

Девушка закрыла глаза среди хаоса, смертей, криков и воплей, прокручивая в голове разговор. Богиня предполагала, что Юкико решила принести себя в жертву и считала свою сегодняшнюю гибель неизбежной. Как будто не было никакого способа запечатать Врата ада и выжить. Но если и так, то… как подобное делали раньше?

В последний раз Врата ада закрыл Тора Такехико, но он не вернулся, чтобы поведать обо всем.

Но ведь есть способ. Несомненно, должен быть…

– Хана! – Юкико посмотрела на девушку, сидящую на грозовой тигрице. – Хана!

Хана расколола на части череп какой-то омерзительной твари, лицо и руки девушки залиты темной кровью, а разум Юкико заполнило безумие Кайи.

– Что?

– Легенды о последней войне с адом! Что сказано об атаке Такехико? Только слово в слово!

– Да ничего! – Хана уклонилась от летевшей к ней когтистой лапы, продолжая наносить удары по чудищам. – Лишь то, что он верхом на арашиторе ворвался во Врата ада, как снаряд, и наглухо их запечатал!

В ушах Юкико застучал пульс.

В глубине сознания царапалась беззвучная песня.

Трудно было даже дышать, не то что думать. Везде кровь и убийства. Биение сердец дюжины арашитор, рев железомёта Йоши, рычащий визг цепных клинков Ханы. Мелькают клювы, когти и лапы, пикирует Буруу, стонут умирающие солдаты, надрывно гудят двигатели неболётов, бьют барабаны Райдзина.

Молния прорезала небо, вспыхнув перед ее взором. Ответ был где-то рядом, она знала. Рука об руку со смертью, обещанной Идзанами. Все, что нужно, – одна секунда ясности.

Выл истерзанный металл Землекрушителя. Командиры приказывали гайдзинам отступать, перекрикивая грохот битвы. Мир разваливался на части. У Юкико совсем не оставалось времени. Думай, боги, черт возьми, думай.

Что она сказала? Что имела в виду?

– Боги, – выдохнула Юкико.

– Вот.

Восторг и ужас, правая рука легла на живот, левая скользнула под пластины брони Буруу и нащупала перья. В Юкико поднялась волна страха, дыхание участилось, сердце колотилось в груди, как паровой молот. Все это. Каждое слово, поступок, каждое мгновение вели именно сюда, балансируя на грани.

Юкико вглядывалась во тьму. Кровь лилась с неба дождем. А в жилах бурлила кровь ёкая, которую Инквизиция пыталась полностью истребить в Шиме. И почему? Значит, есть в ней какая-то сила, некая мощь?

Возможно, лишь кровь запечатает Врата ада, заставит умолкнуть песню, которая в противном случае покончит с миром?

Юкико прижалась к нему. Буруу стал ее опорой. Нерушимой горой. Камнем, к которому она прислонялась. Он – единственный, в ком она уверена в этом краю землетрясений, пожаров, штормов и бурь. Всегда.

– Я поняла, – прошептала она.

Юкико вновь посмотрела вниз, в накатывающий волнами чернильный холод.

В ней зародилась печаль, сырая, кровоточащая, заполнившая сердце.

Юкико огляделась вокруг: вверху бушует буря, внизу неистовствует тьма, остров распластался во все стороны, пытаясь прижаться губами к небу.

Он кивнул, широко расправил крылья, замедляя полет. На мгновение показалось, что мир затих, гравитация тянула Юкико к земле, а инерция толкала вперед.

Юкико и Буруу неподвижно повисли в пространстве, как одинокая идеальная дождевая капля за секунду до начала падения.

Неожиданный удар сверху ошеломил ее. Еще один кто-то нанес сзади.

Буруу опустил крыло, изогнулся. Юкико оглушило, и она, лишившись чувств, скатилась с плеч грозового тигра в пустоту. Завывал ветер, гравитация опять захватила ее в свои лапы, и Юкико стремительно летела в темноту. Навстречу утробам сотни мертвецов, с ревом поднимающихся к ней на гнилых крыльях.

Она закрыла глаза, безуспешно пытаясь проглотить страх, и сердце разлетелось на миллион осколков.

И она продолжила падать к Вратам ада. Одна.

Кин слышал, как бьются о вход на уровне плеч Землекрушителя тела, как мучительно стонет железо под напором и нарастают обороты двигателей, когда он выжимает до упора педаль газа. Повернув голову колосса, юноша наблюдал, как уносятся прочь собратья и лже-особи с ранеными солдатами в серебристых руках. Как бегут по снегу воины, которые еще в состоянии передвигаться, перепрыгивая через тела и оставляя за собой лужи глянцевой свежей крови, сливающиеся с озерцами матовой и уже запекшейся. Чудовища уничтожили множество солдат, но, похоже, не могли отойти от края пропасти больше, чем на несколько сотен футов, и потому выли от отчаяния, глядя вслед отступающей армии.

И когда они, наконец, смирились с тем, что добыча ускользнула, с воплем выдохнув из легких ярость, монстры повернулись к Землекрушителю, раскрыв пасти, оскалившись зазубренными клыками.

Несчастный гигант теперь буквально полз, шатаясь под тяжестью сотен тварей, которые толстым слоем облепили его корпус, как моллюски, вспарывая швы и срывая люки. Двери погрузочного отсека были распахнуты настежь, и брюхо Землекрушителя заполнялось адскими чудовищами, хлынувшими через брешь, и с каждой секундой их число возрастало. С гигантом сцепились омерзительные чудовища без кожи, они состояли сплошь из щупалец, глаз и кипящей ненависти.

Кин продолжал управлять единственной функционирующей рукой гиганта, по лбу юноши струился пот.

В разбитых смотровых порталах свистел ледяной ветер. В воздухе висела песня Идзанами, отчетливая почти настолько, что можно было разобрать слова, шепот, наслаивающийся сам на себя, эхо голоса матери, которой Кин никогда не знал. Индикаторы температуры дрожали красным, мигали предупредительные лампочки, и глубоко в чреве Землекрушителя раздавался вой клаксонов, доводивший демонов до исступления.

Кин услышал, как поддался люк в наплечнике-лонжероне, а затем раздался грохот и крики óни. Демоны рванули внутрь, разорвав в клочья двери лифта. Спустя несколько секунд твари вскарабкаются по шахте, цепляясь за стены острыми черными когтями, пробьют себе путь в рубку и найдут Кина, заключенного в хрупкую металлическую оболочку.

Смерть была совсем близко, он уже ощущал ее вкус, чувствовал гибельное дыхание на шее.

Кин всматривался в залитые кровью иллюминаторы, пытаясь различить далекое пятнышко в хмуром небе. Надеясь напоследок поймать ее взгляд или просто увидеть и удержать в памяти облик, ведь ему уже недолго осталось.

Однако он видел только тьму, короткие вспышки ослепительных молний, дым, кровь и смерть. Слова, которые он сказал Мисаки, висели в воздухе, живительное тепло таяло перед лицом неизбежного, истина ускользала во мрак.

Кин прочитал молитву – хрупкая надежда перед лицом безнадежности.

А после резко нажал на рычаги управления, заставив дроссели повернуться и впустить горящую и кипящую чи в приемные устройства.

Землекрушитель от неожиданности взвыл сиреной, умоляя о пощаде безумца за рычагами управления, который выталкивал самое могущественное творение Гильдии за грань допустимого.

Где-то в брюхе Землекрушителя вспыхнула искра. И к ней с распростертыми голодными объятиями устремился пар.

Хлопок. Вспышка…

Она камнем летела в черноту.

Невесомая.

Юкико сопровождала песня ветра и зловоние смерти, на ресницах застыли слезы, превратившись в льдинки. Так она и летела, черной снежинкой, опускаясь все ниже и ниже – в никуда, в небытие, которое она всегда жаждала постигнуть. Она чувствовала тьму, пытаясь прогнать страх, бегущий по венам. Ощущала, что конец близок как никогда. Падальщики могут разорвать ее на куски прежде, чем она доберется до цели.

Юкико зажмурилась, приветствуя неизбежное, заглушив ужас остаться по-настоящему одной.

Взмах крыльев, глубокий вдох, резкий запах озона. Что-то ударило ее, и веки Юкико затрепетали. Она почувствовала перья, мех и тепло, которые понесли ее назад, вверх, в ненавистное небо.

Юкико открыла глаза, зарываясь пальцами в угольно-черный мех, увидела, как по краям крыльев потрескивают молнии. Скорбный крик прорезал воздух, и девушка потянулась к Кеннингу, узнавая очертания того, кто ее спас.

Она посмотрела наверх: Буруу несся сквозь облака, маневрируя между мечущимися стаями трупокрылых ястребов. И когда он перевернулся, опуская крыло к земле, на спине у него Юкико заметила юношу: одной рукой он держал дымящийся железомёт, а другой вцепился в гриву арашиторы. Пара уподобилась дуэту, в полной гармонии разрезая небо на ленты, а птиц из Йоми – на куски.

Итак, грозового тигра оседлал тот, кто сбил ее со спины Буруу. Спрыгнув с плеч Шай…

Столкнув ее…

Сукаа кружил по спирали, поднимаясь из зияющего чернотой разлома. В вышине сражались Хана и Кайя. Девушка что-то кричала улетавшему прочь брату, но ветер уносил ее слова прочь, а Шай парила, расправив крылья, и глаза ее гневно сверкали. Остальная часть стаи летела ниже вожака, следуя его маршруту, уничтожая все, что могло им помешать, расчищая путь к глубочайшей тьме, к сердцу раны на земле, к пропасти, в которую Юкико намеревалась броситься.

Но Сукаа отдалялся от Врат ада, уносил ее назад, в безопасное место за краем бездны.

Хана подняла цепной клинок и заорала в разуме Шай:

Юкико моргнула и похолодела от ужаса, смешанного с сокрушительным отчаянием.

Шай покачала головой, и на Юкико нахлынула печаль.

– Нет, – выдохнула Юкико. – Нет, он не может…

Она вцепилась в перья Сукаа, впиваясь пальцами ему в плоть, крича в умах тех, кто ее окружал:

Ярость в груди Шай смешалась с горечью.

Юкико шагнула в Кеннинг, дотянувшись до разума Буруу, сражаясь с пронизывающим холодом, исходящим из расщелины. Мысль была слишком чудовищной, чтобы ее осмыслить. Чтобы допустить такое.

Так не должно быть. История не могла закончиться подобным образом.

После всего, через что они прошли.

Юкико закричала:

В висках Юкико стучал пульс, из носа полилась кровь.

Отчаяние проникло в глубины ее самой, достигая пределов, преодолевая разверстую пропасть, по поверхности которой волнами перекатывалась ненависть. Юкико в Кеннинге впилась в Буруу каждой частичкой себя, отказываясь принять то, что должно произойти.

Ее голос превратился в прерывистый вопль, горло рвалось и кровоточило:

И откуда-то из далекой дали до Юкико донесся голос, едва слышный и стихавший с каждым вздохом.

Она убрала волосы со рта, глаза наполнились слезами.

Сознание Буруу озарилось улыбкой.

Его голос стал еще тише.

И Буруу до краев заполнил ее сокрушительно любящим теплом.

Тело Юкико сотрясалось от рыданий. В легких горело так, что стало больно дышать. Нет. Не может быть. Абсолютно невозможно постичь. Как жестоко и несправедливо. Из всех прочих вариантов пришлось заплатить такую цену?

Вот чем расплачиваются за безрассудство? Его жизнью?

Голос Буруу почти затерялся в потоке ее слез.

Теперь до нее долетал легкий шепот.

А потом – просто вдох.

ПРОЩАЙ.

Они неслись по небу, стремительные, как вода, неуловимые, как тени, и совершенные. Тьму переполнили ужасы, снег стал ядом, и все вокруг было смертью, печалью и страданием, царапающим души, как когти ворона. Но они продолжали двигаться вперед среди морока, их голоса эхом отдавались в темноте сознания друг друга, здесь, в звенящем небытии.

Йоши подумал об улыбке, которую он скоро увидит снова.

Они падали в пропасть, сквозь поток визжащей черноты, по спирали приближаясь к ряби на лике тьмы. Все ниже и ближе. Они уже слышали песню, которая становилась громче с каждой секундой. И различали слова, которые зазвучали достаточно отчетливо. Песню о любви и ненависти, о потере и тоске, о страхе и боли, переплетенных с мукой одиночества.

О том, что все ее покинули. Забыли. Бросили.

Еще ниже. И ближе.

Йоши сосредоточился на сгущающейся тьме, широко распахнув глаза, ощущая, как зрение и слух становятся все острее. За спиной раздался грохот – раскололся на части Землекрушитель, окрасив небо в цвета огня, наполнив мир невероятной взрывной волной жара и света, а еще воплями детей Эндзингер. Как будто по доске их жизней провели горящей губкой, начисто стерев с лица земли. И, к своему крайнему изумлению, Йоши обнаружил, что его губы изогнулись в кривой ухмылке.

В темноте прогремел гром, откуда-то снизу донесся женский крик, пока что слишком слабый.

Грозовой тигр улыбнулся, приближаясь к сердцевине черноты.

Небо прорезала ослепительная дуга молнии.

Вокруг ярко вспыхнуло.

И расцвело светом дня.