Буруу наблюдал за Юкико, склонив голову набок, изучая выражение ее лица. Глаза широко распахнулись и стали круглыми, как полная луна. Бледное лицо цветом сравнялось с пеной, вскипающей в волнах. В каждой черточке и в каждой морщинке, которые он так хорошо знал, читалось изумление.

Он выразительно взглянул на ее увеличившийся живот, спрятанный под доспехами из кожи и железа.

Буруу взглянул на юг и обнаружил, что Шай возвращается, работая крыльями над волнами, а рядом с ней летит маленький белый грозовой тигр.

Юкико крепко обняла Буруу за шею.

Буруу почувствовал, как ее заливает печаль. Рука Юкико потянулась к теплу живота, она понурилась, когда дождь просочился сквозь завесу ее волос.

И грозовой тигр закрыл глаза, проклиная себя за то, что он такой дурак, неуклюжий, неловкий и непривычный к человеческим обычаям.

Юкико посмотрела на приближающихся арашитор. И в одно мгновение вся печаль, сердечная боль и беспокойство исчезли с ее лица, которое озарилось сияющей улыбкой: казалось, из-за облаков выглянула Богиня Аматэрасу.

И наконец, Буруу увидел его – комочек только что отросших перьев и меха, пушистый и местами серый: младенческий пух еще не сошел полностью. Но хотя ветры выли, как свирепые тигры, а детеныш был слишком мал, чтобы летать, он все равно летел, и крошечные крылышки били по воздуху с яростью барабанов Райдзина.

Вот он – вклад Буруу в будущее расы арашитор.

Его маленький Райи.

Его надежда.

Шай заходила на посадку, когти, сверкая, отражались на поверхности отвесных скал. Она повернулась, чтобы посмотреть на сына, Буруу обнял ее крылом, а сердце у него наполнилось гордостью.

Райи продолжал бороться с ветром: буря швыряла тигренка из стороны в сторону, словно воздушного змея. Но он летел, храбрый, как дракон, и в конце концов выпустил острые коготки, споткнулся, кувыркнулся, приземлился, вновь перевернувшись с ног на голову, и замер у ног отца.

Юкико опустилась на колени и потянулась к Райи, а он поднялся на ноги, смахнул капли дождя с морды и встряхнулся, как щенок.

Маленький арашитора заметил Юкико, и его широко распахнутые глаза стали совсем круглыми. Он вздыбил шерсть, угрожающе расправил крылья и издал самое устрашающее рычание, на какое был способен, едва ли достойное этого названия, – он просто тоненько мяукнул.

Юкико отдернула руки, когда он примерился, чтобы вцепиться в них, но затем неуклюже отскочил к матери и утробно заурчал.

В глазах детеныша светилось любопытство, когда он смотрел на Буруу, выглядывая из-за лап Шай. Мать опустила голову и подтолкнула сына вперед с ободряющим мурлыканьем. Буруу, как и Юкико, опустился на колени, забыв о боли и о ранах.

Глаза отца оказались на одном уровне с мордочкой детеныша.

В последний раз, когда Буруу видел сына, тот был размером с горстку пуха и перьев.

Малыш обнюхал грозового тигра с некоторого расстояния, вздыбливая шерсть, и медленно направился к нему. Буруу взмахнул крылом, и детеныш отпрыгнул назад, расправив крылышки и зарычав. Но потом очень осторожно пополз вперед, наклонив голову под продолжающим лить дождем.

Райи был около двух футов длиной, на блестящей шерсти виднелись пока только намеки на полоски. Но Буруу знал, что они будут четкими и черными, а сын вырастет сильным и храбрым и пронесет наследие предков в грядущие годы.

Буруу уперся подбородком в землю. А Райи приблизился и прижался лбом ко лбу отца, положил лапу ему на щеку и замурлыкал.

Буруу слышал, как Юкико пытается заглушить рыдания – слезы радости, льющиеся вместе с дождем, извергающимся с небес. Он обхватил ее одним крылом, притянул к себе, Шай прижалась носом к другому боку.

И он осознавал каждой клеточкой своего существа, что этот момент навсегда останется в памяти. Здесь и сейчас он был единым – абсолютно совершенным целым. Что бы ни случилось, эта секунда будет принадлежать ему всегда.

Всегда.

Они дали ему немного времени. Целый час, чтобы насладиться возвращением домой, поиграть с сыном, погоняться друг за другом среди облаков. Но они ждали, когда он вернется в гнездо, черные и белые, молодые и старые. Сукаа обогнул Юкико, в его взгляде читались печаль и гнев. Старая Креа тоже находилась там. Ее глаза слезились и оказались подернуты белизной, возможно, из-за возраста и долгого сна. И хотя сказительница была самой старой и мудрой арашиторой из ныне живущих, она, похоже, сгорала от любопытства по поводу причин прилета Буруу в Край вечных бурь.

И вот он приземлился, а Шай взяла маленького Райи под свое крыло. Юкико заняла место рядом с ней, благодарная за тепло, исходящее от подруги Буруу.

На Буруу было устремлено две дюжины взглядов: воины, как черные, так и белые, самки, старейшины с выцветшими полосками. Хан водрузил лапы на трон, принадлежавший отцу, и посмотрел на представителей расы арашитор.

Теперь трон принадлежит ему. И командовать будет он.

Старая Креа подала голос первой: рычание было жестким и вызывающим, несмотря на возраст. Нога детей обезьяны никогда не ступала в Край вечных бурь, и она спросила, что здесь делает незваный гость.

Буруу посмотрел на Юкико и кивнул. Он почувствовал, как она в Кеннинге тянется к сознанию членов стаи и подхватывает их, втягивая в свой разум. Пока она говорила, мысли девушки эхом отдавались в черепе каждого грозового тигра, обжигая объединенной силой ее разума и тех, кто рос в ее чреве.

То был жар песни, которую минуту назад могла слышать только она. А после – объединенный огонь всех живых существ вокруг Юкико, сжигающий и захлестывающий, перекатывающийся и бурлящий.

Песня жизни целого – всего – мира.

Мысли старой Креа были скрипучи, как разбухшая от дождя деревянная дверь.

Черноперый, известный как Сукаа, зарычал, и голос эхом разнесся по Кеннингу.

Буруу издал рык, родившийся глубоко в груди.

Шай сделала шаг вперед с гордой и царственной осанкой, смерив Сукаа взглядом.

В головах собравшихся зазвенел смех Сукаа.

Рычание Шай было прервано голосом Буруу.

Он оглядел молодых тигриц сияющими глазами.

Шай моргнула. Тигрица разгневалась.

Сукаа издал рык.

Другие морчебские черноперые тоже зарычали, скрежеща когтями по мокрым камням.

И тогда вмешалась Юкико.

Буруу взревел, шагнув к Сукаа, и шерсть у Хана на спине встала дыбом. Шай попятилась, помогая Райи крыльями, остальные самцы уже расчищали пространство для схватки. Насилие почти вырвалось на свободу.

Юкико перебила их.

Юкико вновь не выдержала.

Крик эхом разнесся по Кеннингу, словно тысячекратный раскат грома, заставивший вздрогнуть грозовых тигров, сидевших вокруг гнезда Хана. Моргнув, они утробно зарычали. Девушка подошла к Сукаа, черный арашитора возвышался над ней, когда она взглянула в горящие изумрудно-зеленые глаза.

Сукаа завыл и захлопал крылья. В перьях потрескивали вспышки молний, облизывая воздух голодными языками. Он шагнул ближе, клюв его был в нескольких дюймах от лица девушки. Тигр хлестал хвостом, как хлыстом.

Юкико не дрогнула.

Она широко раскинула руки и закрыла глаза.

Буруу почувствовал, как Юкико перешагнула через возведенную ею же стену в огненный шторм, в бурлящий хаос песни жизни. И ярость просочилась сквозь нее в каждого из присутствующих здесь. Грозовые тигры одновременно шарахнулись в сторону и задрожали.

А Юкико плавала в ярости, принося жертву, простираясь за пределы гнезда, навстречу буре, бурлящей в небе и в волнах, навстречу титаническому теплу, излучаемому монстрами, что свернулись кольцами у подножия островов Края вечных бурь.

Древними монстрами. Старше, чем время. Чем жизнь или смерть. Эти чудовища которые спали долго и глубоко, пока гром колыбельной Сусано-о усмирял гнев, наполнявший их сны. И она потянулась к ним, пылая жаром тысячи жизней. Тысячи сердец и возгласов. Ярче солнца.

Найя. Ааэль. Отец и мать всех драконов.

Губы Юкико шевелились, ее голос был подобен взрыву тайфуна, и звучал громче, чем песня Бога Бурь.

И она произнесла одно-единственное слово, от которого содрогнулся мир.