Шима осталась далеко позади, грязным пятнышком на горизонте, ледяной ветер насквозь продувал шерстяную одежду и непромокаемую накидку, в которую завернулась Юкико. Они летели над бурей, и воздух был таким разреженным, что каждый вдох словно резал ножом по горлу, а мороз ощутимо кусал за щеки. Девушка прижалась к теплу Буруу – последнему огню в мире, ставшем совершенно черным и холодным.

Юкико чувствовала печаль тигра, тот же пепельно-красный оттенок, который ощущала, когда думала о своем брате. По тому, как Буруу говорил, она поняла, что Драк и Эш мертвы, и яростно обняла его, изливая на друга всю любовь, на которую была способна.

Прошло много времени, прежде чем она смогла сформулировать мысль, горевшую в голове.

Буруу вздохнул, сощурившись от пронизывающего ветра.

Юкико увидела мысленные образы: огромный кроваво-красный океан, взбаламученный вечной бурей. Из бурлящих брызг поднимался шпиль из сверкающего обсидиана с плоской вершиной, похожий на гвоздь, вонзающийся прямо в соленую воду.

Юкико узрела его название в сознании Буруу. Кровавый камень. Здесь собирались молодые самцы, черные и белые, летом, когда утихала буря и голод первых морских драконов гнал их подняться поближе к поверхности. Детеныши этих созданий копошились в океане, пробиваясь сквозь пену длинными сверкающими серебром хвостами. А грозовые тигры вступали в схватки, кровь лилась дождем и доводила драконов до исступления.

Наступило пятое лето юного Буруу, перья и мех еще были сероватыми, и полосы пока не почернели. Эш стал практически взрослым самцом, а Драк был достаточно крупным и считался самым возмужалым: когда в следующий раз у какой-нибудь самки начнется течка, он наверняка начнет бороться за право спариваться.

Однажды братья втроем сидели на Кровавом камне и наблюдали, как с востока прилетают Залетные с перьями черного цвета, как шпиль под лапами Буруу. Он ощутил и знакомые, и новые запахи – всего полдюжины. Тигры приземлились на плоскую вершину, принюхиваясь и оправляя перья, прежде чем улечься отдохнуть. Самцы Края вечных бурь не спешили начинать военные действия – соревнования иногда длились неделями.

Буруу поглядывал на молодых самок, кружащих под облаками. Они представляли собой впечатляющую картину, стараясь казаться отчужденными и незаинтересованными, но каждый знал, зачем они здесь – в поиске потенциальных партнеров из стаи Края вечных бурь. И они разжигали любопытство черных Залетных из Морчебы.

Среди самок он обратил внимание на одну, с серым мехом, украшенным едва заметными полосками, она ныряла и пролетала сквозь облака, катившиеся по небу волнами. Буруу смотрел, словно загипнотизированный, его хвост двигался беспорядочными, взволнованными дугами.

Залетные зашевелились, пританцовывая на радость самкам, что заставило самцов Края вечных бурь зарычать, вздыбив шерсть, бросая ревущий вызов. Буруу заметил среди чужаков юного тигра – он был особенно горделив, с гладкой головой, жестоко изогнутым клювом и горящими изумрудно-зелеными глазами. Он прорычал, что его зовут Сукаа и он первенец Торра, Хана Залетных. И хотя на вид он был едва ли старше Буруу, тигр не потерпел бы вызова от тех, кто не был рожден сильнейшими из стаи Края вечных бурь. Расхаживая взад-вперед, он требовал, чтобы с ним сразились сыновья здешнего Хана.

Драк проводил его взглядом. Самец действительно оказался очень молод. Не представлял вообще никакого спортивного интереса. Средний брат, всегда стремившийся к борьбе Эш, вызов принял. И пара поднялась в воздух, две гладкие, широкие тени летят на ветру, перекатываясь вместе с раскатами грома и кружа, как голодные волки вокруг куска окровавленного мяса.

Арашиторы внизу одобрительно взревели, и вскоре пара столкнулась в воздухе, с визгом проносясь по небу бело-черной кометой. Сукаа отличался быстротой и свирепостью, но Эш оказался старше и вдвое сильнее. Вскоре стало очевидно, что схватка была односторонней. Брат Буруу поиграл с заносчивым юнцом, гоняя противника, как кошка играет с мышью, основательно смутив высокомерного сына Хана, а потом, наконец, пустил ему кровь одним мощным ударом в бок.

Это был хороший удар, и все поняли: Сукаа заработал впечатляющий и в то же время унизительный шрам на долгую память о встрече.

Самки издали радостный рев, когда Эш вернулся к Кровавому камню под одобрительные крики родной стаи. Залетные мрачно зыркали на них, недовольные, что сын Торра столь основательно избит. Сукаа остался наверху, надутый и сердитый, и вскоре к битве присоединились два других самца – словно белая и черная молнии на горизонте.

Взгляды всех тигров прикованы к соревнованию. Никто не наблюдал за тем, как проигравший сын Хана до сих пор кружит в вышине.

Никто не видел, как он резко нырнул вниз.

Буруу увидел его в последние секунды, метнулся к брату и предупреждающе взревел. Эш взглянул вверх, отпрянул, но… поздно, слишком поздно. Сукаа обрушился на него, расплющивая о камень, ломая кости.

И, выпустив когти вместе с леденящим кровь воплем ярости, Сукаа ударил Эша по незащищенной морде.

Брызги крови. Крики боли. Вой возмущения. Драк и Буруу бросились на труса, сбив самца со спины своего брата. На них налетели Залетные, и вскоре вершина Кровавого камня превратилась в бурлящую схватку: сверкали глаза, летели во все стороны алые брызги. Сукаа с трудом вырвался из эпицентра, израненный, истекающий кровью, и поднялся в воздух.

Стая Залетных последовала за ним. Они помчались на восток, и самцы Края вечных бурь преследовали противников на протяжении многих миль, но затем прекратили погоню.

Вернувшись к Кровавому камню, Буруу и Драк кинулись к брату. Эш с трудом поднимался на лапы. Морда оказалась изодрана в клочья, щеку изуродовали три глубокие царапины. Там, где совсем недавно был глаз Эша, зияла рваная кровоточащая дыра.

Буруу опустил крылья, приблизился к тучам.

Когда наступила ночь, она крепко уснула, обняв тигра за шею. Над облаками было холодно, в горле першило, зубы стучали, как у праздных слуг. Буря усиливалась по мере того, как они подлетали все ближе к месту рождения Буруу.

Прошлое скрутилось кольцом у грозового тигра в сознании и терпеливо выжидало, как гадюка. А Юкико свернулась калачиком и прижалась к нему, слушая ритмичный скрип металлических крыльев. Песня поршней и шестерен напомнила о Кине, стоящем на арене Кигена с неприкрытой болью в глазах, когда она обвиняла его в предательстве.

Никогда…

Юкико подумала об их поцелуе на кладбище, о коротком чудесном начале, когда мягкие, словно перышки, губы коснулись ее собственных. И как все это в конце концов истлело, как прах.

Частично Юкико полагала, что ей следовало бы опечалиться из-за того, что могло бы случиться, но не произошло. Ей стоило бы чувствовать себя виноватой, ведь она оторвала Кина от всего, чем он был, а потом убежала играть в героя и оставила его одного.

Но она подумала о Даичи, который, вероятно, превратился в удобрение в каком-нибудь чане с иночи. И об Исао и других, погибших во время нападения на Киген, об Аише, лежащей в кровати в окружении ужасных машин, умоляющей Мичи убить ее.

А потом она подумала о грядущем кровопролитии, с глухим грохотом приближающемся к Кицунэ-дзё. И стиснула зубы, сжала кулаки и прошептала имя Кина, как проклятие.

Она провела замерзающими костяшками пальцев по горящим глазам.

Юкико моргнула, почесала Буруу за ухом и сообразила, что ее пальцы в перчатках уже онемели. Она заметила крошечные кристаллики инея у тигра на перьях.

Она опустила взгляд на живот, скрытый пластинами из покрытого узорами железа.

Юкико снова глубоко вздохнула, чувствуя Буруу внутри головы, жар, вплетенный в тепло ее лона. И, закрыв глаза, сконцентрировалась на стене, которую возвела между собой и силой. Плотина чистой воли, сдерживающая дар в разуме. И, сосредоточившись на крошечной трещинке, через которую она позволила Кеннингу просочиться, сжала кулаки и шагнула внутрь.

Ураган огня. Пылающий в душе тысячей красных солнц. Юкико почувствовала, как горит и разливается алое тепло с губ плоти на спину грозового тигра.

Ею овладел страх, бездна разверзлась под ногами и тянула к себе. Обдуваемая горячими ветрами, с трудом переводя дыхание, Юкико открыла глаза и принялась наблюдать за танцем огня… сжигающего, обволакивающего, принадлежащего животным и людям, которых она ощущала, когда в последний раз убирала стену. Но теперь все стало по-другому – то был жар не только Буруу и детей, растущих у нее в утробе, а еще тысячи жизней, сверкающих в волнах.

И с широко распахнутыми глазами, со слезами, струящимися по лицу, Юкико познала истинную огненную бурю.

Песнь всего мира.

Ритмичное существование – не просто отдельных искр, но самой жизни. Пульс совокупности, цельности творения.

Она могла чувствовать все.

Все.

Юкико потянулась к Краю вечных бурь, лежащему впереди, к вспышкам жара, гнездящимся и парящим вокруг отвесных гор. Она заметила следы морских драконов, змеями рассекающих волны, а затем узрела и самих драконов и одновременно ощутила их отголоски, тянущиеся длинными пылающими лентами, кружащими над исчадиями преисподней, обвившими основания островов. Огромные и похожие на рептилий, древние, как луна и звезды, дремлющие под колыбельную Сусано-о. Чешуя толщиной с городскую стену. Сердца, огромные, как крепости, перекачивающие кровь, как океаны, по венам, широким, как проспекты. Сила и величие, которых она никогда не представляла.

От улыбки, расцветшей на губах, захотелось заплакать.

Потянувшись назад тем же путем, каким они летели сюда, Юкико нащупала кончиками пальцев края Шимы. Она чувствовала, как Кайя, размытая на немыслимом расстоянии, беспокойно спит под карнизом Кицунэ-дзё. Как свернулся калачиком у ног Мичи маленький Томо, мечтая об ужине.

Юкико протянула руку над крепостью и почуяла пульсацию всего, что жило внутри: самураев на стенах, слуг, встающих раньше солнца, старого даймё в кабинете, гильдийцев, запертых в подземельях, даже ослепленного безумца, прикованного цепями в самой глубокой, темной камере и страдающего от лотосовой ломки.

Инквизитор.

Вместо глаз – кровавые дыры, черные, как трещины мертвых земель, которые увеличиваются с каждым сезоном и землетрясением и ведут вниз, вниз, лишь боги знают – куда.

Инквизитор улыбался ей. Твердый, как железо, опутанный цепями, губы раздвигаются, обнажая испятнанные зубы. Пустые впадины там, где раньше находились глаза, замотаны окровавленной марлей, однако Юкико не сомневалась: он видит ее столь же хорошо, как и она – его.

Он смотрит на нее незрячими дырами цвета трещин мертвых земель, ведущих вниз.

Вниз.

А за ними…

– Нет!

Юкико зажмурилась и спряталась за тотчас воздвигнутой стеной, вернув барьер на место. Губы и подбородок покрылись коркой замерзшей крови. Она прижалась к спине Буруу, дрожа от холода и чего-то еще. Волнение арашиторы было очевидным, но она не пустила тревогу тигра в себя, оставила снаружи и заперлась.

Кончики пальцев покалывало, а в голове звенело от песни жизни и воспоминаний о незрячих глазах, смотрящих прямо на нее.

Сквозь нее.

Буруу начал рычать и поскуливать, пока она, наконец, не приоткрыла щелочку и не позволила себе просочиться в разум грозового тигра: старое, знакомое тепло, потрескивание камина в любимой гостинице, когда устраиваешься поудобнее на подушках и знаешь, что тебе рады. Что ты – в безопасности.

Юкико покачала головой.

Юкико опять покачала головой, пытаясь забыть окровавленный, невидящий взгляд.

Юкико почувствовала, как в груди тигра зарождается рычание. Раскаты грома отдавались гулким эхом.