Глава седьмая
Поколение «Фольксваген Жук» занимает свое место в строю

Двадцатилетний британский солдат Крис Хауленд сидел в ночь с 17 на 18 июня 1948 года в гамбургской студии BFN (British Forces Network). Все остальные сотрудники уже ушли. Шеф отдела музыки и любимый во всей Северной Германии диджей, почитаемый и немецкой публикой за широкое использование поп-музыки в своих программах и свободную манеру вести передачи, как раз только что попрощался со слушателями композицией Бенни Гудмена «Throwing Stones at the Sun», когда в студию вошли два британских военных полицейских. Хауленду стало не по себе: появление полицейских обычно не предвещало ничего хорошего. Однако они всего лишь вручили диджею запечатанный почтовый конверт и попросили передать в эфир его содержимое в 6.30 утра, когда он начнет утреннюю передачу «Wakey-Wakey». «Будет сделано», – пообещал Хауленд и собрался покинуть студию. Но не тут-то было! Полицейские велели ему положить конверт на стол и вместе с ними ждать, когда снова запоют птицы, над разрушенным городом взойдет солнце и снова настанет время для «Wakey-Wakey».

Утром Крис Хауленд вскрыл конверт и прочел в эфир: «Первый закон по реорганизации германской денежной системы, обнародованный американскими, английскими и французскими оккупационными властями, вступает в силу 20 июня. Действовавшая до этого денежная единица, рейхсмарка, с 21 июня изымается из обращения. Новая денежная единица называется немецкой маркой».

Этого момента многие немцы ждали давно. Ходили упорные слухи об обвале рейхсмарки. Поскольку в нее никто уже не верил, все, у кого еще были солидные запасы рейхсмарок, пытались перевести их в материальные ценности. Рядом с миллионами голодающих немцев жили сотни и тысячи таких, кто не знал, куда девать деньги, и купался в нелегальной роскоши, тратя на это астрономические суммы. Недоверие к рейхсмарке привело к тому, что торговцы стали все активнее придерживать товары, приберегая их до лучших времен, когда появится новая, твердая, валюта, которая станет путевкой в будущее. В начале лета 1948 года в магазинах зияли пустые прилавки и полки; все словно затаили дыхание.

И вот день Икс наступил. От дикторов BFN слушатели узнали подробности о том, как все будет происходить. Каждый получит по 40 немецких марок, которые можно будет забрать 20 июня в пунктах выдачи продуктовых карточек в обмен на шестьдесят рейхсмарок. Через месяц можно будет получить еще 20 немецких марок, только теперь уже за 20 рейхсмарок, то есть один к одному. Остаток наличности в рейхсмарках практически пропадал: за 1000 рейхсмарок полагалось всего 65 немецких марок.

Таким образом, около 93 % старой денежной массы было безвозмездно уничтожено. Владельцам этих денег осталось всего 6,5 % их состояния. Протест против этой «исторически уникальной экспроприационной акции» был довольно вялым. Только дельцы черного рынка, по сообщению Spiegel, устроили несколько громких демонстраций против реформы, последствия которой они-то как раз со своим звериным чутьем заранее точно просчитали. За день до объявленной даты «около сорока торговцев черного рынка прошли маршем протеста перед кёльнским главным вокзалом. В белых кепках, с сигаретами Camel, с бутылками водки в руках и с огромным плакатом: „Переучивание торговцев черного рынка“. А потом, в воскресенье после обеда, они угрюмо стояли перед кельнскими Порта-Нигра – Айгельштайнскими воротами, и толкали американские сигареты по 60 новых пфеннигов за штуку и немецкие Bosco – по 30. Эта непривычная воскресная коммерческая акция не пользовалась успехом».

Денежная реформа стала главным звеном в длинной цепи важных мер, с помощью которых американцы пытались вновь поставить на ноги экономику Германии. Совокупность же этих мер, названных «планом Маршалла», была направлена на то, чтобы экономически поддержать не только Германию, но и всю Европу, уменьшить влияние Советского Союза и снизить риск коммунистических переворотов. Толчком к этим колоссальным финансовым усилиям послужил выход обессилевшей Великобритании из гражданской войны в Греции в марте 1947 года. Там боролись коммунисты и правительственная армия, поддерживаемая англичанами. Американский президент Гарри Трумэн отреагировал на выход Великобритании из войны пламенной речью на заседании Вашингтонского конгресса 12 марта 1947 года, в которой призвал отныне помогать каждой нации, отстаивающей свободу и демократические ценности в борьбе с террором поддерживаемого Россией меньшинства. Так называемая доктрина Трумэна определила будущее как соперничество двух систем – демократического капитализма и тоталитарного коммунизма – и тем самым заново, меньше чем через два года после окончания войны распределила соотношение сил между альянсом победителей и побежденными. Была объявлена холодная война. Россия и западные союзники стали противниками, стремящимися сделать вчерашних поверженных врагов завтрашними партнерами. Немало закоренелых нацистов уже мечтали о своем участии в новой войне против России на стороне американцев.

Вскоре американский министр иностранных дел Джордж Маршалл предложил европейским государствам широкие кредиты, чтобы как он выразился, «вернуть европейским народам веру в будущее своей страны и Европы в целом. Промышленность и сельское хозяйство должны иметь возможность и желание реализовывать свою продукцию за валюту, ценность которой не вызывала бы сомнений». Великобритания получила 3,2 миллиарда долларов, Франция – 2,7 миллиарда, Италия – 1,5 миллиарда; Западную Германию, получившую 1,4 миллиарда, обязали вернуть эти деньги, чтобы таким образом хотя бы формально соблюсти пропорции между победой и поражением. С июня 1947 года началась подготовка к созданию европейской Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). В нее через представительство своей военной администрации вступила и Западная Германия. Уже через два года после окончания войны обозначились первые результаты развития Европейского экономического союза, и будущим ее членом была Западная Германия, которая, несмотря на разрушения, по-прежнему имела все, что необходимо мощному индустриальному государству, и которую осторожно направляли в нужное русло ее американские «попечители».

Таким образом, разделение Германии было предрешено еще до того, как денежная реформа провела валютную демаркационную линию между Восточной и Западной Германией. Вслед за западной оккупационной зоной Советы спустя три дня провели свою собственную денежную реформу: обменивалось максимум 70 старых рейхсмарок на человека по курсу 1:1, остаток меняли по курсу 10:1 при условии, что их владелец мог доказать законность происхождения денежных средств. Впрочем, это были лишь условно новые деньги – те же самые рейхсмарки, но с гербовой наклейкой советских властей, из-за чего их в народе называли «обойной бумагой». По распоряжению русской комендатуры эти деньги объявили действительными во всем Берлине. Однако западные союзники решили ввести немецкую марку и в своих берлинских оккупационных зонах. Этот первый открытый конфликт четырех держав привел к окончательному расколу берлинского городского парламента, который до того еще был общим и заседал в Восточном Берлине, а затем последовало политическое и экономическое разделение города.

Советы с 24 июня 1948 года блокировали все дороги, ведущие к трем западным оккупационным зонам Берлина. Они пытались в буквальном смысле взять Западный Берлин на измор. В ответ на эту блокаду британцы и американцы организовали «воздушный мост». Неимоверными усилиями они в течение пятнадцати месяцев доставили в отрезанный от внешнего мира город два миллиона тонн продуктов питания, угля и других жизненно важных товаров. Каждые две-три минуты на западноберлинских аэродромах приземлялись огромные транспортные самолеты. Для посадки использовали даже озеро Ванзее: поскольку аэродромы не справлялись с грузопотоком, британцы задействовали десять своих гигантских гидросамолетов, которые взлетали в гамбургском порту и садились на самом большом озере Берлина. До сентября 1949 года в берлинском небе стоял непрерывный гул этих так называемых изюмных бомбардировщиков, о которых западные берлинцы до сих пор вспоминают с благодарностью. Гул неутомимых авиамоторов казался им музыкой и помогал в борьбе с зимним холодом и постоянным голодом. Организовав «воздушный мост», западные государства-победители выступили в роли покровителей Западной Германии. В течение нескольких лет еще совсем недавно ненавистная всем столица Третьего рейха превратилась в несокрушимый «бастион свободного мира» – слишком неожиданная и непонятная метаморфоза даже для самых внимательных и вдумчивых современников, равно как и для будущих историографов.

Планируя денежную реформу для трех западных оккупационных зон, американцы взяли на себя ведущую роль в трио западных союзников. Даже новая немецкая марка печаталась в США; банкноты, упакованные в 12 тысяч деревянных ящиков с маскировочной надписью «Doorknobs» (дверные ручки), были морским путем доставлены в Бремерхафен, а оттуда в обстановке строгой секретности распределены по стране. К 20 июня на пунктах выдачи продуктовых карточек или в ратушах находилось 500 тонн банкнот общей стоимостью 5,7 миллиарда немецких марок. Руководивший операцией под кодовым названием «Bird Dog» («Ищейка») 27-летний лейтенант Эдвард А. Тененбаум позже не без основания гордился тем, что успешно решил самую крупную логистическую задачу своей армии со дня высадки американских войск в Нормандии.

Чуть ли не в самый последний момент американцам пришло в голову, что неплохо было бы дать немцам ощущение хотя бы условной причастности к этой операции. 20 апреля 1948 года они пригласили 25 немецких экспертов по финансовым вопросам на сугубо секретное совещание на бывшей авиационной базе люфтваффе Ротвестен под Касселем. Обсуждать, правда, уже было практически нечего; просто немцев решили лишить возможности упрекать своих «партнеров» в том, что те обошлись без них. Гостям было поручено составить текст информационных листовок.

Разумеется, инициатива американцев была отнюдь не бескорыстной. Не желая бесконечно кормить Западную Германию, они стали искать способ реанимировать германскую экономику и поняли, что главное препятствие на этом пути – обесценившаяся рейхсмарка. В послевоенные годы была популярна шутка: «Работать? Я не могу себе позволить такую роскошь». Работу многим заменял черный рынок. Теневая экономика менял, перекупщиков, «организаторов» съедала более половины рабочих сил страны. Часто на работу устраивались лишь ради права на жилье и продовольственные карточки, используя и то и другое для достижения более важных целей. Только необходимость добывать новые наличные деньги стала оживлять легальную экономику. Готовность искать настоящую работу выросла так же стремительно, как и готовность торговцев пускать свои товары в нормальную торговлю, вместо того чтобы спекулировать ими. У крестьян тоже снова появился стимул продавать свои товары на официальном рынке. Поэтому, по общему впечатлению, магазины настолько быстро – чуть ли не за одну ночь – переполнились товарами, что впору было говорить об экономическом чуде. Эффект денежной реформы оказался таким мощным, что историк Ульрих Херберт назвал ее «Большим взрывом» – с нее и началась Федеративная Республика Германия, основанная год спустя. Современники восприняли реформу как несравнимо более важную историческую веху, чем принятие Конституции парламентским советом в Бонне 8 мая 1949 года. Ни одно событие не запечатлелось в памяти западных немцев так ярко, как денежная реформа, этот грандиозный спектакль, сыгранный без всякого режиссера. Одно из убедительных подтверждений этого – воспоминания писателя Ганса Вернера Рихтера, в первый же день поступления в оборот новых денег ставшего свидетелем сразу двух чудес: «Мы проходили мимо какой-то крохотной невзрачной лавчонки, в которой до этого отоваривали свои продуктовые карточки и которая стала для нас настоящим чудом и олицетворением денежной реформы. Магазинчик было не узнать – он был буквально набит товарами. На прилавках и витринах красовались горы всевозможных овощей: ревень, цветная капуста, белая капуста, шпинат – все, о чем мы уже давно и думать забыли… Мы вошли внутрь, и тут произошло второе чудо. Если раньше здесь обслуживали, мягко выражаясь, без особого рвения и не баловали радушием, то теперь нас встретили с изысканной вежливостью. За одну ночь мы из докучливых просителей превратились в клиентов».

С гордостью за вновь обретенный статус клиента не могла сравниться даже гордость за право на свободные выборы. Возможность нормально делать покупки – это тоже момент свободы, который может показаться несущественным лишь человеку, всю жизнь предававшемуся беззаботному шопингу. Правда, денежная реформа еще не отменила рационирование всех продуктов питания, и все хорошо прочувствовали на себе начавшуюся вскоре волну подорожания, но внезапное появление многообразного «мира товаров» по крайней мере вселяло надежду на относительно благополучное будущее. Это был явный прогресс, и если кому-то пока не удавалось извлечь личную пользу из экономического подъема, то у него, во всяком случае, была уверенность в том, что он сможет это сделать в ближайшее время. Последняя всеобщая забастовка послевоенных лет, начавшаяся 12 ноября 1948 года из-за «взвинчивания цен», уже была проникнута оптимизмом, твердой надеждой на то, что скоро дефицит снова уступит место достатку. Когда 1 января 1950 года карточки стали требовать лишь за сахар, одна кёльнская газета возликовала: «Наконец-то мы вздохнули с облегчением… Многие неприятные моменты общения населения с местными властями, которым и самим все это было в тягость, остались в прошлом. Мы снова можем есть, что хотим, продавцу больше не надо возиться с карточками и трепать себе нервы из-за несоответствия количества карточек количеству товара. Эти времена миновали. 160 месяцев, 4600 горьких дней!.. Теперь у нас снова есть масло, когда-нибудь будет и сахар». Период ограничения покупательских и потребительских прав, о котором пишет счастливый автор статьи и продолжительность которого определяет не совсем точно, начался гораздо раньше конца войны, а именно в 1939 году, с введением нормированного распределения товаров. Это радикальный взгляд потребителя, словно бы не замечающего переломный момент капитуляции, – для него все выглядит так, как будто (если отвлечься от сахара) война только теперь закончилась по-настоящему.

Новый настрой общества. Сразу после денежной реформы газета DND («Новая демократия»), выходящая под руководством французских оккупационных властей, размещает на первой полосе аллегорию новой формы государственного устройства: Diese Nette Dame – «Эта милая дама»

Денежная реформа стала мифическим take-off экономического чуда. Откуда-то, с каких-то потайных складов, в июне 1948 года на прилавки вдруг хлынули тонны товаров, которых людям так долго не хватало. Теперь теоретически каждый мог даже заказать себе «Фольксваген» за 5300 немецких марок и получить его в течение всего восьми дней.

Лето получилось довольно веселое, хотя материальное положение у большинства населения менялось в лучшую сторону очень медленно. Экономика – наполовину психология. Этот афоризм приписывают Людвигу Эрхарду. Трудно найти более наглядное подтверждение его мысли, чем денежная реформа. Города были еще разрушены, многие жили в убогих бараках, автомобили были недоступны, ткани были грубыми и дорогими, но серые будни уже озарил теплый, ласковый свет надежды. Едва завершился переход на новые деньги, как вполне серьезный иллюстрированный журнал DND in Bild, издававшийся во французской зоне и освещавший проблемы политики, экономики и культуры, напечатал на обложке очередного номера огромное фото молодой женщины в бикини, нежащейся на надувном матраце. Эта счастливая красавица стала аллегорией основания ФРГ, а сокращение DND редакция обыграла в подписи под иллюстрацией: «Diese Nette Dame» – «эта милая дама» казалась соблазнительной полуголой сиреной, призванной вывести народ из мрака послевоенных будней в светлую жизнь.

То, что магазины так быстро заполнились товарами, выявило реальный потенциал экономики и промышленности, пострадавших в гораздо меньшей степени, чем многие предполагали. Поскольку ориентированная на гонку вооружений гитлеровская военная промышленность способствовала серьезной модернизации и расширению производства, производительность труда в послевоенное время была лишь несущественно ниже уровня 1938 года. К тому же в лице переселенцев страна получила мощный источник квалифицированной рабочей силы, и как только были созданы условия для нормальной, хорошо оплачиваемой работы, новые, высокомотивированные кадры стали трудиться, не жалея сил. Так что головокружительный экономический подъем, начавшийся после 1950 года, на самом деле можно лишь условно назвать «экономическим чудом».

И все же психологическое воздействие денежной реформы стало чем-то вроде оглушительного стартового выстрела. Она словно второй раз обнулила часы истории – всего лишь через три года после того, как немцам казалось, что придется начинать все с самого начала. Мало кому удалось устоять перед магией этого тщательно инсценированного старта. Частью психологического успеха «take-off» был также эгалитарный момент. Наделив всех граждан одинаковой суммой новых денег – 60 марок, радикально обесценив, отменив все накопления и поставив всех, как в игре «Монополия», на клетку «cтарт», она создала иллюзию равенства шансов, которая до сих пор не утратила в ФРГ своего гипнотического действия. Более наглядной иллюстрации этому, чем «Фольксваген», пожалуй, не найти, несмотря на то (или, наоборот, именно потому), что он был любимым проектом Адольфа Гитлера.