Если человек не получает в нормальных магазинах то, что ему нужно, он ищет этот товар где-нибудь в другом месте. Любые ограничения рынка автоматически порождают черный рынок. У немцев было достаточно времени, чтобы к этому привыкнуть: об этом позаботились Первая и Вторая мировые войны. Они уже были во всеоружии ловкости и изворотливости, когда после капитуляции черный рынок принял совершенно новые черты и масштабы. Если раньше немцы торговали друг с другом – например, солдаты во время отпуска загоняли соотечественникам свои трофеи из Франции или Голландии, – то теперь на сцене появились новые актеры: солдаты оккупационных войск и displaced persons, сделавшие черный рынок местом волнующих встреч с экзотикой. Чем больше здесь вращалось людей, которые еще вчера были смертельными врагами или рабами, а теперь задавали тон и определяли параметры торговли, тем более зловещими и вместе с тем притягательными становились рынки. Ведь эти чужаки значительно расширили ассортимент предлагаемых товаров, включив в него вожделенные вещи, за которые многие готовы были душу отдать: шоколад Hershey’s и Bommel, крекеры Graham и Jack, печенье Oreo, шоколадные батончики Snickers и Mars, виски Jack Daniels и Fitzgerald, стиральный порошок Ivory Snow… Все это было из фондов благотворительных организаций для помощи беженцам ЮННРА и из супермаркетов американской армии. Побежденные шли на черный рынок как торговые партнеры – они ведь тоже могли кое-что предложить. А иногда просто поглазеть, сориентироваться на этом пестром базаре, где можно было много чего узнать и понять. В сущности, абсурдная ситуация: победители и побежденные, преступники и жертвы нелегально встречаются, чтобы, если повезет, провернуть выгодную сделку. Правда, обменный «фонд» был структурирован чрезвычайно асимметрично. Одни располагали обычными товарами, которые в результате рационирования продуктов вдруг приобрели баснословную ценность: сливочное и растительное масло, маргарин, мука, шоколад, апельсины, коньяк, бензин, керосин, нитки. Другие предлагали остатки былой роскоши: часы, украшения, фотоаппараты, столовое серебро. Некогда ценные или даже драгоценные вещи, которые вдруг – оттого, что желудок урчит от голода, – стали дешевле бутерброда. Если у человека живот подвело и он выменял фотоаппарат «Лейка» на две палки копченой колбасы, он мог радоваться, что провернул удачную сделку. Но стоило ему утолить голод, как его начинало мучить чувство, что он стал жертвой подлого обмана. Черный рынок стал для многих юдолью печали, где они теряли одну за другой все фамильные ценности, получая взамен вещи, которые раньше были им абсолютно безразличны. Они уподоблялись главному персонажу сказки «Счастливый Ганс», только в депрессивном варианте: тут золотой слиток тоже обменивали на лошадь, лошадь – на корову и в конце концов на точильный камень. С той лишь разницей, что, в отличие от Ганса, они теряли свое счастье мгновенно и навсегда. В то время как одни на черном рынке утоляли свой голод, становясь все беднее, другие набивали карманы деньгами. Американские солдаты удесятеряли свое жалованье, продавая привозимые для них из Америки продукты. Дело было поставлено с размахом: торговали огромными партиями, целыми пароходами, благодаря четко отлаженной системе распределения – от морских причалов до казарм. В этом участвовали представители почти всех воинских званий. Тем же способом, но в гораздо более скромных масштабах действовали британцы, французы и русские.

Немецкие скупщики краденого не уступали им в организованности. На черном рынке можно было достать нелегально приобретенные промышленные и ремесленные товары, которые торговцы и производители утаивали от официального рынка. Так, например, в марте 1948 года брауншвейгская полиция обнаружила между стен в одной торговой организации 28 тысяч банок мясных консервов. В Гамбурге конфисковали 31 тысячу литров вина, 148 тонн фруктов и 15 тонн кофе. И это лишь крохотная доля того, что ежедневно реализовывалось на черном рынке. В этой сфере вращались и настоящие уголовники, не останавливавшиеся ни перед какими преступлениями. Стоит также упомянуть массовую подделку продуктовых карточек или ограбление пунктов их выдачи. На черном рынке их предлагали пачками. Это был весьма популярный подарок ко дню рождения – предтеча сегодняшних подарочных купонов. Чтобы добыть такой «товар», приходилось иметь дело с более чем сомнительными типами, контролировавшими черный рынок. В шикарных костюмах (часто диссонировавших с их деятельностью), с неизменной сигаретой в зубах, в начищенных до зеркального блеска ботинках, в шляпе, небрежно сдвинутой на затылок или, наоборот, надвинутой на глаза, элегантные с головы до ног, они разгуливали по городу, охотно делясь соответствующей информацией с потенциальными клиентами, всегда готовые «выручить» их и приобрести интересный товар любых видов и сортов.

Мальчишки с черного рынка в Берлине с гордостью демонстрируют самую стабильную валюту – Lucky Strike

В одном только Берлине было шестьдесят центров нелегальной торговли, от известнейшего – Александерплац – до крохотных рынков почти в каждом районе. По оценкам хозяйственных учреждений, в Берлине по меньшей мере треть, а иногда даже половина всего товарооборота осуществлялась нелегально – факт, достаточно красноречиво говорящий о том, насколько неизбежным было участие послевоенных немцев в этом противозаконном процессе.

На черном рынке человек невольно вступал во взаимодействие с людьми, быстро и правильно оценить которых было крайне важно. Это стало школой жизни, ускоренными курсами по психологии и породило «культуру недоверия». Нужно было точно «считывать» данные о партнере с его лица, мгновенно фиксировать все положительные и отрицательные сигналы, то есть всё вызывающее доверие или, наоборот, настораживающее. Одним словом, каждый искал в другом остатки порядочности, без которой все же немыслима никакая коммерция. Только на черном рынке продавца проверяли еще тщательнее, чем товар.

Даже само приближение к местам нелегальной торговли было для многих настоящим испытанием. На черном рынке не было стационарных лотков и прилавков, если не считать немногие исключения, такие как, например, знаменитая мюнхенская Мюльштрассе, вдоль которой тянулись жалкие ларьки и лотки, наводившие тоску своим убожеством, хотя в них таились несметные богатства. Как правило, черный рынок представлял собой простое скопление людей. Они ходили взад-вперед, заговорщическим полушепотом предлагали свой товар, иногда стояли маленькими группами, и нужно было набраться смелости, чтобы смешаться с ними. Некоторые участники этого торгового обмена были неестественно нарядны, особенно женщины, которые надевали на себя драгоценности, предназначенные для продажи или обмена. Они использовали свое тело в качестве манекена, избавляя себя тем самым от необходимости обращаться к чужим людям. В коллективной памяти остались длинные пальто, к подкладке которых были прикреплены целые галереи часов, украшений, орденов и тому подобного. Чтобы продемонстрировать клиенту ассортимент, полы пальто распахивали жестом эксгибициониста – один из многих эротических аттракционов черного рынка, придававших ему дополнительную магию. Черный рынок предполагал физическую близость, которая многим была не по душе и требовала определенных усилий над собой. Люди, только что вступившие на коммерческие подмостки, испытывали неловкость и смущение. Продавцы и менялы стояли плотно, образуя нечто вроде круга заговорщиков, тайного общества, в котором новички чувствовали себя инородным телом. Нужно было в буквальном смысле втиснуться в эти ряды, чтобы потом через какое-то время самому заговорщически перешептываться, стоя плечом к плечу с другими, в тесном окружении, особенно в момент, когда товар подвергался проверке и оценке, когда его разглядывали, щупали, нюхали. Недоверие было нормой, потому что часто предлагали фальшивый или испорченный товар. Маргарин смешивали с вагонной смазкой, в мешки с картофелем сыпали камни, несъедобное древесное масло выдавали за пищевое растительное, водка иногда оказывалась жидкостью из анатомических банок разграбленных медицинских и естественно-исторических институтов, в которых хранились законсервированные органы, эмбрионы и животные всех видов. А жаловаться на обман или подлог было некому. Возможно, этот печальный опыт и стал позже одной из причин, по которым в ФРГ – впервые в Европе – по заданию правительства был создан Фонд тестирования качества товаров, некоммерческая организация, предназначенная для проведения сравнительных испытаний качества товаров и услуг.

Вскоре довольно хлопотный обмен товаров на товары уступил место более простому обмену: товар – деньги. Прямой обмен товаром лишь в одном-единственном случае сулил неоспоримую выгоду – когда одноногие инвалиды выставляли на обмен свои ненужные ботинки. Они меняли левые на правые или наоборот, в зависимости от того, какая нога уцелела. Это был довольно распространенный вариант бартера.

Во всех остальных случаях было удобнее и практичнее еще раз пройти исторический путь от натурального обмена до денежного обращения. С той лишь разницей, что теперь традиционные деньги заменяли сигареты. Поскольку торговля за доллары между солдатами и гражданским населением была запрещена, а рейхсмарка в связи с ожидаемой денежной реформой стала слишком ненадежной валютой, вместо банкнот начали использовать сигареты. Сигарета превратилась в каури послевоенного периода. Правда, ее курс колебался, и тем не менее она стала одним из самых надежных платежных средств. Ее малые размеры обеспечивали легкость ее транспортировки, складирования и подсчета. Поэтому пачки сигарет стали чем-то вроде пачек купюр. А по степени недолговечности и эфемерности сигареты даже превосходили деньги. Целые состояния, обменянные на сигареты, улетучивались, растворяясь в облачках дыма. Они дымились, горели всюду, куда ни глянь, но их вечно не хватало. Новое качество сигарет – то, что они стали платежным средством, – повысило их привлекательность до немыслимых, трансцендентных масштабов.