Почти бесперебойная работа управления, с такой гипертрофированной точностью высчитывавшего необходимое количество бюстгальтеров и трусов, позволила так же четко наладить систему рационирования одежды, продуктов питания и горючих материалов. Рационирование было знакомо немецкому населению с 1939 года. Правда, оккупационные власти снизили полагающуюся побежденным норму калорий: в британской и американской зонах она составляла 1550 калорий, то есть 65 % от того, что врачи тогда считали необходимым для среднего взрослого.

Продуктовая карточка относится к самым известным и зловещим явлениям послевоенной жизни, хотя многие уже забыли, как именно осуществлялось распределение. Рационирование продовольственных товаров было вмешательством в свободный рынок, испытанным еще во время Первой мировой войны. Французы и британцы тоже временно переходили на такую систему. Каждый житель получал на месяц карточку, в которой были отрывные талоны на определенное количество хлеба, мяса, жиров, сахара, картофеля, крупяных, мучных и макаронных изделий. При покупке товаров покупатель отдавал соответствующий талон и платил официально установленную, печатавшуюся на плакатах цену. Без талонов, за одни только деньги ничего получить было нельзя; нужно было иметь и то и другое. Торговец вклеивал полученные талоны в накопительную ведомость, которую затем сдавал оптовику; только после этого он получал следующую партию товара в том же количестве. Называть такого продавца торговцем не совсем правильно, поскольку торговля как таковая в данном процессе, контролируемом администрацией, отсутствовала. Если он сдавал оптовику меньше талонов, чем положено, он должен был представить убедительные объяснения. В противном случае он попадал под подозрение в том, что продал часть товара на черном рынке, то есть и в самом деле сбыл в результате свободной рыночной торговли. Занятые на тяжелых работах получали дополнительные талоны, например тридцать талонов по пять граммов жира каждый, благодаря которым они могли увеличить свою норму потребления калорий.

С юридической точки зрения люди не покупали товары, а «получали свой рацион». Понятие «рацион» было вездесущим. В послевоенных кабаре часто шутили по поводу карточных людей или карточных персонажей. Знаменитое выражение «Отто, среднестатистический потребитель» тоже возникло в те времена. Так называли тех, кому полагались нормативные 1550 калорий, кто не знал чувства сытости и наблюдал в зеркале, как одежда на нем все сильнее обвисает, угрожая однажды поглотить его целиком. Герт Фрёбе сыграл роль «Отто, среднестатистического потребителя» в фильме «Берлинская баллада» 1948 года. Тогда он был тощим как селедка человечком, не имевшим ничего общего с тем жирным мужланом, который шестнадцать лет спустя сыграл алчного миллиардера Голдфингера в третьем фильме о Джеймсе Бонде.

Немцы испытывали противоречивые чувства к продовольственным карточкам. Богатые воспринимали ограничение их покупательной способности как оскорбление, поскольку их деньги оказались совершенно бесполезными: сколько бы купюр они ни выложили на прилавок, им давали колбасы и хлеба не больше, чем их бедному соседу. Конечно, они понимали причину этой «дискриминации»: рационирование должно было предотвратить опустошение рынка состоятельными гражданами и обречение остальных на голодную смерть. Голод необходимо было распределить по справедливости и держать в допустимых пределах. Это была, так сказать, теоретическая сторона.

На практике государственное управление торговлей способствовало возникновению и процветанию черного рынка в многообразнейших формах, который еще ярче выявил контраст между нищетой и богатством. Большинство торговцев продавали отложенные товары и без талонов, но по немыслимым ценам. Тем самым как покупатели, так и продавцы нарушали «Распоряжение об ответственности за нарушения, связанные с распределением товаров» и некоторые другие законы. Меры наказания возросли за время продовольственного кризиса с шести месяцев лишения свободы (1945) до трех лет (1947); в Саксонии профессиональным спекулянтам грозила смертная казнь – за «саботаж продовольственной программы». По логике законов о рационировании каждый, кто имел продуктов питания больше предусмотренной нормы, то есть больше абсолютного минимума, мог быть привлечен к ответственности, независимо от того, как ему достались эти «излишки»: «Продукты в количестве, превышающем установленную норму, могут оказаться в собственности гражданина лишь незаконным путем», – разъясняется в первом томе выпущенной в 1947 году книжной серии «Право для каждого».

Обладание продуктовой карточкой делало каждого отдельного гражданина законным членом огромного стада получателей пищи, которые получали одинаковое, с ювелирной точностью, чуть ли не ложкой, выверенное количество еды, – акт социальной дрессуры, обеспечивающий продолжительную инфантилизацию населения и превращающий его в совокупность объектов опеки со стороны комитетов по рационированию. «Подлинные сокровища – эти невзрачные розоватые талоны № 3 и № 4!» – ликовала Rheinische Zeitung, когда в 1946 году к Рождеству выдали дополнительные талоны на кофе.

Поскольку непосредственно после окончания войны снова ввели продуктовые карточки, у людей появилось чувство, что у них по-прежнему есть власть, которая о них заботится. Карточка, этот «пропуск в жизнь», давала ее счастливому обладателю своего рода уверенность в том, что у него и после сокрушительного поражения есть право на существование. Тем горше было разочарование, когда вскоре выяснилось, что карточка отнюдь не является гарантией получения заявленного в ней количества крупяных, мучных и макаронных изделий, жира и сахара. Обещанные 1550 калорий были очень скоро радикально сокращены. В первое, самое тяжелое, послевоенное время иногда выдавали всего по 800 калорий.

Только после этого до большинства стало наконец доходить, что указанное на карточках количество продуктов и товаров по логике справедливости системы рационирования было верхним пределом. В обратную сторону, то есть вниз, ограничений не было – недоразумение, которое привело к тому, что многие немцы почувствовали себя жертвами чудовищного обмана. В талоне на свежее молоко было написано: «Количество выдаваемого молока может меняться в связи с тем, что поставщик должен равномерно распределять поставляемые ему объемы продукции среди всех клиентов».

В 1946 году Süddeutsche Zeitung опубликовала фотографию с изображением фактического дневного рациона: половина чайной ложки сахарного песка, кусочек жира величиной с ноготь, ломтик сыра размером меньше спичечной коробки, кусочек мяса величиной с ластик, глоток молока и две картофелины. Зимой 1946/47 года, признанной одной из самых холодных в XX веке, ситуация с продовольствием еще сильнее ухудшилась.

К дефициту продуктов питания прибавилась острая нехватка горючих материалов, которые, разумеется, тоже выдавали только по карточкам. Британская военная администрация предвидела эту ситуацию и разрешила гражданам добычу дров в лесах еще осенью 1946 года. Но воспользоваться этим правом могли очень немногие (горожане практически вообще лишены были такой возможности) из-за отсутствия транспортных средств и инструмента. Зимой, когда на север Германии обрушился свирепый холод, из городских руин уже давно были извлечены последние деревянные конструкции – опасная работа, ставшая причиной многих тяжелых травм. В Киле люди с ручными тележками добирались по льду залива до все еще торчавших из воды затопленных кораблей. Эта тоже довольно рискованная затея чаще всего оказывалась тщетной, потому что и эти корабельные останки тоже давно были разграблены. Рубили деревья на улицах, в парках и скверах, однако сырая древесина плохо горела. Газеты публиковали советы, как уберечься от обморожения: растирать пальцами нос и уши, а руки грубой щеткой, спать по несколько человек в одной постели.

Вместо питания предлагались «Советы по домашней кулинарии». В этой рубрике женский журнал Frauenwelt делился с хозяйками рецептами, активно используя сослагательное наклонение: «Если вы вдруг снова получите по своим карточкам джем, советуем разбавить его и увеличить его количество в два или даже три раза. Для этого следует взять заготовленное летом плодово-ягодное пюре без сахара или, за неимением пюре, тертую морковь или тыкву. Можно также использовать свеклу, но так, чтобы не перебить вкус джема. Полученную массу нужно прокипятить, и ее хватит на более долгое время».

В некоторых городах, особенно в британской зоне, случались забастовки и голодные бунты. Британцы поспешили объяснить населению посредством плакатов, что немцы – не единственный голодающий народ, что «продовольственный кризис охватил многие страны». Что в Англии власти тоже ужесточили рационирование продуктов питания, а народы других стран, таких как Индия, оказались на грани голодной смерти. С помощью листовок они разъясняли, что зимой потребление хлеба и муки в Германии наполовину обеспечивалось за счет импорта, а продукты питания для военнослужащих британских войск почти на сто процентов привозились из Англии. Причиной этой масштабной разъяснительной работы стали слухи о том, что союзные государства не только демонтируют фабрики и заводы, но и вывозят из страны яйца, картофель и мясо.

Интересно, что британцы сочли необходимым и следующее объяснение: «98 % продуктов питания для иностранцев, угнанных на работы в Германию, поступают в страну посредством импорта, хотя ответственность за пропитание этих людей, тяжело пострадавших от нацизма, несет немецкое население». Это связано с бытовавшим тогда мнением, что displaced persons якобы живут в своих лагерях припеваючи, как сыр в масле катаются. «Особое отношение» к бывшим узникам концентрационных лагерей и угнанным на работы в Третий рейх иностранцам с момента капитуляции было дежурной темой разговоров. Многие немцы с завистью и возмущением восприняли то, что «перемещенных лиц» по распоряжению оккупационных властей обслуживали в магазинах в первую очередь. К тому же им выдавались особые продовольственные карточки на усиленное питание, что было вполне обоснованно с медицинской точки зрения ввиду их крайней истощенности в результате многолетнего голодания. «Немецкое население получает лишь то, что остается после иностранцев», – с горечью писал житель гессенского Лаутербаха.

Виноваты во всем были, конечно, союзники. Приняв безоговорочную капитуляцию, они в глазах немцев приняли на себя и ответственность за продовольственное снабжение Германии. Хоть каждая протянутая с грузовика оккупантами плитка шоколада «Кедбери» или пачка кофе «Максвелл» и принимались с благодарностью, любые перебои в снабжении разрушенной страны вызывали горечь и злость. «Они хотят заморить нас голодом» – это было излюбленное обвинение в адрес победителей. А между тем западные союзники еще до принятия плана Маршалла в 1948 году пытались облегчить тяжелое положение немецкого населения. В августе 1946 года в Германию прибыли первые посылки с гуманитарной помощью, собранные и отправленные в Европу по инициативе 22 американских благотворительных организаций; в общей сложности было вручено 100 миллионов посылок от частной компании Care (Cooperative for American Remittances to Europe). Государственное участие в этом тоже возрастало по мере усиления конкуренции западных союзников с СССР. Из 12,4 миллиарда долларов экономической и продовольственной помощи в рамках плана Маршалла, официально называемого European Recovery Program, Германия получила около десяти процентов. Уже в марте 1947 года отчетливо обозначившаяся холодная война способствовала тому, что обе стороны, как Запад, так и Восток, стали проявлять более деятельную заботу о побежденных, чем планировали. Чем больше была их потребность в Германии как надежном партнере и союзнике, тем скорее отступала на задний план жажда возмездия и контрибуции. Требования репараций стали тише, а демонтаж промышленных предприятий был остановлен.

Однако немцы не сразу поняли, что системная граница, то есть граница между капитализмом и коммунизмом, разделившая Германию на две части, сулила им и определенные выгоды. По мере того как все больше людей становились счастливыми получателями теперь уже легендарных посылок с гуманитарной помощью, и тем более после грандиозной операции по снабжению Западного Берлина, вошедшей в историю как «Берлинский Воздушный мост» и продлившейся десять месяцев с июня 1948 года, недовольное ворчание в западных оккупационных зонах наконец смолкло и уступило место чувству благодарности. Советскую зону без нараставшей вражды между Западом и Востоком русские тоже еще не скоро собрались бы объявить братской страной и обеспечить ее народу относительно высокий уровень жизни. В этом смысле холодная война, несмотря на разделение страны и связанные с ним страдания и лишения для разорванных на две половины семей, а также оскорбленное национальное чувство, сыграла для Германии более чем положительную роль.

Но до этого, особенно в конце 1946 года, люди и в восточной, и в западной зонах снова натерпелись страха. Многие не знали, переживут ли они вообще эту зиму. К счастью, помимо стояния в очередях пред пустыми магазинами они успели приобрести другие навыки выживания. С одной стороны, они привыкли к унизительному кормлению из ложки, то есть к рационированию продовольствия, с другой стороны, развили необычайные ловкость и предприимчивость. Они неустанно открывали все новые пути и средства самообеспечения, «толкали» свое барахло, «загоняли» за бесценок свое золото. Они занимались тем, что сегодня носит модные названия Guerilla Gardening, Repair Cafés, Kleiderkreisel, дополняли распределение сверху «экономикой снизу». Фабричные рабочие и ремесленники объединялись в небольшие артели и кочевали по стране, предлагая крестьянам свои ремонтные услуги. Те платили колбасой, мясом и овощами. Чем люди только не промышляли – спекуляцией, жульничеством, контрабандой… Население, с одной стороны, состояло из серой массы получателей рационов, с другой – напоминало вольную армию партизан, которые боролись за свое существование, сами добывая себе пропитание и день за днем испытывая свое единство на прочность.