«Рано утром, как только рассвело, начался грабеж», – записала в своем дневнике молодая секретарша Бригитте Айке 2 мая 1945 года. Она со своей тетушкой Валли и многими другими соседями отправилась в здание районной администрации Берлин-Фридрихсхайна в фешенебельном квартале, носившем имя Геббельса, жители которого, партийные бонзы высокого ранга, незадолго до этого в панике покинули свои жилища. «Нам приходилось перешагивать через трупы. Один из них – пожилой женщины – был обгоревшим. Народ тащил из подвала все, что попадалось на глаза. Я увидела сестру Хельги Дебо, Веру, мы взялись за руки и тоже вошли в здание. Внутри было темно и полно дыма, мы чуть не задохнулись, под ноги все время попадалось что-то мягкое, похожее на мертвые тела. Мужчины взламывали одну дверь за другой. Чего там только не было – сигареты, вино, водка, крем, игральные карты, разные вещи, сапоги. Я в спешке схватила несколько баночек крема, вместо того чтобы взять, например, сапоги».

После здания администрации они совершили рейд по покинутым квартирам, пока кому-то из женщин не пришла в голову идея проникнуть на вещевой склад.

«После настоящей рукопашной схватки мне удалось урвать рулон крепового шелка кофейного цвета, подтяжки и еще какое-то барахло. Потом я выбрала себе в отделе мехов прекрасную шубку, и тут вдруг послышались свистки и стрельба, кто-то крикнул, что пришли русские. Я подумала, ну все, теперь нам всем крышка. Мы бросились вниз, у входа уже стояли какие-то типы, нам приказали сложить на полу солдатские шинели, я со страху бросила все, что было у меня в руках. Слава богу, что я вообще унесла оттуда ноги и вернулась домой целой и невредимой. Но люди все словно обезумели, превратились в хищных гиен, толкались и дрались из-за вещей, совершенно утратив человеческий облик».

В опьянении мародерства люди слепо хватали все подряд, даже вещи, которые были им совершенно не нужны, главное – чтобы они не достались другим! Часто рассказывают, что вещи, из-за которых люди только что ожесточенно дрались, по дороге домой, придя в себя, они просто выбрасывали.

Из Мюнхена Süddeutsche Zeitung сообщала, что в дни безвластия были разграблены вещи и ценности на миллионы марок. На продовольственных складах ходили в сапогах по горам сахарного песка, а c товарной станции катили по мостовой огромные круги сыра. «Алчность ослепила людей, они потеряли над собой контроль». В арцбергском винном подвале, где мародеры вскрыли бочки, несколько, предположительно, пьяных женщин утонули в затопившем погреб вине. Какая нелепая смерть! Они пережили войну и погибли в мирное время в море красного вина, которое было им в буквальном смысле по колено.

Полное отсутствие определенности и представления о том, что принесут следующие дни и недели, разожгло гипертрофированное стремление делать запасы. Люди жадно хватали все, что попадалось под руку, нередко вырывая друг у друга добычу. Чтобы хоть немного ослабить напряженность, оккупационные власти отдали подконтрольные им продовольственные и вещевые склады на разграбление.

Во всех оккупационных зонах власти стремились как можно скорее навести относительный порядок. Они отыскали прежних бургомистров и снабдили их первыми инструкциями. Те, привычные к послушанию, поразили военных своей полной готовностью к сотрудничеству. Однако их, как правило, через несколько дней заменяли на других. Военные психологи быстро решили проблему местного самоуправления: они нашли бывших чиновников Веймарской республики, уволенных нацистами, и сделали их своими помощниками и «связными». В советской оккупационной зоне первое время царил подчеркнутый прагматизм в отношении нового персонала. Вернувшийся из московской эмиграции коммунист Вальтер Ульбрихт получил поручение с группой своих немецких партийных соратников наладить общественную жизнь и управление. При этом Ульбрихт внимательно следил за настроениями населения. Перестройку берлинской управленческой структуры он представлял себе так: «Коммунисты в роли бургомистров нам не нужны. Разве что в Веддинге и Фридрихсхайне. В рабочих районах бургомистрами должны быть преимущественно социал-демократы. В буржуазных кварталах – в Целендорфе, Вильмерсдорфе, Шарлоттенбурге и т. д. – нам надо поставить бургомистрами представителей буржуазии, людей, которые раньше были членами партии Центра, Демократической или Немецкой народной партии. Лучше всего, если это будут доктора каких-нибудь наук, но в то же время обязательно антифашисты и люди, с которыми мы могли бы эффективно сотрудничать». Во многих городах свои услуги предлагали антифашистские комитеты, вышедшие из остатков Сопротивления и рабочего движения. Однако их предложения часто отклонялись, особенно когда они активно претендовали на роль новой власти.

Новые бургомистры должны были по приказу оккупационных властей заботиться о том, чтобы служащие и чиновники возвращались на и без того обескровленную войной государственную службу, чтобы поддерживать остатки общественного порядка. И лишь потом начиналась их политическая проверка, которая в американской и советской оккупационных зонах чаще всего кончалась увольнением из-за членства в национал-социалистической партии. Англичане и французы не сильно утруждали себя денацификацией; для них важнее была эффективность работы управленческого аппарата.

При всех отличиях у чиновников во всех оккупационных зонах было нечто общее: несмотря на все козни, чинимые им новыми хозяевами, которым повсюду, особенно в управленческом аппарате, мерещились нацисты, оставшиеся за своими письменными столами чиновники и служащие безропотно решали поставленные перед ними задачи. Именно традиционный идеал аполитичного немецкого государственного служащего помогал им выполнять указания военной администрации с той же готовностью, с которой они служили Третьему рейху.

В Висбадене уволенного в 1933 году бургомистра Георга Крюкке американцы восстановили в должности и вручили ему «инструкции», согласно которым ему надлежало реализовывать все распоряжения военной администрации в отношении: «а) поддержания правопорядка; б) искоренения национал-социализма, национал-социалистического чиновничества, пособников нацизма и всех милитаристских тенденций; в) решительной борьбы с любыми проявлениями расовой, религиозной и политической дискриминации».

Георг Крюкке начал с самого простого и сосредоточился на пункте «а». Он собрал своих руководителей отдела и попытался выяснить самое необходимое, чтобы начать решать первоочередные задачи. Первой из первоочередных задач была предварительная расчистка улиц, чтобы по ним хотя бы можно было ходить, очистка полей от боеприпасов, инспекция продовольственных складов, ветеринарно-санитарный осмотр и распределение мяса среди населения, арест нелегальных торговцев мясом, заготовка дров из близлежащих лесов, координация конфискационных мер. Последнее означало меры по борьбе с голодом и дефицитом жилья. Беженцев и людей, лишившихся жилья в результате бомбардировок, вселяли в конфискованные покинутые квартиры, снабжали их мебелью, которую формально давали «напрокат». В некоторых городах «членов национал-социалистической партии и активных деятелей нацистского режима» обязывали сдавать одежду и предметы домашнего обихода. В Гёттингене «объем сдачи» был прописан с убийственной подробностью: 1790 мужских пальто, столько же брюк, трусов и курток, а также 8055 лыжных шапок, 895 дамских пальто, 1074 бюстгальтера, 537 поясов для чулок и 890 свитеров.