Глава 3. Закон и общество

«Суд соотечественников»

Думаю, после всего вышесказанного стоит еще раз остановиться на суде присяжных, но уже не как на юридическом, а как на общественном институте. По идее, для чего он вообще был создан? Ведь существовали профессиональные судьи, которые тоже никуда не исчезли, а так и продолжали работать уже вместе с судом присяжных, разделяя с ними ответственность. Присяжные решали, виновен человек или нет, а если виновен, то в каких из предъявленных обвинений, и есть ли смягчающие или отягчающие обстоятельства. А судья уже на основе их решения назначал наказание в соответствии с законом.

Собственно в этом и суть: для присяжных закон не имел значения, они выносили решение на основании своего внутреннего убеждения. И сложилась такая система не случайно – напоминаю, что «суд соотечественников» заменил собой Божий суд, главным смыслом которого тоже было не соблюдение человеческих законов, а вердикт, виновен человек или нет. Так что, после того как в Божьем суде разочаровалась и духовная и светская власть, в Англии глас Бога сравнительно легко заменили гласом народа.

Поэтому решения суда присяжных интересны не только с точки зрения юриспруденции и истории правовой культуры, они отражают взгляды современного им общества. В частности, из того, что я уже рассказала об уголовных делах, хорошо видно, что присяжные, вынося свой вердикт, руководствовались в первую очередь не фактом виновности или невиновности обвиняемого, а степенью его опасности для общества, для конкретной деревни или городка. «Суд соотечественников» – это же не в переносном смысле! Присяжных набирали из жителей той же местности, фактически из соседей подсудимого.

Детская игра в испытание водой. Миниатюра. XIV век

Еще одним важным фактором была общественная мораль. Так, детей младше двенадцати лет практически всегда оправдывали, потому что считалось, что они еще не способны осознать неправильность и незаконность своих действий. Возможно, это покажется удивительным, но существовала и экспертиза психического здоровья, пусть и не особо соответствующая современным представлениям. За тех, кого признали невменяемым, ходатайствовали перед королем, потому что считалось аморальным наказывать человека, если он не понимал предосудительного характера своих действий.

Преступность в английской деревне

Дж. Амброуз Рафтис, канадский профессор, специалист по средневековой английской деревне, провел исследование документов конца XIII – первой половины XIV века, касавшихся жизни нескольких деревень, принадлежавших аббатству Рэмси, недалеко от Кембриджа. Потом он обменялся данными с Барбарой Ханавальт, которая изучала материалы тюрьмы, куда доставляли обвиняемых жителей того же региона. На основании этих данных они выяснили, кто какие преступления совершал, кого судили, какие приговоры выносили, а также предположили почему.

Для лучшего понимания социального устройства сельского общества он разделил исследуемых жителей на три группы – состоятельных старожилов, обычных старожилов и тех, кто поселился в данной местности недавно или являлся временным жителем, например сезонным рабочим.

Самым распространенным преступлением в деревне оказалось убийство – 40 % от общего числа. Причем чаще всего их совершали небогатые старожилы, следом за ними – богатые старожилы и только на последнем месте – приезжие. 45 % убийств были совершены жителями той же деревни, 18 % – соседних деревень, 14 % – жителями деревень, находящихся в 2–5 милях от места жительства жертвы, 8 % – в 6–10 милях.

Воровство было типичным преступлением приезжих, они совершали большую часть всех краж. Зато в кражах со взломом их обвиняли всего в 6 % случаев, в основном в чужие дома влезали старожилы или залетные профессионалы. Они же занимались и скупкой краденого. Поджогов, грабежей и изнасилований, не говоря уж о государственной измене, обнаружено не было, что в общем-то неудивительно: это были достаточно благополучные деревни в умеренно спокойные годы, в основном еще до «черной смерти».

С простыми кражами все достаточно понятно: приезжие были в основном людьми бедными, они воровали еду и всякую мелочь. А вот большая часть краж со взломом была следствием каких-то споров между соседями, когда не просто так вламывались в дом, а с уверенностью, что имеют право забрать то, что им причитается по справедливости.

Что касается убийств, то они в основном были следствием опять-таки споров, перешедших в драку и поножовщину, пьяных драк, плюс некоторый процент приходился на незапланированные убийства при кражах со взломом и месть. Состоятельные старожилы чаще всего убивали духовных лиц (тут надо еще учитывать, что изучались именно монастырские деревни) и друг друга, иногда обычных старожилов и изредка – приезжих. Обычные старожилы убивали состоятельных и друг друга, реже – духовенство и еще реже – приезжих. Те в свою очередь совершали так мало убийств, что там трудно извлечь какую-то статистику. Но, конечно, надо понимать, что это была и самая малочисленная группа населения.

Суд присяжных практически полностью формировался из представителей зажиточных старожилов, потому что в него могли входить только постоянные местные жители, соответствующие определенному имущественному цензу. Поэтому неудивительно, что, несмотря на высокий процент обвиняемых в тяжких преступлениях зажиточных старожилов, повешен из тридцати четырех человек был только один – некий Джон Гир, укравший пять лошадей. И еще один, братоубийца, был признан виновным, но воспользовался привилегией духовенства. Остальные были признаны невиновными.

Из тридцати семи обвиняемых небогатых старожилов осуждены были шестеро – трое повешены, один отправлен к позорному столбу (за кражу на сумму меньше 12 пенсов), а двое запросили и получили помилование.

А вот из всего восемнадцати обвиняемых чужаков виновными были признаны восемь! Из них пятерых повесили, двух воров освободили из-за очень низкой стоимости украденного и один получил помилование.

Статистика говорит сама за себя. Конечно, нельзя забывать, что у чужаков не было «хорошей репутации», которая могла бы помочь отнестись к ним снисходительно. Но дело было не только в этом, на что в числе прочего указывает и разница между процентом осужденных состоятельных и бедных жителей. И тут дело не в подкупе, хотя и такое, конечно, случалось. И даже не в том, что расследование обходилось дорого и богатые люди могли себе позволить заплатить специалистам, которые провели бы следствие максимально тщательно и собрали обеляющие их факты. Корень проблемы – в самой системе формирования суда присяжных только из числа состоятельных местных жителей. Каждый знал, что сегодня он судит других, а завтра сам может оказаться на скамье подсудимых, и его будут судить родственники сегодняшнего обвиняемого. Кому охота ссориться со своими потенциальными судьями?

Местных жителей победнее опасались меньше, но и они сами, и их семьи тоже могли доставить присяжным немало неприятностей. Тот самый Джон Гир, приговоренный к повешению, перечислил своих сообщников, из-за чего вслед за ним на скамью подсудимых попали несколько человек, включая небогатого местного жителя Николаса Крауча. Тот в отместку добавил к списку сообщников нескольких богатых старожилов, включая пару родственников Гира.

Сцена в кабачке. Миниатюра. XV век

Так что, когда дело касалось соседей, присяжные старались быть максимально осторожными – приговаривали к смерти только совсем уж опасных преступников. Остальным старались смягчить наказание, чтобы не иметь проблем с их родственниками. Правда, это не означает, что убийц и грабителей просто отпускали. Обычно пытались устроить дело так, чтобы их наказать, но не казнить – помогали воспользоваться привилегией духовенства, получить помилование, или признавали невиновным в тяжком преступлении, но виновным в каком-то менее тяжелом сопутствующем, за которое полагались штраф и тюрьма или позорный столб. Ну и нельзя забывать о репутации – тех, кого на первый раз отпускали, предупреждали, что в случае повторного преступления снисхождения не будет.

Может возникнуть вопрос, зачем вообще арестовывали богатых и уважаемых местных жителей, если все понимали, что их, скорее всего, придется отпустить? Тут надо помнить, что все жители сотни несли коллективную ответственность за совершенные на ее территории преступления. О любом подозрительном происшествии следовало немедленно доложить коронеру, причем за недонесение полагался штраф. Потом коронерское жюри могло отсеять самые сомнительные случаи, но явные преступления приходилось передавать в суд. К тому же местные власти строго следили, чтобы никто не уходил от закона, особенно люди состоятельные: государство хорошо зарабатывало на штрафах, судебных издержках и содержании подследственных в тюрьмах (богатые люди немало платили, чтобы обеспечить себе приличное содержание).

Алкоголь и преступность

После выхода моей недавней книги «Пьяное Средневековье» меня спрашивали, влияло ли в Средние века потребление алкоголя на преступность и было ли состояние опьянения отягчающим или, наоборот, смягчающим обстоятельством в суде.

Прежде всего надо сказать, что статистики по влиянию алкоголя на преступность в Средние века довольно мало, да и та несколько сомнительная. Барбара Ханавальт, конечно, приводит некоторые данные – в частности, что в XIV–XV веках 6 % из 112 убийств, совершенных в Лондоне, и 4,3 % в сельской местности в Нортгемптоншире, случились под влиянием алкоголя. А изучение писем с прошениями о помиловании во Франции позднего Средневековья дают данные, что 9,9 % всех преступлений и 15 % убийств были совершены в состоянии алкогольного опьянения.

Однако А. Линн Мартин, чья специализация – как раз связь алкоголя и общественной жизни в Средние века и раннее Новое время, относится к этой статистике скептически, считая, что при ее составлении перепутали причины и следствия.

Большинство убийств в состоянии опьянения произошли в тавернах, пабах и прочих питейных заведениях. То есть в местах, где по определению обычно собирается толпа агрессивных мужчин, играют в азартные игры, крутятся женщины легкого поведения и криминальные элементы. Карл Хаммер в своем исследовании социальной подоплеки убийств в Оксфорде XIV века очень точно отмечал, что у молодого взрослого мужчины, связанного с университетом, живущего в восточном Оксфорде и посещающего таверны в поздний час в выходные дни, особенно в пригородах, были очень высокие шансы оказаться замешанным в убийстве в качестве нападавшего, сообщника или жертвы.

Смерть Уота Тайлера, лидера крестьянского восстания против Ричарда II. 1470

Итак, таверна (я буду использовать этот термин для всех подобных заведений, чтобы каждый раз не перечислять) – это публичное пространство, место, где много мужчин, все они в той или иной степени нетрезвые и – как они до сих пор делают в подобных условиях – частенько выясняют, насколько остальные их уважают. А учитывая, что в Средние века практически каждый имел при себе как минимум нож, любая ссора могла быстро вылиться в поножовщину.

Хотя для убийства и нож не всегда нужен. В 1380 году двое мужчин пили в таверне, прежде чем отправиться на работу на виноградники. Позвали еще одного приятеля третьим, тот отказался, так они обиделись и избили его лопатой. А в 1412 году апрельским вечером молодой человек пришел в таверну близ Лиона, чтобы позвать домой выпивавшего там отца, увидел, как того ударом кулака повалили на пол, схватил большой камень и проломил нападавшему череп.

А. Линн Мартин приводит многочисленные примеры пьяных драк и поножовщин, правда, далеко не все они английские, все-таки, несмотря на репутацию нации пьяниц, возникшую еще в раннем Средневековье, напивались англичане не больше, чем остальные европейцы.

К примеру, в 1230 году студенты Парижского университета возмутились размером счета за сладкое вино в таверне и полезли в драку. Хозяин позвал соседей и выгнал их вон. Студенты вернулись на следующий день, с подкреплением, вооруженные палками и мечами, отомстили за свое избиение и отпраздновали свою победу новой пьянкой. Вообще, многие лезли в драку, когда с них требовали деньги за выпитое. Однажды некая Энн Гийон попросила Бернарда де Конкванса оплатить счет, тот пришел в ярость, назвал ее наглой шлюхой, пригрозил убить, но его вытолкали другие посетители. На улице он продолжал выкрикивать оскорбления, выхватил меч и попытался вернуться, а когда его не пустили, покалечил совершенно постороннего человека.

Провоцирующими факторами были, конечно, азартные игры и проститутки. В 1415 году в Мурано шестеро молодых аристократов из знатных венецианских семей поздно вечером пили с проститутками в таверне Сан-Маттео, а когда ночная стража попыталась их арестовать, они вступили в драку, которая в итоге привела к поножовщине. В Лондоне в XIV–XVI веках неоднократно издавались указы, запрещавшие публичным женщинам вообще входить в таверны и пивные. Безрезультатно, правда.

В 1276 году в Лондоне некий Роберт играл в азартные игры в таверне, устроил ссору, и в результате погибла его жена Агнес – это, кстати, одна из первых упомянутых в английских документах смертей, связанных с алкоголем. В 1381 году Пьер Мартен, нормандец, играл в кости в таверне, выиграл и решил уйти. Но собутыльники его не отпустили, и дело закончилось дракой. В 1380 году трое приятелей из графства Вермандуа пили в таверне, а потом одному из них пришло в голову предложить остальным спутникам сыграть в кости, чтобы проигравшие заплатили за всех троих. Два его приятеля проиграли, обиделись, затеяли ссору, и «счастливчик» был убит. Не могу не упомянуть похожий инцидент, произошедший в Дижоне в 1556 году, хоть это уже и за рамками рассматриваемого мною периода. Но там трое мужчин играли не в кости, а в теннис, чтобы определить, кто заплатит за вино! В итоге они подрались с использованием ножей и камней.

Были и совсем странные случаи. В 1388 году в Орлеане школьный учитель зашел в таверну, увидел, что там играют в кости, и спросил, может ли он присоединиться. Но игроки отказали под предлогом того, что игра в кости не является подходящей для школьного учителя. Тот обиделся, затеял драку и был убит. А в 1400 году в Вермандуа один из выпивавших в компании приятелей возмутился поведением другого приятеля, который рыгал и портил воздух. Ссора закончилась поножовщиной.

Еще больше усугубляло ситуацию, когда в таверне собирались представители разных «группировок». Я не зря начала с упоминания Оксфорда: самый яркий пример – это как раз университетские города. Вражда между горожанами и студентами существовала постоянно и то и дело выливалась в групповые столкновения. Но много и других примеров. Средневековье – это время корпораций, гильдий, землячеств, профессиональных объединений, идентификации себя в качестве членов того или иногда клана и т. д. Времена были такие, что одиночки не выживали, гораздо лучше было быть членом того или иного сообщества. А клич «наших бьют» придумали очень давно.

Валерий Максим (слева) рассказывает Тиберию о пользе воздержания. Валерий указывает крестьян за передним столом, аристократы на заднем плане являются образцами воздержания. 1480

Горожане или крестьяне дрались с солдатами или моряками, горожане со студентами, то и дело вспыхивали конфликты между гильдиями или между слугами того или иного вельможи. И конечно, как и сейчас, дрались просто с парнями «не нашего района». Особенно городские с деревенскими, правда, обычно не в тавернах, а на каких-то общих праздниках, где, конечно, тоже много пили. В 1396 году на свадебном пиру в Хондевилье присутствовал молодой человек из соседней деревни Верделот. Он разбил стакан, вспыхнула ссора, он сбежал, местные вооружились дубинками и пошли его искать, встретили его односельчан… В результате в драке погиб человек (даже странно, что только один).

Повод для драки

Впрочем, в праздники для драк между деревнями или между городскими и деревенскими парнями часто не требовалось никакого повода, они были традиционной частью праздника. В конце XV века у молодежи одной французской деревни был обычай выпивать в ночь накануне первого мая около реки, а парни из соседней деревни приходили их оттуда прогонять. В 1491 драка оказалась слишком ожесточенной и привела к нескольким смертям, о которых участники говорили, что они не знают, как так получилось и кто убил; было темно, и все были пьяные.

Праздники вообще нередко приводили к подобным происшествиям. В 1335 году студенты Тулузского университета праздновали Пасху, напились, стали нарушать порядок, а когда судья попытался арестовать зачинщика, один из студентов вытащил кинжал и отрезал ему нос, губы и часть подбородка. А в 1393 члены некого благочестивого братства мирян в небольшом французском городе собрались по случаю крупного религиозного праздника в гостях у священника, там перепились, и один из «братьев» изнасиловал сестру хозяина дома. В 1427 году на таком же празднике член другого подобного братства Жан Рагно убил священника. А одна веселая компания на карнавале в Сен-Севере ужинала вином и сыром, и некоторые стали этим сыром кидаться друг в друга. Один монах начал возражать, ему ответили, чтобы он шел отсюда, он выхватил меч и был убит в последовавшей драке.

Бывало, что пьяные ссоры приводили к массовым столкновениям и даже бунтам. 10 февраля 1355 года в День Святой Схоластики в Оксфорде вспыхнули волнения после спора между владельцем одной таверны и несколькими клириками из университета. Они пожаловались на качество поданного вина, что привело к словесной перепалке и обмену оскорблениями. В пылу ссоры кто-то из клириков бросил сосуд с вином в хозяина таверны, за того вступились родственники и соседи, и в итоге между городом и университетом развернулось настоящее побоище, в котором горожане разграбили пять студенческих общежитий и убили около сорока студентов. К сожалению, данных о жертвах с противоположной стороны я не нашла, но можно не сомневаться, что студенты не остались в долгу.

Алкоголь, безусловно, подогревал страсти, но и в таких масштабных столкновениях вряд ли его роль была определяющей. К примеру, во время крестьянского восстания Уота Тайлера в 1381 году группа восставших безо всякого дополнительного подогрева напала на поместье в Эссексе, уже там нашла три бочки вина, выпила его, а потом разграбила поместье. А в Лондоне восставшие грабили дома самых ненавистных чиновников, но, добравшись до дома епископа Честера, выпили все вино из его погреба и ушли, не тронув остальное. Зато другая компания тоже разграбила чей-то погреб, перепилась и отправилась громить резиденцию герцога Ланкастерского. В целом понятно, что спиртное во всем этом не первично, хотя оно, безусловно, раскрепощало мужчин, делало их более агрессивными и безрассудными.

Женщины, впрочем, тоже иногда попадали в судебные протоколы в связи с пьянством. Но очень редко, и обычно по поводу скандалов, а не убийств, хотя бывали и исключения. Например, в 1301 году пьяная Алиса Кернбетер затеяла драку, оскорбив двух ремесленников крайне грубым ругательством. Кто-то вступился за нее, кто-то за них, и в результате один человек погиб.

Подводя итог, скажу, что нет никакой возможности точно определить, какие случаи насилия произошли под влиянием алкоголя, а какие на абсолютно трезвую голову. Да и сколько алкоголя человек должен был выпить, чтобы его считать хотя бы слегка пьяным? Все же помнят, что в Средние века эль и вино были обычными повседневными напитками. Пусть они были гораздо слабее современных. И никаких алкотестеров не существовало, поэтому точно определить, пьян ли участник конфликта, было невозможно. Так что реально статистика средневековых преступлений на почве алкоголя учитывает в основном те преступления, которые произошли в питейных заведениях, где участники по определению должны были быть нетрезвыми. А это в свою очередь означает, что статистика просто показывает количество преступлений в таких заведениях, но мы по-прежнему не знаем, происходили ссоры и драки на улицах или между соседями спьяну или на трезвую голову.

Отношение общества

Добавлю несколько слов об отношении общества к спиртному в целом. Несмотря на то что в Средние века спиртные напитки пили все, начиная с детей и заканчивая стариками, чрезмерное потребление алкоголя все-таки осуждалось. Священники призывали к умеренности, светские власти ограничивали помещение питейных заведений, церковные иерархи составляли правила назначения епитимий за пьянство. Не постоянно, но подобные всплески антиалкогольных кампаний случались с завидной периодичностью.

Разбойники в доме. Миниатюра. XIV век

Тем не менее осуждение пьянства в средневековой христианской Европе никогда не было очень уж жестким, очень долго оно носило скорее воспитательный характер. Еще Августин Блаженный рекомендовал увещевать людей, злоупотребляющих алкоголем, но делать это «не грубо и не жестко», потому что это недостаток, а не преступление. Кроме того, он считал очень важным разделять хроническое пьянство и случайное, когда человек разово выпил лишнего.

Частично такой мягкий подход связан с тем, что христианские богословы были плотью от плоти античных философов, воспитывались на их трудах и унаследовали от них благожелательное отношение к вину как к напитку, дарящему радость и обостряющему ум. Второй причиной можно назвать все ту же сакральную роль вина, заставляющую в принципе считать его благом. И, наконец, надо понимать, что в те времена, при отсутствии современных крепких напитков, чтобы напиться до асоциального поведения, надо было сильно постараться. Так что настоящих опасных для общества алкоголиков тогда было в принципе немного.

И все же пьянство включалось в число грехов, и за него полагалось наказание. Было оно, как правило, легким: провести несколько дней без вина и/или мяса. Если же в грехе пьянства был повинен человек духовного звания, наказание ужесточалось: например, за одинаковую невоздержанность в потреблении алкоголя мирянину могли назначить поститься три дня, священнику – семь, монаху – две недели, дьякону – три, пресвитеру – четыре, а епископу – пять недель. В некоторых странах церковь устанавливала еще и отягчающие обстоятельства. Так, в Испании, если пьяницу вырвало, время его епитимьи удваивалось, а если вырвало гостией, то утраивалось.

Вообще к пьянству духовенства у всех слоев населения отношение было гораздо более жесткое, чем к злоупотреблению спиртным у мирян. Прежде всего к людям церкви в принципе были более высокие требования, они обязаны были являть собой пример. А кроме того, пьянство часто считалось греховным не само по себе, а потому, что приводит к греховным действиям – богохульству и повышенной сексуальной активности, что для духовенства было в разы постыднее, чем для обычных людей. Во многом именно поэтому сохранилось так много информации о пьянстве монахов и священников – эти случаи просто намного чаще фиксировали. Мирянин мог напиться, даже побуянить и подраться, но получить за это лишь устное порицание, епитимью, и все об этом забывали. Пьяная же выходка служителя церкви могла привести к заседанию церковных иерархов, составлению протокола об этом заседании и назначенном наказании, а также потом пересказываться всем местным населением, пока не получится очередной анекдот или даже песенка про пьяницу в рясе.

Из такого взгляда на пьянство как на естественную человеческую слабость, грех, но довольно простительный, вытекало и отношение к нему представителей закона. Согласно средневековым комментаторам канонического права, пьянство могло быть смягчающим фактором в грехе прелюбодеяния и, предположительно, других грехах. Из этого следовало, что доказательство совершения греха пьянства могло уменьшить наказание, налагаемое за совершенное в этом состоянии преступление. Учитывая, что в юрисдикцию церковных судов входили домашнее насилие, прелюбодеяния, оскорбления и диффамация, вполне понятно, что им часто приходилось слышать оправдания: мол, все это совершалось спьяну.

Конечно, это мнение канонистов, но оно отражало отношение к пьянству в обществе в целом. Причем не только в Англии – в Германии и Франции в уголовных судах тоже иногда указывалось состояние опьянения в качестве смягчающего обстоятельства. И своя логика в этом была: я уже писала, что при вынесении приговора учитывалось, был ли у обвиняемого злой умысел. А у пьяного какой умысел, одна глупость.

А. Линн Мартин приводит несколько случаев, когда воры оправдывались состоянием алкогольного опьянения. Они довольно показательны. Один парижанин в 1393 году напился с друзьями, украл две уздечки и решил продать их мастеру, который их сделал. Пьяный идиотизм налицо, и видимо это помогло ему смягчить приговор. А вот англичанину Сэмюэлю Уитлеру не повезло: когда его поймали с двумя свиньями и он попытался отговориться, что был пьян, судья ему не поверил и отправил в тюрьму. Еще один преступник, обвиненный во взломе – тяжком преступлении, караемом виселицей, – утверждал, что выпил три литра пива и забрался в первый попавшийся дом, чтобы отоспаться. А в 1426 году один пекарь, пойманный на краже, попросил помилования на основании того, что преступление было совершено в результате долгого пьянства в честь праздника Святого Варфоломея.

Беспокойство светских властей по поводу злоупотреблений алкоголем стало заметно расти во второй половине XIV века, после эпидемии «черной смерти». Высокая смертность, падение благосостояния, апокалипсические ожидания – все это способствовало росту потребления спиртного. И хотя статистика утверждает, что этот рост был не так уж велик, вероятно, возросло именно злоупотребление – тенденция выпивать много за короткое время, не разбавляя, как раньше, не чтобы утолить жажду и провести время, а чтобы забыться.

Лис Рейнар проповедует птицам. Миниатюра. XIV век

В это время значительно выросло количество антиалкогольных нравоучительных историй в литературе, церковь активизировала призывы к умеренности, врачи заговорили о том, что спиртное вредно детям, а светские власти начали ужесточать меры контроля за употреблением алкоголя. В Англии, например, ограничивали число таверн и требовали, чтобы все питейные заведения непременно имели вывеску. В других странах вводились похожие правила, в попытках минимизировать количество мест, где можно купить алкоголь. Кроме того, где-то ограничивали время продажи спиртного, где-то повышались налоги, чтобы сделать его менее доступным, а где-то даже запрещалось посещение таверн женщинами. Знакомые меры, не так ли?

Толк от этого всего, конечно, был, но не слишком большой. Серьезный, пусть и временный, удар по пьянству нанесло только распространение протестантизма. Адепты новой суровой религии боролись сразу со всеми злоупотреблениями скопом – сексуальной распущенностью, пьянством, чревоугодием, праздностью, азартными играми и т. д. На деле это переросло в запрет любых развлечений, от танцев и театра до чтения любой нерелигиозной литературы. И наконец вылилось в ханжество, подавление желаний и размывание понятия греха – а как иначе, когда за поцелуй и за убийство могут наказать одинаково сурово. Вот тут-то начались и охота на ведьм, и прочие «радости», до сих пор приписываемые Средневековью. А на деле-то это все уже XVI–XVII века.

Впрочем, что касается алкоголя, то ужесточение отношения к нему было во многом обусловлено распространением крепких напитков, что привело к быстрому росту пьянства, а что еще хуже – появлению алкоголизма. Конкретно Англию в первой половине XVIII века охватило «джиновое безумие», которое подорвало национальную мораль, здоровье, благосостояние и вообще все что только можно. О тех временах, когда Англия была страной эля, стали вспоминать как о благословенном золотом веке покоя, благонравия и процветания. Те данные из книг А. Линн Мартин, которые я приводила, это капля в море британской статистики, касающейся преступлений в состоянии опьянения, просто все это «море» относится к XVI–XVIII векам, Средневековье на их фоне было куда менее буйным.

Женская преступность

Вопрос о том, как общество относилось к женской преступности, давно является предметом жарких споров. Одни исследователи считают, что судьи и суды присяжных были к женщинам снисходительнее, чем к мужчинам, на что указывает то, что мужчины получали обвинительный приговор в 20–25 % случаев, а женщины – только в 12 % случаев. От общего числа обвиняемых того или иного пола, конечно.

Другие указывают на то, что женщин среди обвиняемых вообще в принципе было мало, всего около 10 % от общего количества. В основном потому что женщины сидели дома, ходили куда-то в основном в сопровождении мужчин, не лезли в драку (а если и лезли, то без оружия). У них попросту было гораздо меньше возможностей совершать преступления. А те, кто все же оказывались на скамье подсудимых, в основном делились на профессиональных преступниц (которых в Средние века был совсем крошечный процент) и на несчастных, от крайней бедности укравших какие-то мелочи вроде еды или домашней птицы (за такое и мужчин редко приговаривали). Кстати, единственный период в первой половине XIV века, когда преступность среди женщин превысила 10 %, – это голодные 1315–1317 годы.

Но, конечно, надо учитывать и то, что в тех случаях, когда мужчина и женщина совершали преступление вместе, мужчина обычно проходил как основной преступник, а она всего лишь как сообщница. Потому что «честная женщина» всегда была под опекой мужчины и быть ведомой для нее считалось естественным состоянием. Соответственно и большинство совершенных женщинами преступлений не воспринималось присяжными как опасные для общества.

Вообще статистика показывает, что штрафы, налагаемые на женщин за преступления, в среднем были ниже, чем у мужчин. «Из всех обвиняемых, которые были оштрафованы как главные виновники краж, – пишет профессор Карен Джонс, основываясь на своих исследованиях в архивах второй половины XV – первой половины XVI веков, – средний штраф для мужчин составлял более трех шиллингов, в то время как для женщин он составлял чуть меньше шиллинга». Но, во-первых, как уже было сказано, женщины редко крали что-то дорогое, а сумма штрафа могла зависеть от стоимости украденного. А кроме того, как пишет Карен Джонс: «…значительная часть женщин была замужем и, следовательно, юридически ничем не владела, так что технически платить должны были их мужья. Присяжные вполне могли неохотно налагать большие штрафы на мужей за правонарушения, совершенные женами без их участия; более того, это могло бы создать прецедент, о котором они могли бы пожалеть, если бы их собственным женам когда-либо были предъявлены обвинения».

Ну и, наконец, присяжные были не звери и вообще смотрели на ситуацию довольно практично – налагая штраф, они старались учитывать платежеспособность обвиняемого, чтобы у него была возможность этот штраф выплатить. Одинокие женщины и вдовы были в среднем гораздо менее состоятельны, чем мужчины, поэтому и штрафы для них были ниже. Самых бедных иногда вообще освобождали и от штрафа, и даже от выплаты судебных издержек.

Епископ и монахиня. Миниатюра. XIV век

Кроме всего прочего, говоря о женской преступности, нельзя забывать, что довольно большая группа дел рассматривалась не светским, а церковным судом, о котором речь пойдет дальше. Да, там были менее тяжкие преступления, но зато женщин в протоколах епископских судов гораздо больше. К тому же надо понимать, что церковные суды наказали больше людей, чем любые светские. Там выносились приговоры по делам о сексуальных домогательствах, пьянстве, дебошах, азартных играх, бродяжничестве, клевете и диффамации; и по статьям за сексуальные приставания, словесные оскорбления, брань и распространение порочащих сведений женщины привлекались очень часто. Отдельно надо упомянуть супружескую измену и блуд, за которые церковные суды карали представителей обоего пола, а также проституцию и сводничество, в которых, конечно, чаще обвинялись именно женщины.

Судьи и истец с ответчиком. Миниатюра. XIV век

Ну и к тому же, как пишет Карен Джонс: «…регулярно утверждается, что в то время как мужчины прибегали к физическому насилию для разрешения споров, женщины чаще прибегали к словесным оскорблениям. Таким образом, мужское нападение в некотором смысле эквивалентно женскому ругательству».

«Бароны-разбойники»

Есть несколько тем, которые я до сих пор сознательно обходила стороной в силу того, что они либо очень плохо изучены, либо требуют слишком большого отдельного внимания. Однако о преступлениях представителей привилегированного класса – баронов, рыцарей и джентри – все-таки сказать несколько слов нужно.

Тема это важная и обширная, но, к сожалению, недостаточно изученная. Да, известно, что дворянство гораздо реже каралось судьями за уголовные преступления – за XIII век, например, в Англии было вынесено около трех с половиной тысяч приговоров за убийство, но среди наказанных не было ни одного лорда или хотя бы рыцаря. Кого все-таки арестовывали, обычно отпускали за взятку или по дружбе, а кого не отпускали, тем помогали сбежать, ну а оставшихся присяжные предпочитали на всякий случай оправдать.

Известно также, что и бароны, и рыцари нередко нарушали закон, причем иногда очень масштабно – сколачивали целые банды, которые грабили на дорогах, брали заложников и требовали выкуп, нападали на горожан, крестьян, а иногда и на других баронов. Правда, сами они марали руки очень редко, и убийство, совершенное лично каким-нибудь вельможей, – это исключение. Зато сохранилось немало данных о том, как слуги и сквайры какого-нибудь знатного господина нападали на людей, пытали их и вымогали у них деньги. И таких историй великое множество.

В XIV веке королю даже пришлось издать указ, запрещающий дворянству одевать в свои гербовые ливреи тех слуг и сквайров, которые наняты ими временно. Это было сделано для того, чтобы ограничить возможности таких «банд» и заставить господ отвечать за действия своих подданных, а не отговариваться тем, что эти люди на него уже не работают. Это, кстати, тоже задокументировано, что для грязных дел лорды и рыцари предпочитали привлекать наемников со стороны, чтобы не подставлять своих вассалов и слуг, а следовательно, и самих себя.

В особо серьезных случаях, как я писала выше, таких баронов-разбойников могли привлечь по статье об измене, что для простолюдинов в свою очередь было крайне маловероятно.

Коитус. «Трактат о здоровье», Миниатюра. XIV век

На грани закона

Но с другой стороны, если разбирать их внимательно, оказывается, что во многих случаях все эти люди вовсе не преступали закон. И когда на них подавали в суд, присяжные узнавали, что слуги рыцаря разрушили мельницу за неуплату налогов или побили кого-то тоже потому, что человек отказывался платить. И закрывали дело. Что поделать, средневековые «коллекторы» были в своем праве.

Вот эта особенность Средневековья вообще постоянно запутывает исследователей. Где начиналось и заканчивалось право того или иного дворянина? Проблема в том, что они сами иногда этого не знали. Шла постоянная борьба между королем и знатью за то, где права короля, а где права сеньоров. Когда король издавал новый закон, ограничивающий власть феодалов, многие отказывались смиряться, и нередко после нескольких лет борьбы, беспорядков, а иногда и гражданской войны, ему приходилось идти на компромисс.

Лорды тоже в свою очередь шли на такую игру на грани закона (а то и за ней) не от хорошей жизни. В средневековой Англии социальная иерархия была очень строгая и поддерживалась именно деньгами. И если какой-то дворянин вдруг потерял источник доходов, это было для него катастрофой – рушилась вся система его взаимоотношений с вассалами, арендаторами, слугами, да и с его сеньором, которому он должен платить налоги или отрабатывать военной службой. Любой дворянин содержал целую толпу людей, составлявшую его хаусхолд, и небольшой, но боеспособный отряд, с которым его король мог в любой момент отправить воевать куда-нибудь во Францию или Шотландию. Поэтому, если у него исчезали доходы, это означало не просто что он вынужден будет урезать себя в тратах, не покупать новые наряды и новых лошадей. Это значило, что его мир, его хаусхолд, распадется, а все эти люди, которые зависят от него, останутся без жилья и работы.

Так что некоторые «банды» появлялись именно так – например, подобной преступной деятельностью отметился сэр Роджер де Лейборн, впавший в немилость соратник Эдуарда I. Когда король его простил и пожаловал ему владения, он стал верным слугой короны и еще долго и успешно воевал за короля. К тому же, надо отметить – и Лейборн как раз подходящий пример, – бароны и рыцари создавали «банды» в основном тогда, когда в стране намечалась или уже шла очередная гражданская война. Жизнь была такая, что поделать! И деятельность этих «банд» была тоже неоднозначной, их в чем-то можно сравнить с бандитскими «крышами» из 1990-х. В неспокойное время местные жители часто даже радовались, что в их округе есть сильный отряд, который защищает их от вторжения залетных лихачей. А уж насколько это законно, мало кого интересовало. Ну и платить налоги все равно приходилось, какая разница кому. Простой народ в такие тонкости не вникал.

Были и другие подобные примеры. Кто-то из рыцарей выходил на большую дорогу, как Дубровский: почему-либо лишившись положенных им по праву владений. Это, кстати, еще одна важная особенность преступности в правящих кругах – она по большей части была направлена как раз на представителей своего класса. Простой люд попадал под раздачу в основном случайно.

Среди них какой-то период времени особую категорию составляли те, кто лишились своих поместий, как герой английских баллад Робин Гуд. То есть уходили в Крестовый поход или отправлялись воевать за короля куда-нибудь еще, а когда возвращались, обнаруживали, что в их владениях уже хозяйничает кто-то другой. Причем долгое время это было абсолютно законно. Просто английское земельное право не было рассчитано на долгое отсутствие хозяев.

Суть была в следующем: земли в Англии принадлежали королю или были пожалованы короной крупным магнатам, а все рыцари были лишь держателями этих земель, управляя ими и получая с них доход. Когда крестоносец уходил в поход, он оставлял свои земли кому-то в управление, чтобы в его отсутствие уже тот управлял ими и, разумеется, получал с них доход за это. Но были случаи, когда по возвращении рыцаря этот временный держатель отказывался возвращать земли крестоносцу. Старинное общее право при этом было на стороне жуликоватого держателя, потому что архаичные законы в принципе не предусматривали такого действия, как временная передача земель другому лицу. Отдал – значит отдал.

Тогда крестоносцы стали обращаться в королевский суд, и вот там решения стали выносить без учета архаичного общего права, а «по совести». То есть лорд-канцлер постановил, что крестоносцы являются истинными держателями земель, а те, кому они их передавали, – только временными доверительными управляющими, которые могли получать с земель доход в свою или чью-то пользу, но не имели права совершать с ними какие-либо сделки.

Впоследствии, кстати, эта система стала широко использоваться в английском имущественном праве и наконец добралась и до замужних женщин. В XV веке немалая часть собственности замужних женщин была юридически оформлена как временное доверительное управление, а сами женщины были выгодоприобретателями, поэтому они могли ею пользоваться, но мужья при всем желании не имели возможности как-то у них ее отобрать. Тем более что управляла этими «трастами» обычно церковь, выступающая в качестве надежного посредника, поскольку она подчинялась клерикальному праву, а не общегражданскому и ей мнение парламента или других светских властей было глубоко безразлично.

Ревнивый муж. «Роман о Розе». Миниатюра. 1490–1500

Но, возвращаясь к обездоленным рыцарям: несмотря на то что законы изменились, действовали они не всегда и не везде. Короли пытались защитить земли тех, кого они призвали на службу и отправляли воевать за границу, выдавая патенты, ставящие их земли под королевскую защиту. Но и это не всегда работало, особенно если у рыцаря не было детей. Так что все равно оставался риск, вернувшись, обнаружить, что дело решено (обычно путем подкупа или других злоупотреблений) не в пользу отсутствовавшего хозяина. А теперь попробуй верни все назад, когда противник богаче и влиятельнее! Так что среди таких лишенных собственности рыцарей тоже многие создавали «банды». Некоторым потом удавалось добиться справедливости, и они возвращались верно служить короне и вести добропорядочный, по меркам своего времени, образ жизни.

Плюс еще одна категория – младшие сыновья, у которых ничего нет, кроме амбиций и оружия. Они тоже собирали отряды, в конце концов их ведь с детства учили именно воевать, и предлагали свои услуги кому-то из недовольных жизнью или королем вельмож. И кочевали такие наемники от лорда к лорду, воюя за того, кто платит, и не особо утруждая себя моралью. Для простого люда они были куда опаснее баронских отрядов.

И вот эта вся мешанина прав, обязанностей, закона, беззакония, личных обид, жизненной необходимости и вдобавок ко всему отсутствия документов, по которым мы могли бы точно понимать все происходящее, и приводит к тому, что разбирать преступность правящего класса – совершенно безнадежное занятие.

Наказания для знати

Законы, по которым жили широкие слои населения, действовали всегда и для всех одинаково. Ну, по крайней мере должны были. Законы для знати могли отличаться в мирное время и военное, в период восстаний, а также в зависимости от того, кто кому служил и на каких основаниях. Да, они редко представали перед судом присяжных, ну так они не всегда были ему и подсудны – кого-то судили манориальные суды, а кого-то вообще сам король.

Я уже упоминала, как в 1348 году, в правление Эдуарда III, сэр Джон Герберг был осужден по статье о государственной измене, хотя фактически он был именно руководителем «банды». До него так поступал и Эдуард II – например, когда был схвачен сэр Гилберт Миддлтон, ограбивший и взявший в заложники высокопоставленных священнослужителей. Его вместе с его людьми тоже обвинили в государственной измене и казнили.

Да и в целом в конце XIII–XIV веке три правивших друг за другом Эдуарда сильно поприжали феодальную вольницу. В 1351 году в Эссексе рассматривался любопытный случай, показывающий, как королю Эдуарду III приходилось выкручиваться, чтобы и преступников наказать, и с баронами не поссориться, и свою выгоду соблюсти.

Преступник в колодках. Роман о Розе. 1490

Был схвачен и отдан под суд вместе со всей его бандой Джон Фитцуолтер, который с начала 1340-х терроризировал весь Эссекс. Но дело в том, что он был не просто Джон, а третий барон Фитцуолтер, прославленный в Столетней войне, которого все эти годы король то и дело отправлял снова воевать с французами, чтобы он поменьше времени проводил в своих владениях. Но Фитцуолтер умудрялся все успевать. Его отряд был как раз чем-то вроде бандитской «крыши», он выбивал деньги из фермеров и ремесленников, его люди то избивали кого-то, то заставляли передать ему в пользование земли и постройки, то однажды он заблокировали город Колчестер, никого не впускал и не выпускал, и жителям пришлось откупаться от него.

Правда, надо сказать, что не все было так просто, как выглядит. Горожане не оставались в долгу и тоже, бывало, вторгались в его владения и убили его слугу, за что он подал на них в суд, однако убийцу не нашли. Земли и постройки он «отжимал» полузаконным способом, обещая за них заплатить – потом. Да и несмотря на то что на суде ему и его людям были предъявлены обвинения в убийствах, грабежах и изнасилованиях, реально ничего, кроме одного убийства, доказать не удалось. Его люди даже пытали свои жертвы, выбивая из них деньги, очень аккуратно, стараясь, чтобы жертвы ни в коем случае не умерли: ведь за убийство была положена виселица. То есть беззакония он творил так, чтобы не переходить грань и сохранять хотя бы видимость закона.

Но в конце концов, несмотря на то что король завяз в войне на континенте, и на то, что Фитцуолтер был храбрым военачальником и героем этой войны, события в Эссексе переполнили чашу терпения Эдуарда III. Фитцуолтера и его людей судили. Одного повесили, один воспользовался привилегией духовенства, остальных кого осудили по менее тяжким статьям, кого помиловали, кого вообще оправдали. Но самое главное, чего с нетерпением ожидали все, это как же король решит судьбу самого Фитцуолтера.

Эдуард провел многоходовую комбинацию. Он посадил Фитцуолтера в Тауэр и конфисковал его земли. А через год выпустил и фактически продал ему его земли обратно – то есть как бы вернул, но назначил такой штраф, что барон выплачивал его все оставшиеся десять лет своей жизни, и, по легенде, в день смерти он оставался должен всего один фартинг. На содержание военных отрядов у него теперь, конечно, денег не было.

Конечно, можно задать вопрос, почему короли так мягко обходились с разбойниками-баронами, договаривались с ними, причем даже тогда, когда вина была несомненна, да и среди представителей самого правящего класса поведение барона осуждалось.

Ответ простой: по той же причине, по которой присяжные старались не слишком сурово наказывать преступников из числа своих соседей. Ему с родней этих мерзавцев было еще в одном королевстве жить. Да и не только с родней, но и со всеми, кто ревностно оберегал права и привилегии своего класса.

Назад: Глава 2. Тяжкие преступления

Дальше: Глава 4. Юрисдикция церкви