Глава 4. Юрисдикция церкви
Нетяжкие преступления
До сих пор речь в основном шла о тяжких преступлениях, за которые полагались очень серьезные наказания, вплоть до смертной казни. Хотя, как все уже поняли, суды крайне редко наказывали по всей строгости закона.
Однако количество дел, рассматриваемых уголовными судами, – это капля в море в сравнении с тем, сколько исков разбирали местные суды и церковные суды. Особенно вторые. Как я уже писала, церковные суды вообще наказали больше людей, чем все светские вместе взятые.
Преступления, которые рассматривались в этих судах, были менее страшными, чем те, которые рассматривались на заседаниях суда присяжных. Многие из них, особенно те, которыми занимались церковные суды, в наше время вообще не считались бы противоправным деянием. Но по сути на жизнь общества в целом именно эти суды влияли сильнее всего – потому, что мелкие преступления и проступки против нравственности были куда более распространенным делом, чем убийства, ограбления, изнасилования и даже кражи.
Интересно, что, хотя формально юрисдикция канонического и светского судов была разной, на деле они периодически заходили на «поле» друг друга. Так, например, в протоколах церковных судов встречаются дела о кражах. Исследователи считают, что целью некоторых из них было восстановление репутации и признание человека невиновным, после чего его уже не мог преследовать светский суд, потому что дважды за одно преступление не судили. В других случаях стороны передавали дело церкви, рассчитывая уладить его полюбовно, а заодно обойтись без предварительного тюремного заключения обвиняемого и высоких судебных расходов.
Карен Джонс, изучая протоколы местных судов Фордвича, Кентербери, Сэндвича, Куинборо и Нью-Ромни второй половины XV – первой половины XVI века, а также архивы епархий Кентербери и Рочестера и книгу актов заседаний суда консистории в Хайте, Ромни и Дувре за 1462–1468 годы, нашла двенадцать дел о краже, разбиравшихся в церковных судах. Все они закончились примирением, причем в семи случаях обвиняемые, похоже, сами инициировали расследование, чтобы очистить свое имя, и привели с собой в суд по старому обычаю (по-прежнему принятому в канонических судах, основанных на римском праве) нескольких свидетелей, поручившихся за них своей репутацией.
Избиение жены. Миниатюра. XV век
Детский вопрос в церковном суде
В главе о тяжких преступлениях я уже писала о редкости детоубийств в Средние века, но сейчас надо к этой теме вернуться, потому что это преступление было в церковной юрисдикции.
Карен Джонс, изучая архивы епископских судов, нашла 28 дел, касающихся детоубийства, абортов, небрежности, приведшей к гибели ребенка, и других преступлений, связанных с детьми. Половина из них была как раз непреднамеренная вина в гибели детей. В пяти из них обвинялись супружеские пары – родители погибшего ребенка. В одном – кормилица, в одном – мужчина.
Одну пару обвинили в том, что по их вине незаконнорожденный ребенок их дочери умер некрещеным. По-видимому, они скрывали это от соседей и не позвали ни акушерку, ни священника. Муж сначала сваливал вину на жену, но потом признался, что тоже знал о беременности дочери и не позаботился о «спасении» ребенка. Что имелось в виду – спасение жизни или спасение души, в данном случае непонятно, но в любом случае оба попали под суд. Причем, что особенно показательно, – они, а не мать ребенка, потому что она была под властью родителей и ничего не могла сделать в данной ситуации. А ее блуд, приведший к беременности, в этом деле не рассматривался.
Пять случаев «уничтожения ребенка» относятся к абортам, причем по одному из них судили мужчину, а по другому – пару, не состоящую в браке. Еще одну женщину обвиняли сразу в двух преступлениях – в аборте и в том, что она вышла замуж за человека, брак с которым был запрещен каноническим правом. В том числе на скамье подсудимых оказывались и женщины, консультировавшие по поводу абортов. Одну из них обвиняли еще и в колдовстве, но непонятно: за то, что она прописала травки для прерывания беременности, или по отдельному делу. Все-таки записи церковных судов не такие подробные, как у светских.
«Гельмгольц, – пишет Карен Джонс, – обнаружил в церковном суде Рочестера с 1447 по 1455 год тринадцать обвинений в детоубийстве, из которых пять касались супружеских пар, пять – женщин и три – мужчины, а в суде Кентерберийской консистории с 1469 по 1474 год – десять обвинений, из которых восемь были предъявлены женщинам. Таким образом, вполне возможно, что в середине пятнадцатого века отцов почти с такой же вероятностью, как и матерей, обвиняли в преднамеренном или случайном убийстве своих детей… В трех случаях родители были привлечены к ответственности за пренебрежение, приведшее к смерти детей. Роберт Ньюленд и его жена были наказаны за то, что их ребенок сгорел заживо из-за их небрежности, а Джон Бери и его жена – за то, что позволили своему сыну упасть с повозки со смертельным исходом. Гельмгольц утверждает, что имеющиеся данные не свидетельствуют о том, что детей женского пола убивали чаще, чем мальчиков… Только в одном случае фатального пренебрежения была обвинена одна мать: Марджери Селби из Кентербери весь день отсутствовала дома, оставив одиннадцатинедельного ребенка».
В шести из двадцати восьми случаев, рассматриваемых Карен Джонс, были назначены епитимьи – родителям всех троих детей, которые умерли в результате родительской небрежности, супружеской паре, случайно убившей своего ребенка, паре, виноватой в смерти внука некрещеным, и неженатой паре, виновной в аборте. Остальных либо оправдали, либо они получили нестрогое наказание вроде выговора, а по нескольким случаям сделана отметка, что это был оговор и виновные в свою очередь привлечены к ответственности за клевету или распространение порочащих сведений.
Разврат
Думаю, никого не удивит, что главным источником доходов церковных судов были именно преступления, связанные с «развратом». Причем исследования архива Кентерберийского консисториального суда показывают, что в середине XIV века церковный суд только ими и занимался. Это уже потом процент дел, связанных с вопросами секса, стал потихоньку снижаться, и в 1474 году они составляли уже только 69,6 % от общего числа и в дальнейшем так и держались около 70 %. А все остальное – большое количество дел о клевете и оскорблениях, преступления духовенства, гибель детей и аборты, так любимые массовой культурой колдовство и ересь, работа в праздники, непосещение церкви и прочие преступления и проступки составляли не больше 30 % рассматриваемых церковными судами дел.
Боюсь разочаровать, но во всей огромной массе документов, перерытых Карен Джонс и Ричардом Гельмгольцем, не нашлось ни одного дела о содомии. Правда, были два обвинения в скотоложестве, но, по-видимому, не доказанные. И несколько инцестов, хотя по современным меркам далеко не все они являются таковыми, поскольку сейчас этим термином определяют лишь связь с кровным родственником, а не отношения с родственниками жены или мужа.
В общем, скучные они были, средневековые люди, по сравнению с тем, что любят показывать в кино или описывать в романах а-ля Средневековье. Подавляющее большинство обвинений сексуальной тематики – это совершенно обычные гетеросексуальные прелюбодеяния, блуд, проституция и иногда двоеженство (еще реже – двоемужие).
Содомиты и лесбиянки, искушаемые демонами. Миниатюра. XIV век
Правда, четко классифицировать сексуальные преступления нет никакой возможности – просто потому что в Средние века такой классификации не существовало, и каждый случай описывали так, как его озвучивали в жалобе или как считал нужным священник. Поэтому где реальное двоеженство/двоемужие, а где обычное прелюбодеяние, то есть когда человек состоит в браке с одним, а живет (не венчаясь) с другим, не всегда понятно. Кстати, в тех случаях, когда речь идет точно о двоеженстве/двоемужии, ситуации обычно связаны с тем, что у обвиняемой персоны куда-то пропал муж/жена и он/она заключил повторный брак, но кто-то нажаловался, что пропавший супруг вовсе не умер. В таких случаях никакого наказания не было, просто паре приказывали либо найти доказательства смерти первого супруга, либо разойтись.
Провести границу между прелюбодеянием, то есть супружеской изменой, и блудом, то есть внебрачным сексом – вообще невозможно, кто как хотел, тот так и записывал, и не всегда ясно, в браке обвиняемый или нет. Иногда вообще преступление одного и того же человека упоминается в одном месте как блуд, а в другом – как прелюбодеяние.
И даже с проституцией та же проблема: иногда обвиняемые в блуде выглядят очень подозрительно и список их партнеров слишком велик для обычной женщины того времени, но официального обвинения в проституции им не предъявляется.
Но проституцию оставим в стороне, о ней чуть позже будет отдельный разговор. Пока поговорим об обычном «разврате».
Ревнивый муж. Миниатюра. XIV век
Несмотря на то что общественное мнение невысоко оценивало женскую верность и треугольник муж/жена/любовник был основной темой средневековой и ренессансной литературы, статистика показывает, что супружеская измена жены в церковных судах составляла всего около 10 % дел, плюс еще очень небольшое количество замужних женщин проходили по обвинению в блуде. Но гораздо больше было незамужних, обвиняемых в блуде или проституции.
Сексуальная свобода
Я уже не раз писала в предыдущих книгах, что тотальное ханжество Средневековья, крайняя строгость нравов, забивание камнями прелюбодеек, изгнание из дома потерявших девственность дочерей и прочие страшилки – это миф. Да, все это бывало, но это единичные случаи, разбросанные по всей Европе и всему тысячелетнему Средневековью. Эпоха ханжества пришла позже, вместе с Реформацией, а ее общеевропейский пик вообще пришелся на XIX век.
В Средние века, несмотря на все старания церкви сакрализировать девственность, о чем я много писала в «Средневековье в юбке», широкие слои населения относились к ней скорее по-деловому, как к ценной характеристике товара. Собственно, в разделе об изнасиловании об этом тоже уже говорилось – с насильника над девушкой старались взять хороший денежный выкуп, чтобы приданым восстановить ее брачную ценность, уменьшившуюся с потерей девственности.
Причем тут надо еще помнить, что в Англии для заключения брака не обязателен был священник, достаточно было при свидетелях объявить друг друга мужем и женой и отправиться в постель. В деревнях часто так и делали, а если и венчались, то чаще всего как-нибудь потом, когда время будет – в основном после сбора урожая. Так что там нередко запись о браке и запись о крещении первенца записаны в церковной книге одновременно.
В городах была своя специфика – большую часть населения составляла молодежь, приехавшая туда из деревни в поисках лучшей жизни. Все они – и девушки, и юноши – жили без родительского присмотра и, конечно, обладали куда большей свободой, в том числе и сексуальной, чем их ровесники в деревнях. При этом, не имея собственного дома, они не могли съехаться и жить как положено супругам, но часто они тоже давали друг другу слово и вступали в сексуальные отношения. Помню, когда я читала английские романы XVIII – начала XX века, меня всегда удивляли английские долгие помолвки, по 5–10 лет, но после изучения британского брачного законодательства и традиций стало ясно, откуда «ноги растут».
Что касается людей, состоящих в браке, то надо учитывать, насколько в Средние века долгими были любые поездки. Не зря в средневековой и ренессансной литературе большинство неверных жен замужем за торговцами, рыцарями и врачами. Первые две категории могли отсутствовать по делам и на войне месяцами, а то и годами (и, понятное дело, тоже не хранили в это время стопроцентную верность), а третья, по-видимому, слишком много ночей проводила вне дома, потому что и обострения болезней, и роды почему-то имеют свойство случаться по ночам.
Впрочем, на деле прелюбодеев хватало среди всех категорий населения, просто некоторые были более заметны, чем остальные. И хотя массовая культура отражает довольно лояльное отношение общества к внебрачному сексу, церковь… А вот тут не так просто сформулировать! С одной стороны, церковь однозначно считала блуд грехом, а прелюбодеяние – еще большим грехом. Причем как для женщин, так и для мужчин. Но с другой стороны, нельзя сказать, что наказания за это были такие уж тяжелые. Хотя супружеская измена вызывала у богословов серьезное негодование, потому что мог родиться ребенок с сомнительным отцовством, а это в свою очередь могло привести к тому, что в следующем поколении он по незнанию мог вступить в сексуальные отношения со своими родственниками.
Драка на улице. Миниатюра. XV век
Кстати, государство в свою очередь относилось к прелюбодеянию гораздо жестче, чем церковь, в общем-то по той же причине – из-за сомнений в отцовстве. Но власти интересовались не потенциальным инцестом, а проблемами в вопросе наследования. Заодно тут добавлю, что не раз случались столкновения церковных и светских властей касательно законнорожденности того или иного младенца. Потому что по светским законам первым в очереди на наследование шел ребенок, рожденный в браке, а уже после него дети, рожденные до брака и узаконенные после. А для канонического права все дети были равны, если родители все же поженились. Поэтому церковь наотрез отказывалась предоставлять светским судам сведения о том, родились дети в браке или до него.
Наказания за блуд и прелюбодеяния
К сожалению, данных о том, какое по какому делу было вынесено решение и тем более какое назначено наказание, в документах церковных судов сохранилось мало. Но те, что есть – не чета светским, это всего лишь епитимьи и штрафы. Интереснее всего те случаи, когда обвинялись сразу мужчина и женщина, а таких в выборке было 67 – по ним можно увидеть, кого наказывали строже.
Итак, Карен Джонс пишет, что в 46 случаях оба партнера получили одинаковые публичные епитимьи. Еще в восьми случаях количество дней епитимьи было у обоих одинаковым, но мужчине также было приказано оказывать финансовую поддержку женщине и/или рожденному ею ребенку. Еще в одиннадцати случаях наказание мужчины было более строгим, чем наказание женщины, причем в трех из них им тоже велели еще и оказывать ребенку финансовую поддержку. И только в двух случаях женщины были наказаны строже, чем мужчины, причем из материалов дела совершенно непонятно почему – судьи не сделали на этот счет никаких пояснений.
Упомяну еще любопытный случай уже из XVI века, когда вообще-то отношение к женскому прелюбодеянию стало жестче, чем в Средние века. В 1532 году некая Маргарет оказалась беременна, будучи незамужней, причем ее обвиняли в связи аж с четырьмя мужчинами. Она признала двоих из них, те тоже не отрицали связь с ней, но отказывались от отцовства. Их долго таскали по судам, в конце концов обоим дали по двухдневной публичной епитимье, а одного заставили финансово поддерживать ребенка (видимо, как-то определили отцовство). При этом сама Маргарет получила всего лишь однодневную публичную епитимью.
Так что мнение, что в Средние века (да и в Возрождение) за блуд расплачивалась только женщина, а мужчина не нес никакой ответственности, – не более чем миф.
Но Англия не была бы Англией, если бы на этом можно было закончить! Нет, церковный суд обходился дешевле светского, но церковь тоже всегда нуждалась в деньгах. Поэтому за смягчение приговора можно было заплатить, чем некоторые – в основном мужчины – и пользовались. Интересно, что из 67 мужчин пятеро заплатили за смягчение приговора и себе, и партнерше (четыре в XV веке и один в 1503 году), и пятеро – только за себя. И еще отдельно за себя заплатила одна из женщин.
И по этим делам, и по тем, где обвинялся только мужчина или только женщина, видно, что церковные суды довольно часто становились на сторону женщины. И в первую очередь это касается денежных вопросов, потому что в тех случаях, когда мужчинам не удавалось отказаться от отцовства незаконнорожденных детей, их практически всегда приговаривали к выплате «алиментов», а иногда еще и заставляли дать женщине денег на приданое, чтобы она могла найти себе мужа. Были случаи, когда и с женщин, чей блуд был доказан, снимали обвинение по причине их «простодушия», то есть они как бы признавались жертвами обмана со стороны мужчин.
Вообще, общепринятое мнение о женоненавистничестве церкви сильно преувеличено. В теории – да, богословы во всем винили женщин, и общество в целом относилось к ним как к людям второго сорта. Но когда доходило до практики, подчиненное и зависимое положение женщины становилось в глазах церкви ее смягчающим обстоятельством. Положение стало меняться только в XVI веке, но в то время в принципе многие законы стали гораздо суровее, а кое-что просто изъяли из юрисдикции церкви и передали светским судам.
Стоит, кстати, отметить, что в XV веке к ответственности за сексуальные преступления чаще привлекали мужчин, а в XVI–XVII – женщин.
Признания
Изучая архивы церковных судов, любопытно отмечать такие детали, как статистика признания или отрицания своей вины обвиняемыми. Замужние женщины обычно отрицали вину. Из 112 дел против замужних женщин, рассматриваемых Карен Джонс, только в пяти случаях обвиняемые сознались, причем одна из них утверждала, что блудила не добровольно, а подчиняясь силе. Двадцать сумели доказать свою невиновность, а еще двадцать восемь сначала отрицали, а потом признались.
Незамужние чаще признавались, причем процент признававшихся женщин вырос с примерно 40 % в середине XV века до 80 % в середине XVI века. Исследователи предполагают две возможные причины. Во-первых, росла юридическая грамотность, и все больше ложно обвиняемых подавали встречный иск о клевете и порче репутации, поэтому число ложно обвиняемых могло в принципе уменьшаться. А во-вторых, в XVI веке увеличился процент дел, связанных с внебрачной беременностью, а незамужней беременной женщине вообще трудно что-то отрицать: доказательства налицо.
Проститутки и их клиенты в бане. Миниатюра. XV век
Зато мужчины чем дальше, тем свою вину признавали реже. Скорее всего, это было связано с тем, что в XVI веке суды и общество в принципе стали склонны перекладывать основную часть вины на женщин. Кстати, может возникнуть вопрос, зачем мужчины вообще признавались, ведь их вину доказать сложнее, они не беременеют. Тем более что наказания для признавшихся сразу и для отрицавших, чью вину пришлось доказывать, особо не различаются. Некоторые исследователи тоже задавались этим вопросом и пришли к выводу, что, по-видимому, признавались чаще всего те, кто понимал, что его вину скорее всего докажут и лучше закрыть дело сразу, чтобы избежать огласки и судебных расходов.
Еще добавлю, что почему-то принято считать, будто в Средние века плохая репутация в сексуальном плане могла быть только у женщины, а мужчине разглашение его похождений ничем не грозило. Однако по их поведению в церковных судах видно, как сильно они пытались скрыть не только свое преступление, если оно было, но и сам факт того, что против них выдвигались какие-то обвинения в блуде или прелюбодеянии. По-видимому все же совращение девиц могло подпортить репутацию. Ну а женатые люди, и это хорошо заметно, стремились не ссориться с женой, которая по христианским законам была дана им на всю жизнь и могла эту жизнь серьезно отравить. Собственно, мужчины и женщины, состоящие в браке, действовали достаточно похоже: после того как доказывали несостоятельность обвинений в свой адрес, вместе со своей второй половиной подавали иск против клеветника.
Проституция
Еще одной часто рассматриваемой в церковных судах группой преступлений было все, связанное с проституцией. Вот тут почти все обвиняемые были женщины, потому что именно они обычно являлись не только проститутками, но и своднями или содержательницами публичных домов. Мужчины в большинстве своем были только клиентами, а за это наказывали очень редко. Конечно, церковь не одобряла посещение публичных домов, но что поделать: мужчины в Средние века женились не так уж рано – только верхушка аристократии ради семейных связей заключала браки между детьми, остальные могли себе позволить жену, только когда «встанут на ноги», то есть примерно после двадцати пяти лет. При этом половое созревание мальчиков происходило, даже по мнению церкви, примерно в пятнадцать лет. И что они должны были с этой своей зрелостью делать десять, а то и больше, лет до брака? Хранить целомудрие, как требовали богословы?
Такая наивность осталась далеко в прошлом, священники высокого и тем более позднего Средневековья трезво смотрели на мир и знали, что подавляющее большинство молодых людей поддастся зову плоти. Однако приличные женщины для удовлетворения сексуальных потребностей свободных мужчин были недоступны, ведь девушкам положено было хранить добродетель, а уж соблазнение замужней женщины – это и вовсе осквернение священных уз брака. Гомосексуализм и даже онанизм строжайше осуждались. О зоофилии и речи быть не может – за это кое-где смертная казнь полагалась!
Поэтому общество и церковь оказывались в сложной ситуации: прелюбодеяние являлось подкопом под общественные устои, изнасилование – преступлением, выливать дарованную мужчинам Богом сперму куда попало (и тем более, в других мужчин) было нельзя. Остается только блуд со свободными распутными женщинами. Это тоже грех, но зато не преступление – то есть действительно меньшее из зол.
Роберт Фоссье называет проституцию в Средние века социальным регулятором. Проститутки удовлетворяли ради сохранения порядка «неудержимые инстинкты молодежи или даже зрелых людей». Изучая документы – судебные, изобразительные, нарративные, он пришел к выводу, что «далекая от того, чтобы добиваться воплощения такой безрассудной утопии, как искоренение проституции, о чем во все века мечтали наивные либо невежественные моралисты, средневековая Церковь видела здесь единственно допустимую уступку тирании пола – разумеется, она осуждала проституцию, но плотно ее контролировала».
Автор одного трактата XIII века сравнивал проституток с купцами, потому что они тоже продают товар – свое тело – и так же, как купцы, имеют право получать деньги за этот товар. Поэтому то, что они берут деньги, – вовсе не грех. Порочной и бесстыдной продажная женщина, по мнению автора трактата, становится лишь тогда, когда начинает получать удовольствие от своей работы.
Старый муж избивает молодую жену. Миниатюра. XV век
Церковь также стремились разделять распущенность и продажность. Для нас сейчас секс за деньги является определяющей характеристикой проститутки, но средневековые церковники гораздо больше беспокоились о распущенности проститутки, чем о деньгах, которые она брала у своих клиентов. Сам Грациан вслед за святым Иеронимом говорил, что проститутка в первую очередь грешит своей неразборчивостью, а материальная выгода второстепенна. Фома Аквинский пошел еще дальше, утверждая, что проститутка не совершает ничего плохого, беря деньги за свою работу. Она, по его мнению, плоха тем, что оказывает сексуальные услуги клиентам, но не тем, что берет за это деньги. Фактически он тоже признавал, что это всего лишь работа, потому что заявлял, что церковь может брать с проститутки десятину и принимать ее пожертвования (хотя в идеале – только после того, как она оставит свое занятие и покается).
Проституция в городах
Проституция в Средневековье достаточно быстро превратилась в легальное и регулируемое законом занятие. Разумеется, в каждой стране, а то и в городе были свои правила – в зависимости от того, насколько город нуждался в услугах продажных женщин.
Коммерческая проституция, как правило, являлась в первую очередь городским явлением из-за относительной анонимности городской жизни и потому, что концентрация населения создает спрос на широкий спектр услуг. Крупнейшими центрами проституции являлись большие торговые города, где всегда было много молодых и надолго оторванных от дома мужчин – купцов, моряков, солдат. Процветала проституция и в университетских городках, тем более что студенты обычно не имели права жениться, пока не доучатся. Примером средневековой двойной морали является расцвет проституции в городах, где располагались святыни и куда стекались пилигримы. Очень удобно приехать на богомолье, там же разок согрешить (дорога была долгая, жена, если и есть, то далеко), а потом поклониться святыне и отмолить все грехи разом.
Но и в остальных городах без проституток обойтись было сложно! Ученики цеховых мастеров, как и студенты, не могли жениться, пока не закончат обучение. Неудивительно, что они были завсегдатаями публичных домов, тем более что с XIV века в ученики стали брать мальчиков не моложе тринадцати лет, к XV веку повысили этот возраст до пятнадцати лет, а учиться приходилось, в зависимости от профессии, от двух до двенадцати лет.
Была еще одна категория постоянных клиентов проституток, хотя о ней предпочитали не говорить вслух. Это священники: после того как им запретили жениться, они тоже вынуждены были посещать «веселые дома». Завести в доме постоянную конкубину означало лишиться сана, а поход к проституткам грозил разве что епитимьей.
Неудивительно, что даже города с населением в 500–1000 жителей имели свои, хоть и небольшие, публичные дома. А кроме «профессионалок», в каждом городе существовали еще и женщины, которые занимались проституцией время от времени, нигде не числясь.
Поскольку общественное мнение было против проституции, каждый раз, когда к власти приходил строго настроенный монарх или церковь усиливала свои позиции, публичные дома запрещали, а проституток начинали наказывать. Но толку от этого было мало: например, в Лондоне и Йорке запреты на занятия проституцией издавались каждые несколько лет – с конца XIII вплоть до XVI века, но продолжали существовать официальные публичные дома, посещаемые даже представителями высшей аристократии. По одному только количеству этих запретов видна их несостоятельность. Так, в 1277 году Лондон запретил бордели (то есть закон был направлен именно против организованной проституции, а не против общей безнравственности). Вторично их запретили в 1301 году. Но уже в 1310 году Эдуард II вновь приказал мэру Лондона упразднить бордели, в которых, по его словам, укрывались воры и убийцы.
Были города, которые пытались бороться не с самими проститутками, а с явлением в целом. Так, в Ковентри в 1495 году незамужним женщинам в возрасте до сорока лет было запрещено жить самостоятельно, без отца, мужа или опекуна. Исключение делалось только для тех, кто официально работал прислугой и за кого могли поручиться хозяева.
А вот мужчин за посещение проституток практически нигде не наказывали: считалось, что не спрос рождает предложение, а присутствие в городе развратных женщин дурно влияет на добропорядочных граждан и сбивает их с пути истинного.
Наказания за проституцию
Впрочем, как раз в Англии по сравнению с континентальной Европой, было гораздо меньше профессиональных проституток. В основном бедные женщины так подрабатывали, когда другой работы было мало. Связано это было во многом с тем, что в Англии женщины в городах тоже вступали в брак довольно поздно, от них не особо ждали девственности, и многие жили до брака в полузаконных отношениях.
Прелюбодеи в саду. Миниатюра. XV век
Неудивительно, что церковные суды не очень горели желанием преследовать проституток и больше внимания уделяли содержателям борделей, сводницам и сутенерам (в светских судах, кстати, тем более).
В XIII–XV веках по лондонским законам для проституток предусматривались позорные публичные наказания за непристойное поведение, особенно пойманным впервые – видимо, с расчетом на то, что это устыдит их. Так, новеньких проституток стригли или брили наголо и под громкую музыку вели к позорному столбу, где зачитывали их приговор. Пойманных во второй раз сажали в тюрьму на десять дней, а в третий – изгоняли из города.
В Кентербери отношение было похожее – проституток всего лишь наказывали епитимьями за непристойное поведение (причем от нее тоже можно было откупиться, заплатив штраф). Примерно в 20 % случаев кроме самой обвиняемой в суд вызывали также ее клиента.
Аббат жалуется на побои со стороны мирянина. Миниатюра. XIV век
Кроме того, в портовых городах довольно много случаев, когда женщинам предъявляли сразу два обвинения – в проституции и мошенничестве.
Зато к сводникам, сутенерам и содержателям борделей отношение было достаточно жесткое. Выражалось оно в первую очередь в том, что им не давали откупиться от епитимьи и единственной альтернативой предлагали изгнание из города. А это было серьезно – либо перед всем народом признаться, что ты занимаешься таким позорным делом, и твоя репутация погублена навсегда, либо покинуть город и начать жизнь с чистого листа в новом месте, что для средневекового человека обычно было довольно тяжело. Конечно, бывали авантюристы, которым все было нипочем, но таких было мало.
Еще одна категория обвиняемых, связанных с проституцией, – это люди, которые предоставляли помещения для занятий сексом. Но по ним обвинительные приговоры вообще выносились очень редко, поскольку большинство стояли на том, что ничего не знали о том, чем там занимаются в их доме, и виновны только в неосторожности и доверчивости. Доказать обратное обычно было очень сложно.
Дела о «разврате» в светских судах
Стоит добавить, что иногда по разным причинам дела о «разврате», проституции и прочих преступлениях, связанных с сексом, рассматривались и светскими судами.
Трудно выделить какие-то закономерности, чтобы точно определить, когда и почему городские власти начинали так заботиться о вопросах морали. Единственное, за что можно зацепиться, это официальный городской бордель в Кенте – пока он работал, светские власти «аморалкой» не занимались. Так что, возможно, причиной периодических всплесков внимания общества к «разврату» и проституции связаны с тем, что наплыв подобных дел увеличивался и церковный суд не справлялся или выносил слишком мягкие приговоры, не помогавшие улучшить ситуацию.
Часть случаев, касающихся прелюбодеяний, попали в поле зрения светских властей, по-видимому, потому что сопутствовали таким преступлениям, как рукоприкладство, драки, скандалы на улицах – это когда жены узнавали о неверности мужей и устраивали разборку с любовницей. Но в таких случаях светские суды, как и церковные, старались изо всех сил способствовать примирению супругов. Мужа заставляли поклясться оставить любовницу и жить с женой, а любовницу под угрозой тюремного заключения или изгнания – что она больше не будет видеться с чужим мужем.
Светские наказания по таким вопросам варьировались от простых предупреждений до заключения под стражу, штрафа и изгнания. Выбор между штрафом и изгнанием, очевидно, был такой же, как между публичным покаянием и штрафом за смягчение наказания в церковных судах: изгнание грозило тем, кто не мог позволить себе заплатить штраф или найти поручителей на значительную сумму в случае тюремного заключения.
Проституток, кроме тех, что были приписаны к официальным городским борделям, светские власти обычно тоже предпочитали изгнать или сначала поставить к позорному столбу, а потом изгнать. Правда, в некоторых городах, например в Кентербери, чаще всего дело заканчивалось штрафом, но, возможно, это связано с богатством города, а следовательно, с более состоятельными клиентами и лучше зарабатывающими проститутками, которые могли себе позволить платить штрафы.
Клиентов публичных женщин наказывали очень редко, но частично это может быть связано с тем, что большинство из них не были местными жителями. Купцы, моряки, солдаты, студенты, просто путешественники – в общем, мужчины, оказавшиеся давно от своих постоянных женщин, – вот основная клиентура проституток. Приехали и уехали, кто их будет искать? Ну а солидных местных граждан, как известно, по мелочам старались не трогать, чтобы не нажить себе неприятностей.
А вот за сводничество и содержание незаконных борделей светские власти штрафовали очень охотно. Настолько, что по изучению некоторых судебных архивов создается впечатление, что между местной властью и сутенерами был негласный договор: одних и тех же людей регулярно привлекали по одному и тому же обвинению и отпускали после выплаты штрафа. Словно это не штраф, а лицензия на работу. Правда, сразу добавлю – так было не везде. Судя по всему, каких-то общегосударственных регулирующих норм толком не было, и все зависело от местных властей.
Казус Джона Райкнера
Рассказывая об английских преступлениях против нравственности, нельзя обойти вниманием совершенно феерическое дело Джона Райкнера, рассматривавшееся в Лондоне в конце 1394 года.
Итак, что было записано в протоколе допроса Джона Райкнера 11 декабря 1394 года: «В 11-й день декабря, в 18-й год правления короля Ричарда II, были приведены [и допрошены] в присутствии Джона Фреша, мэра [Лондона], и олдерменов Лондона Джон Бритби из графства Йорк и Джон Райкнер, называющий себя Элеонорой [и] пойманный в женском платье. Эти [двое] были найдены в прошлое воскресенье, вечером, между 8 и 9 часами, несколькими городскими [судебными] исполнителями [в тот момент, когда они] предавались отвратительному, нечестивому и позорному пороку, лежа в некоей торговой лавке на улице Соперс Лейн. [Они были] приведены и допрошены раздельно в присутствии упомянутых мэра и олдерменов о случившемся, и т. д.
В связи с чем этот Джон Бритби сообщил, что он проходил по центральной улице Чипа в воскресенье в упомянутое время. [Там он] встретил Джона Райкнера, одетого как женщина, и, думая, что перед ним женщина, спросил его (как если бы говорил с женщиной), не сможет ли она удовлетворить его сексуальное желание. Запросив с [Бритби] денег за свою работу, тот согласился, и они вместе направились в упомянутую выше лавку, дабы совершить [задуманное]. Однако в то же время они были застигнуты на месте [своего] ужасного преступления упомянутыми выше [судебными] исполнителями, арестованы и посажены в тюрьму, и т. д.».
На первый взгляд история, рассказанная Джоном Бритби, не выдерживает никакой критики. Он встретил на улице мужчину, переодетого женщиной, принял его за женщину-проститутку и занялся с ним сексом как с женщиной? Это даже читать смешно.
Однако Джон Райкнер, который, кстати, и на суде был все еще в том же женском платье, подтвердил все до последнего слова. И вообще не стал скрывать свою богатую биографию. Создается даже впечатление, что он рассказывал ее с удовольствием, наблюдая за вытаращенными глазами шокированных олдерменов и вызванного ради такого случая самого мэра Лондона.
Он поведал, как некая Анна научила его заниматься «данным отвратительным делом» в женском обличье, потом некая Элизабет Броудерер стала привлекать его к своим аферам с занятиям проституцией и наряжать в женское платье. Перечислил своих клиентов, в том числе некого Филиппа, ректора церкви Всех Святых, у которого он еще и две мантии украл, но тот не решился возбуждать дело, чтобы не оказаться замешанным в скандале. При этом Райкнер продолжал утверждать, что все клиенты, включая Филиппа, считали его женщиной, просто он, будучи умным, когда дело пахло скандалом, говорил, что замужем (а блуд с замужней женщиной карался церковью, так что никому не хотелось связываться с этим).
Тайное свидание. Миниатюра. XV век
Потом он поехал в Оксфорд, где, продолжая выдавать себя за женщину, официально работал вышивальщицей, а неофициально у него были три клиента из числа студентов. Дальше он поехал в Бурфорд, в Оксфордшире, где шесть недель жил с неким Джоном Клерком, параллельно встречаясь за деньги с двумя францисканцами (один из которых подарил ему золотое кольцо), одним кармелитом и шестью иностранцами. Еще он одно время жил в рыночном городе Беконсфилде, где в облике мужчины сожительствовал с некой Джоан, а в облике женщины встречался с двумя иностранными францисканцами. В Лондоне у него тоже были клиенты – три капеллана. И вообще сказал, что среди его клиентов было очень много представителей клира, он предпочитал их остальным, потому что они лучше платят.
При этом в своей личной жизни, не относящейся к работе, он сожительствовал только с женщинами, причем, по-видимому, их было немало, потому что он говорил о девушках, замужних женщинах и монахинях.
Что было дальше?
А что было потом – неизвестно. Судя по отсутствию соответствующих документов, суда по делу Джона Райкнера не было. Ольга Тогоева считает, что в данной истории ни один блудодей не пострадал, и я склонна с ней согласиться – в английских законах просто не было статей, по которым их могли бы осудить. Конечно, были законы против проституции, но они касались исключительно женщин – британским законодателям в голову не пришло бы вписать туда такую унизительную для мужчин статью.
Теоретически всех участников можно было бы попробовать осудить за содомию. Но любой адвокат разбил бы это обвинение в прах, ведь все клиенты Райкнера считали его женщиной, поэтому были жертвами обмана, и единственное, в чем их можно было обвинить, это в сексуальном контакте противоестественным способом, но это не было в юрисдикции светского суда, такими вопросами занималась исключительно церковь.
Самого Райкнера тоже нельзя было с полной уверенностью назвать содомитом, ведь он занимался проституцией исключительно ради заработка, а в своей личной жизни имел дело только с женщинами. Кстати, добавлю, что в те времена к пассивным гомосексуалистам относились терпимее, чем к активным, видимо потому, что они не сливали семя в неподобающее место. Богословы по этому поводу говорили четко и строго: «Каждый, кто регулярно и сознательно изливает свое семя не в жену, совершает серьезный грех».
Ни о бисексуальности, ни о трансвестизме в те времена вообще не принято было говорить. Да и не особо эти темы, в том числе гомосексуализм, в Средние века кого-то интересовали, в отличие от нашего времени! Так только, временами моралисты поругивали королей, при дворах которых процветали подобные нравы. Да и то непонятно, насколько им можно верить, потому что обвинения в расцвете содомии были обычно дополнением к политическим, чтобы создать максимально яркий образ порочного монарха.
Любовники. Миниатюра. XV век
Ольга Тогоева нашла еще два случая, которые можно назвать трансвестизмом: один в Венеции, где мужчина был очень женоподобен и работал проституткой примерно как Райкнер, а второй в Париже, где как-то раз в таверне поймали монахов, переодетых женщинами. Несчастного венецианца сожгли – на его родине законы против содомии были строгие. Что стало с французскими монахами – неизвестно, но, по-видимому, ничего страшного, иначе сведения бы сохранились.
Что же касается Райкнера, то английские исследователи выдвигали версию, что приговор не стали фиксировать на бумаге. Это очень сомнительно, в английском суде и не к такому привыкли. Скорее всего, его, как и его клиента, передали церковному суду – он напризнавался достаточно и в блуде, и в обмане, ну а клиент был виновен в том, что снял проститутку. Серьезного наказания ни тот ни другой, конечно, в церковном суде не понесли бы, но, учитывая особенности дела, могли наложить епитимьи и оштрафовать, а Райкнера даже изгнать из города, от греха подальше.
Грехи клириков
Дело Джона Райкнера, клиентами которого были в основном представители духовенства, логично подводит к еще одной группе дел, рассматриваемых церковными судами. К преступлениям клириков, которые изначально вообще-то и были основной сферой церковной юрисдикции, прежде чем она узурпировала право на контроль за моралью и нравственностью всего общества.
Когда-то очень давно, еще на рубеже раннего и высокого Средневековья, церковь очень строго относилась к прегрешениям слуг Божьих. Но к позднему Средневековью эти времена давно прошли, и уже мало того, что клирики имели привилегию в светских судах, их и в церковных «отмазывали» от всего как могли.
В выборке Карен Джонс всего в 149 случаях речь идет о представителях духовенства, причем когда обвинения касались монахов, имена даже не упоминались, а наказания не назначались – по-видимому, их прегрешениями занимались их собственные ордена. Да и представители белого духовенства тоже не все названы по именам.
В целом пятерым назначили публичную епитимью, но двое заплатили штраф и откупились. Троих отстранили от службы, дело одного передали архиепископу, и одного после нескольких лет многочисленных обвинений наконец-то уволили из его прихода. Судя по такой статистике, одно из двух: либо народ кругом огульно обвинял бедных невинных священников, либо церковный суд им потворствовал.
Впрочем, Карен Джонс склонна считать, что верно и первое и второе – все же духовенство в силу целибата было довольно уязвимо перед клеветой и слухами, поэтому им чаще, чем мужчинам-мирянам, приходилось отстаивать в суде свое доброе имя.
Но по большей части все же дело в крайне лояльном отношении суда и сохранении «чести мундира». Яркий пример тому – викарий Роджер Джонсон из Пэтема в графстве Кент, от которого его приход не мог избавиться пятнадцать лет. Было это, правда, уже в начале XVI века, но еще до Реформации, поэтому можно говорить о преемственности судебных традиций. Первый раз его обвинили в сексуальных домогательствах еще в 1515 году, но он привел поручителей за свою репутацию (одного из них, кстати, тоже привлекали по такому же делу еще в 1505 году). Шесть лет спустя его обвиняли в прелюбодеянии, но опять безуспешно.
А в 1529 году против него выдвинули обвинение в клевете на прихожанок, о которых он сказал, что среди них нет ни одной честной женщины. Он снова привел поручителей, но против него выступило девять прихожан-мужчин. А в ходе расследования выяснилось, что насчет прихожанок он не был так уж неправ, потому что сам блудил с некоторыми из них. После этого его к облегчению паствы наконец-то сняли с должности, но были ли к нему применены еще какие-то меры – непонятно.
Защита чести и достоинства
Разбиралось однажды в церковном суде Лондона дело об оскорблении: некая Мэри Гоатс подала жалобу на свою соседку Элис Флавелл. С чего началась их перебранка, значения не имеет, но закончилась она тем, что Мэри крикнула: «Поцелуй меня в задницу», а Элис ответила: «Нет уж, пусть это делает Джон Карре». И Мэри подала на нее в суд – за оскорбление и клевету.
Бывший пленник заявляет о своей повторной жене перед судом. Миниатюра. XIV век
Вроде бы что такого? Но в Средние века и даже в эпоху Возрождения оскорбительные слова несли совсем иную нагрузку, нежели сейчас. Для нас слова – это просто слова, и когда кого-то посылают самым извращенным матом, люди обычно обижаются на само намерение их оскорбить, но вряд ли кто-то в здравом уме решит, что речь на самом деле идет о его матери. Конкретная смысловая нагрузка в ругательствах осталась только у некоторых специфических групп населения, самая известная из которых – уголовники. Там есть свой жаргон, и оскорбительные слова несут вполне конкретный смысл, поэтому за некоторые оскорбления могут на самом деле убить – они, как и в Средневековье, смываются только кровью.
Возвращаясь к Мэри Гоатс. Так что же такого было в словах Элис, что Мэри пришлось обращаться в церковный суд?
Надо сказать, Мэри сама подставилась. Потому что сказала она на самом деле не «kiss my ass», а «kiss my arse», то есть предложила поцеловать ее не в ягодицы, а конкретно в анальное отверстие. И этим дала Элис повод ответить метким и многозначным оскорблением. Слова «нет уж, пусть это делает Джон Карре» для всех окружающих намекали на то, что:
а) Джон Карре – любовник Мэри;
б) значит, Мэри наставляет мужу рога;
в) они занимаются сексом в извращенной форме;
г) причем в унизительной для мужчины.
То есть ответ Элис бил сразу во всех – Мэри объявлялась шлюхой и извращенкой, ее муж – рогоносцем, а Джон – прелюбодеем, извращенцем и подкаблучником. А поскольку смыть кровью это оскорбление благопристойной лондонской горожанке было бы сложно, пришлось подавать в суд. Потому что, если бы она такое спустила, в глазах всех соседей это означало бы, что она признала обвинения. К сожалению, как и во многих других делах, до нас дошли только материалы следствия, а решение суда не сохранилось, но опираясь на аналогичные дела, можно предположить, что Мэри этот процесс выиграла.
Драка простолюдинок. Миниатюра. Начало XVI века
Это, кстати, вовсе не было особенностью Англии, репутация была не менее важна в любой другой стране. Симона Ру пишет о подобных делах в средневековом Париже: «Оскорбление ближнего, задевающее его репутацию, причиняет серьезный моральный ущерб, и потерпевшие требуют его возмещения. В документах, сообщающих об оскорблениях, показано, что зачастую от слов переходят к драке, в которую порой втягиваются все родственники и соседи. Так, одно дело 1338 года завершилось штрафом, наложенным на двух мужчин, которые избили третьего, пытались похитить его жену, в пылу драки разбросали хлеб, выставленный в лавке соседа-булочника, и обозвали булочницу “чертовой шлюхой и сводней”. Оскорбленная женщина добилась публичного восстановления своей чести, поруганной площадной бранью. Обиженные могли восстановить свою репутацию и другим образом: собрав соответствующие свидетельства и заверив их у нотариуса. Так, одна супружеская пара, пострадавшая от клеветы, воспользовалась такой процедурой в 1486 году, и это был, вероятно, не единичный случай».
Иск о клевете как возврат оскорбления
Мужчин в Средние века оскорбляли множеством разных способов, и они касаются разных сторон человеческой жизни. Можно было поставить под сомнение интеллект мужчины и тем самым усомниться в его мужественности, обидеть его как профессионала, усомниться в его способности зарабатывать деньги и содержать семью, назвать его лжецом и вором, слабаком и грязнулей, пройтись по его происхождению и воспитанию, задеть его гордость.
Обвинение и пытка убийцы священника. Миниатюра. 1340–1350
В отношении женщин все эти обвинения были бы совершенно несерьезны. Женщина и так была «сосудом греха», считалась слабой и глупой, нуждающейся в заботе и присмотре, легкомысленной и болтливой. Она была подчинена мужчине, поэтому даже вместо гордости за женщиной признавалось только тщеславие.
Так что серьезно оскорбить женщину можно было только одним способом – усомниться в ее добродетели. Поэтому неудивительно, что среди подававших в суд за клевету и опорочивание доброго имени было очень много замужних женщин. Они находились в очень уязвимом положении. И потому что зависели от мужа и могли пострадать, если он поверит обвинению. И потому что их честь в Средние века была неразрывно связана с честью мужа, и часто, чтобы опорочить мужа, его недруги метили в жену. Попросту говоря, подраться с мужчиной у многих пороху не хватало, а вот назвать женщину шлюхой казалось гораздо проще и безопаснее.
Какое-то время так, видимо, и было, даже еще в середине XV века среди исков о защите доброго имени женских очень мало. Но их количество неуклонно росло! Сначала женщины в основном отрицали обвинения в свой адрес и приводили доказательства своей добропорядочности, а со временем стали выступать сразу с исками о защите своего доброго имени, не дожидаясь, когда сплетня распространится и их вызовут к священнику. После 1520 года иски за распространение порочащих сведений стали самым многочисленным видом судебных дел в кентерберийской консистории. А в середине XVI века женщины уже настолько активно отстаивали свою честь в суде, что само количество обвинений их в сексуальной распущенности сильно уменьшилось.
Причем к делу они относились очень серьезно: так, в 1537 году некая Агнес Боньяр, отрицая обвинение в том, что прелюбодействовала с Джоном Эгледеном, привела больше двенадцати поручившихся за ее порядочность, хотя от нее требовали только четырех. А выиграв дело, вместе со своим мужем сразу же подала иск о клевете против Эгледена и его жены.
Обвинение прелюбодея и убийцы священника. Миниатюра. 1380–1395
«Эти суды и дела, содержащиеся в них, – пишет Л. Р. Поос, – были частичным фильтром социальной реальности… Обвинения… со стороны A против В иногда сопровождались обвинениями против В в том самом проступке, который лег в основу клеветнических слов A. В суде консистории 1496 года, проводимом настоятелем и монастырем Дарема, Кристина Фресселл выступила в качестве истца в иске о диффамации против Николаса Ламбарта и его жены Джоан: “[Кристина] добивается их наказания, потому что упомянутая Джоан Ламбарт сказала и публично заявила, что видела, как ее [то есть Джоан] муж плотски совокупляется с упомянутой Кристиной, что приводит к серьезному скандалу для ее души и к потере ее доброй славы”. На следующем заседании суда три недели спустя терминология дела изменилась на гораздо более прямое обвинение в блуде: “Кристина Фресселл, истица… уличена в преступлении блуда с Николасом Ламбартом, и у нее есть этот день и время, чтобы очистить себя”, что она затем и сделала. Несмотря на довольно разные формальные юридические аспекты двух судебных исков, представляется очевидным, что жалоба, первоначально отклоненная как клеветническая, приобрела в период между судебными заседаниями… такой вес, что скорее навлекла подозрение на истца, чем на ответчика».
«Проститутка» и «шлюха»
Разнообразие грубых слов, обозначающих «доступную женщину» и «продажную женщину», в одном только английском языке просто небывалое. «Как в историческом, так и в современном английском языке, – отмечает Поос, – гораздо больше уничижительных терминов для женщин, чем для мужчин, особенно применительно к сексуальной активности, практически все они имеют “сильный моральный или эмоциональный подтекст”… Гендерно нагруженные эпитеты, вошедшие в лексикон оскорблений, использовались мужчинами и женщинами, чтобы опорочить других людей…»
А что поделать, если разнообразно ругаться хочется, а ничего оскорбительнее, чем возвести поклеп на добродетель женщины, придумать все равно не получится? Вот и изощрялись в выдумывании новой терминологии, обозначавшей по сути одно и то же.
Хотя то же, да не то. Были свои тонкости, которые иногда могли сыграть большую роль.
Самым распространенным было банальное слово «шлюха», которое, однако, существовало в трех вариантах – «whore», «harlot» и «quean». Разницы в них особой не было, все они означали сексуально распущенную женщину, неважно, продающую себя за деньги или занимающуюся беспорядочным сексом просто по причине собственной порочности. Я не буду подбирать аналоги на русском языке, каждый может сделать это самостоятельно, поясню разницу между этими терминами так: «quean» было словом уличным, сленговым, «harlot» – скорее литературным, так проповедники называли даже Марию Магдалину до встречи с Христом, а «whore» использовалось чаще всего у самых широких слоев населения.
Менее конкретными были выражения «slut», «strumpet», «flap», «draggletail», «waggletail», «flirt» или «bitch» – они означали разную степень испорченности, от «вертихвостки» до «суки».
И, наконец, были термины «gill», «drab», «trull», «jade», «punk», которые обозначали конкретно проститутку, то есть женщину, торгующую собой. Они тоже различались между собой по степени оскорбительности – вроде бы, уж что оскорбительнее, чем назвать женщину проституткой, но всегда можно постараться и придумать что-то еще обиднее. Так, слово «jade» означало вообще-то дешевую наемную лошадь – думаю, смысловая нагрузка в качестве ругательства ясна. А «punk» – это не просто продажная женщина, но еще и воровка.
Но что любопытно, для женщины, которую публично оскорбили, оскорбление «проститутка» было лучше «шлюхи». Во-первых, никто не отнесется к этому серьезно, все же знают, что она не оказывает сексуальные услуги за деньги, такое не утаишь в средневековом городе, где все на виду. Во-вторых, она подаст в суд и легко докажет, что это была клевета – где доказательства, что она берет деньги за секс, нет таких!
Ревнивый муж. Роман о Розе, Миниатюра. 1490
Другое дело, если обозвать шлюхой или использовать еще какой-нибудь из не очень конкретных терминов вроде «подстилки». Судиться с таким человеком будет сложнее, поскольку непонятно, что именно и как доказывать, если нет конкретики. Зато на окружающих слово «шлюха» произведет большее впечатление, чем «проститутка», потому что в работу «на панели» своей добропорядочной соседки они не поверят, а вот в то, что у нее есть какие-то тайные грешки, – запросто.
Этим, впрочем, спектр оскорблений не ограничивался, но я уже подробно писала о них в «Блудливом Средневековье», вновь повторять всю эту грязь нет ни желания, ни необходимости.
Оскорбления для мужчин
Хотя почти все средневековые оскорбления, касающиеся сексуальной сферы, рассчитаны на женщин, для мужчин тоже придумывали обидные эпитеты. Хотя это было и сложнее. Да, конечно, мужчину могли назвать кобелем, жеребцом, петухом, но, положа руку на сердце, признаем, что даже в те времена негодование в ответ могло вызвать только сравнение с животным, а что касается намека на сексуальную неразборчивость, то это был скорее повод для гордости. Как бы там церковь ни требовала, чтобы мужчины тоже были целомудренны до брака и верны жене в браке.
Фактически существовало только два серьезных оскорбления, затрагивающих сексуальную жизнь мужчины. Первое – это «импотент» и его вариации («кастрат», «женоподобный»). Тут можно не пояснять, сомнения в мужественности воспринимались так же болезненно, как сейчас, и даже сильнее, потому что неспособность выполнять свой долг в постели низводила мужчину на уровень… женщины. Мужчина переставал быть мужчиной, автоматически лишался таких «мужских» качеств, как ум, сила, смелость, а следовательно, не мог требовать уважения и послушания от женщины. Жена могла от него уйти, и ее никто бы не осудил, а в Англии ей даже могли вернуть свободу, чтобы она нашла себе настоящего мужчину.
Второе оскорбление куда более специфическое, потому что на первый взгляд задевает снова не мужчину, а женщину. Это «рогоносец», то есть мужчина, жена которого ему изменяет. Но, если присмотреться повнимательнее, не все здесь однозначно. Сказать мужчине «ты – рогоносец» фактически означало: «ты слабый и неполноценный, ты не можешь ни удовлетворить свою женщину, ни заставить ее слушаться, и даже дети в твоем доме неизвестно от кого». В общем, тот же «импотент», только хуже.
Ссора. Роман о Розе. Миниатюра. 1455–1465
При этом, разумеется, как отмечает Поос, люди часто «использовали эпитеты сексуального характера в качестве оскорблений в ситуациях, когда фактическая проблема (насколько ее можно определить) вовсе не касалась секса… В Леверингтоне (Кэмбс) Уильям Леонард оклеветал Роберта Чейни и его жену Элис, заявив, что они украли его гусей и продали их на рынке Уисбек, добавив, что Элис была подкидышем. В Фулхэме в 1497 году две женщины обвинили мужчину в краже ложки и назвали его рогоносцем».
Другие оскорбления
Но все же по отношению к мужчинам чаще использовались другие оскорбления, не сексуальной тематики. Так, например, в архивах периодически встречается ругательство «бродяга» – что в сочетании с английскими законами против бродяжничества приобретает совсем не тот смысл, который мы обычно вкладываем в него сейчас. Это что-то вроде «бомжа», причем в самом уничижительном смысле.
Еще мужчину могли обозвать «serf», что означало раба или крепостного – оскорбление, которому сейчас трудно подобрать аналог, но в крайне классовом Средневековье это было хуже чем тот же «подкидыш», которым обозвали Элис Чейни, потому что в те времена лучше было быть безродным, чем происходить от крепостных. Хотя к концу XV века это оскорбление практически сошло на нет, потому что потеряло актуальность.
Постепенно одним из лидеров в рейтинге оскорблений стало слово «подлец», превратившееся к концу Средневековья из простого пренебрежительного термина в грубость, а в конце XVI века стало одним из самых грубых оскорблений.
Вообще изначально слово «подлец» («knave») означало всего лишь человека низкого происхождения. Но постепенно, видимо с ростом влияния разбогатевших торговцев и ослаблением земельной аристократии, акценты стали смещаться, и слово приобрело значение «противоположность джентльмену». Такое противопоставление сразу переводило слово «подлец» в число обидных. Оно било по самоуважению, принижало человека в глазах окружающих. А уж если добавить какое-нибудь подходящее прилагательное и назвать, например, «вонючим подлецом» или «грязным подлецом», да еще и нос при этом зажать, то это отлично усиливало эффект, ведь чистота и хороший запах тоже считались признаками приличного человека.
Популярными были и оскорбления на национальной почве. Причем, судя по церковным протоколам, в XV веке в Англии больше всего не любили шотландцев. В суде Дарема в 1453 году двум женщинам было предъявлено обвинение в том, что они оклеветали одного местного монаха, сказав, будто тот родился в Шотландии. В том же городе в 1493 году одна служанка обвинила другую в том, что та назвала истца «обычным блудником, вором и шотландцем». В Миддлсексе двум подсудимым было предъявлено обвинение, что они обозвали женщину шотландской шлюхой. В XVI веке по-видимому вспомнили и о других национальностях – так, в Норидже в 1510 году зафиксирована как оскорбление фраза «лживый фламандец и рогоносец».
Еще одно популярное и крайне оскорбительное ругательство – это всем нам хорошо известное слово «дурак». Причем его многозначность в английском языке тоже во многом совпадает с русской, но степень оскорбительности гораздо выше. И продержалось оно на верхушке рейтинга бранных слов очень долго – с глубокого Средневековья практически до XVIII века.
Современному человеку трудно представить, какой спектр оскорблений был в этом простом и привычном нам слове. Кто такой дурак? В первую очередь это – глупый человек, лишенный ума. И в Средние века уже одного этого хватило бы для серьезного оскорбления. Ум считался неотъемлемым признаком мужчины, все знали, что сам Бог создал мужчину умным и сильным, а женщину – глупой и слабой. Существовало даже «научное» объяснение этого: считалось, что в теле человека есть четыре жидкости, и у мужчины доминирующей является та, которая дает ему силу тела и ума. Причем в детстве этот баланс жидкостей другой, поэтому мальчики и девочки все глупые и слабые, различия проявляются с возрастом.
Схема кровного родства. Декрет Грациана. 1170–1180
Из этого следовало, что нормальный мужчина не может быть дураком, и назвать его таковым – значило поставить под сомнение его мужественность, намекнуть, что он женоподобен, задеть его авторитет как главы семьи и самолюбие как мужчины.
Здесь следует вспомнить, кого с давних пор называли «дурачками» – юродивых, умственно отсталых и шутов. То есть оскорбительность слова «дурак» усиливалась еще и тем, что намекала на физическую и умственную неполноценность.
Оскорбление для джентльмена
Впрочем, не все обидные слова непременно били ниже пояса, и самый яркий пример этому – еще одно очень распространенное оскорбление, которое смывалось только кровью. Это слово «лжец».
В одной комедии была шутка, что джентльмен джентльмену всегда верит на слово и если он сказал, что в картах выпало двадцать одно очко, значит, двадцать одно, проверять не надо. Шутки шутками, но я уже писала о том, как много в Средние века значила репутация порядочного человека. Слово джентльмена – краеугольная основа власти и бизнеса. Торговец, потерявший репутацию честного человека, быстро разорится, рыцарь, которому не доверяют, не сможет собрать отряд, чтобы отдать королю свой вассальный долг. В Средние века очень многое держалось на честном слове – им подкреплялись сделки, гарантировалась оплата, оно выступало в качестве доказательства на суде и как гарантия качества продукции. Потеря доверия могла привести человека к социальной смерти, практически как отлучение от церкви.
Именно поэтому джентльмен мог вести не слишком праведный образ жизни – пьянствовать, соблазнять чужих жен, бить свою, пускать по ветру семейное состояние – но при этом быть абсолютно честным и готовым вызвать на бой любого, кто в этой честности усомнится.
Поэтому когда дворянина называли лжецом, он вполне мог вызвать на поединок, а когда так называли торговца или ремесленника, да еще, не дай бог, во время заключения деловой сделки, за этим сразу следовал вызов в суд.
Наказания за злой язык
Средневековая английская церковная судебная практика характеризовала клевету как злонамеренное вменение преступления кому-либо, ранее не пользовавшемуся дурной славой среди хороших и достойных людей (на основе решения Оксфордского собора 1222 года).
Трактат начала XV века «Dives and Pauper» о десяти заповедях включал словесные оскорбления в число грехов, нарушающих сразу две заповеди – «Не убий» и «Не укради». Логика там довольно сложная, но зато автор трактата довольно четко сформулировал, какое зло может принести обычное злословие – убить репутацию человека. А что это означало в Средние века, повторять не буду.
Несмотря на то что этот трактат за критику коррупции среди духовенства в середине XV века уже был признан еретическим, он успел оказать довольно большое влияние на умы, и в делах о клевете периодически встречаются формулировки, по всей видимости, восходящие к нему.
Поэтому даже если жертвы клеветы, доказав свою невиновность, просто вздыхали с облегчением, а не подавали иск против клеветника, церковные суды все равно того наказывали.
Таблица родства через брак в декрете Грациана. 1170–1180
Вокруг этих наказаний тоже умудрились появиться мифы. Так, крайне распространено мнение, что женщин с раннего Средневековья за злоязычие сажали на «позорный стул» и погружали в воду.
Позорный стул. Гравюра. XVIII век
В законах некоторых городов действительно значился такой «позорный стул», правда, виновную должны были просто носить на нем по городу под насмешки толпы. Это был аналог мужских колодок или позорного столба, более безопасный для сексуальной неприкосновенности. Но на деле это наказание практически нигде не применяли на практике. Ограничивались штрафами, выговорами и в редких случаях, видимо когда терпение судей иссякало, – запугиваниями. Так, в одном из городов, где в законах было такое наказание, в 1479 некая Кристина Найтсби, известная своими склоками, сплетнями, оскорблениями и клеветой на соседей, была предупреждена, что любое следующее преступление приведет к тому, что местный аналог позорного стула (ступу) повесят у дверей ее дома. Аналогичного предупреждения удостоились еще одна женщина в 1521 году. И, наконец, была третья женщина, которая, видимо, не вняла предупреждениям, и «позорный стул» все-таки доставили к ее дому.
В другом городе с аналогичными законами между 1460 и 1560 годами «позорный стул» тоже несколько раз фигурировал в приговорах как угроза, которая будет исполнена в случае повторного нарушения. Но она ни разу не была реализована. Только в 1563 году, двум женщинам и мужчине было приказано «нести ступу по городу и чтобы… менестрель выступал перед упомянутой процессией».
Ну и, наконец, единственная женщина, приговоренная к окунанию в воду на «позорном стуле», которую нашли в церковных архивах Джонс, Гельмгольц и Поос, звалась Агнесс Сэмпсон. Была она проституткой и воровкой, укравшей семь серебряных ложек и другие вещи. Ее трижды окунули в воду, а потом изгнали из города на двенадцать лет. Надо сказать, что мужчина в светском суде за такое воровство, даже без проституции, был бы приговорен в лучшем случае к отрезанию уха, а скорее всего, был бы повешен. Так что вопрос о степени жестокости этого наказания тоже остается открытым.
Вероятно, «позорный стул» и окунание в воду начали реально использовать в конце XVI – начале XVII века, но, как это часто бывает, подобные «развлечения» людей Нового времени в XIX веке начали приписывать Средневековью. А как же иначе, ведь это по определению эпоха невежества, дикости и беззакония…
Назад: Глава 3. Закон и общество
Дальше: Послесловие
