Книга: Время пепла
Назад: 24
Дальше: 26

25

Разыскивать в Речном Порту купеческий дом – все равно что дождевую каплю в грозовой ливень. Проще некуда, если тебе не важно, какой дом именно. А вот конкретный – пойди найди.
Первой проблемой, и совсем не простой, было понять, что вообще означает «купеческий дом». Торговля кипела в Речном Порту на всех уровнях. Имелась дюжина громадных, многобашенных особняков – отражений поместий знати и духовных братств на Зеленой Горке. Если считать купеческими домами лишь их, то задание выходило не слишком трудным. Но на каждый особняк приходилось по двадцать семейных предприятий, занимавшихся одним-двумя видами товара, и центр коммерческих операций совмещался у них с домашним кровом. А еще добавь сюда множество портных и сапожных лавок, скорняков, торговавших на дому поясами и шапками, лекарей, поставлявших порошки и микстуры прямо со своих кухонь, мясников, развозчиков лампового масла, мыловаров и свечников – и тогда практически все, имеющее окно и дверь, могло называться «купеческим домом», за одним исключением общественных храмов, где жители Речного Порта кичились набожностью друг перед другом. Да и то лишь потому, что обсуждать то, чем торгуют священники, считалось грубостью.
Из всех китамарских округов зима затронула Речной Порт в меньшей степени. Снег со льдом лепились по затененным углам и обочинам, но колеса телег, сапоги, лопаты и песок расчистили основные дороги. Пока светило солнце и не сильно донимала метель, здешние улицы могли похвастаться музыкантами, готовыми сыграть за пару монет, и зазывалами, возвещавшими о выдающихся качествах какой-нибудь харчевни, бани или чайной. Долгогорцы, может, и обнищали хуже собак, думала Алис, но хотя бы сносят свое положение с достоинством. Они те, кто они есть. Живущие в Речном Порту имеют деньги и какую-никакую власть, однако в уплату за то носят размалеванные, улыбчивые маски, за которыми напрочь стираются лица. Обеспечены, да – но без продыха подневольны.
– Как насчет вон того? – спросил Уллин, кивая на угол дома. Алис присмотрелась к постройке. Какой-то склад – в желтой штукатурке, с широкими красными дверями, в настоящий момент закрытыми с улицы. Над ними торчали окна с распахнутыми, невзирая на холод, ставнями и яркими занавесками под козырьками, которые были некогда в тон дверям, а ныне выцвели в темно-розовый. Новый ряд окон, повыше, наверняка относился к спальным комнатам хозяев, а последний, тоненький и ближний к небу, – для слуг и не слишком почетных гостей. К двойным створкам жилого этажа с улицы вел пролет каменной лестницы с тонкими колоннами по бокам – в подражание сооружениям Зеленой Горки.
Алис поглядела вверх и вниз улицы, не высматривая опасность, а стараясь припомнить, какие ближайшие отсюда дома они уже проверяли и как давно. Слева внизу был участок за забором, куда они стучались четыре дня назад, а больше и ничего.
– Почему нет, – сказала она. – Ты или я?
– Этот на мне, – сказал Уллин. – Ты иди следом – прикроешь, если понадобится.
Она скупо кивнула, изображая повадку воображаемого Дарро. Получалось уже довольно естественно. Чуть пройдя по улице, привалилась к стене, откуда незаметно могла видеть и слышать все, что произойдет. Кивнула Уллину приступать.
Уллин резво подобрался к дверям склада и дважды шлепнул по ним открытой ладонью. Алис ждала. Прокатился фургон с кипой матерчатых тюков, накрытых от сырости промасленной парусиной. Возчик не удосужился на них посмотреть. Уллин заколотил снова. Они проворачивали эту тычку не раз, и Алис приловчилась считывать манеру напарника сутулить плечи и переносить вес с ноги на ногу. Он уже собирался отойти, как дверь, скрежетнув, открылась, и из проема высунулось старческое лицо.
– Мне нужен Гаррет, – сказал Уллин.
– Отвали на хер, – доходчиво и без всякого запала проговорил растрепанный старик. И начал закрывать дверь.
Уллин сапогом перекрыл ход створки.
– Без обид. Мне и говорить с ним не надо. Только передайте ему мое сообщение, хорошо?
– С монеткой за доставку? – уточнил растрепанный дед. Это был развод. Все, что им было нужно узнать, – живет ли в доме Гаррет, и если да, сын ли он хозяев-купцов, а не поваренок или, там, конюх. Если предлагать деньги, то слуги, конечно, их возьмут, наобещав доставить послание тому, кого и на свете-то нет, а потом поздравят себя с успехом своей жалкой тычки. За такое поведение Алис их не винила, но определенно презирала за мелочность.
– С моей благодарностью, лишь бы только Гаррет его получил. – Уллин не сказал ни да, ни нет. – Он сейчас здесь?
Растрепанный поразмыслил, и лень его взяла верх над жадностью.
– Здесь нет никого по имени Гаррет. Ты ошибся дверью.
– Точно? Я слыхал, он сын хозяина дома.
– Тогда прочисти уши и убери ногу от двери, пока я тебе колено не сломал, говнюк инлисский, – благожелательно высказался дед.
Уллин рассмеялся, отступил и изобразил вычурный поклон закрывающейся двери. Алис шлепнула его по плечу:
– Не рисуйся, – остерегла она.
Охота, на которую вышла их пара, подчинялась правилам: не используй часто одинаковые приемы; дай улице несколько дней отдохнуть, а не стучи во все двери разом; не нарывайся на неприятности; не говори того, чего нельзя потом взять обратно; веди себя поскучнее, чтоб о тебе не пошли пересуды, – все эти установки сводились к стержневому указу: подмечай, но не засветись. Жаль, что с ними нет Сэммиш. Уж к чему, а к такой деятельности у нее талант, а еще Алис, как ни странно, скучала по подруге. Здорово было бы провернуть тычку со своими, из Долгогорья.
– На север? – предложил Уллин. – Давненько мы не шлялись у городских стен.
– Я не против.
Они развернулись и пошли вдоль улицы в ногу. Алис с напрягом в мышцах попадала в ритм длинных шагов Уллина. Разумеется, для шустряка с Камнерядья такая работа была непростой. Для начала, на этом берегу реки он здорово выделялся. Тут заправляли ханчи, но Уллин, понимая, что оторван от привычного окружения, выделывался почем зря. И так выпячивал свою невозмутимость и непринужденность, что скорее казался смущенным и скованным. Алис это подбешивало, но быть в его компании было приятней, чем без. С учетом карантина, закрывшего полдюжины улиц Камнерядья, стоило благодарить, что он вообще сюда выбрался. Идя бок о бок, они разговаривали. Уллин в основном, конечно, нес дичь и чушь, издевался за глаза над всеми подряд да городил байки, явно не выдерживающие пристрастного разбора. Но в них хватало упоминаний о Дарро, и Алис охотно бралась отсеивать шлак.
Уллин, по собственному признанию, родился третьим сыном медника и провел раннее детство плескаясь в грязном канале, протекавшем через Коптильню. Братья заняли отведенные их семье места в гильдии, а ему пришлось вкалывать на прожитье самостоятельно, чем он и занимался, выполняя разовые задания для себя и людей, готовых платить. Трегарро набрел на него пару лет назад, когда старый князь крепко держал власть и не было даже намеков на его недуг. Бледная женщина не входила в круг знакомств Уллина, пока тот не повстречался с Дарро. Алис отложила в голове эти сведения. Андомака проявляла интерес не к Уллину, а к Дарро, и это рождало приятное ощущение. Как если бы Алис заработала очко в игре по не совсем ясным правилам.
Если ему верить, Уллин разбивал сердца, а также вскрывал кошельки и окна по всей западной половине города, не считая дворца. Связываться с красными плащами не входило в его оплату, пояснял он со смехом.
В небольшом двухэтажном домике у самых северных ворот Алис наболтала старушке, что несет записку от врача Гаррету, хозяйскому сыну, о том, что им обоим известно. Подразумевалось, что вымышленная девушка могла подхватить «веселую болезнь», и, загоревшись от любопытства, старушка показала, что Гарретов у них нет, но, может, послание адресовано Гошену, который работает зеленщиком на углу? На длинной, изгибавшейся к реке улице Уллин вызвался предупредить молодого повесу Гаррета о слухе, переданном общим другом, который, вероятно, вовсе и не друг. Но единственный тамошний Гаррет благополучно разменял шестой десяток и больше пекся о подагре, чем о досужей трепотне в кабаках.
Зимнее солнце опускалось медленней, чем в канун Длинной Ночи, однако уже притулилось на плече Старых Ворот, а холодный ветер оживился, когда они побрели обратно к реке. Алис невольно вспомнила о соляном складе, где они с Сэммиш прижали опозоренного синего плаща. Не прошло и полгода. Казалось, то была чья-то другая жизнь.
– Еще один, а потом супец и пиво, – высказался Уллин.
– Устраивает, – согласилась Алис, словно он не утверждал, а просил. Она указала вперед на четырехэтажный особняк с голубоватыми ставнями и белыми, теплыми в красках заката стенами. – Вот этот?
– Твоя очередь, – вместо «да» сказал Уллин. – Сыграй, как будто ты в положении.
– Не буду, – ответила Алис.
– Ой, да ладно, – изумился Уллин. – Тебе что, стыдно покувыркаться в постели с тем, кого никогда не встречала? Это же не взаправду. Короче, ты залетела. Гаррет – вероятный отец. Понеслась.
Он слегка подтолкнул, и Алис поплелась к цели. Отвратительная легенда, но прежде они такой не использовали, и, пройдя к дому полквартала, ничего лучшего ей выдумать не удалось. Она встала у двери. Ступенек нет, зато есть скоба, куда вешают фонарь, и роспись над дверью – венок из бледных листьев с красными ягодами. Оглянувшись, Алис увидела, что Уллин наблюдает за ней с другой стороны улицы. Его улыбка плясала на грани вредной ухмылки, и Алис слегка кольнуло раздражение. Но она положила руку на живот, а другой стукнула в дверь. Через пару вдохов дверь отворилась.
Выглянувшая женщина носила одежду прислуги, тех же голубых тонов, что и ставни. Ее волосы побелели, но завивались достаточно, чтобы судить об инлисской крови. Лицо похудело от возраста. Она вскинула бровь. Алис вообразила себя отважной дурочкой, явившейся требовать, чтоб мужчина, заронивший в нее свое семя, помог заботиться и о ребенке. Она, этакая девица, расправила плечи и задрала подбородок – но не слишком высоко.
– Мне надо поговорить с молодым мастером Гарретом, – сказала она, добавив трепета в голос.
Пожилая бросила взгляд на руку, обнимавшую живот, и поджала губы. От омерзения, подумала Алис, но не по адресу несчастной девушки у порога. Становилось интересно.
– Поищи в казармах, – сказала горничная. – Ему уже несколько месяцев здесь не рады.
– Подождите, – выпалила Алис, когда дверь начала закрываться. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что Гаррет для себя все решил, когда поступил в стражу. Если у тебя к нему дело, поговори с его капитаном. Хоть молодой человек по крови и часть этой семьи, но его заботы – не наши.
И дверь закрылась. Стук задвинутого засова ясно давал понять степень нежелания ее видеть. Алис повернулась, ссутулила плечи, изображая уныние, которого не ощущала. И отошла, понурив голову, на случай – вдруг кто подсматривал. Уллин сделал шаг в ее сторону, но она не оглянулась, и напарник отступил обратно. Алис брела медленно и печально, пока не отгородилась изгибом улицы. А потом выпрямилась и ухмыльнулась.

 

Сотканый из дыма, Трегарро сидел напротив Алис за столом. Слушая, он то и дело потирал толстые шрамы на щеке и на шее. А когда она закончила, привалился на локти, задумчиво переводя взгляд из стороны в сторону.
– Что еще известно про этот дом?
– Им владеет семья по фамилии Лефт. В основном они торгуют шерстью и, побочно, пряностями. Заключили договор с какой-то деревней на севере, где выращивают породистых овец.
– И все?
Алис не стала пожимать плечами. Слишком походило бы на извинение.
– Мы не хотели раскрываться, задавая прямые вопросы.
Лучше было бы предоставить доклад самой Андомаке, но бледная женщина уже несколько недель ей не показывалась. Это обстоятельство немного разочаровывало, хоть Алис и не подавала виду.
– И он один подходит под описание?
– Человек с Речного Порта по имени Гаррет, сын хозяев купеческого дома, – ответила Алис. – Все, как вы говорили. Конечно, могут быть и другие, только нам они не попадались. Мы не обшаривали каждую дверь на районе.
– И он служит в страже?
– Как мне сказали, да. Сама пальцами не щупала. Синие плащи не питают нежности к нашей породе. – В комнате похолодало, и ее дыхание вырывалось клубами. В отличие от дыхания Трегарро. Наверно, от того, что он находился рядом со свечкой – или же лучше нее свыкся с морозами. Когда, посопев с минуту, он так и не заговорил, Алис добавила: – Если хотите, поищем дальше.
– Нет, – сказал Трегарро. – Пока не надо. Обожди несколько дней. Выясни, что можно, про этот дом. Время, когда семьи нет на месте. Если наш парень, Гаррет, встречается со своей любовью именно там, то она умеет незаметно проникать туда-обратно. Узнай как.
– А если я застану его с девушкой?
Трегарро покрутил в голове какие-то неозвученные мысли.
– Как только выпадет шанс, сразу убей. Риск того стоит.
– Да кто она такая?
– Та, кого ты должна убить.
– Будем надеяться, что наш парень не покажется в компании сразу нескольких дам, – попыталась пошутить Алис.
– Выйдет из дома с несколькими – убей их всех. Если та, что нужна мне, окажется среди них, остальное не имеет значения.
– Вы хоть что-нибудь мне сообщите, чтоб я знала, какая она?
– Она из ханчей, – коротко бросил Трегарро и подвинул по столу кошелек. Пухлый и твердый, и монеты в нем мило позвякивали. – Ты неплохо потрудилась. Продолжай в том же духе.
– Уллину отсюда выдать долю?
– Не моя забота, – отрезал Трегарро. Он встал и, отходя, распустился нитями дыма. Черная свеча зашипела, Алис запалила от ее пламени обычную свечку, а потом задула. При простом, не потустороннем освещении она пересчитала получку. Ящичек с прахом Дарро так и стоял на полке в углу. Запылился за эти недели.
Ей хотелось бы радоваться успешному результату. Она справилась с тычкой – но что-то не давало покоя. Лезла мысль о Дарро. Какой подход предпринял бы брат, чтобы выведать про хозяйского сына? Неизвестно, что придумал бы он, но беременным всяко не притворялся б. Алис была довольна, что справилась с поручением Андомаки, но выполнила его не так, как бы выполнил Дарро, и это ее цепляло.
Она уставилась на коробку. Из темноты проступал посмертный знак. Несколько черточек – прямых и изогнутых, что в полумраке казались немигающим оком, изучавшим ее. Она подошла, стерла пыль рукавом, очистила деревянную крышку. И поставила Дарро обратно.
– Прости, – сказала она. – Я так больше не буду. Это было… не знаю. Прости.
Дарро, само собой, не ответил. Она скромно поужинала – хлебом с горчицей и сыром; чтоб не мерзнуть, закуталась в одеяло и задула свечу. Сквозь стенку слышалось, как ведут серьезную беседу мужчина и женщина, только нельзя было понять слов. Когда Алис начала растворяться во сне, соседские голоса превратились в ее и Дарро. Паря между явью и сновидением, она внимала себе и брату – и их разговор становился отчетливым и все менее связанным с живыми голосами в ушах.
Во сне они прогуливались вместе по коридору, также бывшему улицей. Она хвасталась перед Дарро, излагая, как у нее все здорово схвачено, как умело проводятся тычки и продвигаются его дела. Она старалась втемяшить брату, как прекрасно справляется с работой, лишь бы он подтвердил, что так и есть, и тогда бы она уверилась в этом сама. Но вместо одобрения, которого она чаяла, сновидческий брат отвечал снисходительно и насмешливо. Лишь накапливая в ней досаду.
Во сне не произносилось конкретных слов, но ощущение разговора было непосредственным и очень острым. В одну минуту она, как оказалось, начала кричать, а следом осознала, что этот ревящий шум разносится сверху, что прогулка завела их под реку. Великий сумрачный поток Кахона проплывал над головой, и ей никак не удавалось быть услышанной. Она обязана была убедить Дарро, что дела налаживаются, что с ней у них все выйдет как надо. Резало чувство, будто ей перечат нарочно, и она уже взбеленилась на брата, раз он так легкомысленно отнесся к ее поступкам.
Когда заговорил Дарро, его речь прозвучала кристально чисто и ясно, будто раздавалась прямо над ухом: «Почему ты не глядишь мне в лицо?»
Алис разбудил собственный вопль. Сердце бешено колотилось. Ее прошиб пот, несмотря на продирающий холод. Она сидела во тьме, поплотней натянув одеяло, и ждала, когда же отпустит этот совершенно необъяснимый ужас.
Назад: 24
Дальше: 26