Карантинную часть Камнерядья, поблизости от западных ворот, отгородили треугольником. У основания он был в три улицы шириной, далее удлинялся почти вдвое и сходился в мощеную площадку проходного двора, едва побольше простого расширения дороги. Треугольник был обнесен канатом с желтыми тряпками через каждые несколько футов. У обходивших периметр стражей на поясах качались служебные жетоны, мечи и свистки. Плащи на них были не синими – красными. Эти улицы перекрыл сам князь, и его запрещение проводили в жизнь силы дворцовой охраны. Принятые меры показывали, насколько опасна была зараза, хотя Сэммиш пока так и не получила четкого разъяснения, что именно возбудило тревогу.

Самые надежные сведения – то есть те, которые Сэммиш слыхала более чем от одного человека, – повествовали о лихорадке, осложнявшейся уплотнением и омертвением кожи. Еще говорили про кашель, так тяжело сотрясавший больных, что те не могли спать и без остановки истекали кровью изо рта и зада. Вне зависимости от подробностей, здесь был очаг страха и паники, и население Камнерядья держалось от зачумленных кварталов подальше, даже если жило прямо через дорогу.

Сэммиш обошла вдоль всего каната, мимоходом осматривая запретные улицы. Далеко не на одной валялись бездыханные собаки и кошки, дворцовые стражники скидывали падаль прямо на мостовую. Среди них обретался труп старика. Сэммиш не могла понять, болезнь ли его доконала или красный плащ, очевидно только, что несчастный лежал мертвым посреди дороги и никто его не унес. Бытовало предание об алчной, ненасытной воде, о том, что попивший из реки рисковал утопить в ней свою душу. Может, оно и верно, только голод существовал в Китамаре во множестве разновидностей, и камни на Камнерядье были алчны по-своему и будут источать смерть, пока дворец не провозгласит об обратном. Тут и там на глаза попадались людские фигуры, ковылявшие в отдалении внутри карантинной ограды. Сэммиш не окликала их, и сами они не стремились приблизиться.

Закинутый на плечо тряпичный мешок увесисто постукивал по спине. В нем была пища, и свежая вода, и купленный в больнице фимиам. Все, что требовалось далее, – поднырнуть под веревку. Должно быть несложно.

– Эй! – донесся мужской голос. – Ты чего тут делаешь?

– Бабушку жду, – сказала она; ложь сама соскочила с губ. Повернувшись, она увидала троих красных плащей на обходе. Здоровые мужики, все трое ханчи, и один держал наголо меч. Она постаралась не смотреть им в глаза.

– Бабушку? – переспросил мужчина с обнаженным мечом. Это он ее окликал. – Если бабушка внутри, то внутри и останется.

– Я только принесла передачу. Собрала ей в помощь. Бабуля должна была встречать меня здесь, но пока не пришла.

Красный плащ подошел к ней вплотную. У него были сбиты костяшки, а участливый голос только нагонял страху:

– Может статься, она уже никому ничего не должна. А ты послушай, пожалуйста. Бросай туда свой узелок и иди домой. Если нарушишь запретку и пойдешь искать свою старенькую бабулю, мы тебя не задержим, но обратно ты не вернешься. Никак – до тех пор, пока не поступит приказ о снятии мер.

– Но ей надо есть, – сказала Сэммиш.

– Надеюсь, надо. Но может, и нет. Не ходи туда. – Сэммиш кивнула, уставившись на сапоги солдата.

Красный плащ вздохнул.

– А коли пойдешь, лекарства припрячь в рукаве или в обуви. Там у них полная безнадега. Тебя в два счета убьют и высосут кровь, если возомнят, что это поможет им выздороветь.

– Понимаю.

Красный плащ вздохнул вновь.

– Берегись. И не пытайся выбраться обратно. Не хотелось бы, чтоб мне выпало тебя убивать.

– Спасибо, – сказала Сэммиш и поднырнула под веревку.

– Ты гляди! Знать, у кого-то выпали молочные зубы, – сказал тогда Горо. – Ну, хорошо. Давай поболтаем.

Тогда, на Ильнике, Сэммиш отправилась за ним с замиранием сердца. Холод так глубоко въелся в ноги, что, ступая, она не чувствовала земли. Старый дикарь повел ее неизведанными тропами. Они миновали громадное каменное изваяние старого ханчийского божества, рассеченное в груди и заброшенное. Она бы наверняка его вспомнила, если б проходила здесь прежде, и все-таки через несколько ярдов проводник оказался у двери хижины и поманил ее внутрь.

Потрескивала и шипела маленькая печурка – шумно ликовал огонь. Сэммиш присела рядом. Саднили заледеневшие щеки. Саднили уши. Когда начали возвращаться первые проблески чувств, она разревелась – не от горестей и расстройств, а от ужасного осознания, как близко к обморожению подошла. Старый дикарь плотно закрыл дверь.

– Оставайся сколько надо, пока не согреешься, – проговорил он. – Потом уходи. Сегодня у меня дела не для твоих зенок.

– Нет отбоя от гостей? – пошутила Сэммиш, но Горо не засмеялся.

– Меня находят, когда я нужен. Иногда я жду людей. Иногда нет. Ты же… тебя углядеть непросто. Откуда это взялось?

– Я не знаю, о чем ты.

Дикарь сел на стул и стянул сандалии. Ноги у него были бледнее льда.

– Ну и не заморачивайся, – сказал он. – Давай лучше вот о чем. Почему, ради всех богов, ты надумала, будто я помогу тебе найти Саффу, раз здесь ее больше нет?

– Потому что тогда я помогу ей, – сказала Сэммиш, добавив: – Если сумею.

– Ты говорила об этом, но при чем тут я?

– Она твой друг, – сказала Сэммиш, но внутри назревало смятение. – Ты ее приютил. Старался ее защитить.

Горо пожал плечами.

– Что мною сделано, то сделано. Это не говорит о том, как я буду действовать дальше. Саффа заплатила за все. Может, не денежно – но здесь ей ничего не обошлось забесплатно.

У Сэммиш стиснуло живот. Она резко поняла, кто она – одинокая девочка в доме у звероватого мужика. Горо, должно быть, прочитал это по ее глазам. И зашелся лающим хохотом.

– Нет, – сказал он, – такой обмен не по мне. Давай другой. Тебе нужна моя помощь, а я хочу кой-чего в ответ. Может, отдашь мне сон. Или воспоминание. О лучшем дне в твоей жизни, если согласна. Или о худшем.

– Ты это серьезно?

Горо пожал плечами. Сэммиш вспомнила морок сырого мяса, когда он кусал черствый хлеб в прошлый раз. Волшебство больше нравилось ей в виде надувательств гадалок и пустой набожности священников.

– Одно воспоминание – это совсем немного, – уговаривал он. – Ты и так каждый день забываешь разные вещи. А когда забываешь их, то забываешь и о том, что их забыла. Как все люди. Скормишь чуточек мне и даже не заметишь пропажи.

Сэммиш придвинулась поближе. Ноги начинало ломить – гораздо лучше, чем не чувствовать ничего.

– Я принесу тебе хлеб на неделю. Не самый свежий, но ты будешь сыт.

Улыбка дикаря показалась одновременно плотоядной и неожиданно ласковой.

– С тобою нелегко торговаться. Но я приму сделку, если разрешишь задать вопрос. Есть его я не буду.

– Ты не будешь есть свой вопрос?

– Обещаю. Но ты, только не обижайся, уличная долгогорская крыса. Я знался с такими со времен молодости, а я старше, чем думаешь. Люди вроде тебя живут на самом краешке выживания. Три мелких неприятности подряд, и заключенные поволокут на телеге твой замерзший труп вместе с конским навозом. Так зачем тебе во все это ввязываться?

Сэммиш приоткрыла рот, еще не понимая, что собирается отвечать. Если собирается в принципе. Казалось бы, она-то должна знать ответ. И думала, что знает, но вот кому-то – не важно кому – достало желания спросить, и для ответа не нашлось слов. Лишь ясно, что из него не выкинуть Андомаку, Дарро и Алис. И еще несуществующую квартирку, которую она столько раз себе представляла, что могла мысленнно обойти все ее уголки.

– Хочется, – сказала она. – Разобрала охота – за тем и ввязываюсь.

– Лучший повод за сегодняшний день, – отозвался Горо. Его босые ступни понемногу приобретали цвет, и он с дюжину раз посгибал-поразмял пальцы прежде, чем опять надел свою обувь. – Ладно. Помогу. Но из этой хижины, а тем более с Ильника, ты меня не вытащишь. Здесь мой дом, и мне он по душе. Кстати, где она, я не знаю.

– Так как же ты мне поможешь?

– Почему Саффа пришла сюда?

– В город?

– На Ильник.

Может, Сэммиш просто не выспалась, но вопрос показался ей глупым.

– Потому что Дарро чуть ее не убил.

– Одно предшествовало другому, да. Но неясно, есть ли тут связь или нет. С чего ты взяла, что ее привело сюда некрасивое поведение твоего Дарро?

– Если тебя хотят убить, ты уходишь туда, где тебя не достанут.

– В целом разумно. Как твоя подруга заныкалась к Тетке Шипихе, когда синему плащу захотелось снести ей башку. Но у Тетки Шипихи есть железные двери и громилы на входе. У меня нет. Я что, не пускал тебя или, может, обыскивал?

– Главное, лишь бы не нашли, – сказала Сэммиш. – Кто сунется в Ильник?

– Тут глухомань, – согласился Горо. – Хрен ты кого здесь найдешь, потому что и искать тут некого. Нормальной дорогой сюда не попасть. А попал – все одно оставаться тут незачем. Вот и смекай.

Сюда попробуй еще доберись. А доберешься, смысла нет оставаться.

– Что смекать?

– Теперь ты знаешь ход ее мыслей. Рад был помочь. Короче, отогревай ручонки и мотай отсюда на хрен. Говорю же, у меня дела. И не вздумай возомнить, что отвертишься от моего хлеба. У нас уговор.

И Сэммиш на самом деле принесла ему хлеб. С учетом сказанного и пониманием того, как обстояло с Оррелом, ей потребовался не один день, чтобы сообразить, где скрывается женщина с Медного Берега.

По ту сторону каната улицы источали вонь. По этим кварталам неделями не проезжала арестантская телега, и мусор с дерьмом валялись прямо на дорожных булыжниках. Летом зловоние было бы невыносимым. В разгар зимы тушки собак, котяхи, мешки, пустые после того, как из них полностью выскребли еду и воду, покрывала корка инея. Поскольку никто не покидал карантин, невезучие местные приспосабливались жить на крупе и воде – пожертвованиях Храма, которые скидывали солдаты, и передачках, которыми делились друзья и родственники. Тем, кого невзлюбили соседи и кому доброхоты не подтаскивали пропитание, чума стала вторым грозящим гибелью бедствием.

Сэммиш свернула за угол. Резкий чистый луч солнца падал промеж зданий на небольшой пятачок, где стоял пересохший колодец – его трубы перекрыл город. Окна кругом были забраны ставнями, но Сэммиш чуяла прячущихся за ними людей. На нее уставилась не одна пара глаз. Если Сэммиш пришла сюда по ошибке, то ошиблась очень жестоко. Она приблизилась к колодцу, встала на низкий бортик и в этот раз постаралась, чтобы ее все заметили.

– Я принесла лекарства! Травы из больницы! И свежую воду! – Пар ее дыхания заиграл под солнцем, взвихрился и пропал.

Пара прелых, треснутых ставень позади нее распахнулась. Наружу высунулась девочка не старше семи лет. Сэммиш поздоровалась, подняв руку, но девочка не ответила. Кто-то зашевелился в дверях одного из домов, затем еще, чуть дальше по улице. Сэммиш залезла в мешок и вытащила глиняный кувшинчик с водой. Подняла повыше.

– Мне не надо денег! Мне только поговорить!

«И найти чужеземную волшебницу, которая не хочет меня видеть. И убраться отсюда, не подхватив болезнь. И не получить заточкой от позарившихся на мои вещи». Как ни странно, эти невысказанные мысли ее немного развеселили.

Из дверного проема высунулся худой мужчина. Может, заболевший. А может, только голодный. С грязными волосами, и рубаха на нем прежде была белого или желтого, а то и зеленого цвета. Сэммиш с улыбкой выставила кувшин. При ходьбе мужчина прихрамывал, припадая на одну ногу. Добравшись до колодца, поглядел снизу вверх. Долгую минуту девушка сомневалась, что он заговорит.

– Я Дэннид.

– Сэммиш.

– Я прожил тут всю жизнь и раньше тебя не встречал. У тебя здесь нету родни.

– Нету. И я ищу другую такую же одиночку. Женщину, старше меня, которая пришла прямо перед началом карантина.

– Это она принесла нам чуму?

– Конечно нет, – солгала Сэммиш. – Она старше меня. Не из Китамара. На лице родинка.

Дэннид посмотрел на кувшинчик с водой, потом в глаза Сэммиш. Проводя в уме очевидные вычисления. Она прикинула, что победит, если такой изможденный и слабый кинется в драку. И при этом к нему не присоединятся другие. Но уже открывались новые ставни. Поодаль скрипнула еще одна дверь.

Сэммиш протянула кувшин.

– Расспроси знакомых, может, кто ее видел. Я пока побуду здесь.

Дэннид принял кувшин как великую драгоценность, а не две пригоршни обожженной глины с четырьмя глотками воды.

– Спрошу, – пообещал он. Если и спросит, толку не будет.

На улицу вышел другой мужчина, позади него выглядывала тощая женщина. Жаль, у Сэммиш не слишком много припасено на обмен, но она и так принесла все, что сумела достать. Желать себе другой мир – непозволительная роскошь.

Тощая женщина подошла следующей. Она тоже не встречала Саффу, но у ее ребенка был жар. Сэммиш дала ей пучок трав. Потом из соседнего здания пришел мальчик. За ним – пожилой человек. Сэммиш вручала что-нибудь каждому с нарастающим страхом. Насколько мешок терял вес, настолько она близилась к неудаче.

Она подавала седовласому старику горшок с крапивным отваром, как вдруг заметила на улице новую фигуру. Сэммиш не видела, чтоб она выходила из каких-то дверей или показывалась из-за угла. Женщина, которой никто не встречал, просто была тут, и все.

– Подождите, – сказала Сэммиш, придержав седовласого за плечо. Когда он повернулся обратно, вытащила из мешка банку с водой и кусок сала, а ему сунула остальное. – Раздайте сами, хорошо? Вы лучше меня знаете своих соседей.

– Благословенна будь, – проговорил старик. – Спасибо за твою доброту, девочка.

Сэммиш соскочила с колодца и двинулась во всю прыть в сторону Саффы. Внимание улицы оставалось приковано к мешку и его еще не явленному содержимому. Саффа повернулась спиной и пошла прочь, однако не слишком быстро, давая Сэммиш возможность ее нагнать. Она поравнялась с женщиной Медного Берега, когда та заворачивала в боковой переулок. Следующий перекресток уже резал канат – чертой, проведенной по воздуху.

Сэммиш столько обдумывала эту встречу, что теперь, когда она настала, растерялась, не зная, что сказать. Саффа тоже не спешила помочь со вступлением. У перетянутой цепочкой узкой двери она остановилась и потянула за доску. Цепочка немного провисла, открывая проход. Саффа нырнула в дыру, и Сэммиш поскорее последовала за ней, пока дверь не закрылась.

Внутри была каморка со старым соломенным тюфяком, ночным горшком – да, пожалуй, и все. Заключенных селят в более приличных условиях. Саффа села на тюфяк, подобрав ноги. Сэммиш стояла. Молчание между ними стало невыносимым.

– Это ты ее сотворила? Лихорадку? Я имею в виду, ты наслала сюда болезнь?

– Чем сумела, тем и воспользовалась. Зачем ты пошла за мной? – твердо, как камень, промолвила Саффа.

– Чтобы помочь, – сказала Сэммиш. – Я придумала план. Вернее, часть плана. Наметки. – Она подождала, но женщина с Медного Берега не откликнулась. Сэммиш свернула ладони в кулаки и пошла напролом. – Андомака забрала твоего сына. Скорее всего, он в усадьбе Братства на Зеленой Горке. Я знаю, где стоит эта усадьба.

– Это и я знаю. И чем мне это поможет?

– Я могу найти нужный дом, пробраться туда, нарисовать тебе карту. Если он там, я помогу тебе его вытащить. Если он… если уже слишком поздно, то это все равно пригодится.

– Тебя поймают и убьют.

– Не поймают. Я отлично умею быть незаметной.

Саффа, уперев локти в колени, качнулась вперед. Совсем небольшая смена осанки, на пару дюймов, но вместо ожесточенности поза женщины теперь выражала одну лишь усталость. Сэммиш смотрела на ее одрябшие щеки, на скованные тяжестью плечи.

– Вполне вероятно, что его уже нет. Что уже слишком поздно.

– Может быть – а может, и нет. Дело в другом, – сказала Сэммиш. – Ты ведь так и застрянешь здесь, ни жива ни мертва, не зная наверняка ничего. Проживешь остаток дней в крысиных норах навроде этой. Если я хоть чем-то могу помочь, то хотя бы помогу тебе стать свободной. – Саффа покачала головой, и Сэммиш почувствовала неожиданный прилив досады. – В прошлый раз ты думала, что меня послали боги. А вдруг они послали меня и сейчас? Стоит проверить.

– Зачем тебе ввязываться в чужие дела?

– Чтобы изгнать чуму из моего города, не иначе. Будь я поумней, взяла бы за это деньги, – едко ответила Сэммиш.

– А на самом деле? – спросила Саффа. Первый раз в ее голосе проступили шутливые нотки.

– По-моему, вас со стариканом хлебом не корми – дай докопаться до моих причин. Лучше я поберегу ответ для себя, – сказала Сэммиш.

Иностранка с Медного Берега свесила голову – но она улыбалась.

Сэммиш безотчетно улыбнулась в ответ.

– Я полагала, что раз ты здесь, то знаешь, как по-тихому утекать из-под карантина. Надеюсь, была права. А теперь рассказывай про этот кинжал – что он такое, как действует и что мы ищем.

И Саффа ей рассказала.