Головной Храм Братства Дарис был открытым для прихожан. Там высились колонны из резного мрамора цвета сливочного масла, алтарь круглый год покрывал свежий розмарин, и колокола отбивали часы сообразно небесной гармонии. Однако вовсе не в нем Андомака и ее преданные послушники вершили свои ответственные деяния. Для этого существовал внутренний храм.

Располагался он в глубине владений: округлое помещение без окон и дверей, окруженное лабиринтами коридоров. Для правильного исполнения обрядов требовалось, чтобы зал не была отрезан от города, но ничто не мешало сделать его труднодоступным. Воздух внутри стоял свеж, хоть и недвижим, словно в глухой чащобе. Лампы горели в точках фокусировки, вписывая в круг храма звездное небо и пути богов. Рождение и смерть, измена и верность, чистое и смешанное – все это было представлено отмеренными пересечениями света и тьмы, каменным жертвенником, убранством стен и высоким сводом потолка. В юности Андомака проводила во внутреннем храме целые дни. Там она причащалась, приобщалась к тайнам, из коих складывалась суть ее естества. Это был больше чем отчий дом – истинное сердце ее города и ее божества. И вместе с тем – обычная древесина и воск, что не отбирало у чуда ни крохи. Назначение этого места – призывать к себе истончение мировой ткани. Там открывалась тропа, куда времена перемен – Длинная и Короткая Ночи, первый заморозок и первая оттепель, ночь между успением князя и возложением венца на наследника, миг от рождения до первого вдоха – скликали прорехи в миропорядке и внутренний храм радушно принимал их скрытую, затаенную мощь.

И сейчас, в сумерках после кратчайшего в году заката, Андомаке полагалось быть там.

Вместо этого она сидела в малой дворцовой гостиной у очага, попивала лимонный чай с молодой кузиной, Элейной а Саль, дочерью князя. Под красными от слез глазами девушки набухали мешки синяков. Она воспылала любовью к мужчине, более низкому по положению, а отец… отец вел себя странно. Элейна боялась, что ради защиты возлюбленного – чье имя не называла из-за превратной суеверности либо запоздалого приступа благоразумия – должна будет его оставить. Ничтожность на грани фарса. На весах качается судьба целого города. Исполинские силы истории и волшебства разыгрались подобно незримой буре, а этой деве все невдомек. Подготовка позволила Андомаке оценить собственное презрение со стороны и добавить его в копилку знаний о городе и себе самой.

– Он попросил меня прийти, и я пришла, – всхлипнула Элейна.

– В его казармы? – уточнила, якобы запутавшись, Андомака.

– Нет. В дом его семьи, в Речной Порт. Я не знаю, как дальше быть.

– Слушайся сердца, – молвила Андомака. – Оно лучший наставник, чем я.

Элейна кивнула, будто в этих словах скрывался глубокий смысл.

Андомака пожала девушке руку и удалилась, с трудом сдерживая вздох, пока не оказалась за пределом слышимости. Потом ускорила шаг. Понимая, что в доме Братства ее уже заждались, спешила она не по этой причине. А потому, что ей самой хотелось поскорее отсюда уйти.

Дворец был темнее поместий Зеленой Горки, более мрачен и замкнут. Его прошлое в качестве вооруженной крепости проглядывало сквозь толстые стены и узкие окна-бойницы. Светильники съедали весь воздух. Ощущая строение скорее тюрьмой, чем вместилищем власти, Андомака рада была побыстрей оказаться на уличном, морозном просторе. Ее ожидал экипаж – а с ним и Трегарро. Слуги помогли взойти на подножку, и не успела защелкуться дверца, Трегарро стукнул в крышу, а возница пустил коней рысью. Дворцовый сумрак уступал место сумраку Зеленой Горки. Андомака тонко улавливала различие между ними.

– Не нравится это мне, – поделился Трегарро. – Нас подозревают.

– Ничуть.

– Они прознали про нас.

– Ничуть.

– В эту самую ночь, избранную для повторного обряда, ей вздумалось вызвать вас для беседы? Скажите еще, что это не попытка нас пошатнуть.

– Да ты, поди, никогда не был молодым и влюбленным? – ответила Андомака. Жестоко, но Трегарро притворился, будто она не всерьез.

– Таким, как княжна, никогда.

– Она на полпути от яслей до брачного ложа. Известный ей мир ограничен осязанием ее кожи. Ничего из наших занятий для нее просто не существует. Это – обычное совпадение.

– Чары и совпадения. Не нравится мне такое.

Карета, наскочив на булыжник, загремела, затем выровняла ход. За маленьким окошком уже виднелся дом Братства Дарис с горящими факелами у дверей. Андомаку укололо неподдельной тревогой. «Что, если обряд снова потерпит крах?» Она отогнала беспокойство.

– Если болтовня втрескавшейся глупышки способна меня отвлечь, значит, провал мой заслужен, – произнесла она.

Андомака никогда не спрядала нить до кончины князя Осая. Тому не было повода. Но в данном обряде она разбиралась, поскольку выучила их все, и, когда настало время, к церемонии была определенно готова. Ни она, ни князь Осай не предвидели скрытого во дворце врага. Но когда дядю стало подводить здоровье, накопившаяся в городе гниль начала проступать. Потерялся кинжал. По природе своей города он покинуть не мог, не просигналив об исчезновении, но в какой-то момент между взошествием на престол и финальным недугом князя Осая кто-то забрал орудие из его святого пристанища. Последние недели жизни Осай провел, надзирая за выковыванием нового клинка. И, еще более строго, за приближением личной тайны: ребенка княжеских кровей с Медного Берега.

До того как престарелый властитель успел подготовить прочие обереги и чары, к нему пришла смерть. Мир вступал в очередной промежуток истончения, и новый кинжал, склянку с кровью Бирна а Саля и посмертное имя князя пришлось принимать Андомаке.

Продолжение жизни целого города, его заветное сердце, было доверено ее рукам. Из ее рук оно выпало и разбилось. Новый клинок рассыпался на куски. Следующим утром, венчаясь на княжение, Бирн а Саль предстал вместе с собственным духом, впервые за много веков. Заговор против Китамара преуспел, пусть и на короткое время. Сейчас, при развороте года назад, она могла предпринять первые действенные шаги к выяснению причин. Начало положит обретение Китамаром если пока не престола, то голоса.

Экипаж въехал через ворота на внутренний двор Братства Дарис, вверх по длинной дорожке, и остановился у входа в храм. Здесь ожидали лакеи в цветах Братства и ее дома Чаалат. Трегарро, не желая ждать, пока приставят ступеньки, спрыгнул на гравий и решительно двинулся вперед, удостовериться, что все на местах к ее появлению. Андомака не задерживала его. Это его обязанность – беспокоиться и суетиться, как ее – прогибать реальность под свою волю и волю города. Позволять прислуге, такой как Трегарро и эти лакеи, служебное рвение было не менее важно, чем им – почитать ее власть. Каждый на своем месте, каждый выполняет отведенную роль.

Когда она вошла во внутренний храм, свечи уже горели. Младший жрец сидел на стуле у алтаря и выводил на арфе замысловато-мелодичный перелив. Ее тело по давно выработанной привычке расслабилось. Андомака вытянула руки, проводя свою волю сквозь кончики пальцев, чтобы осторожно и последовательно ощупать воздух, окружающий мир, пространство меж прочих пространств. Реальность показалась ей мягкой. Ломкой. Податливой. Трегарро посмотрел на нее с немым вопросом. Она ответила улыбкой. «Да».

– Приведите мальчишку, – распорядился он. – Пора.

Андомака прошла к алтарю. Кинжал уже лежал на жертвеннике, как должно было быть той ночью при сожжении дяди. Его посмертный знак был выписан на желтом свитке возле черной чаши, наполненной водой из Кахона. Свиток не обязателен, но приятно, что он тоже был здесь. Пусть этот элемент лишь подкреплял ее уверенность – уже немало.

Вошел мальчик. Он выглядел окрепшим по сравнению с тем, каким его привезли из логова работорговцев. Во взгляде появилась твердость. Лицо неправильной формы и кожа не того оттенка, однако эхо князя Осая явственно прослеживалось по губам и изгибу бровей.

– Добро пожаловать, – приветствовала она на его родном языке. На лице мальчика вспыхнула надежда, но стоило ему приглядеться поближе, и надежда угасла.

– Вы убьете меня? – спросил он на том же наречии Медного Берега. У него был приятный голос. Мелодичный и более звучный, чем предполагало телосложение.

– Что такое смерть? – задала она встречный вопрос. И не получив ответа: – Дай руку.

Мальчик стоял неподвижно. Большего она не ожидала, хоть и надеялась. Повинуясь ее жесту, из тени выступили двое храмовых стражей. Гул арфы разнообразился, в ароматном воздухе зазвенели сложные обертоны. Ее омыла дрожь предвкушения. Лишь предвкушения, сказала она себе. А ничуть не страха. Стражи опустили мальчишку на колени.

– Вы моей крови, – заговорил мальчик. – Вы моя родственница.

– Да, – беря клинок, произнесла Андомака.

– Вам ведь этого вовсе не нужно. Мы бы могли уйти вместе. И вы бы освободились.

Она провела лезвием клинка по его плечу. Мальчик едва поморщился, но там, где она прикоснулась к нему, набухла тонкая кровавая линия. Ткань мироздания зашуршала, оборачивая их, и Андомаку пробрало нечто напоминающее удовольствие. Она обратилась назад к алтарю. Кровь взывала к крови. Но прошлый обряд нарушился прежде, чем…

Аккуратно, как писец-каллиграф, Андомака вывела на камне посмертный знак князя Осая. Сразу по завершении последней черты кровь потемнела и зачадила. Ее тело исполнилось радости. Вернулся истинный клинок, кровь повлекла с собой нить, и мост между живыми и мертвыми был наведен. Воздух загустел в кругу внимания существ, не имеющих облика. Старых существ. Древних. Свечи померкли, словно пространство заполнил какой-то холодный дым. Она ощутила мощь и голод, будто изнутри ее самой. Тело окутали тепло и легкость, как после половины бутылки вина.

– И с вами тогда ничего не случится, – опять заговорил мальчик. – Ничего не случится с нами обоими. Ну, пожалуйста.

Она вытерла кровь с ножа куском материи, никогда не видевшей солнца, потом окунула кончик клинка в воду. Она знала имя мальчишки, его открыл князь Осай. Андомака написала это имя – Тиму – поверх посмертного знака, почерневшая кровь и белесая вода перетекали друг в друга. Что-то зашевелилось в дыму, словно рябь от огромной рыбы, растревожившей тихий пруд. Мальчик вытаращил глаза от резкого испуга и боли, но лишь потому, что его не готовили к происходящему. Он вскрикнул, а когда вобрал воздух для нового выдоха, был уже не тем, кто способен дышать.

– Андомака, – произнес напевным голосом мальчика Осай, мертвый князь Китамара. – Ты постаралась на славу.

– Благодарю вас, князь, – ответила Андомака.

Стражи отпустили тщедушную фигурку, и Осай медленно прошелся по храму, осваиваясь с новой плотью. Арфист опустил инструмент, и, кроме шагов Осая, не слышно было ни звука. По манере двигаться она узнала бы дядю вне зависимости от надетого тела. Чувство любви, нахлынувшее сейчас потоком, она воспитывала в себе с детских лет. Но, специально привитая и взрощенная, любовь не была от этого менее настоящей.

– Так, все вы, вон, – сказал Осай, и взор его уперся в Андомаку. – Ты останься.

Спустя дюжину ударов сердца храм опустел, не считая Андомаки, духа, веками правившего Китамаром, и по-прежнему горящих на своих местах свечей.

– Мы долго не могли найти истинный нож, – сказала Андомака. – Новодельный клинок же разрушился. Я не знаю, что мы сделали не так, когда его освящали, но…

– Клинок ни при чем.

Андомака вздрогнула:

– Повелитель?

– Нас подвел вовсе не нож, хотя, подозреваю, эту мысль внушали нам с умыслом. Похищение священного кинжала было спектаклем. Оно дало нам повод для обвинений, пока враг прятал истинную причину катастрофы. – Он покачал головой с улыбкой полуотвращения-полугнева на непривычных детских губах. – Не задумай я породить тайного отпрыска в достаточно далекой стране, тебе б оставалось клясть нож, растрачивая время и силы на его поиски или отковку – и все безуспешно. Или винить обряд, какой-нибудь недосмотр в церемонии. Или себя, тем самым подкашивая свою решимость. В конечном счете ритуал был бы заброшен.

– Братство ни за что не позволило бы…

– Будто мне незнаком этот город. Он вообще-то мой. Я сидел на его престоле с самого возведения Храма.

– Если дело не в церемонии и не в клинке… – начала Андомака.

– В крови, – подтвердил он.

– В сосуде?

– В человеке. Нас заранее обрекли на провал, ибо ничто не связывало меня с новым князем. Бирн а Саль не нашего рода. Наверняка моя невестка и, очень вероятно, любезный братец-слюнтяй предали наш город и посадили на трон байстрюка. Не помри заблаговременно оба, вздернул бы их над огнем и расспросил о подробностях. Но… – Он повел кистью. Андомака столько раз видела это движение в исполнении другой руки! На мгновение в ее голове помутилось. Осай потер глаза ладошками.

– Венец уже на нем, – сказала Андомака.

– Именно. А мы – как мы докажем измену, не раскрыв моих тайн? Вернемся во времени и установим слежку, кому там Ирана давала помимо моего брата?

– Могли сохраниться письма… – предположила Андомака.

– Письма горят. Доказательства бывают подложными. Десятки лет на троне я не подозревал ни о чем. А сейчас кто мне поверит? Посмотри на меня. Я – недоросток с Медного Берега. Даже я не поверил бы мне.

– Давайте выступлю я, – предложила Андомака.

Осай уселся, взгромоздившись на алтарь. Любой другой этим бы свершил святотатство. Но князя не сдерживали правила, писанные обычным людям.

– Выступишь, но в другом качестве. Эта война началась в тени, в тени должна и закончиться. Во дворце сидит фальшивый князь, и мы оттуда его уберем. Возможно, Бирн а Саль не знает, кто он, но это ничего не меняет. Ему предстоит умереть.

Она ахнула, подавившись этой мыслью. Бирн а Саль мог и сам не знать, что родился бастардом.

– Братство не участвовало в его воспитании. Если он ничего не знает о нас, то особых сложностей я не вижу.

Князь Осай угрюмо сморщил лицо подростка.

– Допустим, тогда он ничего и не знал, но теперь? Я не предвидел, что мои личные вещи попадут на глаза чужим людям. Если Бирн нашел их… да, он поймет, что происходило что-то странное. Пускай без подробностей, однако со временем это наведет его на определенные подозрения.

– У него есть наследница.

– Его дочь тоже умрет. Придется положить конец дому а Саль. Время возглавить город новой семье! Род Чаалат досточтимый, старинный и продолжает в себе мою кровь. Пора эпохе совершить поворот в Китамаре, и ты – ось, на которой провернется история.

В храме воцарилась тишина. Андомака осмысливала услышанное.

– С этим мы справимся, и лучше действовать поскорее, – сказала она. – Но недопустима огласка. Город этого не поймет.

Мальчик кивнул. Или кивнул князь Осай. Или нечто, что носило на себе шкуру князя – нить и дух самого Китамара. Бог, которому ее воспитывали поклоняться.

– Когда оба падут, княжить в городе будешь ты, Андомака, – проговорило оно. – А тобой буду я. Иного пути у нас нет.

Три дня спустя Длинной Ночи и за неделю до Десятидневья Алис нетвердо брела домой после ночной попойки. Прикинув, что находиться в кругу людей будет не так страшно, как одной, она отчасти оказалась права. Похлебала горячего супа, а от колбасок с пряной свининой до сих пор приятно щипало под языком. И вино разбавляли водой не так уж и сильно. Куча людей и жаркая духота стали желанной переменой после заточения у Дарро, по крайней мере, первые часы. Но когда Коррим и Невозмутимый Биран пьяным хором загорланили песню в честь наступления рассвета, у Алис напряженно заныло в затылке.

Обратной дорогой она сообразила, что некая ее часть, сподвигнувшая назад в темную, холодную комнату, была чувством вины. Оно подкралось тихо, как мышка. Стоило немного понаслаждаться, как она забыла о Дарро. Время, потраченное на тарелку супа и чашу вина, Алис прожила в мире, где Дарро был всеми заброшен. Больше таких промахов она себе не позволит.

Взойдя по темной лестнице, она услыхала осторожное покашливание. Доносившееся из-за ее двери. Двери Дарро. Она сжала в кулаке дубинку – в страхе и ярости, точно обнаружила в волосах паука. И распахнула дверь ударом ноги.

Трегарро восседал за ее столом. На его залатанное лицо падал свет масляной лампы. В этот раз он не был соткан из дыма. Он действительно пришел во плоти. Магия ее не так бы обеспокоила.

– Как вы меня нашли? – с ходу спросила Алис.

– Завали хлеборезку, – спокойно ответил он. – И закрой дверь.

Так она и сделала, но не спешила садиться. Перевела взгляд, проверяя, там ли ящик Дарро, где она его оставила, закрыт ли и не потревожен. И расслабилась, увидев, что его не трогали.

– Чего вам нужно? – спросила она.

Трегарро кивнул.

– По ее словам, тебе очень хотелось поработать. Все еще хочется?

– Да, – ответила Алис, не раздумывая.

– Есть работа. За рекой.

– Ладно, – сказала Алис. – Что надо-то?

– Ты верна ей?

Алис нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Себя. Я – человек верный. И если мне на секунду покажется, что ты ставишь под удар лично ее или нашу работу, твоего тела никогда не найдут. Сама прекрасно знаешь.

Потрясенно она осознала, что человек со шрамами был напуган.

И не понять, что его так напугало.

– Знаю, – сказала она.

– Есть одна девушка, которая бегает на свидания к парню из купеческого семейства. Заявляется, пока его родни нету дома. Ты должна найти этот дом.

– Что про него нам известно?

– Больше ничего.

Алис нахмурилась.

– Будь это просто, я бы все сделал сам, – произнес залатанный. – Ты найдешь этот дом. Установишь слежку и, когда у парочки состоится любовная встреча, прервешь потеху и убьешь девчонку.

Алис переступила с ноги на ногу. Часть ее уже отказывалась наотрез. Искать купеческий дом, где предаются счастью юные любовники? Да там таких половина. И ладно бы идти навстречу опасности, пусть даже нарываться на драку. Но перспектива кого-то убить – сперва выследить, а после превратить в труп – походила на взгляд с обрыва. Враз поплыла голова, а сердце поскакало стремглав. Она сказала себе, что только от возбуждения.

– Прикончить ее?

– Да.

– Она одна из тех, кто убил моего брата?

– Она из тех, кто против нас. Это все, что тебе надо знать.

– А ее парень?

– Срать я на него хотел. Но девушка умрет.

Она попыталась представить, как поступил бы на ее месте Дарро. Что бы ответил и как бы он это сказал. Брат проявил бы бесстрашие. И суровую твердость. Ей не хватало ни того ни другого – но можно было этому научиться. Подражать ему, пока рано или поздно это не окажется правдой. Она улыбнулась его улыбочкой, развязно оперлась о стену, опустила ладонь на дубинку. Дыхание было прерывистым, сердце дубасило в грудь.

– Девчонка, что встречается с парнем? – протянула она. – Попросите еще выследить кого-нибудь, кто умеет дышать.

– Признаю, сведений не особенно много. Но сделаешь все возможное – получишь хорошие деньги.

Вообразив Дарро, она пожала плечами:

– Ну, тогда все возможное сделаю.