Уроки смирения

Отец Гавриил не брезговал грешниками, любил их, легко прощал всякие слабости, но был строг с высокомерными людьми, очень хорошо чувствовал фальшь и был непримирим к формальности и чопорности. Например, если кто-нибудь формально говорил: «Я грешник» или «Прости», он всегда имел для таких случаев свои способы лечения: сперва восхвалял до небес, а потом ругал самыми последними словами. Иногда часами заставлял стоять на коленях, бывали случаи, когда давал благословение поцеловать человека, который тебя раздражает или которого ты не любишь.

Интересно, что люди, которых отец Гавриил обличал, вне зависимости от того, нравился он им или не нравился, все ему повиновались. Когда он говорил: «На колени!», люди всегда вставали на колени.

Отец Гавриил всегда говорил, что самое главное – это смирение, послушание. Он мог сказать, что ты святая Нино, мать Грузии, и сразу же – что ты самая плохая женщина, плохого поведения. Он мог говорить очень плохие слова, даже вульгарные и на людях. Но никогда от этого не было больно, хотя он мог очень грубо сказать, мог даже ударить.

Если отец Гавриил чувствовал, что у человека есть какая-то слабость, он или намекал, или говорил, или делал что-то такое, чтобы показать, что он все знает. Я и сама часто боялась, что он сейчас все скажет про меня, потому что знает. Я ему ничего не говорила, но у меня было такое чувство, что он все знает и сейчас все всем скажет.

Он часто нас просил куда-то поехать вместе с ним, а с таксистами у него были свои методы общения. Когда я садилась в машину, я знала, что таксиста сейчас ждут большие сюрпризы. Помню, таксисты с удивлением и ужасом на него смотрели: отец Гавриил мог ничего не заплатить, или заплатить в сто раз больше, или сказать что-то типа: «Сейчас выходи, встань на колени». Бедные таксисты не знали, что их ждет. Это я очень хорошо помню.

Однажды в день преподобного Шио Мгвимского в монастырь пришло много народу. После литургии во время трапезы отец Гавриил неожиданно обратился к одному человеку и спросил, не совершал ли тот некоего тяжкого греха. Тот, пораженный, признался, что совершал. Все почувствовали неловкость положения, но отец Гавриил с удивительным тактом сгладил эту неловкость. Когда я думала о происшедшем, то удивлялась и тому, как он увидел грех в этом человеке, и тому, как сам человек смог публично признать свой грех. Сейчас этот человек – священник.

иг. Феодора

Мы только-только пришли в монастырь Самтавро, когда отец Гавриил тоже там появился. Видимо, Господь это так устроил, потому что для нас было очень важно его присутствие, он нас направлял и показывал, что такое христианство. Мы более или менее все это знали теоретически, по книгам, думали, что хорошо знаем, и немножко свысока смотрели на матушек этого монастыря, которые были уже старенькие и так много, наверное, не читали. Отец Гавриил же всегда учил нас смирению, причем всех по-разному. Например, матушку Феодору (тогда мы были еще мирянками, хоть и жили при монастыре) и еще несколько человек он водил по городу, заставлял попрошайничать, у них были очень необычные приключения. А я этого не могла выносить, и он никогда не просил меня это делать. Ко всем у него был свой подход.

Отец Гавриил жил под нами, это уже когда он из курятника перешел в келью в башню. Он на первом этаже, а на втором была как раз наша келья. По ночам он не спал и очень часто кричал, а у одной послушницы, которая считала отца Гавриила странным и ни во что его не ставила, была бессонница, – она со мной жила. И вот она на меня нападала, мол, что это такое, он не дает мне спать. А один раз она вдруг пожалела отца Гавриила и принесла ему что-то поесть. Отец Гавриил начал плакать, и после этого у нее вся агрессия по отношению к нему прошла, она тоже начала его любить.

Когда мы еще не были монахинями, он часто нам говорил такие вещи типа: «Ты будешь игуменьей, вот так благослови, зайди в алтарь», заставлял нас делать странные вещи и иногда пугал. Один раз он мне прямо сказал: «Сейчас благослови меня» и наклонил голову. Я никак не смогла этого сделать, не хватило послушания и смирения, в общем, это было для меня невозможно, я убегала – он за мной гонялся.

иг. Мариам

Общаться с отцом Гавриилом было, конечно, очень приятно, но очень тяжело, потому что мы всегда были в напряжении, боялись ему не угодить, да и просто уставали от него, он мог измотать человека, мог ночью не пустить домой. Он сам был человеком, который много страдал, много терпел, и от нас требовал того же: чтобы мы учились отдавать, терпеть, приучал нас к этому.

Когда отец Гавриил стал жить в Самтавро, мы были уже знакомы. То, что он там поселился, стало еще более серьезной, большой нагрузкой для тех, кто там постоянно жил до этого, для меня в том числе. Я в то время еще не был пострижен в монахи, но уже собирался, поэтому практически жил в монастыре, – это было очень нелегко.

Один раз мы были в алтаре. Я тогда уже был священником, и отец Гавриил мне говорит: «Сейчас ты должен встать на колени, – в храме монахини, прихожане, идет всенощное бдение, – и должен на коленях выйти и встать перед иконостасом». А мне неудобно, я же духовный отец у многих людей, присутствующих на службе. И вот я должен был стоять перед иконостасом, пока отец Гавриил не разрешит вернуться в алтарь. Я подумал, что если буду прекословить, то он начнет кричать, ругаться, и решился так выйти, стоял на коленях полчаса.

В монашество меня постригали в Сионском соборе. После пострига матушки из Самтавро попросили Патриарха, чтобы я как новопостриженный монах по типикону провел пять первых дней монашества в алтаре. А так как у меня было много разных заданий в Патриархии, матушки боялись, что я не смогу уединиться, и позаботились обо мне, взяли на эти дни к себе в монастырь. А там отец Гавриил. Он знал, что я постригся в монахи, и говорит, что, мол, это надо отметить. Вывел меня из алтаря, и пять дней мы кутили. Так что ничего у матушек не получилось, потом они сожалели, что меня из Тбилиси вывезли. Но знаете, что удивительно? Вместе с ним не было чувства, что ты нарушаешь воздержание или послушание. Вместе с ним мы были всегда в общении с Богом. Так что, несмотря на то что эти пять дней я провел с ним, а не в алтаре, это были очень важные для меня дни, очень наполненные. Конечно, он не только мне одному посвятил эти пять дней, и, конечно, он отпускал меня на время в алтарь.

митр. Даниил

Однажды отец Николай решил строго держать пост – вообще ничего не ел. Об этом узнал отец Гавриил и попросил, чтобы тот к нему пришел. Отец Николай пришел, и отец Гавриил его спрашивает: «Зачем ты не кушаешь?». Отец Николай говорит, мол, вот так пост держу. Отец Гавриил начал его обличать, говорить ему все его грехи – абсолютно все и в жесткой форме. А когда он начинал это делать, ты по-другому все воспринимал, целостно. И вот отец Николай все это воспринял очень глубоко, голову опустил, заскорбел, погрустнел. И отец Гавриил потом протягивает ему какую-то пищу, говорит:

– Брат Николай, вот на, покушай.

– Нет, не хочу.

– Покушай, покушай.

– Не хочу.

И отец Гавриил ему говорит: «Вот это и есть пост, когда твои грехи так тебя мучают, что ты о еде даже не помнишь. Это настоящий пост. А сейчас ты давай, как монахам положено, так пост и держи. Совсем голодать не надо, а то в океан глубоко заплывешь, там акулы плавают и съедят тебя».

Звиад Ониани

Отец Гавриил все время ругался с монашками. И такой был случай. Он, видимо, совсем надоел матушкам своей руганью: этой сделает замечание, другой. И вот в один вечер они с монахинями поругались, отец Гавриил сказал: «Хорошо, я уйду» – и пошел ночевать из монастыря куда-то в другое место. И в эту ночь в монастыре постоянно что-то происходило: то коровы куда-то вышли, потерялись, еще что-то. Утром монахини встали и говорят: «Гавриил, где ты, вернись в монастырь, пожалуйста. Мы всю ночь в монастыре не спали, все время что-то случалось».

Джульета Джигитян-Вариани

Как-то раз Джаба Иоселиани – человек, у которого во время гражданской войны была своя небольшая вооруженная армия, – пришел с вооруженными людьми в храм монастыря Самтавро. Отец Гавриил приказал им всем положить оружие и встать на колени, и все, включая Джабу, опустились на колени, ни слова не сказав. Представить себе, что Джаба Иоселиани встал на колени, – это уже чудо он был вором в законе и большим политиком, был очень популярен среди молодежи, очень влиятельный, сильный, и вдруг отец Гавриил говорит ему: «На колени», – это чудо невозможно преувеличить. Тогда отец Гавриил сказал ему в лицо всю его жизнь и сказал, что будет потом.

митр. Иосиф, иг. Феодора

Однажды мы с отцом Гавриилом спали на одной кровати. Дело было после одного из церковных празднеств в Светицховели. Я был тогда иеродьяконом и встретил в храме отца Гавриила. Он меня благословил, и мы с ним стали искать место для ночлега. Во дворе Светицховели стоял священнический дом, который тогда являлся и архиерейским домом, – старое здание во дворе. В нем не было места, всюду было закрыто, а настоятель уже отдыхал. Ходим, ходим и где-то в старом коридоре нашли деревянную кушетку. И вот он, я, и там была еще одна верующая женщина, – мы вместе остались в комнате. Перед сном и перед этой женщиной – она потом ушла – отец Гавриил задал мне страшнейший, неудобный вопрос. Такой вопрос, от которого и у меня, и у нее от стыда покраснели уши. Просто так, конечно, он меня бы не отпустил… В общем, задал абсолютно нескромный вопрос с подколкой и смотрел на меня: выдержу ли я этот экзамен, впаду ли при ответе в осуждение или в гордость. Я решил ответить ему просто, без прикрас. Он улыбнулся, похлопал мне по колену рукой и сказал: «Люблю простых монахов». А эта женщина была красная от стыда. Он умел задавать такие вопросы. И вот тогда я рядом с отцом Гавриилом спал всю ночь, правда, не мог двигаться, стеснялся – его потревожить.

Как-то отец Гавриил пришел на трапезу после праздничной службы. Там были Патриарх, епископы, монахи, за столом сидело человек, наверное, пятьдесят, может, больше. И когда все сели, отец Гавриил со своей палочкой зашел туда и тоже сел за стол. Вдруг ему что-то не понравилось, и он завыл так, что мы подумали, что кто-то умер. Мы обернулись к отцу Гавриилу, а он уже уходит, спускается по лестнице и кричит: «Тщеславие, тщеславие!» Что-то ему не понравилось, и он кого-то так обличил.

Что касается того, как он смирял людей, то это отдельная тема. Он мог громогласно сказать человеку что-то из грехов его прошлой жизни, часто говорил людям: «Встань на колени», и они становились. Не было никого, кто бы не встал. Один мой друг говорил, что, мол, если отец Гавриил мне скажет встать на колени, я не встану. И при встрече именно ему отец Гавриил сказал встать на колени, и он встал. А я все боялся: «Господи, я встану на колени, только пусть отец Гавриил не будет говорить мне это делать». И он не говорил, ни разу не говорил.

митр. Серафим

Отец Гавриил часто очень странно себя вел. Иногда я не то чтобы смеялся, конечно, но внутри, в душе улыбался: вел он себя с юмором, хотя, когда он входил в храм, окружающим людям часто было не до юмора. Вот он во время, допустим, всенощной заходит в храм, в руке у него посох, и он этим посохом по каменному полу вдруг как ударит! Да та к, что а ж церковь вздрагивае т, и, руга я, говорит: Всем на колени, опуститесь на колени все!» И так он выглядел, так это делал, что прямо было видно, что это человек Божий. Люди тогда в церковь мало ходили, мало разбирались, кто есть кто. И вдруг заходит вот такой человек, такого вида и во весь голос приказывает: «Опуститесь на колени!» И никто не мог противостоять, все опускались. Он улыбался, потом говорил: «Земной поклон!» И все клали головы на пол. Если кто посмеет замешкаться или поднять голову, на него сразу обрушивался гнев отца Гавриила: «Как ты смеешь голову поднимать, когда здесь монах Гавриил!» – он всегда так себя называл. Потом через какое-то время в храме воцаряется полная тишина, и он говорит: «Встаньте». И все вставали. Он несколько раз подобные вещи делал при мне. Я тоже, конечно, его слушался, опускался на колени, но внутри всегда улыбался. Некоторые люди его боялись, а я точно знал, что его бояться не надо, чувствовал, что это все не просто так.

Когда я был мирянином, отец Давид соборовал нас в храме монастыря Самтавро. Была ранняя весна, Великий пост. Не помню точно, какова была температура, но было безумно холодно из-за высокой влажности. Храм маленький, и совершенно никакого отопления. Мы все стоим в верхней одежде, отец Давид читает молитвы, и вдруг заходит отец Гавриил и начинает кричать: «Что здесь происходит, что это такое?! Кого это вы обманываете?!» Отец Давид прямо обмер: «Ну, таинство сейчас совершается, людей вот соборуем». – «Что это за соборование! Кого вы обманываете!» – Отец Давид: «А что, отец Гавриил, что не так?» – «Как можно в обуви стоять на соборовании?! Быстренько разуйтесь все!» Было совершенно непонятно, что делать, но отец Давид сказал: «Давайте разуемся». Там и женщины были, конечно, и мужчины, человек тридцать-сорок и один священник. Пол холодный, каменный, тем не менее мы все разулись. И вот отец Давид читает молитву соборования, и надо по семь раз каждого человека помазать елеем. Он помазывает нам голову, щеки, уши, руки, шею и ноги. И каждому по семь раз. Представьте себе, сколько это занимает времени, а мы стоим все босиком. Сначала, конечно, было трудно, а потом я не знаю, что случилось: мы абсолютно спокойно все выстояли. Мне это запомнилось очень надолго. Когда я уже стал священником, то и сам соборование как-то по-другому себе уже не представлял. Даже в Тбилиси – я служил в храме Кашвети, соборовал людей босиком. Конечно, мы стелили коврики, я заранее всех предупреждал, чтобы подготовились. Один раз, помню, у меня на соборовании было пятьдесят человек и вот семь раз надо было помазать человек пятьдесят. Кто-то подсчитал, что мне пришлось триста пятьдесят поклонов сделать, чтобы помазать всем ноги. Это было очень живо и очень интересно.

митр. Николай

У нас с отцом Гавриилом были очень простые, непосредственные, близкие отношения. Один раз сижу я у него в келье, он со мной разговаривает. И вот один мальчик прочел перед дверьми кельи Иисусову молитву в качестве разрешения войти. Я говорю отцу Гавриилу: «Давай я выйду, и он к тебе зайдет». А на самом деле я испугалась, что отец Гавриил начнет меня изобличать в грехах или смирять перед этим мальчиком. Например, он мог поставить на колени перед кем-то, и надо было так стоять, пока отец Гавриил не разрешит встать. Я подумала: «Дай-ка уйду, чтобы отец Гавриил этого не сделал». И вдруг он очень строго мне говорит: «Ах ты, гордая и испорченная, сядь там и сиди!» И я села, что мне было делать? На довольно долгое время этот мальчик зашел. И только когда я поняла, что́ я сделала неправильно, и смирилась, отец Гавриил меня отпустил.

мон. Евдокия

Перед монашеским постригом мы искали мне мантию, потому что уже было благословение на постриг. А тогда не было церковных лавок, где имелись бы в наличии мантии, клобуки и т. д., – это был дефицит. Отец Гавриил услышал о том, что у меня нет мантии, а у него их было две: старая, поношенная, которую он всегда носил, и новая, но он ее не носил. И вот эту новую мантию он вынес из своей кельи и подарил мне, этим самым как бы благословив меня.

митр. Серафим

Однажды мне было тяжело на душе, я поехал во Мцхете и пришел к отцу Гавриилу. Он говорил с кем-то, а я сел в углу, тихо себе так сидел, как вдруг в моей душе начало появляться какое-то необыкновенное огромное чувство покаяния. И как это часто бывает, когда мы чувствуем раскаяние в своих грехах, когда открывается душа, человек хочет начать оправдываться, или бес помогает, я уж не знаю, – и вот я начал вспоминать, что́ я сделал хорошего, чтобы как-то этим себя успокоить. Вспомнил, как я помог на улице незнакомому человеку, какими словами он потом меня хвалил. Я несколько раз повторил эти слова про себя, и вдруг отец Гавриил даже не лицо повернул ко мне, а только взгляд, посмотрел мне прямо в глаза и произнес: «Как ты вспоминаешь эти слова (он повторил слова, которые я вспоминал), когда у тебя ежедневно такие-то случаи бывают?» – и сказал, о каких случаях он мне говорит. И он все это так вставил в разговор со своим собеседником, что тот совершенно не понял, о чем идет речь. Мне стало не по себе, еще больше усилилось покаяние. Когда ты был рядом с отцом Гавриилом, чувство покаяния всегда овладевало душой – это бывало систематически, но иногда особенно сильно чувствовалось.

прот. Зураб Цховребадзе