Книга: План D накануне
Назад: Глава шестнадцатая. Принцип
Дальше: ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ИСТОРИЯ ИСКУССТВЕННЫХ ОСВЕЩЕНИЙ

Глава семнадцатая. ПаРДеС

Торопливым шагом по Минской на Мосфильм. Мороз усиливался. Борода огромной головы старика с красными щеками, неподвижная, откуда бы ни налетал ветер, разветвлялась и образовывала портал, в который бестрепетно шли взрослые со своими детьми, их нарочитая разница в росте умаляла человеческий род. «С Новым годом» значилось на большинстве поверхностей, в середине контура букв имелись отверстия под лампы, иногда из них выходили просто хомуты, держащие растянутые, сдвоенные почти по всей длине гирлянды, за письменами везде набили искусственной хвои, но это не значит, что кто-то принял вызов, брошенный нам задетой за живое природой. На некоторых домах арки выше снежных шапок на фонарях, под знаком стоянки такси стукали валенками друг о друга, подозрительными взглядами друг о друга двое серьёзных мужчин с лыжами в руках. Схема празднования на самом деле была гораздо шире до того, как её представили гражданам, одни и те же зайцы на всех городских ёлках, такое самоподобие напоминало нечто из теории фракталов, плоды работы Антицерковной комиссии спустя пятьдесят лет, плоды работы Главного политического управления. Перемотанные верёвками ели, срубленные на взлёте жизни, бессмысленно переносились со стихийных базаров в квартиры, рисунки несмываемой краской на заборах, на них веснушчатые юноши с соломенными волосами, гармони, сани, лица в профиль и анфас, напоминающие морские волны гривы лошадей, магические посохи. Вокруг пустого катка хоровод толщиной в четыре ребёнка, имеет место некоторая асимметричность, плоды работы газеты «Безбожник», и любопытно было бы послушать, какому именно пионеру и какому именно школьнику принадлежит этот городок со смутными границами. Гигантская грозная фигура Мороза на фоне стоящих на холмах многоглавых церквей напоминала самого Бога, в шубе со звёздами, каждая из которых символизировала искоренённое его силами человеческое несчастье. Продавщицы в киосках и пассажах намотали на деревянный метр столько отрезков гирлянды, что хватило бы кинуть линию до обратной стороны Луны; если бы камни на тиаре Снегурочки были настоящими, ею удалось бы погасить внешний долг СССР Уругваю; в Кремле над пионерами царские люстры из снов Чарльза Диккенса угрожали жизням сотен участников коммунистической зонтичной организации; плоды, которые так просто не сорвать, но потускнеют ли они когда-нибудь? плоды работы общества «Знание», плоды работы XIV Всероссийского съезда Советов РСФСР. Хозяйственные сетки раздулись от мандаринов, они словно макеты молекул счастья и определённого настроения, которыми выдали зарплату в НИИ; никто и не понял, когда Вифлеемскую звезду подменили Красной с пятью концами, как первое конгруэнтное число, как второе неприкосновенное число, как третье число Софи Жермен. Горки полны опасностей, потенциал которых куда выше сладкого стола в детском учреждении. Временные ограждения корабельных елей, показной блеск искр на кончиках рогов троллейбусов, детские варежки на резинках, ледяные скульптуры, переживания от любительского хоккея, неубранный снег внутри Кремля, которому никогда не суждено оказаться на другой стороне московских мостов, не суждено пойти вверх, не прекращали взаимодействовать и отвлекать людей от действительно важного.
Его ждал Морис, что-то приготовивший, естественно, по текущему проекту. Из США с разницей в два дня пришли резюме двух писателей, где чёрных полос было больше, чем текста, метивших ему в сценаристы, он сразу занёс их в резерв, даже не читая, значение имело само желание.
Началась метель. Навстречу из московской двусоставной мглы возникали всё пальто и пальто, с меховыми воротниками, люди уже закутались, их ожидания также являлись частью этого кокона. Для него же Новый год целиком и полностью ассоциировался с тем завораживающим фильмом Александра Серого. Он, после «Трижды воскресшего», сам как минимум дважды, в действительности чувство как у феникса, мир, оказывается, такой причудливый, везде всего стало в таком изобилии, да он просто как-то сумел воспарить, взглянуть абстрактно и всё это осознать, смонтировать.

 

Они укрылись в аппаратной, лентопротяжный тракт напоминал дорожку для багажа в аэропорте, уходящую в иной мир.
— У меня тут, — нагнувшись над столом, — исповедь по пятому сюжету.
— Ты тоже думаешь, что у нас только реплика на эту книгу?
— Да мне вообще-то без разницы, хотя, конечно, смотря какие лавры пожнём, но так без разницы.
— Это часть твоей философии, знаю.
Он зажёг керосиновую лампу, добавил пламя и выключил свет. Поднёс её близко к своему лицу и посмотрел на него.
— Паренёк этот, там какое-то длинное имя, полагает веско, что после Второй мировой войны в литературном структурировании к четырём вечным сюжетам добавился пятый, которому, конечно, придётся заслужить, но он заслужит. (Кстати говоря, Л.Г. написал и Борхесу и точно знал, как иначе, что письмо дошло. Тот не ответил. До сих пор было немного обидно).
— Понятно, у него кто-то погиб в… — он нащупал в кармане брюк спичечный коробок, стал немного выдвигать и задвигать внутреннюю платформу.
— Его мать, Савельева Светлана Афанасьевна, по его словам, цитирую: «не одобрила бы, то есть не представила бы, как она в детстве встаёт на табуретку и читает стихи с ладони, того, что он сейчас столь истово толкует, более размыто вообразила бы пустую Ялту 39-го года, проделанный им ход из песочницы их двора в закрытый фонд библиотеки и сопутствующие обряды, ей всегда нравились историки и один чётко определённый историк во мне».
— Ну и как я должен буду это снять?
— Тут тонкая грань, ведь любой историограф так или иначе есть скрытый популяризатор, однажды вынужденный выгнуть спину и махать руками на краю пропасти. Все совпадения с реальными именами случайны, история даже о том, как Аттила скорее мыл руки в ручье, пока сверху не дошла кровь, есть кладезь сюжетов, а любая рабочая хроника археолога — это от предшествующего лучшая традиция разрыва, ряда, конца одного предела и начала другого, если, конечно, это правильный археолог.
— Ну да, ну да, у неправильных пчёл неправильный мёд, — он вскочил и начал ходить по аппаратной довольно скованно во мраке, окна отсутствовали, и ему не перед чем было замереть.
— А у неправильных археологов прямоугольные ямы внутри кремлёвских стен.
— Да, и Презент с Лысенковым для них всего лишь ничтожества.
— Но наш-то был правильный археолог.
— Наш — правильный, в противном случае он бы пытался не освободиться от хаоса понятий, а гонялся за воспроизведением картинок из часословов.
— Так он всю жизнь от этого хаоса и проосвобождался.
— Да ладно тебе, приятель, правильным не стать без правильного компаса.
— Это из-за компаса все правильные пропали перед Второй мировой?
— Ну, не прямо все; как мы знаем, один даже сумел наилучшим образом разыграть свои карты. Но в целом да, а им бы пришлось переучиваться, все это хорошо понимали и решили коротать остаток дней подальше.
— В общем, пятый сюжет — вечное, длящееся в грядущие века обвинение надзирателя заключённым, — закончил он нетерпеливо. — «То, что пережила и задвинула в угол сознания, к коленям на горохе, платью на коровьих рогах и любви к тому, кого любить нельзя, моя мать, неразрывно связано с процессом, о существовании какового подвала с аффектами я узнал во время всё тех же своих блужданий между стеллажами, ещё стоя у прозрачной тюлевой шторы, потирая затылок от упавших на него или тайн, или тайн вперемежку с разгадками».

 

— Если после закрытия книги, — продолжал он, держа лампу на вытянутой руке, оставаясь почти невидимым, — да любого вида расставания с текстом, возникают нетипические образы, такой и есть лучший кандидат на роль рупора, исторического, как македонские эллины, раскрытия возможных мотивов надзирателей; а они обладали, маловероятно, конечно, но надо по-всякому вертеть ради правды.
Он, вроде бы почувствовавший посыл сценариста, уже настроился исключительно на его голос и входил в медитацию, пытаясь всё это чётко представить.
— В конце концов, это если не усилит, то украсит композицию, там, кстати говоря, есть Гуан-Ди и цверги в самом апокрифическом сочетании. А Радищев, в данном случае он отчего-то решил выступить посредником, сразу, и вправду же, к чему рассусоливать в этой трубе, в этой суперячейке неоправданных порывов? разумеется, ещё не читая, назвал там как-то и больше от этого не отступает, говорит, вставлю, а там поглядим, если интернациональное братание на руинах высотой в три тысячи метров не зайдёт, исправим исправленное издание. Он ведь лукав, как дюжина Локи, и вполне мог накрутить весь домострой Лос-Аламос, только чтоб упомянуть между делом, будто это не совсем лаборатория.
— Не совсем та лаборатория, которую все представляют, — попытался докрутить Л.Г.
— Лаборатория несколько иного назначения, скорее, нежели все представляют.
— Проклятье, — вскинулся он, — проклятье, я как сейчас это вижу, пустая комната с играющей форточкой, все листы в чемодане, жопа, как говорит наша знакомая второклассница, в ковчеге, из воздуха создаётся крутящееся во все стороны света око и подмигивает, а на верхнем веке вытатуирован глаз. Ну я ему устрою.

 

Он бежал через снежное поле. Его преследовал самолёт, на бреющем полёте почти вминая в наст. Сейчас, наверное, весь Мурманск позади вслушивался в этот звук. Ан-2, самый большой биплан, за штурвалом, ясное дело, Битков, а его благоверная орала в мегафон:
— Ео… Ио…, окститесь, за нами весь аппарат искусства, а…, — ветер сносил слова, бывший муженёк начал заходить на вираж.
— Хуй тебе, хуй тебе, хуй вам, — полубормотал, полудумал он, держа дыхание. Ничего, и не из такого выбирался.
Началась метель, значит, эти летуны скоро отстанут, но ему-то что делать дальше? Кололо везде, нога разболелась страшно, порывы такие отвратительные, как же мы слабы перед природой. Пару раз упал, снег забился в рукава, и на запястьях стало мокро, рукавицы вот хорошие, чуть ли не из сивуча; вопрос, насколько его кросс сейчас необычен?..
— У нас сейчас Городской дворец творчества детей и юношества, чудо что за место, так поступайте туда трудовиком, я похлопочу…
Какая хорошая и своевременная мысль, но только он был уже слишком глубоко в терниях, сопутствующих открытию. Очки все в налёте с обеих сторон, этим как бы отсекалось начало агонии ухода от преследования. Хорошо, что у неё первый, да и второй тоже, не вертолётчик, сидят там в своём кукурузнике, их, надо думать, ветерок почище сшибает. Ноги заплетаются, пролесок ещё далеко, но обещает нечто вроде спасения хоть на сегодня. За пазухой бобина, конец плёнки бьётся на ветру за спиной, всё время удлиняясь.
— А к Наташе Сац не хотите помрежем? — спросили сзади адским, усиленным технологией голосом на весь Полярный круг.

 

Он разрабатывал одну легенду, которую даже никто не прочтёт, пока сидел в бомбоубежище банно-прачечного комбината в вечной мерзлоте, убивая время. Впоследствии это могло стать своеобразной подкладкой под его труд, этим он казался ему более продуманным, оббитым фактурой со всех сторон, как вырезанные сцены из кинофильма, только на принципиально ином уровне. Снаружи, полузанесённый, стоял новенький «Буран» на бензине, он нахлебался его, когда сливал. Нулевая видимость, как ясно, и, если судить по точкам травм, полученным просто на свежем воздухе, признаки входа всё это время искали в неправильном месте. Все накопленные данные объективной действительности — челюскинцы, «полёты в пургу и ненастье», плохо выглядящие карякские переговорщики — оказались совмещены, а перед тем разбиты о стену холода. Никогда не рассеивающийся фронт, логика ночи даже в светлое время, штыри с фонарями и верёвка между ними, дойти до туалета на лесопилке. От входа в бункер было видно только первый, во тьме он даже не выглядел жёлтым. Вокруг бродила медвежья семья, по утрам он находил их следы, когда метель с полуночи до шести не разыгрывалась в полную силу. Отходы позади части конструкции, бывшей на поверхности, замораживались слоями, в сутках считанные минуты, когда они представляли собой не монолит. Дали сказал, что поедет прокатится по миру, посмотрит, каково это, отслеживать поставки, сходит на теннис. Делёз был углублён в какие-то архипелаги, и всё, что ему требовалось, это библиотека на французском. Это, как казалось ему в тех блевотных зелёных стенах под голой лампой накаливания, должно было быть запечатлено в своего рода книге, старинной уже даже для молекулярного Адама. Неоконченный, как и всякий претендующий на странный удельный вес сонник, недосказанность, рецептивная позиция ума, загадочность происходящего, как у Жиля, только более сжато и без опоры на философов прежних. Поскольку объекты исследования были чужды всему во всех смыслах, явно не отсюда, являли выживаемость в трёх из четырёх стихий, следовало, по его мнению, относиться к ним как к некоей неопределившейся силе, которая, возможно, и хотела, но пока не могла объявить свои требования.
Открываешь люк, а там хвост с гребнем скользит по трубе слева направо. Можно бесконечно наблюдать. Иной раз на нём сидят детишки из люмпенских кругов, сосредоточенно держатся. В озёрах шорох, кто чувствует угрозу, мигрирует в неурочный час, морды отражаются в витринах и зеркалах прихожих, пасти среди диванных подушек, цветы в горшках тонут рывками, и это сопровождается чавканьем, на крышах сбитая и раскрошенная черепица, жёлтые зубы в картузах, протянутых для подаяния, неестественные тени за обывателями, телега с молочными бидонами на водонапорной башне, тлеющие угли на месте ворот иных горожан, пара пролётов моста на дугах лежит на дне, зависть как-то обостряется, над домами в перспективе мелькают быстрые тени, напротив через проезжую часть застыли фотографы, сгорбившиеся под тканью, спасения нет, жизнь уже не может быть прежней, очень нескоро, во всяком случае; с пастбищ несутся наполовину гневные, наполовину растерянные шифрограммы, всё чаще говорят об эвакуации, в пику движению «Я гражданин» несколько раз её и объявляют, давайте не будем, давайте не будем, межконфессиональный конфликт, ломка взглядов, на окнах уже не бывает изморози хоть в какое падение ртутного столба, полыньи с чёрными краями обходят стороной, заядлые рыбаки — берегом, перебор с недобором дел снаружи, больше прощают и неохотней ссужают катенькой, во всём теперь страдает исполнение, разом переход на упрощённую модель жизни, только чувства от этого не умаляются, единственные.
Он в бункере уже докручивал сам, беря идеи из разных теогоний, транслируя в свой проект мысли одного из героев, чьё время должно прийти много позже мига творения. По его мнению, целесообразно было оставить лишь несколько универсальных чёрных полос, претендующих на реальные прототипы в истории. Знакомство раз и навсегда, жертвоприношения, потоп, места для сравнения и вдохновения, чтобы отдельно взятый человек, находясь практически в рабстве, чувствовал себя свободным — миры лучший и худший.
Пришлось захлопнуть картотечный ящик, уходивший в мерзлоту так далеко, что установить насколько не давала противоположная стена помещения. Этот уровень обнаружился не сразу. Под поливинилхлоридной полосой оказался люк, там покоился архив местного дома офицеров, спрятанный ещё до строительства, вероятнее всего, после сентября 44-го, когда советские войска вновь заняли город. Сколько он ни открывал ящики, всегда находил что-нибудь новенькое про местные дела и вообще про Север, когда он ещё не был русским.
Он всего лишь стоял на пороге, но этого хватало, чтобы видеть, как из снежных вихрей поднимаются фигуры, тёмные избы, даже не передать с какой аурой внутренних пространств, в них ночуют пленённые Петром шведы, сопровождающие их русские солдаты, каторжники, носители сотни специальностей, оттеняющих время, между ними, на крыльце и у конюшни стоят разношёрстные будущие боги Полярного круга, стараются не упустить своего. Поля тундры усеяны моржовыми панцирями и костяными наконечниками. Это горят не звёзды, а медвежьи глаза. Торосы — следы подлёдных змей. Снежные смерчи не усмиряемы и командой рейтара. Мох — проросшая кровь древних чудовищ. Рога отброшены от отчаяния выбраться. Сполохи демонстрируют беспечную власть над всем забрёдшим сюда и здесь родившимся. Скалы над озёрами — пасти не успевших напиться тугынгаков. Деревья прорвались из мерзлоты только там, где мочилась Арнапкафаалук. Куропаточья трава на погибель неясытям. Шаманы умеют слоняться. Полярные ивы — шпалеры для распятия. Сияние разит отголоском ядерной реакции. Останцовые горы сложены из нарушенных табу. Кругом вечная мерзлота, поход их ещё не окончен.

 

Ранним утром он шёл через весь город, а для этого требовалось и до него дотащиться, встречать дублёров. Он, можно сказать без ложной скромности, пошёл дальше Мильштейна и создал команду женщин, которая, разумеется, требовала подготовки. И вот они прибывали на полевые учения, часами стоять по колено в снегу и держать кадр из пальцев на вытянутых руках, изучая через него белый простор, шероховатую низину. Л.Г. ждал от этого союза много полезного, прорыв ему, собственно говоря, и не требовался. Валенки оказались велики и через наст увязали в сугробах. Всё серое, не ночь и не день, ветер сёк щёки, дужки очков не согревались даже под шапкой, брёл во мглу, то ли там горел свет над каким-нибудь учреждением, то ли у него уже шли круги. Главное, как он наконец понял, правильно встать, сразу как вышел из бункера, и потом не сворачивать. Столб с указателями, — Кандалакша, Мурманск, Зеленоборский, Каскад Нивских ГЭС, — ему было не из чего сколотить, к тому же это могло привлечь внимание, к тому же его в землю не вобьёшь, хотя это и вполне кинематографическая задача.
Началась улица Алакуртти. По обеим сторонам потянулись склады, вдоль них тропинки в снегу. Середину дороги расчистили для подводов и самоходного транспорта. Где имелись ставни, они стояли заколоченными. Фонари казались дальше от земли, чем на самом деле. Навстречу кто-то шёл, снег хрустел, потом появилась бесформенная фигура, они здесь все такие, денди не задерживались. Прохожий приблизился, и стало видно, что его выслеживает медведь, какой-нибудь там негафук. Л.Г. перешёл через сугробы на правую тропу вдоль длинного цейхгауза.
Вертолётом они прибыли в Мурманск, а оттуда на снегоходе сюда. Встречу наметили с другой стороны на старом немецком аэродроме. Город оживал, множился и распространялся всё дальше хруст перемещений. Грузовики заводили моторы, у каждого непременно скрипучее крыльцо, только здесь понятные провокации из Финляндии, бытовая какофония севера, осторожные по утреннему часу разговоры, ими зачастую и просыпались. Со стороны лесопилки ехали подводы с досками, за ними продравшийся сквозь плотный воздух, пронзаемый иглами вечного крещения, шум. В видимость вошёл «Буран» с прицепленными грузовыми санями — литой формой без полозьев, полной чем-то тёмным. Они приближались, приближались, он забеспокоился. Уже близко тягач сделал резкий разворот, сани занесло, и девчонки вместе с чемоданами вылетели и пробороздили лицами снег, погасивший инерцию.

 

На кормовой части ледокола «Ленин», только что вышедшего из Мурманска, на взлётно-посадочной площадке для вертолётов ледовой разведки, расположенной идеально над иодной ямой, они вальсировали, чтобы не больше трёх шагов за партию, когда в руках мяч. Рыболовную сеть натянули от трансформатора к списанной локационной антенне, приваленной к автоматической радиометеостанции, предполагалось, что однажды они выкинут её за борт дрейфовать. Старпом Соколова нарисовала на мячах лица тех, кого забрала Арктика, в их случае это оказался Джон Франклин, в связи с чем был доступен лишь пионербол, хотя Дали заявил, что не прочь лупить «хоть по чьему слепку». Нея сделала два шага и перебросила мяч Норе, та на другую сторону, он поймал под тяжкий вздох Делёза и тут же отправил обратно. Позади на водных лыжах скользил Иван Бяков, красивый, мужественный, как Адриано Челентано. Пояс охвачен ваером, руки наготове, как у ковбоя, капюшон гидрокостюма отброшен, ледяные брызги мелкой стаей впивались в лицо, сразу следом встречный ветер, сжираемый кормой ледокола. Под ним существовала особая геометрия, словно с секретных станков Семипалатинска, упор и ограничивал перемещения, и вёл их. Море возвращалось за ним в изначальную форму после больших остаточных деформаций, нанесённых его рывком. На корме стояла небольшая лебёдка, и матрос подле той вёл биатлониста, концы лыж зарывались в чёрную воду, но он тут же восстанавливал равновесие, представляя в голове раз за разом, как будет сдёргивать винтовку на ходу. Майя коснулась сетки, трое мужчин выкрикнули абсолютное утверждение и стали радостно обниматься. Она была смущена, но чувствовала поддержку от подруг. Пошла на приём. Он послал мяч так удобно, что она не стала ловить, а ударила рукой, и сфера полетела за борт. Бяков был наготове и молниеносно выстрелил из винтовки Франклину в левую щёку…

 

Вчетвером они сели на лавку на берегу пруда.
— Мотайте на ус, пока я добрая, — поправив шерстяной шарф и воротник клетчатого пальто, выставив побольше напротив щёк. — Не XIX-е столетие, как могло бы показаться, хотя что, в сущности, можно знать о XIX-м веке? Разве только то, что там даже в опиумных курильнях и доходных домах не существовало устойчивого словосочетания «куча дерьма», оттого, вероятно, что не было и самих куч, в противном случае едва ли можно предположить, чем руководствовались Балакирев и Стасов.
— Я это должен намотать?
Девочка покосилась на Костюковского, тот постучал ему по шапке сверху.
— Ну так вот. Само собой, белизна молока уже побивала белизну снега со стоп первого альпиниста, когда этот ваш Готфрид, ось жизни приключения, в 1367-м уединился с какой-нибудь там ваганткой, забрал себе появившееся в срок дитя, сам его приняв, назвал донельзя оригинально, Карлом, и потомки его живут, а в их пошибе это значит воюют в духе евгенической ретардации, по сию пору; эти шестьсот пятьдесят лет они тоже на что-то такое влияли и что-то эдакое делали, порой довольного головожопно.
— Не выражайся, Алиса, ты ещё не в том возрасте, — сказал Морис, но как-то дежурно.
— Однако речь о том, что только с определённого этапа эти смётанные эпизодики безотчётно смогли влиять на комплексность мира и сынов земли, то есть заселённые участки под прицелом у сил природы, на политику под себя и чьи-то там обывательские жизни. Когда их накопилось достаточно, скажем так. Тесто взошло. Одни из самых тонкочувствующих сейчас к прогнозу на сей счёт только приблизились. Я права?
— Да, — ещё более дежурно.
— Да. Начиналось всё с того, что, скорее всего, и являлось первым отголоском, шёпотом льва, поглядевшего в озеро, возникшим немного раньше, когда Никита Хрущёв, первый секретарь ЦК, 25 января на двадцатом съезде той знаменитой партии, делая вид, что сквозь зубы, зачитал тикающий громче его самого доклад, направленный, как голова шпиона в деревянную бадью, на всесоюзную акрибофобию культа личности Иосифа Сталина, настоящая фамилия Джугашвили, что усвистал в бездну за три года до того. Прозвучало весьма впечатляюще. Ежовщина, «Мингрельское дело» Джозефины Тэй, управление фронтами по глобусу, слыхали о таком, надеюсь?
— По-моему что-то такое писали в «Правде», — ответил Л.Г., не дыша.
— Да, так вот, из одних этих презумпций мог бы выйти если не прекрасный, расцветающий для каждого следующего поколения девиз, то крепкий замес для двух-трёх заседаний Союза писателей. Но вышли советско-китайские контры. Мао Цзэдуну, видите ли, не понравилось, что СССР хотел мирно сосуществовать с клоачным капитализмом, невольно задумываясь, ты посмотри-ка, а в этом что-то есть. Ни много ни мало был обломан Экскалибур Человека-из-мавзолея, через Хабаровск Москва словно выпускала в нос Пекину газы ревизионизма, что могли принять за здравомыслие, а, следовательно, и культурную революцию. Словом, невеликая советско-китайская распря и великая война идей. Однако главные герои, созидатели осязаемого мира, к тому времени уже не существовали в общепринятом смысле, не улавливали этих веяний без радиоантенн, идущих прямо из частей тела, и всё было пущено на самотёк, на интериоризацию.

 

Она сидела на одной стороне качелей, он на другой, её малый вес компенсировали оба сценариста, движение не должно прекращаться, оно, в отличие от одного и того же гомогенного пространства, разнородно и не сводимо само к себе. Вверху оказывалась девочка или внизу, она неотрывно смотрела ему в глаза, почти не моргая, её школьный ранец фиксировался боковым зрением, как кровавая клякса на снегу.
— 20 января член китайской коммунистической партии У Сюцюань на съезде СПЕГ в Берлине, — как будто и не прерывалась, — обвинил КПСС в неподдержании радений Китая в улаживании разногласий внутри международного коммунистического движения. 21 января войска ООН ликвидировали самопровозглашённое государство Катанга в Конго. 23 января в Каире был подписан договор о продолжении работы советских физиков в ядерной лаборатории Египта. Неизвестен точный день, но когда-то тогда Мартин Шмидт, поскользнувшись на банановой линии спектра, объяснил природу квазара. 21 марта после повального шмона закрылся небезызвестный каменный мешок с простынями из всех окон на острове Рок в заливе Сан-Франциско. 5 апреля выяснилась ошибка в расчётах полёта автоматической межпланетной станции «Луна-4Е» из-за которого та прошла мимо спутника Земли и, как считали астрофизики, думающие, что 8500 километров для его пасти — расстояние, затерялась в космосе. 1 июня Джомо Кениата, покупая внуку гитару, узнал, что он стал премьер-министром Британской Кении, а на территории Йеменской Арабской республики введено чрезвычайное положение. Курт Воннегут, американский писатель и бывший рядовой 423-го пехотного полка 106-й пехотной дивизии, участник Второй мировой, чтобы получить учёную степень по антропологии, носом дописал роман «Колыбель для кошки». 11 июня буддийский монах устроил показательное самосожжение в Сайгоне, никем не схваченный и не остановленный пепел летал по всему Французскому Индокитаю, прожигая стены кредитующих конфликты авалистов, ладони жизнелюбов и кто там ещё не бросил кидать зигу, составляясь в назидательные градации и штопоры, подавая знак отступать-идти вперёд. 5 июля Эфиопия азбукой Морзе на тамтамах разорвала дипломатические отношения с Португалией. Альфред Хичкок, моля Бога, чтоб не пришлось самому полоскать моллюсков в токсинах, снял кинокартину «Птицы». 17 июля Сенегал и Берег Слоновой Кости разорвали с Португалией тоже, выдворив блуждавшую с XVI-го века экспедицию за слоном. 1 августа на всякий случай дипотношения с Португалией разорвала и Ливия. 22 августа разосралась с Португалией и Мавритания…
— Сейчас получишь подзатыльник, — благодушно предупредил Морис.
— Они просили слишком много рабов подметать Дворцовую площадь в Лиссабоне. 28 августа Мартин Лютер обдумал быстрее, чем произнёс, «У меня есть мечта». 29 сентября произошло восстание в алжирской Кабилии, не поделили, кто лишний день в неделе будет шпионить с Тубкаль, — она начала говорить всё быстрее. — Полковник Хуари Бумедьен, министр обороны Алжира, прибыл в Советский союз. Дино Ризи при участии переодетых карабинеров на правом и левом плече узрел через отверстие объектива «чудовищ». 24 октября в Краснодаре разрослась точка в решении по делу девяти функционеров зондеркоманды 10-А, предки их испарились из всех письменных источников, ибо твари были обвинены в гибели нескольких тысяч человек во время немецкой оккупации. Нго Динь Зьем остановил взрыв бомбы взглядом. Английский писатель Олдос Хаксли окончательно вставил себе правый глаз Вордсворта и левый ван Гога. Установились душевные, выраженные в разном стиле, отношения между СССР и Руандой. В последний день феями была распущена Федерация Родезии и Ньясаленда.
— Как это жизненно звучит из твоих уст, — заметил он уже спокойно.
— Да идите вы на хуй.
Л.Г. уже стоял, держа ногой сидение в снегу, они подтащили чугунную скамейку, стоявшую перед подъездом, оставив её в верхнем положении, взявшись под руки, ушли.

 

Поначалу все гнусные рожи плавали в первичном бульоне который не мог одолеть ни прибой ни отсутствие халькогенов после всего понятно неизбежно началась коацервация пришлось прождать почти четыре миллиарда лет интриг природы и предназначенья и вот нам предстают митохондриальная Ева и молекулярно-биологический Адам прямо Аминадав и Олимпиада они могли взять ведущие амплуа любого начинания но совершили нечто более значительное организовали пусть и через тернии и болезненные падения человечество дикарей но и индивидуумов носителей религиозной модели мира их культурных страхов и домыслов форм общества где упор на нестабильность и социума где сплошь и рядом признание чего-либо истинным независимо от фактического или логического обоснования а спрашивается на кой чёрт да вот зачем в качестве первого приближения марш по Парижу с геоидными жезлами и орлами на Елисейских полях арийские лица на багровом фоне призывающие отдать свой труд на благо Германии вагонетки с рыбой золотые улитки на бурых стенах надраены летние кафе забиты офицерами рейха пляж на Сене бетонный и купальщики не знают топиться им либо плыть обратно мешки с песком и уставший их тягать коренной парижанин перед Лувром фашики смотрят на ляжки велосипедисток проверяют добычу у рыболовов рассказывают всем сколь хороши их фильмы ищут где здесь это чрево метро и музеи посещают смешавшись с парижанами суки ходят с гранатами в руках и целуют друг друга в шею поносят англичан разбомбивших Руану малюя на том же багряном ореоле Жанну д’Арк и надписывая убийцы всегда возвращаются на место преступления портреты Пете в обрамлении женских туфель в витринах свастика на флагах через каждые пять метров воткнутых в кинотеатры где-то там далеко освобождены Винница Тернополь и Одесса города из параллельного мира сочинения неугодных нацистской верхушке авторов что либо не знают о Гитлере либо не берут того в рассмотрение как дерьмоось дерьма с дерьмовым самомнением свозятся и тайком раздаются участникам флешмоба практика без теории прямые действия акционизм грань равноудалена на промежутках посты чтоб не волновались вскинутые само собой руки кто ж ещё мог до такого додуматься вне оков религий до библеоклазмов под стать пропаганде на сей раз оперируя тиражами марксисты декаденты пацифисты и морально разложившиеся вынуждены затаиться и это как-то затягивается клятвы на огне который не зассать всей шоблой не отвернуться на койке к стене чтоб на той не плясали отблески студенты наряжаются на бал в форму штурмовых отрядов Кестнер например видел как горели его собственные книжки Гитлер так и хотел гондон же ненавидит искромётный юмор и красный готический шрифт Лев Толстой Фридрих Фёрстер Генрих Манн Маркс и Каутский Карл фон Осецкий Ремарк и Хегеман Эмиль Людвиг Зигмунд Фрейд Курт Тухольский Геббельс иногда и фюрер присутствуют на этих лапидациях вдохновляют оба читали «Альмансор» и ставили на обсуждение хоть не всё им придумывать проживающим на оккупированной территории запрещается иметь любые книги не то что какие-то неугодные нацистам кроме разве «Моей борьбы» которой всей семьёй можно подтираться чуть меньше полугода однако в то время честь в некоторых бродила столь сильно что они могли надраться собственной кровью вопросы надо знать конечно такое приключилось по пятому пункту вы австриец хериец как в таком случае вы оказались в этом адовом кружке как почуяли в себе склонность пресекать попытки выжить ходить что ни день с дилдо в кулаке переваривание что мой ответ переваривание не вникаю совершенно вам обязательно крутить чтобы хлопотать за меня ваша защита поверьте дело гораздо более сложное чем вам должно быть представляется потому что вы хуже Гамельнского крысолова Харви Криппена и Гарри Трумэна вместе взятых так вот получается что для обороны такого существа я должен знать каждую засевшую в вас фамилию каждую разбивку на мотив даже ваши чёрные мысли на момент совершения того или иного деяния тогда всё плохо я не в силах столько наговорить не смущает что мы изъясняемся по-русски в крайнем случае по-советски меня и так-то всего передёргивает от диалога разве только у вас фантастический дар нащупывать дорожки это я уже понял вы замкнутый человек но меня предупреждали стану сам раскручивать это только первая наша встреча эх в зубном кабинете мне как-то удобней ничего личного просто берегу пристрастия а вы знаете что отказываясь от привычек вы делаетесь более разносторонним и менее уязвимым ну меня-то надо постараться уязвить да ладно ваша книга говно ну как да критика ранит ладно подумаю над этим но у меня же почти речь следующие слова ну а я-то ещё приду потом буду воплощаться прямо из воздуха потом в снах спрашиваю ещё раз как вы австриец сделались надзирателем нацистского лагеря нанялся ебать просто нанялся вообще-то говоря меня теперь уже гложет ваша компетенция видимо мне не суждено спастись с таким натренированным солиситором разве только надежда на ваше ораторское искусство да австрийцев в надзирателях было больше чем бранденбуржцев однако я ещё за несколько лет до войны получил второе гражданство считая что продумываю на два хода это был женский лагерь первоначально да а потом по полной отвесьте мне этой разящей правды а то давно уже ничего не пронимает а тут вот ненароком проняло у вас же надо думать только зажмуритесь вся летопись бежит строкой для глухих и кровавым кеглем состоял из главного и вспомогательного лагерей да не давайте вы всё как справку это же не занимательно добавьте чего-то из детства как вы это воспринимали как оглядывались там впервые главный рассчитанный на шесть тысяч мест только для женщин в тысяча девятьсот сорок первом был организован и мужской вскоре рядом устроен и другой Уккермарк для молодёжи основано предприятие СС Общество для текстильного и кожевенного производства первоначально содержались только немки позорящие нацию преступницы женщины асоциального поведения свидетели Иеговы о этих я знаю неортодоксальные ребята да слушайте вы пока прёт раз доставили чуть не полсотни цыганок с детьми потом привезли и полек австриек были и еврейки но если я не ошибаюсь в октябре сорок второго года РСХА приказало сделать лагерь свободным от евреев и шестьсот человек было депортированы в Освенцим сколько ж лет вы там горбатились и шуровали плюс тысяча девушек из Уккермарка а кругом стены толстые словно взятые на прут с резьбой акролиты и в каждом промежутке меж теми спрашивают верно ли понимают те бурдюки на возвышении через шесть голов а они так думают все до единого что вы являлись заключённой Равенсбрюка в период с тысяча девятьсот сорок второго по сорок четвёртый год о да тут не добавить не убавить как же вас угораздило-то была доставлена с другими женщинами после ликвидации Лидице ну вы знаете вас там приняли как русскую или чешку как русскую там все ходили с винкелями полосатая форма типа надежда мол то чёрное то белое смотря как воспринимать зебру должен быть нашит лагерный номер и винкель такой треугольник окрашенный в зависимости от твоей принадлежности красный цвет для политических и участников движения сопротивления зелёный для уголовников жёлтый для евреев тихо тихо не нужно вываливать на нас эту энциклопедию а вы не думали что я еби вас всех имею право чёрный для проституток цыган и мелких воров русским был положен красный с буквой R мы тогда отказались пришивать себе его представляете согласитесь не вяжется с брутальностью места и думайте сами насколько я неистова могу быть нам было позволено переменить буквы на SU Советский Союз хотя там тоже не элизиум мы были точно особая категория узниц а почему цыгане в лагере приравнивались к проституткам и ворам вы меня об этом спрашиваете не я же всё это придумала вот спросите у того упыря в наушниках который наморщил лоб о а теперь закрыл свою мерзкую рожу как же вы его не шлёпнули при аресте вы у меня это спрашиваете да я каждый день мочусь им в баланду для чего в течении дня отказываю себе в ретирадном ну да ладно давайте дальше у Равенсбрюка насколько я сумел выведать было много так называемых подлагерей и что с того их и вправду чересчур и когда в сорок третьем году начиналось усиленное угнетение заключённых в военпроме из нашего лагеря в подлагеря было переведено столько что я лиц не узнавала думала ещё бабоньки куда ж вы а они в Дабелов Карлсхлаген Шёнефельд Эберсвальде Мальхов несколько подлагерей было в Берлине всех мне не перечислить три дюжины шутка ли такие сведенья так и курсировали мешались в несуразицу побивая абсурдность Холокоста абсурдностью его памяти что придётся излагать одной техникой кочерыжка документального романа чуть цифр чуть авторского отвращения к устроителям если нигде не перегрузишь значит вывез а нацисты не вывезли ещё я много читал про зиму сорок четвёртого года где это интересно знать вы уже могли про это читать да ещё и много может вам уже абзац это собрание сочинений ладно шпилька зашла ну так что ж та зима вы про замёрзших что ли ну а про кого ещё показывайте на протокол что тут можно показать сверх того что многие замёрзли кто именно почему такое было допущено да потому что в палатках не протянешь сами попробуйте зимой сорок третьего в феврале в лагерь пригнали советских пленных из Крыма всего около шестисот человек среди них были связистки медсёстры женщины-врачи их сразу отгородили колючкой так они и жили до зимы следующего года когда в лагерь прибыл транспорт с заключёнными из лагерей смерти Саласпилс и Майданек всё переполнилось ну и пожалуйста я этого точно не хотел но ничего не мог поделать да мне по хую на ваши оправдания лучше скажите там ведь у вас и дети были да и не мало некоторые из них прибывали с матерями другие рождались на месте первая их группа была составлена из цыганских детей привезённых откуда-то из Австрии кажется из Бургенланда потом закрылся лагерь для цыган в Освенциме после подавления Варшавского восстания привезли польских детей потом ещё из закрытого Будапештского гетто что же с ними сталось вы точно кончали правовую школу жили у вас имеется опыт что с ними могло ещё стать конечно умерли если вы не помните всех поимённо это я не помню нет я слава Богу ещё в уме и не забуду имена этих пидарасов ладно ладно пошутили и хватит мы их тоже знаем даже ммм просиживаем над списками что вы там просиживаете если только не штаны начальники сменялись но не главный по экспериментам и не главный по спорту и праздникам идите попрыгайте через рвы и канавы а вспомнила главная тварь Гертка Оберхойзер вы её надеюсь не упустили вкалывала здоровым детям нефтяные и барбитуратные инъекции а затем отрезала конечности о ещё Рольф Розенталь прерывал беременность когда уже можно было рожать даже на восьмом месяце при этом сразу сжигал плод даже если он оказывался жив Рихард Троммер отбирал больных и немощных для газовых камер вот сижу и думаю откуда ж они все в эту шестилетку повсплывали прям как по заказу соединились в садо-гурт ну ну это уже лирика нам не до того лирика я говорю лирика иди побегай там от смерти посмотрю как ты запоёшь о лирике ладно давайте уже про свои книжки к ним в конечном итоге всё и сводится двадцатая часть о том-то тридцатая часть о том-то на мой вкус тридцать частей многовато может глав да мне без разницы чего я сижу в темнице тет-а-тет с ряженым адвокатом ладно герои намеренно отчуждённые словно неоплаченные муниципалитетом младенцы от груди кормилицы умоляю только не надо про это поделюсь так между нами трудновато всё узнавать исключительно по лжи очевидцев кто-то сидит на жопе ровно и глядит в котёл но я такой всё на своей шкуре так что там дальше а ничего в сорок четвёртом приехала зондеркоманда 1005 проект гестапо по сокрытию следов решения вопроса и не одного как я полагаю раскапывали вогнутые курганы и сжигали содержимое иногда перетряхивая эксгумированные тела на костемольной машине и снова закапывали им видимо нравилось с этим возиться не исполнителям конечно а баронам у нас был свой крематорий не поверите уже кто-то до нас его построил приходим на местность а он есть неужели и больших захоронений тел в округе не имелось так что зондеркоманда из Собибора торчала у нас в лагере три дня и отбыла множить страдания о как вы заговорили множить страдания наконец начало пробирать и не спрашивайте спать перестал в сорок втором Гейдрих поручил Блобелю проводить операцию 1005 но его самого вскоре убили чешский и словацкий агенты а это которым по сию пору аплодирует весь мир да эти самые то есть которые герои из героев ну да эти ребята Ян Кубиш и Йозеф Габчик да да Кубиш и Габчик homo heroes ну да теперь точно понятно так вот и 1005 задержалась но не надолго и уже сам Мюллер вскоре отдал окончательный приказ и вы состояли при зондеркоманде сопровождающим ходил за ними по лагерю как собачонка он их должен был сопровождать по приказу коменданта об этом все знали неужели подобного рода приказ коменданта был оглашён и заключённым ну не прямо оглашён вы что думаете там громкоговорители работали на независимую информацию или его императивный лай переводился на языки всех заключённых оглушение звонких аспират они там делали в своей комендатуре как вы сюда вообще попали в секретари ладно но все об этом знали так эти ещё и приволокли с собой костемольную машину на фоне которой фотографировались нет ну надо же быть настолько ограниченными человек и мясорубка хотя мне кажется понимали что им скоро хандец не могли не видеть этого по исчезновению предшественников не знаю к чему была та свадьба отрывать надзирателя от дела даже не капо а этот и рад стараться щёлкает снимок за снимком он уже тогда не ваш агент был вроде того что наполнял дело держа на заду ума трибунал так я вам и ответил уж слишком вольный у нас диалог пани тут все очень важные люди так что давайте уж продолжим обличать пишите тоже мне пан выискался хорошо можно про распоряжение начальства упомянуть или вы опять прицепитесь как нам его объявляли вы меня буквально пригвоздили я увял ну так-то коменданты сменялись ну а кто тогда не сменялся у власти же шизофреник про эксперименты о это не ко мне так говорите как будто это ко мне ладно заканчивайте вы этот занос одни из них были направлены на более эффективное лечение огнестрельных ран фашисты использовали нас чтобы лучше возвращать в строй своих рицовка на верхней части бедра и помимо бактерий в них совали частицы стекла металла дерева замеряли матерчатым метром фиксировали некроз тканей и прочие сопутствующее результаты отправляли в Хоенлихен доктору Гебхардту нет вы точно там были на положении у нас сам Гебхардт меньше показывает приходит такой на допросы в очочках волосы назад курчавятся похудел интеллигентный падла но делает вид что запамятовал сука у них же была полная свобода какую не получали врачи за всю историю медицины честолюбивые особи стремились пока не захерачили третью Германию вписать своё имя вот они и вписали пидарасы нет право слово здесь я вас полностью у меня мать в детской поликлинике так дискредитировать призвание но не все не все всех-то под одну гребёнку не чешите очень много находилось и порядочных людей которые бежали от режима как огня чурались службы в этих зонах даже кончали с собой лишь бы не ехать но тут ситуация сами не знаем как быть старики в трибунале уж больно мягкотелы скажу я вам доверительно наш-то ещё ничего но эти демократы сопливцы чистые нюни к вам ведь и Гиммлер приезжал так говорите будто он нас осчастливил сам Гиммлер подумать только да мы все блевали по очереди как только узнали какую суку к нам занесёт расскажите об этом а то я сам не понял хотел уже на другое перескочить или нового вопроса начать дожидаться этот упырь верный Генрих посетил Равенсбрюк в конце сорок четвёртого после его отъезда был само собой отдан кое-какой приказ для ликвидации прибыли эксперты из Освенцима подлежащих убийству выбирали на парадах выдавали розовые карточки с двумя буквами V.V. Vernichtungslager Vernichten лагерь смерти уничтожить раньше такие давались временно освобождённым от работ а теперь их обладательницы переводились в Уккермарк тот самый охраны прав молодёжи вы ещё и насмехаетесь ну это право слишком так и подмывает дать вам в рожу такого рода партнёрство с адвокатом мелькало у вас в практике да я просто уточняю правильно ли запомнил вы же каждое моё слово записываете или это вы кропаете свои бредни что-то типа кто-то вымарал время и место все махинации ещё раз доказывают нежелание ассоциации в лице пусть и не самого честного представителя признать очевидное советники за гомоклиналь Мартин Шмидт за квазар смилостивившись да вы прям у меня за спиной стояли не ожидал не ожидал неужто всё настолько очевидно а я признаться старался сочинял оно и видно и да охраны прав молодёжи только теперь в нём содержались ожидающие смертной казни а из документов следовало что женщин переводят в Миттельверде центр здоровья в Силезии всё это уже за несколько месяцев до освобождения как их убивали да вы точно маньяк много как только их ликвидировали клали на живот человек шёл вдоль ряда не тратя больше одного выстрела но потом решили что это слишком медленно нет вы представляете себе данный ход мыслей да абстрагируйтесь вы от жути процесса вернитесь в обыденность в тридцать там первый год ну как бьёт осознание куда они ушли в эту сторону и куда б дошли не останови их простой люд который уже и без пропаганды только по новостям во встряске ага ну да слушай дальше тогда массовые казни отложили и начали строить газовые камеры с этим справились очень быстро мы же сами и помогали класть кирпич казнь в них была видна снаружи женщин по полторы сотни загоняли внутрь там раздевали и заключённый из мужского лагеря взбирался на крышу по трапу бросал газовый баллон и тут же запирал люк не было слышно ни криков ни мольбы далёкая человеческая фигура на крыше одинокий силуэт виденный отовсюду известно что до своего столь скоропалительного и очень сомнительного устройства на службу в ряды надзирателей за людьми лучшими к тому же представителями вида врагами и недругами фашизма вы были не полицаем не боксёром и не тягателем гирь вы милейший работали историком дрожу и падаю вот это обличение а вам почём знать я ж вам так и не дал в морду да да язвите но что это даст я жду ответа подождёте так время идёт ладно что вы хотите знать я уже говорил тресните себе в висок тогда всплывёт посещаю очевидцев а что мне ещё с них требовать какой смысл встречи и её такого сложного устройства да я очень хлопочу из-за всех вас клопов так что будьте любезны скажу так надо было в наушниках всё смолкает трибунал шлёпает по ним синхронно правой рукой по правой губке из которой выходит обрезиненное щупальце через голову перебирают провода порывом вверх порывом вниз порывом вниз порывом вверх правая нога всех посвящённых начинает отбивать ритм несоразмерный обсуждаемой трагедии американские солдаты что-то подозревают и переглядываются квадрат подсудимых под их попечением ничем не отличим в реакциях певец достучался до них исполнитель поработил ослабляют галстуки так точно что прослеживается программирование не взирая на лица свидетельница отрывает от платья кусок аналог договора для сибирских воевод сгинувших при Петре взвивает над головой левая рука кулаком упирается в пояс бьёт замедленную чечётку судьи взмывают со своих мест кинулись бы к ней но тогда подаваемая энергия прервётся страсть и трепет пасадобль предваряющий макабр проблемная зона и едва ли не мёртвая в центре Нюрнберга и не из-за фашистских сходок оживает Геринг встаёт гнётся в пояснице над столом и щёлкает пальцами то на одной руке то на другой в бок упирается автомат а его не волнует универсально поданная мантра шифр из знаков и контрапунктов энергия заложенная в основание классики объективы камер выписывают восьмёрки от комнаты дрожь передаётся на фигуру Фриче сквозь пелену он оценивает идею и перебирает имена снайперские выстрелы строками кода одержимость музыкой единение перед расставанием были у них такие области производства где узники могли так навредить а никто бы и не заметил до взрыва в пусковой шахте борделей семь или восемь драки за места недавно я встретила одну здесь в Нюрнберге она узнала меня узнала и отвернулась шла под руку с мужчиной все они скрывают своё прошлое надо думать чтоб хоть как-то протянуть и не свихнуться парапет в голове хоть информация и затухает в иконической памяти быстро а только такая там всё и гнала в нас обратная маскировка лицо насилующего тебя надзирателя накладывается на собирательный образ и это не спасение и не усиление а всего лишь что потом надо настроиться забывать мы все исходим временными паттернами что было до них бог весть а вот за воротами с внутренней стороны сразу гипермнезия на ровном месте но там же самая для неё неподходящая среда обитания да одна только рожа Зурена она же бессмысленная разве что отражающая порочность гондон едва только запахло жареным сбежал с драгоценностями заключённых сколько мог унести нормальная как будто бы реакция но только я помню об этом как он ломится сквозь чащу обняв себя руками чтоб меньше терялось его тушу мотает споткнуться нельзя скорее спрятать спрятать приберечь это видно моё жалованье перебиваться в отставке делал всё как приказывали чтоб просветить кого-то вроде вас вроде такого вот высоколобого трибунала иного ведь нам не оставлено мы всего лишь женщины женщины не мы решаем но обижают нас.
Назад: Глава шестнадцатая. Принцип
Дальше: ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ИСТОРИЯ ИСКУССТВЕННЫХ ОСВЕЩЕНИЙ