Всё же мало гоняли и колотили его в дружине, пока отроком был. Ещё три тысячи синяков – глядишь, насторожился бы посередине деревни. У белых резных ворот, когда здоровался с плотниками.

– Спорина вам, делатели! Лесные добытчики на возах едут, к вечеру будут.

Сверху еле ответили. Торчали какие-то встрёпанные, недобрые. Ну да Светел ни с кем тут брататься не собирался. Мало ли, перелаялись, один другому плаху на ногу обронил? Во все свары вникать – нос вырастет, как у Розщепихи.

Минуя ворота, он разглядел на уличной земле кровяные пятна – неровной вереницей за угол. Светел и сам туда направлялся, но скверное это дело – идти по следу несчастья. Уж лучше берегом озерка, хотя той улицей было дальше.

На его пути царило странноватое безлюдье. Двое парней, попавшихся навстречу, как-то спешно скрылись из виду. Даже не поздоровались.

К просторному купцову двору Светел подошёл бодрый, нетерпеливый. «Крагуяра усердней стану лечить. Пусть скорее глаза на место поставит. И живой ногой летит к Сеггару, а я – про обоз попутный разузнавать…»

Ворота стояли не то что замкнутые – кажется, заложенные изнутри. А прямо перед ними чернело рудяное пятно. Последнее в горестной веренице.

Веселья как не бывало. «Да что тут стряслось?..»

– Эй! Ночевать пустите али снаружи оставите?

Светелу отворили калитку. Герриковы домочадцы смотрели с видимым облегчением.

– Не вели казнить, твоя почесть, добрый господин витязь… – стянул колпак дединька Щепка. Он зачем-то держал в руках вилы. – Мы товарища твоего как есть домой привели… а совсем отстоять не поспели, ты уж не обессудь…

Внутри съёжился ледяной ком.

«Крагуяр!.. Привели?! Это ж… ох… привели…»

Стало ясно, отчего у сегжан нынче обнаружилось столько дел по домам, по дворам.

«Где один из нас, там и знамя!»

На пороге мыльни возилась чернавка. Отскребала крылечко, ибо не дело человеческой крови дворовые ухожи марать.

Светел плохо запомнил, как бежал через двор. Воздух стал густым киселём, Опёнок вроде всего раз шагнул сквозь этот кисель и тотчас встал на крыльцо, а согбенную девку, кажется, перепрыгнул, она и не поняла.

Рванул дверь…

В ноздри ударил густой запах крови. Крагуяр пытался сидеть на скамье, ронял голову, слабо отмахивался от женских рук. Ишутка со свекровушкой не подпустили к нему дворовых девок, сами взяли заботу. Светел наконец выдохнул. Крагуяр николи не умирал, хотя выглядел жутковато. Лицо – вершка целого не найдёшь, по передку тельницы густая юшка из носа, умаешься отмывать. В волосах, на штанах, на мокрой свите – глина пластами.

Уж не та ли, из коей в новом доме печку бить собирались… Светел её третьего дня сам таскал с молодыми сегжанами…

Руки меж тем скидывали кожух, безрукавку, верхнюю шерстяную рубаху.

– Умою его. – Голос прозвучал на удивление ровно. Светел помолчал немного, спросил почти шёпотом: – Кто?

Хотя уже догадался.

Ишутка ответила сквозь слёзы:

– Мы мимо шли… они слова срамные метали…

– Сыношенька… – Свекровь глядела жалеючи, поди, с радостью увела бы невестку в чистую горницу, подале от крови и скверны, да Ишутка – всегда тихая, покорная – растеряла всё послушание.

– Домой проводил… оглянулась, след простывает… потом уж ребята соседские прибежали…

– Эх, брат!

Светел поднял Крагуяра на руки, понёс из влазенки в нагретую мыльню.

– Светелко, рана откроется, – испугалась Ишутка.

Крагуяр зашипел, попробовал оттолкнуть, не совладал.

Пока отмывали Крагуяра, пока одевали в свежее, несли в повалушу, устраивали на той же лавке, с коей он радостно встал полторы седмицы назад, – Светел знай пошучивал.

– Богато же, брат, тебя исписали. Бока отходили, нос подрумянили, сусала подправили. Вот почто меня не дождался? Всю красу себе забрал, со мной делиться не захотел?

Не смеялись только глаза. «Гуртом, значит. Всемером на увечного. Мораничи! А туда же – песен не играй, громко не смейся, благочиния не смущай…»

– Есть вести радостные, – сказал он Ишутке. – Кайтар в Твёржу приходил. Теперь сюда мчит. Вскорости, наверно, вернётся.

«Будет вам благочиние…»

– Кайтарушка, – просветлела Ишутка.

Крагуяр ощупью взял её руку. Глаза не раскрывались, дышать мог, только лёжа на левом боку. Два ребра ему надломили.

«Люди скажут: Неуступовых витязей всякий в глине вывалять может. Люди скажут: Кайтарову бабу кто хочет, тот и злословит…»

Такими связными словами Светел не думал. Лишь глубоко в груди вился огненный клуб, отчего взгляд то и дело вспыхивал искрой. Ишутка смотрела, вспоминала, пугалась.

Досветная беседа в Затресье… нож в руке Зарника… Светел с точно таким же лицом. «Уби-и-или…» И на берёзовых чурочках густыми каплями – кровь!

Когда Светел вовсе поскучнел и вышел за дверь, Ишутка чуть не сорвалась следом. Ладонь Крагуяра сжалась неожиданно цепко, остановила.