Цена мести
Ознобиша сидел на куче стёганок у стены. Глаза временами закрывались, он уплывал в ласковое тепло, но голова неловко клонилась, и он возвращался. Было хорошо.
Здесь, в глубоких недрах, когда-то рубили красивейший камень, изобильный древними раковинами. Добытое унесли бесконечными лестницами, пустили на украшение заоблачного дворца. Там каменные улитки и леденели теперь – забытые, не нужные никому. Опустевшую выработку населяли порядчики Гайдияра, пока она не стала им тесновата. Ныне здесь властвовал Косохлёст. Учил добрых молодцев, набранных в охрану Эрелиса. А Ознобиша сидел праздно. Смотрел.
В шершавой стене было вырублено подобие печурки. Заботливая Эльбиз сама уложила мякоть, сделала ему гнездо. «Поспал бы», – сказала она, потому что райца вправду спал плохо, тревожился. Стёганки пахли человеческим трудом, печным дымом сушильни, немного – сальными вытопками для смазки доспехов. Ничего общего со смрадными войлоками передвижного узилища. Было уютно, не хуже, чем среди книг.
– Я те дам! – кричал Косохлёст. – Куда вылез геройствовать? Живо встань, где стоял! А ты, зеворотый, чаек взялся считать?
У стены горело несколько жирников. Посреди чертога, на расколотой чушке, покинутой каменотёсами, сидел царевич Эрелис. Чтобы не было скучно, толстой иглой вывязывал уже третье копытце. По сторонам бдели стражи с деревянными бердышами, остальные ребята изображали кто татей, кто рынд, кто простых мимоходов. Злодеи пытались обмануть охрану. Отвлекали кто как умел.
– А что он!.. Будто у сестры моей на мякитишках лежал! – яростно порывался виновный. – Пусти! Рыбам скормлю!..
Его бердыш лежал на полу, он горел местью обидчику, зацепившему за живое.
Обережный воевода встряхнул парня:
– Я тебя самого к рыбам отправлю! Завтра велю твою матушку поминать, да погаже! – И укорил телохранителей, рассеянных в потешной толпе: – А вы, дальний круг? Почто задорщика пропустили, беспелю́хи?.. По местам все! Ещё раз!
– Мой отец с одним дядей Космохвостом улицами ходил, – вздохнул Эрелис, меняя клубок. – Надо править так, чтобы любили…
Косохлёст зло огрызнулся:
– Правь как хочешь, моё дело – злодеев не подпускать!
За каменным выступом царевна Эльбиз увечила болвана, свитого из подвяленных водорослей. Разила его, как злобного снохача. Метала гвозди, спицы, даже толстые булавки для взбитых волос – всё, что может попасть под руку кроткой андархской царевне. Любо-дорого! Эльбиз не давала промашки ни с разворота, ни в кувырке на бегу. Вот снова вскочила, весёлая, живая, свирепая. Почти красивая.
– Лучше бы поучилась плечиком дёргать, – сказала Нерыжень.
Таково было новое поветрие при дворе владыки Хадуга. Младшие царевны, боярские дочери, комнатные девки – все утратили разум. Только и делали, что вскидывали плечико и косились, хлопая ресницами из крашеных пёрышек.
С лица Эльбиз пропала всякая радость, осталось желание убить и самой заколоться сайхьяном, кинжальчиком чести.
– Не угодишь вам! Выучила лисий ход… – Лебедь проплыла десяток шагов, да так, что парни рот разинули. – Старцы ветхие посмотрели – скромности не подобает!.. За братом просеменила – судачат, мешки травяные, будто я лисьего хода освоить не возмогла!
Терпеливая Нерыжень закатила глаза:
– Добро… Погожу, доколе уймёшься.
И прямо сквозь гущу парней пошла к Ознобише. Тегиляев-подкольчужников навалено было много, найдётся и ей местечко присесть. В отличие от Эльбиз, натянувшей любимые домашние гачи, витяжница была одета по-девичьи. Ознобиша обрадованно завозился, потянулся встречать, какой уж тут сон! Нерыжень не касалась ножками пола, подумаешь, лисий ход. Косохлёстова молодая дружина разволновалась, лакомые взгляды поплыли за ненаглядной красой. Рукам опостылело деревянное оружие, ладони мечтали изведать тепло, упрятанное под атласную душегрею…
Косохлёст даже не раскричался. Без толку.
А она ещё и выбрала одного «рынду», минуя, невесомо коснулась… крутанула подолом, повела плечиком… На что заёмные ресницы? Пушистые крылья вскинулись над зимними родниками! Парень потонул в тех родниках, даже не барахтаясь, канул на дно…
…И кончик деревянного ножа указал смертельный удар, больно ткнувшись в низ живота, где уже собралась возрадоваться становая жила. Вот оно, отрезвление.
– Голову поверни, – зло велел Косохлёст.
Двое «татей», оказавшиеся крепче на девичьи чары, благополучно подобрались к Эрелису. Одному царевич грозил вязальной иглой, но второй-то?
– Ещё так оплошаете, – зловеще посулил Косохлёст, – в шею выгоню.
– Девок призовём, – рассудила Нерыжень. – Пусть гуляют, песни поют, удальцам смущение причиняют. Может, и я кого облюбую нам с государыней в подруженьки. Не все же они у матушки Алуши дуры кромешные?
И села рядом с Ознобишей. Вытянула стройные ножки, оправила понёву, которую нигде в Левобережье не опознали бы как свою.
– Чем скуку гонишь, райца премудрый?
Ознобиша с готовностью вытянул из ворота мешочек на длинном гайтане. Вытряхнул в ладонь наконечники для пальцев. Деревянные, очень тонкого дела: подарок Эрелиса. Стащил пятерчатку, вложил обрубки пальцев в гладкие деревянные гнёзда. Нерыжени он не стыдился. Достал церу в кожаном окладе, раскрыл. Наконечники повторяли красивый изгиб пальцев, сложенных для письма. Были даже ямки под писа́ло или перо. Ознобиша сжал костяную палочку, вычертил по свежему воску: НЕРЫЖЕНЬ. Первые буквы получились правильными, изящными. Последние дались через великую силу.
– Не привык ещё. Вот намозолю… смотри пока!
И стал быстро, ровно писать левой рукой.
– Хитёр, – прищурилась Нерыжень. – На что Ардван?
Ознобиша внимательно посмотрел ей в глаза:
– Без Ардвана мне бы, пожалуй, навязали писца… коему из Чёрной Пятери поклоны передают.
Она сразу спросила:
– На Ваана думаешь?
В тёплом гнезде стало холодно. Ознобиша поёжился.
– Трепещу несудимого осудить…
– И что? Лучше десять несудимых казнить, чем одного вора к государю приблизить.
Ознобиша опустил церу и писало. Руки дрожали.
– На нас Владычица смотрит… праведно царствовать… всё на весах… если будет неправда…
Нерыжень взяла его десницу в ладони. Осторожно, не причинив боли, сняла наконечники, стала гладить и греть увечную кисть.
– Разной правде нас учили, Мартхе.
Ознобиша перевёл дух, с трудом разгоняя придвинувшиеся тени.
– Вы с Косохлёстом, мы трое… Новко, Сибир… Чтобы государю оглядываться поменьше…
– А там Шегардай. Дядя Сеггар подойдёт, – сказала Нерыжень. – Кто на нас!
Ознобиша улыбнулся:
– Я в скорописи за Ардваном никогда угнаться не мог.
Царевна Эльбиз прогуливалась перед болваном. Вскидывала плечико. Правое, левое. Училась жеманству. Получалось грозно, сурово. Болван благоразумно помалкивал.
Ознобиша закрыл глаза. Писать левой рукой он выучился в подражание Скваре.
Который позже стал Вороном.
Который…
Наконец Косохлёст погнал уморившихся парней вон. Париться в мыльне, обдумывать новое, странное, услышанное сегодня. Сыновья прачек и рыбаков впервые обнаруживали, что, оказывается, можно устать не на тяжкой работе, а всего лишь от попыток осмыслить. Уходили притихшие, почему-то кланялись Ознобише.
Доверенный порядчик заглянул в дверь.
– Никого не пускай, – велел Косохлёст.
Эльбиз уже подала брату стёганку, помогла надеть кожаный лузан, наручни. Сибир держал наготове щиты и два деревянных меча.
Косохлёст подошёл, неся шлем. Ознобиша не впервые видел его в потешных боях, но после слов Нерыжени смотрел на заменка с больным вниманием. Может, в младенчестве Косохлёст и выглядел царевичу близнецом, зато теперь…
Сразу видно, кто воин.
Вот встали друг против друга. Мечи встретились кончиками, венцы поднятых щитов прикрыли оружную кисть…
Косохлёст ударил.
Движение казалось мгновенным, но Ознобиша, наученный смотреть, счёл его почти ленивым. Косохлёст мог быстрей, намного быстрей. Он почти без замаха крутанул меч, снизу вверх грянул в щит Эрелиса, вскинутый навстречу. Царевич ответил подобающе. Ушёл вправо, прячась под щит, и тотчас испытал, нет ли бреши в обороне заменка. Он всё сделал верно. Тот же Новко сейчас откатился бы по полу с подбитой ногой…
– Эх! – вырвалось у Сибира.
Меч Косохлёста щёлкнул Эрелиса в затылок, прикрытый кожаной скорлупой. Провернулся на огниве, упёршемся в железный венец, добавил по деснице над локтем.
Такой удар, если с полного маху, без ходовой жилы оставит. Косохлёст удар едва обозначил, но меч царевича выскочил из замлевшей руки.
Рында отступил. Эрелис подобрал оружие. Пока не появились заменки, он вставал против Новки, других порядчиков, даже Сибира. Побивал молодых вельмож, знавших толк в боецком искусстве. На деревянных мечах, на струганых железных…
…И думал, глупец, будто чего-то достиг. А пришёл витязь, годами наторявшийся у лучших, – и оказался наш победитель молодец против овец.
Всё заново! С самых первых шагов!
Эрелис не мог скрыть отчаяния.
– Где я ошибся?
– Ты не ошибся. Ты умудрился не растлить умений, чего я боялся. И по-прежнему лучше многих за себя постоишь.
– Но не против тебя…
– Ты научен необходимому.
– Мне нужно больше!
Косохлёст скривился:
– Если ты насчёт пророчества…
«Я вижу две участи для обидчика, – сказала гадалка, спрошенная о Лихаре. – Вот первый путь: его праведной рукой сразит царь…»
– Тёмное слово можно всяко толковать, – поддакнула Нерыжень.
– Гадалку эту потом даже мезоньки не видели, – прогудел Сибир. – Вылезла откуда-то, языком болтнула – и дёру.
– Сразить можно по-всякому, – рассудила Эльбиз. – Со света сжить. Разорить. Как в людях водится – хоть занять, а донять!.. Она ж поединка не поминала? Так, Мартхе?.. Праведная рука может быть какая угодно. Рать под стенами. Указ царский!
Спорили не впервые. Нерыжень беспощадно спросила:
– Ты, свет, сама почто шарахнулась от обряда? Пусть бы чужой чуженин с Лихарем пал. Может, она про злого прихвостника говорила.
«…Есть второй путь, верней и короче. Я сотворю обряд, чтобы ненавистник пал в течение года. Только даром это не дастся…»
Эльбиз не осталась в долгу:
– Старуха плесенью надышалась. Чтобы я брату лгала?
Ознобиша молчал. «Вот сестрица, готовая обморо́чить братца. И с ней правдивый судья, намеренный осудить несудимого…»
Эрелис внимательно смотрел на своего райцу.
– Бывает, люди изощряются в толкованиях, а смысл оказывается близок и прям. Вот ты, Косохлёст, мог бы Лихаря победить?
Молодой рында покачал головой:
– Я не знаю.
– Хотел бы и я ответить: «не знаю»… – скривился Эрелис. И вдруг спросил: – А ты, правдивый Мартхе, как думаешь?
– Я смотрел на Лихаря сквозь ужас, – прошептал Ознобиша.
Какая-то мысль просилась на свет, но разглядеть себя не давала.
Эрелис потребовал:
– Встанем ещё.
Они сходились снова и снова.
– Главное – не быстрота, – подсказывал Косохлёст. – Просто в нужный миг окажись там, где потребно!
Праведные учатся скоро. Некоторое время спустя Эрелис впервые не дал к себе прикоснуться. Когда он попробовал ответить, рында подцепил его щит своим, увёл в сторону. Царевича развернуло, Косохлёст яблоком меча легонько примял его лузан меж лопаток:
– Хватит пока.
Эрелис заупрямился:
– Лихарь дрался, когда я в люльке лежал…
– Ну и не гонись за ним, – сказал Косохлёст. – Ты государь. У тебя битвы иные.
– Я хочу быть готов.
– Ты…
– Скажешь, буду гнаться, не догоню?
– Не о том я. Как дядя Космохвост мне присесть не давал, ты сам помнишь…
– Ещё бы!
– Пока я без тебя в дружине ходил, они все меня учили. День, ночь! Я ничего главнее боя не ведаю! Всю душу! Все силы! Это мне и воздух, и пища…
– Я хочу быть готов.
– И всё в уплату отдать, для чего тебя дядя Сеггар берёг?
Эрелис хмуро молчал. Покачивал в руке меч, ставший невероятно тяжёлым.
– Я не знаю ничего, кроме боя, – повторил Косохлёст. – Это мой спрос, мой ответ, моя жизнь. Поэтому я лучше многих. Тебе так нельзя.
– Кому судить и править, тот не волен в хотениях, – тихо проговорил Ознобиша. Спорщики замолчали, оглянулись. – Ты, государь, обетован Андархайне и Шегардаю… Меня и то выслали с воинского пути, чтобы я наполнял свою память законами, а не с самострелом по лесу бегал… Станет ли Ваан сплетничать, будто Эрелис Пятый избрал величие мести, забыв о величии Андархайны?
– Одно несомненно, – нахохлилась царевна Эльбиз. – Ваан всех нас переживёт, чтобы вволю наушничать!
