На долгом спуске в Книжницу было покойно и тихо. Здесь даже потолок со стенами остались светлей, чем в обычных улицах Выскирега. Сюда спускались с дозволенными светильничками, не дававшими копоти, а плесень истребляли токи свежего воздуха. Подавно не было и мазни на стенах. Озорных, шалых людишек, охочих до пачкотни, придерживали опричь.

– После Беды верхние жилища города, вырубленные в утёсах, начали замерзать, – рассказывал Ознобиша. – Там было много деревянного убранства. Его частью перенесли в подземелья, ставшие новыми домами почёта, но многое было покинуто и пошло на дрова. Жители, мучимые холодом, мало думали о ценности книг. Когда грозит гибель, старинные листы, хранящие бытословие Андархайны, делаются обычной растопкой… Я не судья тому времени, но мне милей храбрецы, обходившие брошенные дворцы ради сундуков с книгами, свитками, пачками писем… вплоть до записей торговцев… всё это наполнило подземелья, прежде видевшие только бочки с вином. Случалось, спасители знаний и охотники за растопкой рвали добытое друг у друга из рук. Достойнейший муж рассказывал мне, как в схватках тех месяцев ему приходилось обнажать меч, и дело не всегда ограничивалось угрозами. Будем же помнить: хранимое в нынешней Книжнице оплачено кровью. И я сам убеждался, что каждое зёрнышко сбережённого обретает качество золотой песчинки, лишь стоит как следует присмотреться…

Ардван кашлянул.

– Здесь по стенам письмена или свет так маячит?

В мягком камне там и сям блестели вкрапления. Додревний жар, породивший выскирегские скалы, запёк пласты песка с валунами. Строители подземелья, узревшие красоту, вылощили разрубы глыб. Ардван подошёл к стене, проследил пальцем угловатые завитки, тёмные на светло-сером и рыжеватом.

– Многие усматривают здесь чудо, – негромко пояснил Ознобиша. – Я рад, что ты его разглядел. В какую сторону ни пили этот камень, являются письмена. Их пытались разгадывать, но дастся ли смертным начертанное при рождении мира?

Ардван с восторгом представил, как срисовывает божественные завитки. Оснащает ими благородный устав для царских указов…

– Сам я склонен считать, – продолжал Ознобиша, – что по высшему замыслу эти подвалы были сразу предназначены для хранения знаний. Вы увидите: в Книжнице, как и внутри этих камней, можно двигаться вверх, вниз, в стороны, обретая сокровища, о коих даже не помышлял…

Впереди уже виднелись огоньки у ворот, изукрашенных виноградными лозами.

– Господин! – пискнул мезонька. – Пока ты будешь занят высокими делами учёности, позволишь ли верному служке полистать ту книгу из сундука?

Ознобиша ответил не спеша, с важностью:

– Какую?

– Ну ту! «Благочестивое брачение праведных дев, или Как в старые времена…» Ой!

Быстрый подзатыльник, отвешенный Нерыженью, совсем сбил драную шапчонку на нос.

– Чего должны были скоморохи бояться? – спросил Тадга.

Ознобиша ответил:

– Есть верование… Пережитое на подвыси якобы потом сбывается в жизни. Когда ты примериваешь чужой лик и судьбу, это не проходит бесследно… Потому-то жрецы недолюбливают окрутников, полагая лицедейство сродни колдовству.

– Что-то не читал я о таком, – нахмурился Ардван.

Тадга пребывал во власти уже нового страха.

– А тот… тот великий… он с тобой… он назвал тебя… а ты…

В Невдахе сын рыбака возносился мечтами не свыше казны у какого-нибудь купца. Приятие на царскую службу грозило смять его, как снежный обвал. Третий сын Андархайны!.. плёточка золочёного шёлка, лёгшая на плечо!.. а слева и справа – бояре с именами из древних лествиц! Ардар Харавон! Невлин Трайгтрен!..

И сегодняшний царевич, воевода порядчиков, своими руками поднявший Ознобишу с колен. Мыслимо ли этакое пережить?

Молодому райце было горестно и смешно.

«Видел бы ты, как Эрелис учился в высоком кресле сидеть, грозный вид принимать… чтобы всё по обряду, чтобы Невлин зрелость увидел. Слышал бы ты, как Эльбиз уговаривала почтенных бояр принять новиков сидя, но два старых воина что две скалы: обряд повелевает стоять…»

– Когда я попал в Выскирег, – начал он, – великому порядчику было угодно испытать мою верность престолу, поведав, как райцы былых времён избавлялись от ненужных страстей.

– Они… что?! – помертвел Тадга. Остановился, завертел головой, ища путь к спасению, хотя куда здесь было бежать.

– Нет, и я вскоре выяснил это, – успокоил друга Ознобиша. – После чего, глупец, вздумал отплатить за свой страх непочтительным словом. Благородный царевич тогда простил меня… а недавно спас жизнь. – Помолчал, задумчиво добавил: – А кто затеет дразнить меня евнушком…

– Того я нагну и так оставлю, – обращаясь к пустоте над головами ребят, прогудел сзади Сибир.

– Больно надо, – поспешно отрёкся Ардван.

Порядчики, скучавшие у ворот, разом вылупили глаза на прекрасную спутницу Ознобиши. Казалось, даже воинское приветствие отдали ей, а не райце третьего сына. Когда шаги стихли на спуске, один порядчик тоскливо протянул:

– Знать бы, кому радость-душеньку привезли.

– Тебе на что? Лаком кус не для наших уст.

– Райцу вознаградили небось.

– Да ну. Мартхе на неё лишку глянуть боится.

– На такую и царевичу заглядеться не грех…

– Не хватало нам о делах царских судить!

– А кто судит. Я же про что? Ей бы не в Книжнице томиться, а румяна с белилами выбирать, лавки златокузнецов обходить…