Крайнее утро нашей первой задачи было солнечным, но с очень холодным ветром. Отряд собирал вещи, в охранении бойцы уже сидели с рюкзаками, ожидая команду на начало выдвижения.

Минут за двадцать до нашего старта к нам на гору пришли около десяти коров. Что они делали почти на трёх тысячах метров, никто не понимал. И вот одна из них забралась на самодельный забор из камней, за которым, собственно, и начинался двухкилометровый обрыв. Я не знаю, кто этот забор сооружал, но длиной он был километра три. Состоял полностью из плоских камней, положенных друг на друга. Высота забора была около метра.

И вот эта рогатая туша заползла на этот забор, кое-как умудряясь найти там точку опоры для четырех своих копыт. Забор стал ходить из стороны в сторону, а корова спокойненько повернула голову налево и стала созерцать высокогорную природу. Постояв минуты три, корова слезла оттуда и пошла вниз по не самому пологому склону. Эта корова на заборе стала запоминающейся картинкой нашего пребывания на той высоте.

— Юстас, ты первый сегодня, куда идти, знаешь. Давай строй группу и начинай движение, — определил ротный.

— Понял. Хорошо. Через пять минут буду готов.

Группа построилась в походный порядок, я проверил личный состав, оружие, снаряжение, Старый обошёл места нашего ночлега. Я доложил Филину, что группа готова и дал команду: «Головняк, вперед».

Спускаться нам надо было с двух тысяч восьмисот метров до тысячи трёхсот метров на окраину населенного пункта, где нас ждали Уралы эвакуации. Дороги и тропинки там не было, да даже если бы и была, то мы бы всё равно пошли по азимуту, как и в этот раз. То, что спуск тяжелее подъёма, я знал, но с таким затяжным спуском я столкнулся впервые. Рюкзаки были немного легче, чем десять дней назад, так как в них не было ни воды, ни еды. Но всё равно, вес был приличный. Под таким весом на спуске основную нагрузку принимают на себя колени. Я это сам почувствовал уже ближе к концу марша.

Вообще, спуск был трудный. Мы старались выдерживать направление и избегать троп. Были места, где мы просто сползали на жопе, так как склон был очень крутой.

После очередного такого склона головняк остановился и дал сигнал: «Внимание». Мы передали команду дальше. Моя четвёрка находилась на одной высоте с головняком, вторая четвёрка ядра оказалась на склоне, тыльник только начинал спускаться.

— Витас, почему остановились? — уточнил я у головняка.

— Тут коровы командир, — ответил боец из головняка.

— И? — с непониманием спросил я опять.

— Командир, подойди сюда, сам посмотри.

Группа заняла круговую оборону, насколько это было возможно на этой местности, и я пошел к головняку. Картина была эпическая. Слева был очень крутой подъем, справа ещё круче спуск, а прямо, напротив головняка, стоял тот самый бык, которому Фляга засадил камнем между рогов. Бык опустил голову вниз, выставив рога вперёд, и исподлобья смотрел на Флягу, который не отводил глаз от быка.

— Фляга, а земля круглая, правда? Нас даже бык нашёл, хотя мы шли не по дороге.

— Ага, — коротко ответил Фляга, не оборачиваясь ко мне.

— Бля! Их четыре, забодают нахрен, — сказал я с каким-то серьезным сарказмом, сам не понимая, что делать дальше. Вид у быка был не особо дружелюбный.

— Давай тогда вниз немного и там по траверсу пойдем, — продолжил я искать выход из создавшегося непредвиденного обстоятельства.

Но в этот момент бык поднял голову, посмотрел на нас, развернулся и пошел со своей «бандой» вниз по склону. Крутизна склона им была безразлична.

— Я реально чуть не обосрался, когда он из-за дерева появился, — сказал Фляга.

— Все, продолжаем движение. Повезло, что бык оказался злопамятным добряком, — улыбнулся я, изобразив мимикой непонятное одобрение произошедшего.

Головняк пошел дальше, я занял свое место в походном порядке, и мы продолжили движение.

Примерно часа через три после начала нашего движения от базы, у меня сдох Радюга. Когда я остановил отряд и передал Филину, что мне нужен привал, я подозвал Радюгу к себе. Он шёл ко мне сверху, его колени реально не могли удержать вес его тела и вес рюкзака. Они дрожали. Я такое видел в первый раз. Он подошёл ко мне, его ноги тряслись как кустики от сильного порыва ветра.

— Снимай рюкзак, Радюга, — со злобой сказал я второму радисту. Меня напрягало, что он мне и на подъёме мозги трахал, и на спуске то же самое.

По его дыханию, бледному цвету кожи и одышке было понятно, что он на пределе. Я поднял его рюкзак. Он был тяжёлым, но не тяжелее, чем у Лебедя и, тем более не тяжелее, чем у пулеметчиков. Вся проблема была в том, что этот чудо-радист неправильно уложил рюкзак, и в итоге тяжелые батареи от радиостанции лежали на самом дне рюкзака, и именно поэтому рюкзак давил на плечи.

Я заставил его вывалить всё из рюкзака, и он под моим контролем стал складывать всё заново внутрь, всё, как учили в «автошколе». Хотя я это уже объяснял и показывал на своем примере, что куда кладется и почему. Ну, вот такой я херовый учитель, раз не все уяснили данный вопрос. Хотя даже Михалыч уяснил, а это уже показатель многого.

Он укомплектовал рюкзак, вес остался прежним, но из-за того, что центр тяжести стал выше, на плечи так уже не давило. При этом я ему отрегулировал поясной обхват, немного ослабил плечевые лямки, чтобы вес по максимуму ушел с плеч на поясницу, и идти стало намного легче и комфортнее. Вот что значит «забил хер» на укладку снаряги. В училище, кстати, тоже это не рассказывают, это приходит с опытом.

Минут пятнадцать мы потратили на переукладку и продолжили движение. Метров через пятьсот головняк доложил, что обнаружил место разрыва авиабомбы. Отряд занял круговую оборону, Филин с моим головняком лично осмотрел это место. Воронка была огромная. Несколько деревьев лежали с выкорчеванными вверх корнями. В радиусе тридцати метров все деревья были поломаны. Но следов пребывания кого-либо не обнаружили.

Доложив в Центр и получив одобрение двигаться дальше, наш отряд продолжил топать вниз. Мы вышли на ровную часть предгорья, и, пройдя молодой подлесок, отряд вышел на дорогу, с которой уже было видно место, где находилась наша точка эвакуации. За нами шли коллеги из соседней бригады. Это была группа моего однокашника, который десять дней назад выводил нас в горы и охуевал от коробок с пайками в наших руках.

Подойдя ближе, я увидел офицеров нашего подразделения. Сбоку стояли машины управления. Мы построились погруппно, и Филин пошел докладывать комбату, но его перехватил старший начальник, появившийся ниоткуда и начал орать:

— Хуле вы, как бандиты, с гор спустились, кто в чем? Этот хуле в чёрной футболке ходит, ему это Родина выдала, что ли? — возмущался слегка неадекватный начальник, — Посмотри, кто в бандане, кто в панаме, кто в кепке вырядился, как хуй пойми кто! — продолжал он нас приветствовать приятными словами.

— Ничего удивительного, — сказал я сам себе, глубоко вздыхая и глядя на его неуверенную походку из-за «синей ракеты».

— Филин, вон туда на поляну веди своих военнопленных, пусть там оденутся нормально, а то смотреть противно, — завершил свое изречение наш начальник.

Филин произнес известное всем: «Есть!», — и пошел к нам с лёгкой улыбкой и недоумением.

— Всё, балдейте пока, — сказал я своей группе, и бойцы побежали стрелять сигареты и воду.

Ко мне подошли Дрон и Филин.

— Охуеть, мы пленные. А то, что мы чуть не сдохли там без воды и что треть пайков, которые он нам добродушно сбросил, оказались гнилыми, ему похуй, да? Да пошел он в очко! — ругнулся Дрон.

— Да забей, кореш. Они тут на «синей ракете», им вообще похуй на все происходящее, — ответил я, и мы пошли в сторону наших групп.

Мы сбросили рюкзаки, разгрузки и присели на них. И тут я обратил внимание, как группа нашего с Дроном однокашника представляется комбату. Он вышел абсолютно трезвый, без мата и нытья. Пожал руку группнику, спросил, как дела, потом поздоровался лично с каждым бойцом группы, расспросил про здоровье, ПОБЛАГОДАРИЛ ЗА РАБОТУ и отправил отдыхать. А ведь мы делали одинаковую работу. Им благодарность, а нам — мат и недовольство.

«Все познается в сравнении», — как говорил Рене Декарт. Вот оно отношение к нам, романтика, боевое братство и так далее. И это было только началом «его отношения» к нам и ко мне, в частности. Ещё не раз мне придется отвечать на его идиотские «албанские» вопросы и молча обтекать дерьмом. Но это будет в следующих частях, а пока мы отдыхали на поляне. Кто-то кушал, кто-то пил чай, кто-то курил и делился впечатлением от всего увиденного.

На нашу площадку прилетел вертолёт, оттуда вылез наш зампотыл с двумя коробками «синего топлива», вышли две женщины, то ли врачи, то ли повара, и вертолёт улетел обратно.

— Мы вертолёт сорок минут ждали, а тут он в виде такси работает, — сказал один из бойцов.

— Ну, хоть прилетел к нам, и на том спасибо, — ответил я и достал свой каремат.

Так мы просидели до заката, и, когда уже наступила полная темнота, я залез в спальник и уснул, не дожидаясь ротного, совещаний, указаний и прочего. Как ни странно, но меня никто не будил, и я проспал до утра. Утром я проснулся с восходом солнца и был бодрячком. Немного гудели ноги, но это всё было терпимо.

Приехали машины, мы построились и стали ждать команду на погрузку для убытия в ПВД.