– Повелеваю замолчать! Я говорю не только от своего имени, но от имени своего державного брата Федора Алексеевича, великого московского государя! Вот его собственноручная грамота!

Юрий Львович поднял развернутый лист бумаги с висящей печатью, и с яростью во взоре внимательно посмотрел на собравшихся в большом княжеском шатре воевод и генералов московского войска, общим числом в добрые три десятка. Да еще с десяток казацких старшин, столь же пышно разодетых. Среди этой натуральной павлиньей толпы выделялись форменными зелеными мундирами с дюжину «новорусских» генералов и полковников, стоявших плотной группой чуть в стороне.

«Словно остаток лета среди разноцветной листвы наступившей осени, хотя сейчас только июнь на дворе. Ну и сборище здешних мажоров, как не крути – каждый кичится своим богатством друг перед другом, древность рода золотым одеянием подчеркивая.

Тупые головы, хорошо, что если не с куриными мозгами!

Топор палача плачет по ним – пользу принесут немногие, токмо вред один от такого воинства!»

Своим местничеством и спесью родовитые бояре Москву не раз до цугундера доводили. И сейчас Юрий с трудом унял начавшуюся склоку – кому и где по знатности в шатре стоять положено.

«Шантрапа подзаборная – писюнами меряться решили, когда враг уже поблизости от них!»

От разноцветья одежды и сверкания доспехов рябило в глазах, словно на радужном карнавале, который довелось разок увидеть в том времени. А ведь такая картина говорила о многом – если военачальники столь пестро одеты, как расфуфыренные птицы в брачный период, то о действительно регулярной армии речи быть не может по определению. Все московское воинство, несмотря на свою внушительную численность, не более чем скверно обученное ополчение с зачатками профессионализма, если брать в расчет немногие полки «иноземного строя».

– Господа генералы и воеводы, – на последнем слове у Юрия непроизвольно прорвалось уже нескрываемое ехидство. – Через пять часов, ближе к вечеру, мы начнем баталию, не дожидаясь пока османы начнут устраивать свой лагерь. Атаковать их будем на марше и начнем бить по частям! Крепко ударим сжатым кулаком!

Юрий посмотрел на «воевод» – те растерянно переглядывались. И понять их можно – непривычны московские полководцы к наступлению, предпочитая действовать от обороны, и предпринимая лишь контратаки и вылазки, бились скопом.

А тут наступать прикажите?! Но как?!

Немой вопрос застыл в глазах почти у всех – многие бояре в растерянности стали переминаться с ноги на ногу. Юрий тем же решительным голосом продолжил говорить:

– В сражение пойдут все три бригады «новорусских» стрельцов первым эшелоном, каждая будет действовать супротив одной из османских колонн. Вначале опрокинем татар и ногайцев, идти быстро на конницу, вести по ней стрельбу из винтовок и штуцеров. Полковым единорогам в промежутках стоять меж батальонных каре – стрелять исключительно шрапнелью. Если всадники пойдут в атаку – орудиям переходить на картечь…

– Это безумие…

– Молчать! Кто посмел перебить царя?!

Юрий не сдержал прорвавшегося из души гнева. Один из бояр, осмелившийся на выкрик, попятился от его взгляда с побледневшим лицом – видимо только сейчас до него дошла вся дерзость подобного поступка, за которое положена плаха.

Неимоверным усилием Галицкий унял злость и продолжил пусть суровым, но спокойным тоном:

– За неподчинение приказу, или обсуждение оного, прикажу отрубить голову, раз ей думать не умеют! Надеюсь, теперь всем понятно, чем чреваты подобные выходки?!

В шатре воцарилась мертвящая тишина – обсуждать царское повеление желающих не нашлось даже среди родовитых московских бояр. И объяснение тут напрашивалось само собой – цари ведь родичи близкие, и один другому охотно разрешит несколько дурных голов топором снести для острастки, чтобы другие неразумные полезный урок усвоили. Тем более, у царя Новой Руси имелась определенная репутация, и все присутствующие в шатре хорошо знали, что крови он не боится.

– Иван Дмитриевич, твои запорожцы пойдут вторым эшелоном. При каждом случае выскакивать за линию карей и рубить бегущих турок и татар. При не расстроенном неприятеле немедленно уходить за стрельцов – в ход тогда пустим орудия.

– Все исполним, надежа-государь, дело знакомое. Так уже не раз воевали рядом с твоими стрельцами – полковники и сотники разумеют, что к чему в битве такой. Казаки давно готовы!

Кошевой атаман поклонился Юрию, блеклые прежде глаза Сирко горели неистовым пламенем – старик дождался этого часа. И словно старый боевой конь, заслышав звук трубы, рвался в сражении.

– Генералы Бологов и Гордон!

– Я здесь, государь!

– Приказывайте, ваше царское и королевское величество!

Из пышно одетой толпы выступили два генерала в скромных зеленых мундирах, как у «новорусских» стрельцов. На стольника и шотландца Юрий особенно рассчитывал – двенадцать тысяч хорошо обученных солдат полков «иноземного строя» уже не раз действовали в боях против турок и татар совместно с его стрельцами, вооружены и снаряжены были подобно его войску. Их бригады были единственными среди всей русской армии, которые можно использовать в грядущем сражении.

– Идете со своими полками третьим эшелоном, обеспечивая фланги. Ты, стольник, будешь приглядывать за левым, а ты, Петр Иванович, за правым – там наскоки ногайцев пойдут беспрерывно. В случае необходимости, подкрепите чуть-что ту из стрелецких бригад, построение которой прорвет противник. И надежно прикрывайте нам тыл – на татар отвлекаться нельзя, вот ими и занимайтесь.

– Диспозиция ясна, государь, все исполним, как следует, – Бологов поклонился чуть ли не до земли, за ним склонил голову и шотландец, негромко сказав при этом царю:

– Выполню любой приказ вашего царского и королевского величества, можете положиться на моих солдат!

– Вот и хорошо, действовать будем решительно и быстро, – подвел итог Юрий Львович и посмотрел на Ивана Самойловича.

– Гетман! Твои казаки нависают за нашим левым флангом. Как только татар опрокинем и по степи всех разгоним – нападайте на орды и рубите. Оттягивайте их на себя, не давайте вмешаться в сражение, пока мы османов не разобьем. А дальше преследуйте неутомимо, гоните всю ночь. Истребляйте их, где только сможете, и покуда в силах будете.

– Исполню твою волю, государь!

Пожилой казак с хитринкой в глазах, не столь роскошно одетый как стоящие рядом с ним московские бояре, поклонился, опустив руку с зажатой в ладони шапкой.

«Жест символический! Хитер, шельма!

Осознал уже, что выбора у него нет по большому счету. Никто за ним наследственное право на гетманство не признает, даже польский король, которому Ванька по весне отписал. А списочек с грамоты той у меня в руках – вон Мазепа глазки свои подлые закатил, шпион патентованный. За глотку я тебя взял, но хватку ты еще не ощутил.

Под Москву лечь ты не хочешь, если сторону ляхов или османов примешь, то тебя собственная старшина, среди которой моих доброхотов много, в мелкие клочки растерзает.

Ладно, я с тобой договариваться позже буду, сейчас надо действовать, победы над турками добиваться».

Юрий повернулся к князю Голицыну – тот всем своим видом демонстрировал, что полностью согласен со всеми царскими приказами, выполняя все прежние договоренности…