Москва

6 июня 1682 года

– По Божьему установлению нельзя православные души в рабстве держать, а вы что творите, попрекая законы Божьи и людские?! Вы, бояре московские, моего царя «мужицким» называли, хулу на него постоянно возводите, клевету поганую своими языками. А еще «изгойством» попрекая! А сами каковы?! Кто ваши рати под Чигирином дважды спасал?! Пока вы срамное поражение от турок и татар терпели – мы их били постоянно! Это я тебе говорю, Григорий Григорьевич! И тебе, Юрий Алексеевич, и твоему сыну! И тебе! Да многим из вас! Вы храбры лишь в палатах, а на бранном поле за спины своих солдат и стрельцов прячетесь! И настоящих победителей тираните яростно, за людей не считая!

Федор Алексеевич замер в тронном кресле, понимая, что происходит что-то страшное и доселе невообразимое. В битком забитой людьми Грановитой Палате, где по обыкновению проходили заседания Земских Соборов, послы базилевса Юрия Льва архонты Ванька Волынский и Федька Головин, вопреки древнему благочестию, стали поносить и хулительно ругать знатнейшее боярство, впавшее на добрую минуту в оцепенение от такой неслыханной наглости.

– Вы думаете, базилевс забыл, как вы его на дыбу здесь вздергивали и кнутом стегали на дыбе?! А за что?! Да за то, что он меч свой поднял в защиту православной нашей веры, невольников в татарском рабстве отбивал – а вы их холопами делали! Да на вас креста нет, злыдни! Великий государь Федор Алексеевич базилевсу свою сестру в жены отдал, а почему Дума Боярская до сих пор за жестокости свои нашему царю Юрию Льву челом не била, и за несправедливость учиненную прощения не попросила?! Шесть лет прошло, и до сих пор ответа нет!!

– Смотри народ русский на крамолу боярскую! Вот где изменники и мучители люда сидят, ни кого не жалеют – ни царя, что кровь с басурманами проливал, ни обычного страдника! А базилевс наш за всех сердцем радеет, народ вольности обрел и податями не обложен!

– Бей сквернословцев, бояре!

– Лупи поганцев!

Федор ошалело мотнул головою, не в силах поверить глазам. Такого не могло просто быть, но случилось. Громко заоравшие бояре кинулись на архонтов, свалили их на пол. Сквернословя, начали топтать послов базилевса ногами и бить посохами. И началась свалка – в схватку кинулись выборные от стрелецких полков и посадские, причем явно спасая послов от боярской лютости. Но вмешались московские дворяне и жильцы – началась драка, и поднялся всеобщий гвалт…

Последний раз Земской Собор собирался почти тридцать лет тому назад, решая один вопрос – стоит ли защищать Малороссию от панской немилосердной ярости. Поляки жестоко подавляли выступление казачества, которое поднял на восстание гетман Богдан Хмельницкий.

А за четыре года до этого, на Соборе было принято решение отменить «урочные лета» – время, когда можно было вести сыск беглых и возвращать их прежним владельцам. А прежде отменили по настоянию служилого дворянства заповедный «Юрьев день» – двух недельное время, когда смерд мог уйти от хозяина, рассчитавшись с ним и заплатив еще «пожилое». И все эти решения принимались в отсутствие крестьянских представителей, которых на Собор не допускали. А ведь смерды составляли подавляющую часть населения, ставшую совершенно бесправной.

Да и посадских людей, выборных от городов со стрельцами едва третья часть выходила, все остальные выборные были от служилого и московского дворянства, боярства и духовенства. Чисто сословное учреждение, когда меньшая часть населения диктует свою волю всем остальным, которые могут только «бить челом» царю на несправедливости.

Так и прошел бы этот Собор, окончательно утвердивший в Московском царстве крепостничество, если бы не бунт, беспощадный и жестокий, перед которым померкли все выступления прошлого, включая знаменитый "Медный бунт», что произошел на 19 лет раньше…

– Где жалование наше за полгода?!

– Почто, вошь бледная, ты наши деньги присвоил?!

– Где уворованное у нас прячешь?!

– Пожалейте, православные, все отдал. Жена и детки по миру пойдут с протянутой рукою!

– А ты нас жалел, мерзавец?!

– Сознайся – где еще деньги спрятал!

Третий день в стрелецких полках шло возмущение, открыто прорвавшееся. После злосчастных Чигиринских походов десять тысяч стрельцов вернулось в Первопрестольную, в рванине и убожестве, испытавшие на себе все тяготы войны. Но вернувшись в слободы, они увидели полное разорение торговлишки, а свои лавки заколоченными. «Царево жалование» выплачивали за походы три года, причем полковники и стрелецкие «головы» присвоили половину, при чем не скрывали своего лиходейства.

Пытались жаловаться в Стрелецкий Приказ, но его боярин, князь Михаил Юрьевич Долгоруков приказал жестоко выдрать жалобщиков кнутом. Написали «челобитную» молодому царю, отправили ее с выборными от всех десяти полков – а вернулась она князю Михайле, чтобы тот разобрался в проблеме. Тот и «разобрался» с выборными – били на княжьем дворе батогами так сильно, что двое стрельцов от того наказания крепко занедужили и в муках померли. А полковники стали лютовать вдвое прежнего, ходили посмеиваясь – «правда наша, дурни, а вы свою поищите!»

Долго копилась глухая ярость у служивых, что видели от бояр несправедливости и глумление. А по слободам «прелестные письма» ходили, с вопросами всякими – почему у базилевса стрельцы в сражениях побеждают, а кровь свою не проливают понапрасну?!

И жалование почему на Новой Руси втрое больше выплачивают, и вовремя, и никаких вычетов с него не делают?!

Почему на южных русских землях народ в вольности живет, а в Москве мучается, терпит напасти от боярства?!

Вопросы множились, а вот ответа на них не было. Наоборот, тех, кто «прелестные письма» читал или переписывал, хватали и волокли в Приказ, а там палачи на дыбе всячески мучили.

И решили стрельцы челобитную царю и Земскому Собору подать, прийти в Кремль полками, и, преклонив колени перед царем, пожаловаться на творимые несправедливости. Но не тут то было – явившихся на полковой двор стали хватать полковники со своими присными, бить палками и гнать прочь, ругая всячески.

И вскипела русская душа!

И прорвался безудержный гнев!

Раздался клич, призывающий разбирать оружие. Полковник Полуэктов и сотник Максимов схватились за сабли, желая напугать подчиненных. Да не тут-то было – те схватились за бердыши и разрубили в куски своих начальников. И все, тут надежды на прощение не осталось, а семь бед – один ответ, как в народе говорят.

Начался самосуд – полковников и сотников поставили на «правеж» – били палками, требуя вернуть деньги. Те, вопя от боли, признавались, где прячут уворованные монеты. Стрельцы пошли по домам, находили тайники, считали рубли, полтины, алтыны и копейки. Приходили в ярость от подсчетов – не хватало половины от жалования.

– Да что с ними разговаривать, пускай полетают!

Предложение пришлось многим по душе – начальных людей одного за другим стали поднимать на колокольни. Те хрипели и молили подчиненных о пощаде, обещая все исправить, но поздно – их сбрасывали вниз. Повезло тем, кто сразу разбился о камни, трое сотников покалечилось, несчастные громко стонали, а в них втыкали подтоки бердышей. Алая кровь пузырилась, будоражила души, опьяняла, приводила в неистовство сердца.

Всем захотелось действовать и сражаться, не важно против кого. Громко забили барабаны, развернули стяги – сотни стали спешно строится в колонны. И тут по стрелецким слободам пронеслись всадники в простых кафтанах, громко крича:

– Стрельцы! Бояре послов Юрия Льва, что потребовали даровать московскому люду вольности, бьют смертным боем. Одного затоптали, другому архонту глаз выбили!

– И за царя нашего Федора Алексеевича принялись, в лютости своей. И посадских людей, что государя защищают, бьют смертно!

– Спасайте царя, служивые!

– Бейте бояр, семя крапивное вывести напрочь нужно! Царь Федор всех вольностями одарит!

Всколыхнулись стрельцы, услышав такие призывы – и забили барабаны тревожно. Матерясь, на ходу заряжая старые пищали и новые фузеи, держа бердыши в руках, стрелецкие сотни одна за другой покидали слободы и устремлялись к Кремлю.

Вся Москва застыла в паническом страхе и напряженном ожидании чего-то страшного и непоправимого. Бунт, который позже в народе назовут Стрелецким, начался!