Глава 6

Доверьтесь личному опыту

«Есть два способа обмануться. Один – верить неправде, а второй – отказываться верить правде».

Сёрен Кьеркегор, датский философ

Его Святейшество Далай-лама XIV был изгнан из своей страны весной 1959 года, когда китайские солдаты захватили Тибет. Сейчас он живет в Индии как политэмигрант. За поддержку тибетского народа в 1989 году он был награжден Нобелевской премией. Реинкарнация – признанное в буддизме понятие. С 1391 года в людях из рода Далай-ламы воплощается эта божественная душа. В 2011 году Его Святейшество заявил, что должен завершить свои духовные подвиги на земле и остановить цепочку перерождений, на что официально атеистическое и антирелигиозное правительство Китая ответило суровым предупреждением о том, что он должен выбрать реинкарнацию, или пусть пеняет на себя! Они ясно дали понять, что хотели бы сами избрать пятнадцатого Далай-ламу. Они заинтересованы, разумеется, не в том, чтобы открыть бодхисаттве беспрепятственный путь сострадания через духовные миры, но в том, чтобы контролировать и угнетать тибетцев.

Хотя у Далай-ламы нет академического образования, его интригует то, что может предложить наука. «Как в науке, так и в буддизме понять природу реальности можно, лишь критически исследуя ее: если научный анализ доказал, что определенные утверждения буддизма ложны, значит, мы должны признать научные открытия и отказаться от этих убеждений», – сказал он в книге «Вселенная в одном атоме». В 2013 году, прочтя «Доказательство рая», Далай-лама пригласил меня принять участие в общественном обсуждении современных научных представлений о реинкарнации. Эта дискуссия прошла на выпускной церемонии в колледже Майтрипа, тибетской школе буддизма и центре медитации в Портленде, штат Орегон. Студенты, преподаватели и члены сообщества были спокойны и радостны.

Его Святейшество выступил последним и осветил разные явления, влияющие на наши взгляды. Он пояснил, что все они делятся на три категории: 1 – видимые феномены, которые можно изучить путем прямого наблюдения, 2 – скрытые феномены, о которых можно судить на основе наблюдаемых феноменов, и 3 – предельно скрытые феномены, к которым можно подобраться только через свой непосредственный опыт или суждение, основанное на чьем-то надежном свидетельстве.

Большинство испытавших ОСП изменились и пробудились для духовного роста. Когда дверь открывается, наша свободная воля позволяет нам войти в нее – или закрыть ее и уйти прочь.

Первым типом (видимые феномены) занимается материалистическое научное исследование, которое можно произвести посредством пяти физических чувств. Второй тип (скрытые феномены) отсылает к теориям и выводам, которые можно сделать из непосредственных наблюдений, используя когнитивный анализ. Один такой примечательный случай, пример предсмертного ясновидения, я описал в «Доказательстве рая». Хорошо знакомый мне коллега, председатель одной из самых авторитетных нейрохирургических программ страны, наблюдал, как его умирающий отец общается с душой его матери. Пожилой мужчина в последние месяцы страдал прогрессирующей деменцией, умственные его способности были снижены, и от него нельзя было ожидать какого-либо высокоупорядоченного мышления. Однако мой друг, видный нейроученый, стал свидетелем неожиданной и необъяснимой ясности, глубокомыслия и интеллекта, которые проявил его отец за несколько минут до смерти. Он был уверен, что этот контакт казался его отцу абсолютно реальным, и это событие изменило его взгляды на существование духовного мира и убедило в ложности модели «мозг порождает сознание».

Для меня мой опыт ОСП, разумеется, подпадает под третью категорию – предельно скрытые феномены – потому что я переживал его непосредственно. Что до других, то они должны сами решить, кажется ли им мое свидетельство надежным. Пока сам этого не испытаешь, ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.

– Что касается третьей категории явлений, то при жизни у многих людей нет доступа к знанию, они не могут обрести его прямо или посредством умозаключения. Поэтому единственный способ – опираться на свидетельства людей, получивших духовный опыт, – пояснил Его Святейшество. – Со всем уважением к науке и предмету ее познания, нам нужно уметь различать факты, которые являются определенного рода феноменами, лежащими за пределами области научного исследования.

Указывая на меня, он закончил:

– На глубочайшем уровне загадочных вещей еще больше.

Его Святейшество признал, что мой опыт (и подобный опыт других людей) невозможно объяснить, используя лишь традиционные научные методы. Непосредственный опыт совершенно необходим для нашего понимания, иначе нам придется лишь верить опыту других. Меня волнует тайна того, как сознание взаимодействует с физическим миром и как каждый из нас участвует в этом процессе. Загадочные явления прячутся за каждым углом – нам только нужно научиться обращать внимание на свои переживания. Звучит просто, но я понял, что это легче сказать, чем сделать.

Я познакомился с Майклом Шермером, издателем журнала «Скептик», когда мы оба были гостями шоу Ларри Кинга в декабре 2013 года. В дискуссии об ОСП Шермер занимал позицию «символического скептика» и потому утверждал, что я наверняка просто спал или галлюцинировал. В конце дискуссии он сказал, что ему бы хотелось, чтобы я оказался прав и тот свет действительно существует, но он не может поверить в мое путешествие. Когда мы уходили со съемки, он подарил мне именной экземпляр своей книги «Тайны мозга. Почему мы во все верим», в которой пытался объяснить, как мозг формирует веру, приписывая некий смысл подмеченным нами повторяющимся событиям.

Зная его взгляды, я поразился, когда несколько месяцев спустя, в октябре 2014 года, он поделился в своей ежемесячной колонке для «Scientific American» довольно необычной и как будто необъяснимой личной историей. В июне того года он женился на Дженнифер. Перед свадьбой его невеста выглядела немного печальной – ее расстраивало, что дедушка, до шестнадцати лет заменявший ей отца, не может быть рядом с ней в этот важный день. У нее осталось от него лишь несколько личных вещей, многие из которых были сломаны. За несколько месяцев до свадьбы Майкл попытался отремонтировать дедушкино радио Philips 070 1978 года выпуска. Он поставил свежие батарейки и поработал шуруповертом, но, увы, его усилия были напрасны. Радио отказалось работать, и его отправили в ящик письменного стола к другим сломанным вещам.

Обменявшись клятвами верности дома, в присутствии членов семьи, новобрачные услышали, что из их спальни доносится незнакомая музыка. Они пошли на эти звуки и обнаружили, что музыка льется из сломанного радио, забытого в ящике. Они потрясенно молчали, пока Дженнифер, такой же скептик, как и Майкл, не сказала сквозь слезы:

– Мой дедушка здесь, вместе с нами. Я не одна.

Музыку слышали и другие члены семьи, она играла всю ночь, а на следующее утро умолкла. Они больше не смогли заставить радио работать. Шермер завершил свою статью утверждением, что кредо ученого – «сохранять непредвзятость и оставаться агностиком, если доказательство неопределенно или загадка не разрешена».

Мне понравилась смелость Майкла, с которой он поделился этой историей об общении с умершим в «Scientific American», цитадели материалистического мышления. Я был рад поговорить с ним об этой статье при следующей нашей встрече, в августе 2015 года, когда мы вместе участвовали в телевизионном шоу «Спросите доктора Нанди». Я сказал:

– Эта статья требовала некоторого мужества. И доказала, что вы настоящий непредвзятый скептик.

– Ну, в итоге мы поняли, что этому есть совершенно естественное объяснение, – сказал он, а Дженнифер кивнула в знак согласия.

– Правда? Мне бы хотелось его услышать, – ответил я. – Что случилось?

– Ну, ясно, что это не было общение с призраком ее деда. Этому есть вполне рациональное объяснение.

– Какое же? – допытывался я, удивленный таким поворотом.

– Ну, это не могло быть что-то сверхъестественное, значит, должно быть логическое толкование.

Я смотрел на них, ожидая «научного» объяснения.

– Мы точно не знаем, но должно быть какое-то разумное объяснение, – закончил Майкл.

Сотни человек рассказывали мне похожие истории, и многие из них до личного контакта не считали общение с умершими возможным. Большинство из них изменились под влиянием этого события и пробудились для духовного роста. Когда дверь открывается, наша свободная воля позволяет нам войти в нее – или закрыть ее и уйти прочь. Как я понимаю сейчас, самым разумным объяснением было бы то, что душа деда Дженнифер давала ей поддержку и любовь с «того света».

До комы я слышал от своих пациентов множество историй о контактах с умершими, но всегда списывал их на фантазии или принятие желаемого за действительное. Даже когда сам в 1994 году пережил подобный впечатляющий опыт, я, как Майкл и Дженнифер, со временем убедил себя, что это была лишь необъяснимая случайность.

Стюарт Мэссич (это его ненастоящее имя) был моим близким другом и коллегой, жизненный путь которого ужасно напоминал мой. Мы оба (но он на пять лет позже): росли в Уинстон-Сейлеме, учились в Университете штата Северная Каролина в Чапел-Хилл, затем в Университете Дьюка на медицинском факультете, работали ординаторами-нейрохирургами от Дьюка, но два года провели в лаборатории Гарвардской медицинской школы, а потом продолжили нейрохирургами в Бригам энд Уоменс и Женской больнице Бригхэма – главной среди университетских клиник при Гарвардской медицинской школе. И у нас, конечно, было много общих воспоминаний – больше, чем у большинства людей.

Стюарт стал мне близким другом и доверенным лицом с нашей первой встречи, когда в 1985 году он пришел в интернатуру по программе очного обучения нейрохирургов в Дьюке. Работая в одной команде, мы часто пересекались. Стюарт был моим младшим ординатором, когда я служил в Госпитале управления по делам бывших военнослужащих в Дареме в конце 1986 года.

Никогда не забуду, как он учил меня завязывать галстук-бабочку – мне посоветовали научиться этому, когда я поступил в Гарвардскую медицинскую школу. Я носил бабочки только в детстве, да и то всегда пристежные. И вот Стюарт встал перед зеркалом у меня за спиной, положил руки мне на плечи и передал мне это сакральное знание. Галстуки-бабочки считались отличительным признаком гарвардских врачей-преподавателей, и теперь я ношу только их.

Когда Стюарт занимался исследованиями в Гарварде, он работал рядом со мной. Я тогда анализировал популяции рецепторов в кровеносных сосудах, питающих мозг, рассчитывая излечить болезнь, известную как церебральный вазоспазм сосудов головного мозга – очень опасное и распространенное осложнение кровоизлияния в мозг из-за аневризмы (описанное в главе 5). Закончив ординатуру в Дьюке в 1992 году, Стюарт уехал в Бостон и вошел в штат нейрохирургического отделения в Бригам энд Уоменс и Женской больнице Бригхэма как главный хирург по позвоночнику.

Сын Стюарта был немного старше моего старшего сына Эбена IV, и мы часто говорили о радостях отцовства и рассказывали друг другу о проделках сыновей. Стюарт приобщил меня (к большой радости Эбена IV) к компьютерной игре «Вихрь», которую любил его сын. Суть ее в том, что маленький мультяшный космический корабль стреляет по пролетающим мимо ракетам, астероидам и кометам. Космические обломки летят обычно по одному и по два, но иногда по экрану пролетают целые группы комет и дают возможность быстро заработать много очков. Когда это удается, игра издает громкое «ура!». Наши маленькие сыновья часами играли в «Вихрь», и мы играли с ними и соревновались друг с другом. Я до сих пор слышу это смешное «ура!».

Стюарт сдал устный экзамен по нейрохирургии на ученую степень в ноябре 1994 года. Они с женой Уэнди планировали отметить это и сразу после сурового боевого крещения (каким обычно были эти экзамены) поехать вместе с тремя маленькими детьми во Флориду.

Вот тогда-то наши пути трагически разошлись.

В то утро 18 ноября я был очень занят одной из своих любимых нейрохирургических операций. Я проводил задне-мастоидную краниотомию при микроваскулярной декомпрессии тройничного нерва. Иными словами, делал отверстие диаметром меньше монеты в пятьдесят центов в кости за ухом пациентки, а затем, используя операционный микроскоп, очень осторожно входил в ствол ее головного мозга и рассекал артерию, чтобы она не пульсировала рядом с главным черепным нервом, передающим сенсорную информацию от лица. Такие пациенты обращаются с острой лицевой болью или невралгией тройничного нерва, которая бывает столь тяжелой, что вынуждает их покончить с собой, – вот почему эта серьезная операция оправданна лишь для тех пациентов, которым не помогают обезболивающие препараты.

Самая ответственная часть таких операций проходит в темноте – когда хирург пользуется операционным микроскопом (у которого есть собственный очень яркий источник света), лампы в операционной гасят. Этот гигант весит больше четырехсот килограммов, но он так хорошо продуман, что хирург может привести его в нужное положение легким касанием пальца.

В ходе этой части операции помещение обычно наполняется тихим шепотом примерно десяти человек, ассистирующих хирургу. Я был так сильно сосредоточен на сложном рассечении тонких кровеносных сосудов и нервов, опутывающих ствол головного мозга, что едва заметил, как дверь в операционную открылась, кто-то вошел и пошептался с медсестрой. Несколько минут слышался их легкий шепот, а потом воцарилась оглушительная тишина. Но я был так погружен в работу, что едва заметил ее, хотя зафиксировал где-то в подсознании.

Обитатель «того света» может связываться с нами через мир микроэлектроники. Есть много историй о включавшихся светильниках и телевизорах, телефонных звонках и сообщениях от ушедших близких.

– Хм. Интересно… – промелькнуло у меня в голове, но я продолжал свою тонкую работу, пока осторожно не отодвинул причиняющую боль артерию за губчатую тефлоновую перегородку, защищающую поврежденный нерв от дальнейшего травмирования. Через десять минут после того, как воцарилась тишина, я удовлетворился своими хирургическими стараниями и отодвинул микроскоп от операционного поля, объявив:

– Включите свет. Пора заканчивать.

И только после этого старшая медсестра объяснила причину загадочной тишины.

– Звонит Уэнди Мэссич. Она хочет с вами поговорить.

Я знал, что это что-то очень важное. За шестнадцать лет, что я проработал в больнице, меня ни разу не отвлекали во время операции.

– Что случилось? – я немного забеспокоился.

– Доктор Мэссич, – еле выговорила медсестра. Ее глаза наполнились слезами, и, оглядев комнату, я увидел, что плачут еще несколько человек. Они услышали трагическую новость, пока я работал с микроскопом, но мудро решили не отвлекать меня, пока я не завершу самую сложную часть операции.

Я попросил своего ординатора закрыть операционное поле, а сам снял хирургический халат и пошел в кабинет старшей медсестры. Другая сестра с заплаканными глазами передала мне телефонную трубку.

– Я его потеряла, – сказала Уэнди. – Стюарт погиб.

Голова у меня закружилась, я пытался осмыслить эту новость. Уэнди продолжала рассказывать, что накануне в Форт-Лодердейле прошел ураган, а утром небо очистилось, и они отправились с детьми на берег. Вода была взбаламучена после шторма, и на пляже висели красные флаги, сигналя о том, что нужно держаться подальше от обманчиво спокойной воды, поскольку есть угроза подводных течений.

Их восьмилетний сын взял буги-борд у одного из безлюдных стендов на пляже и понес его к воде, чтобы поплавать в океане. К тому моменту, как Стюарт и Уэнди его заметили, он уже был в пятнадцати метрах от берега, и его уносило в море. Стюарт помчался его спасать. Когда он подплыл к сыну, тот бросил доску и обнял Стюарта за шею.

Скоро Уэнди заметила, что голова Стюарта не видна на поверхности. Она стала звать на помощь, и двое мужчин отплыли метров на тридцать от берега туда, где виднелся ребенок, держащийся за тело отца. Они спасли невредимого мальчика и вытащили из воды безжизненное тело Стюарта, а потом безуспешно пытались вернуть его к жизни.

Наш маленький коллектив нейрохиругов был сокрушен этой потерей. Стюарта все любили. Мы, нейрохирурги и ординаторы, все, кроме дежурной бригады, собрались лететь в Северную Каролину, в Уинстон-Сейлем, на похороны Стюарта. Уэнди и дети должны были лететь туда из Флориды, и она попросила меня заехать к ним домой и захватить несколько вещей для похорон.

Когда я входил в их дом, глаза мне застилали слезы. Я собирал вещи, которые просила привезти Уэнди, и меня переполняла грусть. Я вспоминал о замечательных днях, проведенных вместе со Стюартом. Для меня это была невосполнимая утрата блестящего хирурга, коллеги и прекрасного друга.

Собравшись уходить, я заметил ноутбук Стюарта. На экране светилось приглашение поиграть в «Вихрь». Я принял его и сел за стол.

– Ладно, Стюарт. Сыграем в последний раз. Только для тебя, – проговорил я тихо.

И начал играть, стреляя по пролетающим объектам и набирая очки. Я был не в себе, потрясенный ужасным завершением поездки Стюарта и списком дел, которые мне нужно было выполнить, чтобы помочь Уэнди пережить несколько следующих дней. Я играл бездумно, с каким-то смутным чувством, что делаю это в память о нем и прекрасных днях, проведенных вместе.

Чем сильнее я ощущал трагизм потери Стюарта, тем больше комет вылетало на экран компьютера. Звук летящих комет и крики «ура!» слились в какофонию, какой я никогда не слышал. В самой большой группе комет, которая мне попадалась раньше, было не больше десяти штук, но теперь на экране бушевал буран из тысяч комет, из динамиков несся слившийся в один вопль крик «ура!», а поток очков моментально превысил мой рекорд в игре в двадцать раз.

Что, черт возьми, произошло? Игра, кажется, полностью нарушила свои же правила. Что изменилось? Почему такое случилось именно сейчас?

Какая-то часть меня – та же, которая ощущала безмолвное приглашение сесть и поиграть, – знала ответ. Я знал, что это было приветом от еще не ушедшей души Стюарта, и для меня было облегчением чувствовать ее рядом. Но рациональный нейрохирург, сидящий во мне, не позволял так думать. Я строго укорил себя за утешение, которое подарило мне это событие, и отнес его к разряду «неизвестное». Я никому не рассказал о случившемся. Просто это было слишком странно и делало меня слишком уязвимым. А моя профессиональная сторона не была готова признать возможность общения с миром духов.

Это отличный пример того, как обитатель «того света» может связываться с нами через мир микроэлектроники. Для людей, изучающих общение с умершими, такие контакты не новость. К примеру, мать Карен рассказала, что в ночь, когда умер ее муж, все потолочные вентиляторы в доме включились сами собой. Я слышал много подобных историй о включавшихся или выключавшихся светильниках и телевизорах, необъяснимых телефонных звонках и сообщениях от ушедших близких.

Сама эфемерная природа взаимодействия сознательной осведомленности и физического мира дает возможность духам влиять на наш мир. В своей книге 1987 года «Границы реальности» Роберт Джан и Бренда Данн из Лаборатории Принстонского инженерного факультета по изучению аномальных явлений (PEAR) показали, как ум влияет на микроэлектронику. Они собрали огромный массив данных человеческого воздействия на микроэлектронный генератор случайных чисел – устройство, рандомно составляющее последовательности нулей и единиц. Участники этих опытов смогли заметно повлиять на числа, которые выдавал компьютер. С помощью метаанализа четыреста девяноста исследований Дин Радин установил, что частота таких результатов составляет 3,050 к 1. Хотя доказано лишь влияние живых людей на квантовую сферу микроэлектроники, можно расширить этот пример и включить в него умы, больше не связанные с физическим мозгом в нашем земном мире (то есть души умерших).

Блестящие умы, бьющиеся над одной из величайших тайн науки, часто сталкиваются с неожиданными аномалиями в собственной жизни. Никола Тесла по праву считается одним из величайших ученых-мыслителей XX века. Наш современный мир, работающий на электричестве, стал таковым благодаря его гениальным научным прозрениям, а некоторые из его наиболее передовых идей, связанных с «управлением свободной космической энергией», только предвещают будущее.

Обладатель Пулитцеровской премии, биограф Джон Дж. О’Нил, прекрасно описал жизнь Теслы, с которым очень близко дружил. В своей книге О’Нил пишет, что Тесла открыто признавался в попытках разгадать тайну смерти, но может назвать только одно событие в своей жизни, которое мог бы истолковать как сверхъестественное. Это было предчувствие, возникшее, когда умирала его мать.

Однажды Тесла побывал у своего друга сэра Уильяма Крукса, чья эпохальная работа по лучистой материи побудила его начать изучать электричество. Однако во время последней их встречи они говорили не о науке, а о спиритизме. Тесла размышлял об интересе Крукса к потустороннему и тогда, когда его вызвали в Нью-Йорк к больной матери. В последние дни ее жизни он подолгу сидел у ее постели и так измучился от длительного бодрствования, что в один из вечеров его пришлось отнести домой. И хотя Никола боялся, что его может не оказаться рядом с матерью, когда она умрет, он чувствовал, что все будет хорошо.

Под утро ему приснился фантастический сон, в котором он увидел «облако, а на нем фигуры ангелов дивной красоты, один из которых долго смотрел на меня с любовью и постепенно приобретал черты моей матери. Видение медленно проплыло по моей комнате и исчезло, а я проснулся от неописуемо нежной песни, которую выводили множество голосов. В этот момент я почувствовал уверенность, не объяснимую никакими словами, что моя мать только что умерла. И это оказалось правдой».

В последующие месяцы, когда Тесла приходил в себя после этой потери, он был склонен вернуться к «рациональным убеждениям» и приписать свое видение воспоминанию о картине, которую разглядывал перед смертью матери. Но биограф упрекает его за ненаучную попытку быть «ученым» и напоминает нам об «уверенности», которую Тесла ощущал в тот момент, и о том, что его экстраординарное видение возникло, когда его мать как раз умирала.

«Ненормальные» личные переживания часто игнорируют, когда не могут интегрировать их в свое мировоззрение или систему убеждений. Я думал, что мой опыт с компьютером Стюарта покажется остальным безумием, и ни с кем не делился им, пока не вышел из комы. Теперь я стал гораздо более открытым и признал, что общался с умершим другом и видел другие проявления важной информации о тайне сущего, пусть даже определенные события я до сих пор не понимаю.

Блестящие умы, бьющиеся над одной из величайших тайн науки, часто сталкиваются с неожиданными аномалиями в собственной жизни. Никола Тесла открыто признавался в попытках разгадать одну из таких тайн.

У Этуотер, решительной и энергичной женщины, дико интенсивная жизнь с 1977 года, когда за три месяца она испытала три ОСП. С тех пор темп ее жизни не снижается. Она скрупулезно изучила все о путешествиях по ту сторону бытия, узнала, что часто после околосмертных переживаний люди резко меняют свою судьбу, и тщательно исследовала уникальные особенности детских переживаний. Мы встретились на ежегодной конференции МАИОСП спустя три года после моей комы. Энергия и энтузиазм Этуотер были заразительны, хотя ее заключительные слова, с которыми она обратилась ко мне в конце конференции, как я теперь понимаю, остались неуслышанными.

– Эбен, вы пока находитесь в той волшебной фазе интеграции ваших переживаний, когда все кажется таким удивительным и волнующим, неясным и наполненным духовностью. Я пришлю вам по электронной почте схему четырех стадий интеграции. Пожалуйста, отнеситесь к этому серьезно. Пройдет некоторое время, вы приземлитесь и сможете привести свою жизнь в равновесие… Еще я вышлю вам мой специальный информационный лист по электрической составляющей гроз и землетрясений, которые влияют на многих переживших ОСП, возможно, и на вас тоже. Будьте особенно осторожны на обратном пути в Вирджинию и постарайтесь уделить себе время. Внутри вас бушует ураган энергии!

Действительно, в первые дни моего выздоровления я ощущал постоянный избыток энергии, остро чувствовал себя живым и осознающим – это было возбуждающее физическое ощущение. Возможно, именно это заметил мой старший сын Эбен IV, изучавший в то время нейробиологию в колледже, когда увидел меня через два дня после выписки из больницы.

КОГДА МЫ ПРИЗНАЕМ ПРИОРИТЕТ СОЗНАНИЯ И ПРИНИМАЕМ СИЛУ, ПРИСУЩУЮ ГЛУБОКОМУ МЕТАФИЗИЧЕСКОМУ ИДЕАЛИЗМУ, МНОГИЕ ОГРАНИЧЕНИЯ ИСЧЕЗАЮТ. А ВОЗМОЖНОСТИ КОЛОССАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОТЕНЦИАЛА КРУЖАТ ГОЛОВУ!

– Ты такой открытый, сосредоточенный… гораздо более настоящий, чем раньше. Как будто светишься изнутри, – сказал он, крепко обняв меня. Это было в 2008 году, когда Эбен IV приехал домой на День благодарения.

Уличные фонари мигали, когда я проходил под ними. Мой ноутбук часто ломался. Я сменил три пары наручных часов, пока не нашел те, что работали на моей руке. Сначала я не знал, что все это обычное дело для переживших ОСП, и списывал поломки на пришедшую в упадок городскую инфраструктуру, плохую китайскую сборку Apple и низкий уровень американской промышленности. Эта бурлящая энергия могла быть побочным эффектом менингоэнцефалита – я очень трудно засыпал. Пониженная потребность во сне медленно, за несколько лет, прошла, но прежде принесла мне пользу, дав больше времени для чтения, учебы и размышлений.

Проблемы с техникой тоже постепенно исчезли, хотя иногда они снова поднимают голову. Так, я ощутил невероятный прилив энергии во время конференции МАИОСП 2011 года, когда пообщался с другими пережившими ОСП и исследователями этого явления. Когда люди, которые признают Коллективный разум и соглашаются, что наше сознание едино, собираются вместе, резонанс общих переживаний вносит вклад в коллективное знание, намного превосходящее простой вербальный обмен мнениями.

Из-за бурлящей энергии открытий, переполнявшей нас в тот день, я испытал творческий зуд. Дискуссии об ОСП устроили мне энергичную встряску и побудили записать свои мысли в самом полном виде, на какой я только был способен. Едва приехав домой, я сел за рукопись, которая позже стала книгой «Доказательство рая». Полночь застала меня погруженным в творческий поток, умиротворенным тихим постукиванием легкого осеннего дождя за окном…

Хрррясь!

Оглушительный треск и раскат грома за окном ошеломили меня, и я застыл с громко колотящимся сердцем. Очень странно, что не было вспышки или молнии – вообще ничего! Я всматривался во двор сквозь стекло, но разглядел лишь то, что в кромешной темноте по оконному стеклу стекает дождь. Наконец, я различил листья дерева и решил, что упала ветка. Однако, выйдя на задний двор, я был поражен – половина ствола двадцатипятиметрового дуба упала вдоль задней (северной) стены дома, как раз под маленьким окном моего кабинета, в котором я так лихорадочно печатал. Рухнувшая громада вытянулась вдоль заднего двора, от одного соседского участка до другого. Я упросил сына помочь мне отрубить отдельные ветви, чтобы спасти другие деревья и кусты. Мы занимались этим примерно до половины третьего утра, пока не сделали все возможное, чтобы сохранить растения в нашем маленьком садике.

Изучая наутро дерево, я был озадачен отсутствием видимых причин его падения. Во время слабого, тихого дождя не было никаких вспышек молний, хотя ужасающий треск, который я слышал вначале, мог быть громом. Я уже видел деревья, в которые попала молния, и всегда замечал пораженную кору и подпалины, вызванные нагревом до температур, в пять раз превышающих температуру поверхности Солнца. А тут – ничего. Ствол диаметром семьдесят сантиметров ничего не сообщал о причине несчастья.

– Нужно дождаться мнения эксперта, – подумал я.

Однако дерево продолжало чудить. Назавтра я энергично печатал в своем угловом кабинете, когда с ужасом снова услышал «хрррясь!» и увидел, как еще один ствол того же дуба падает под прямым углом к первому – они охватили северо-западный угол дома, где находился мой кабинет. Этот второй ствол, даже толще первого, упал вдоль западной стены дома в сторону палисадника и улицы. Он был таким большим, что, лежа на земле, одним суком доставал до крыши двухэтажного дома.

Я получил несколько предложений относительно вывоза дерева, но не отыскал никакого удовлетворительного объяснения его безвременной кончины. Эксперты были так же озадачены, как и я.

– Обычно я могу объяснить, почему дерево упало, – сказал один из моих консультантов, профессиональный лесовод с тридцатилетним стажем, – но это дерево разбило меня в пух и прах. Просто не представляю. Дерево выглядит идеально здоровым, никаких признаков повреждений насекомыми, гнилью, ветром или молнией. Однако вам безумно повезло – оба ствола такие тяжелые, что прошли бы сквозь дом, как горячий нож сквозь масло, до самого цоколя, если бы упали не вдоль его стен. Забавно, что они оба промахнулись мимо дома.

Он снова осмотрел место происшествия.

– Проклятое чудо! – заключил он и направился к грузовику, медленно качая головой.

– Вероятно, мне следовало почитать метеосводку, – пронеслось у меня в голове.

Вопрос, что тогда произошло, до сих пор остается открытым. Психокинез – это общий термин для описания чистого влияния ума на физическую материю, и его роль в мире микроэлектроники уже обсуждалась. Однако оказалось, что на более крупные объекты тоже можно воздействовать силой мысли (макропсихокинез). Разумеется, мой рациональный ум не решался рассматривать связь между приливом сил после конференции и падением векового дуба. Но, обнаружив другие истории, подобные моей, и особенно богатое разнообразие синхроничностей, о которых сообщали многие люди, я понял, что мудрые так легко не отвергают возможные взаимосвязи. Духовные переживания (или предельно незаметные феномены), кажущиеся столь нереальными в нашей современной культуре, на самом деле Божья милость. Когда мы признаем приоритет сознания и принимаем силу, присущую глубокому метафизическому идеализму, многие ограничения исчезают. А возможности колоссального человеческого потенциала кружат голову!