Глава VII
ИЗОБРЕТЕНИЕ ЛЮБВИ

 

Впрочем, отсутствие у гениальности видимых древ­них кор­ней — это не повод бросить ее поиск. Она, как и ин­дивидуальность, могла возникнуть позже плейстоцена.

Более того, хитрая гениальность способна замести те следы, что ведут от точки ее происхождения в Нобелевский зал.

Такое тоже бывает.

Смотрите.

Из простой потребности затолкать пенис в соответству­ю­щее отверс­тие самки родилось грандиозное (по че­ловеческим меркам) и очень влиятельное явление, име­­ну­е­мое «лю­­бо­вью».

Да, оно обволоклось в мифы и нарядилось в ритуалы. Лю­бовь забрызгалась чернилами романистов и кровью сам­­цов в кружевах и латах.

Явление стало культом и раскрасилось сотнями высоких смы­с­­лов. Век от века эти смыслы обновляются и ус­лож­ня­ют­ся.

Но при всем этом оно осталось той же самой потребностью «затолкать». Если эту простую деталь извлечь из грандиозной ро­манти­ческой конструкции «любви», то и сама конструкция немедленно обрушится. Останется лишь гру­да бессмысленного реквизита. И триллионы слов, поте­ряв­ших всякое значение.

Это понятно. Пикантность ситуации заключается отнюдь не в этом.

А в том, что у простой и понятной «любви» появились подоз­ри­тель­ные близнецы: «христианская любовь», «лю­­бовь к оте­чес­ким гро­бам» и прочие извращения.

Хотя, казалось бы — ну что можно заталкивать в «оте­чес­кие гро­бы»? Объект сексуально не аппетитный.

Да и отверстия подходящего калибра в гробах — боль­шая ред­­кость. Опять-таки занозы, черви, вонь и пр.

Еще мутнее история с любовью христианской.

Нет сомнений, что и ее корни — в конвульсиях со­во­куп­ле­ний плей­­сто­­це­на.

У целования икон и куннилингуса единое эво­лю­ци­он­ное кор­не­ви­ще.

Поведением тут управляет потребность в фи­зио­ло­ги­чес­ком слия­­нии с возбуждающим объектом, а рулят два брат­ских реф­лек­са: старый добрый сосательный и хо­бот­­ковый.

Хотя христианская любовь очень качественно за­мас­ки­­ро­­ва­ла свои истоки, первая же препарация способна их вскрыть и предъ­я­вить. Ведь все виды любви имеют еди­ное про­­ис­­хож­де­ние.

Дело в том, что вообще все реалии человеческого об­щест­­ва воз­­ник­ли из очень примитивных наклонностей ho­mo.

Чтобы вытащить всю историю явления, надо просто по­креп­­че по­тя­нуть его за те волосатые уши, которые где-нибудь да тор­чат.

 

Вытаскиваем.

Пару миллионов лет назад половое поведение хомо было зна­чи­­тель­но проще даже гиенского.

Не было ритуалов ухаживания, «пар» и даже оче­ред­нос­ти. Каж­­дый самец всегда был готов закачать сперму любой до­ступ­ной сам­ке. А доступны были все.

Спариванье было возможно всегда, кроме тех случаев, ког­­да ва­гина физически была занята другим самцом или со­дер­жала иные посторонние вложения.

Этот порядок вещей именуется промискуитетом и яв­ля­ет­ся ред­кос­тью в животном мире.

Эволюция неохотно наделяет им свои творения.

Почему?

Потому что при такой доступности связей почти не ра­бо­та­­ет половой отбор. Вид быстро утрачивает пре­зен­та­бель­­ность.

(Что, собственно, и произошло.)

Понятно, что в случае с человеком терять было не­че­го. Тог­да казалось, что это существо уже дошло до пре­де­лов де­гра­дации.

Как хищник homo — несостоятелен, а как добыча — жа­­лок. У него нет самого главного: внятного места в пи­ще­вом обо­роте са­ван­­ны.

В этом смысле homo почти никчемен. А никакого дру­го­го смыс­­ла на тот момент, как мы помним, и не было.

Эстетически он ничего собой не представляет.

Его манера постоянно чавкать, теребить грязные ге­ни­та­лии и все за­га­жи­вать — только компрометирует кра­си­вый процесс раз­ви­тия жизни.

А его гастрономические достоинства не окупают его урод­­­ства.

Если бы смилодоны писали книги о «вкусной и здо­ро­вой пи­­ще», там человек был бы помечен как «cамое не­ап­­пе­тит­ное жи­вот­ное». «Заморить червячка» можно и им, но «для ук­рашения праздничного стола» homo ка­те­го­ри­чес­ки не при­годен.

Строго говоря, это — лишний вид. Дни его сочтены.

Но эволюция щедра. В ее правилах — всем и всегда дать шанс. Даже твари, разжалованной из обезьян.

Более того, у человека все же была функция. Служа в са­ван­не съедобным падальщиком, он не совсем зря коп­тил не­­бо.

Впрочем, помочь ему выжить было не так-то просто.

Особые свойства, вроде электрорецепции, ин­фра­крас­но­го зре­­­ния, восприятия инфразвука — ему не све­ти­ли. Да, они мог­­ли бы снаб­дить род homo ис­клю­чи­тель­­ными пре­иму­­щест­­вами. Он бы слышал, видел и чув­­ствовал больше, чем любые кон­ку­рен­ты. Но в этих бо­нусах ему было от­ка­за­но.

Остались тихие радости, вроде нормальных зубов и ког­тей… или безграничной свободы размножения.

Так. Боевые зубы сразу вычеркиваем.

Сами по себе они не имеют никакого смысла.

Можно нарастить клычары хоть по метру длинной, но без об­слу­­жи­­ваю­щих челюсти мышц они будут простой де­ко­ра­ци­ей.

Можно дать человеку хорошие когти.

Это технически легче, чем зубы.

Но и тут неувязочка.

Модные втяжные когти ему уже не приделать. (Не по­зво­лит сло­­жив­шая­ся конструкция кисти руки).

Можно предложить только устаревший не втяжной ком­плект. Примерно такой, как у мегатерия.

На такие когти можно наколоть штук десять улиток. Длин­­­ны­­­ми когтями можно трещать, наводя ужас на сле­пы­шей или ро­га­тых ворон.

Более того, мощные острые когти позволят homo под­нять­­ся в иерар­­хии падальщиков.

Как?

Да, элементарно. У него появится возможность рас­ко­вы­ри­­­вать трупы самостоятельно и есть, не дожидаясь санк­­ции ма­ра­бу.

Установка когтей возможна всего за 30-40 поколений. Это су­щие пустяки.

Конечно, продвинутые млекопитающие такого уже не но­сят. Но модничать человеку негде. На эволюционный по­ди­ум его не при­глашают. (Вероятно, из-за манер и ис­клю­чи­­тель­но мерзкой физио­но­мии).

В общем, этот комплект был бы очень полезным при­об­ре­те­ни­­ем.

Но! Такие когти несовместимы с привычкой homo не­пре­­рыв­но чесаться. Заполучив их, он просто порвет себя в кло­чья.

Отказавшись от когтевой затеи, эволюция быс­трень­ко ак­­ти­­ви­­ро­ва­ла в человеке один старый ген, который дрем­лет во мно­гих жи­вот­ных и обеспечивает бес­соз­на­тель­ное, но эффективное приме­не­ние различных пред­ме­­тов.

К примеру, острых камней.

Это тоже был неплохой вариант, уже обкатанный на мор­ской выдре и некоторых птицах.

Ген активировался, тварь подобрала камень, но осо­бых пре­­иму­ществ не получила.

Да, раскурочивать падаль стало чуть проще. Но во­про­­са вы­­жи­­вае­мос­ти камень решить не мог (чуть позже мы рас­смот­рим этот любопытный вопрос подробнее).

 

Оставался только промискуитет, т.е. постоянная воз­мож­ность спариваться, презрев брачные игры и слож­ность по­ло­вых ри­ту­а­лов животного мира.

Промискуитет — это реальный шанс.

Как он работает?

Очень просто.

Дикая, непобедимая похоть вынуждает животных раз­­мно­жать­ся в любых условиях, вопреки страху, голоду, хо­ло­ду, тя­го­там де­то­­рож­де­ния и выкармливания.

Извержения вулканов, землетрясения, оледенения, ме­­­те­о­ри­ты — ничто не может отвлечь их от постоянного спа­ри­ва­ния.

Совокупления свершаются как целенаправленно, так и ми­мо­­хо­­дом.

Результатом любого контакта особей неизбежно ста­но­­вит­ся поло­вой акт. Таким образом, принудительно под­­­дер­жи­вается чис­­­лен­ность популяции.

 

Разумеется, это не первый случай, когда гениталии слу­жат дви­га­­телем вида. Простеньким, но надежным.

Конечно, есть и более впечатляющие образцы все­влас­­тия «по­­ло­­вого вопроса».

Вспомним тлю. Ее самки рождаются уже бе­ре­мен­ны­ми. При­­чем, те, кого им предстоит родить, тоже уже бе­ре­мен­ны бе­ре­мен­ны­ми же тлюшечками.

Но такой финт эволюция повторить больше не в си­лах. Пе­ри­од ее дерзких экспериментов закончился до по­­яв­ле­ния homo.

В результате человеку достался самый банальный ва­ри­ант про­мис­­куи­те­та.

Как это было?

Очень просто.

Примерно пять миллионов лет тому назад, еще в плио­­­це­не, спа­сая род homo, эволюция, кряхтя, взялась за дело.

Напомню, что в качестве исходного материала была ис­поль­­зо­­ва­на стан­дарт­ная мочеполовая модель, общая для всех при­ма­тов.

Будем откровенны: модель скучновата и пред­пола­га­ет пе­­рио­ды целомудрия самок, тоску самцов и дурацкие ри­ту­а­лы с цве­та­ми, орехами и покраснением задов. Модель кре­­пень­кая, но для про­мис­­куи­те­та она никак не годится.

В результате корректировок в обезьянье половое на­сле­дие бы­ли внесены анатомо-физиологические кор­рек­ти­вы.

Ничего экстраординарного. Всего лишь пара-тройка пи­кант­­ных штрихов, вроде дополнительной ин­нер­ва­ции и си­с­темы по­пе­реч­ных складок влагалища.

Но результат получился впечатляющим.

Конечно, не сразу.

Сперва редактировалась самка.

На неукротимую похоть самца требовался ее сим­мет­рич­­ный от­вет.

Но, добиваясь вечного сладострастия самки, эво­лю­ция не­­­сколь­­­ко переборщила с размером и чув­стви­тель­ностью ее внеш­них и внут­рен­них половых органов.

Получилась очень впечатляющая штука. Если бы речь шла о ме­сте, где всегда можно похоронить енота, то вопрос был бы зак­рыт. Но цели у эволюции были иные. На­пол­ня­емость вагины надлежало обеспечить иначе.

Тут опять вышла неувязочка. «Наполнитель» оказался тра­­­ги­чес­­ки мал. Пришлось резко доращивать скром­нень­­­кий пе­нис самца и укруп­нять весь его половой ап­па­рат, на­чи­ная с калибра сосудов. Подгонка «ответной час­ти» за­­ня­ла какое-то время, но, наконец, полная со­раз­мер­ность была достигнута.

В результате самцы и самки получили уникальные по­­­ло­вые ор­ганы, находящиеся в постоянном поиске друг друга и пол­но­стью определяющие поведение своих вла­дельцев.

Прекрасным подспорьем стал видовой истеризм че­ло­века, ко­то­рый добавлял перчик во все процессы и обес­пе­чи­­вал промискуитет накалом страстей.

 

Попутно промискуитет закрепил прямохождение этих жи­­­вот­­ных. Он же свел с них покровную шерсть.

Поясним.

Глупые гномы-антропологи уже 200 лет гадают о при­ро­­де му­та­­ции, которая поставила homo на «задние лапы».

Версий много. Но остается непонятным, за каким, соб­ствен­­но, чертом, эволюция так поиздевалась над че­ло­ве­ком?

Дело в том, что прямохождение, не предлагая жи­вот­но­му ни­ка­­ких немедленных преимуществ, сразу обес­пе­чи­ва­ет артрозы, му­чи­тель­ные роды, компрессию по­зво­ноч­ни­ка и кишечника, анев­риз­мы и еще десяточек па­то­ло­гий.

Более того. Если выпрямить любое «горизонтальное жи­вот­ное», то ему неизбежно обеспечена частичная ане­­мия моз­­га. Она может и не убить. Но!

Анемия принесет радости удушья, головокружения, тош­­­но­­­ты, обмороков, атаксии, нарушения зрения и утра­­ты ориента­ции.

Так что для первых прямоходящих поколений людей дву­но­­гость, несомненно, была адской мукой. Ни одно жи­вое су­щест­во добро­вольно никогда бы не согласилось участ­во­вать в этой эк­зе­ку­ции.

Да и во имя чего было идти на такие мучения?

Антропологи блеют, но ничего вразумительного не пред­ла­га­ют. Никакого понятного стимула не «рисуется».

Конечно, все могла бы смягчить постепенность. Адап­та­ции вы­­­ра­­ба­тывались бы так же последовательно, как про­ис­хо­дила вер­­­ти­кали­­за­­ция.

Это не сложно. Более того, рука у эволюции уже на­би­та, что до­ка­зывается примерами кенгуру, жирафов, ку­риц и дру­­гих тва­рей, привыкших нести свой мозг вы­со­ко и гор­до.

Что следовало сделать?

Если вы поднимаете мозг так высоко над сердцем, то следует раза в два усилить общее артериальное, по­вы­сить плотность кро­­вя­ных телец и смастерить за­пираю­щие кла­па­ны в большой шейной вене.

Труд, как видим, невелик.

Это не решило бы всех проблем двуногости, но из­ба­ви­ло бы че­ло­­века от тошноты, а пейзажи плиоцена от за­­бле­вы­ва­ния.

Но!

Даже этого сделано не было.

Все указывает на то, что вертикализация человека про­­и­зо­ш­ла в необъяс­нимой спешке, без выработки вся­ких за­щит­ных анатомо-физиологических прибамбасов.

Несомненно, она причиняла боль и страдания.

И тем не менее — свершилась.

Но кто же отдал бедному homo приказ срочно вы­пря­мить­­ся?

Кто мог потребовать этого от человека?

Явно не архангел. Беднягу бы тут же забили и со­жра­ли вме­­сте с его золоченными перьями.

Это мог быть только промискуитет. Только ему не сме­­ла воз­­ра­­зить физиология человека.

Поясним.

Дело в том, что новый стиль жизни требовал по­сто­ян­ной де­мон­стра­ции гениталий.

Но!

Такое возможно только при выпрямленности тела. У всех про­чих животных органы спаривания «спря­та­ны» под кор­пу­­сом и предъяв­­ляются лишь в ре­ши­тельный момент.

А самец человека — единственное существо в при­ро­де, ко­­то­­рое передви­гается гениталиями вперед. Более того, они всегда чуть-чуть впереди самого homo.

Получилось очень эффектно, но пострадал гендерный ба­­ланс.

Плоскозадые и волосатые дамы приуныли. Срав­ни­тель­но с сам­ца­ми — их вульва оказалась запрятана черт знает где. Ее де­мон­стра­­ция требовала специальных поз, а йога еще не изо­бре­лась.

Но, увы, никакой возможности переместить вульву на са­­мое вид­ное место уже не было: там прочно обос­но­вал­ся нос.

Конечно, можно было бы поменять местами нос и вуль­­­ву.

В эдиакарскую эпоху, во времена первичных ор­га­низ­мов, та­кие трюки были обычным делом.

Но плиоцен консервативнее эдиакара. Эво­лю­ци­он­ный по­езд уже ушел. Радикальная рокировка органов ста­ла не­воз­­можна.

Более того, нос, перемещенный в промежность, был бы об­­­ре­чен на страдания от проделок ануса (да и пуд­рить его бы­ло бы слож­нее).

Впрочем, выход нашелся. Нос остался на мес­те. А фи­ли­алом вульвы стал рот, которому делегировались все ее пред­ста­ви­тель­ские функции, а также часть ме­ха­ни­чес­ких.

Затем произошло радикальное укрупнение ягодиц и мо­лоч­­ных желез. Прятать их в шерсти стало глупо — и свер­­ши­лось «раз­де­вание»: покровная шерсть была сбро­ше­на к чер­то­вой ма­те­ри secula seculorum.

 

В результате получился впечатляющий био­ло­ги­чес­кий объект для спаривания, в котором всё без ис­клю­че­ния настойчиво и по­сто­ян­но напоминало о его ос­нов­ном пред­наз­на­чении.

(Кстати. Для облысения homo была и еще одна веская при­­чи­на: трение кожами стало важной частью их по­ло­вой иг­­ры.)

Основные работы над промискуитетом завершились еще в плио­­це­не, а окончательно «объект был сдан» при­мер­но к то­му вре­мени, когда мы наблюдаем стаю homo в сло­­не.

Любовь же была изобретена значительно позже.

Без великого мифа «любви» не было ни малейшей воз­­­мож­нос­ти легализовать дикую похоть homo и встро­ить ее в сис­тему куль­­­ту­ры и отношений.

Процесс преображения пещерного промискуитета в воз­вы­­шен­­­­­ную европейскую «любовь» был не прост.

---

В Античности никакой «любовью» и не пахло.

Эрос, Афродита, Хатор, Приап, Рати и прочие про­филь­­­ные «бо­ги и богини любви» к любви не имели ни­ка­кого от­но­шения. Это были дирижеры оргий, ко­ман­ди­ры фаллосов и повелители вагин.

Да, они распаляли смертных похотью, подбирали са­мые эк­зо­­ти­чес­кие сочетания половых партнеров, но ни­что, кро­ме фрик­ций, коитусов и изнасилований, их бо­жест­венные го­ловы не за­ни­ма­ло.

Дело в том, что «любви» в сегодняшнем смысле слова тог­да вообще не существовало. Ее еще не изобрели, так как она была ни­кому не нужна. Половая разнузданность че­ло­ве­­ка не нуж­да­лась в оправданиях. Она почиталась до­сто­ин­­ством, а не по­ро­ком.

Тем не менее, со временем плейстоценовая одер­жи­мость сек­сом прошла первую обработку культурой. Даф­нис пры­­гал вок­руг Хлои, звенел тетивой Эрот, а Хатор тряс­ла сво­ими коровьими ушками. Древняя похоть укра­­силась ве­ноч­ка­ми и приобрела ста­тус бо­жес­твен­но­го на­важ­дения.

Средневековье попыталось закрыть половой вопрос, на­­це­­пив на секс смирительную рубашку брака.

Но не тут-то было!

В черной церковной мгле звезда похоти разгорелась осо­бен­но ярко. Сила ее сияния была сильнее, чем скром­ное све­чение звез­ды Вифлеемской. Грех нагло и весело тор­­жест­во­вал.

Тут-то стало понятно, что это скандальное на­по­ми­на­ние о жи­­вот­нос­ти хомо требует и самых высоких оправ­да­ний.

Культуре пришлось поднапрячься. Ситуация ослож­ня­лась мил­­­ли­­а­р­­да­ми примеров того, что половые акты лег­­ко свер­ша­лись и без всякой «любви». Задачка была не из легких.

Посему «продукт» приобрел свои первые очертания лишь в XVIII столетии.

Созревшая цивилизация в девятнадцатом столетии уси­­­ли­ла зап­­рос на «особое, возвышенное чувство». Перья по­этов и ро­ма­нис­­тов заскрипели еще усерднее. К началу ХХ ве­­ка все было го­то­во, а кинематограф навел окон­ча­тель­ную по­лировку на этот воз­­вы­­шен­ный и вли­я­тель­ный миф.

Как всегда и бывает в таких случаях, миф стал жить сво­ей жиз­нью и мощнейшим образом влиять на по­ве­де­ние мил­­ли­онов homo.

Любовь — не единственное искусственное явление. Стыд, со­весть, раскаяние, эмпатия, любознательность, чест­­ность — мы то­же можем смело записывать в разряд «изо­­бре­те­ний».

Отправить