Глава VI
БРИЛЛИАНТОВЫЙ КИРПИЧ

 

Именно в первичной стае мы видим подлинное лицо человека, еще не покрытое гримом легенд.

Здесь же, в стае эпохи плейстоцена, содержится и ответ на воп­­рос о различии человеческих характеров и о на­личии «ин­ди­ви­ду­­аль­­­нос­­ти» особей.

Увы.

Никаких «характеров» нет. Индивидуальностей, ос­но­­ван­­ных на раз­нос­ти характеров, тоже, со­от­вет­ствен­но, нет.

Истеричными и агрессивными являются абсолютно все лю­ди в рав­ной степени. Это видовая черта. Просто од­ни осо­би могут се­бе позволить демонстрировать ис­те­ризм и аг­рес­сию, а дру­гие — не могут.

Нет характеров, есть только обстоятельства. Одна и та же особь, в зависимости от ситуации, будет либо уни­жать, либо уни­жаться.

То, что называется «характером», это просто градиент ста­­туса, актуальный на данную минуту. Не случайно ген ха­­рак­тера так и не был обнаружен.

Генетики по этому поводу долго причитали и са­мо­би­че­ва­лись. Они искали то ген, то комбинацию генов, но так ни чер­та и не нашли.

Этот поиск и не имел смысла.

Никакие «характеры» логикой эволюции не пред­у­смот­­­ре­­ны.

Конечно, есть набор особенных качеств.

Но! Он абсолютно идентичен для всех особей, сос­тав­ля­ю­­щих вид или род.

Люди в этом смысле ничем не отличаются от косяка сай­ры или стада гну.

То, что им самим кажется существенными раз­ли­чи­я­ми — не яв­ля­ет­ся ни существенными, ни различиями. Это ми­ра­жи, рож­ден­­ные социальными играми и куль­ту­рой.

(Гну, получив диплом психолога, тоже уверует в не­пов­­то­ри­­мость каждой особи своего стада.)

Генетические колебания, разумеется, есть.

Они снабжают homo некоторыми внешними раз­нос­тя­­ми и нас­­лед­­ствен­ны­ми болезнями. Но ровно столько же ге­ном­ных от­тен­ков мы обнаружим и в косяке сайры. И ровно столь­ко же «индиви­ду­альности» отдельных осо­бей.

Дело в том, что эволюция никогда не занимается штуч­­­­ной рабо­той. И не обеспечивает каждое животное не­кой «не­­­пов­то­ри­­мос­тью».

Она оперирует только видами, родами, популяциями. Т.е. очень большими массами животных.

Увы. Индивидуальности в том смысле, который вло­жен в это слово культурой, взяться неоткуда.

 

В «неповторимости» каждой единицы рода нет ни смыс­ла, ни малейшего преимущества. Ее наличие «рас­сы­пало» бы стаю и об­рек­ло ее на быстрое вымирание.

Более того. Никогда не смог бы сложиться язык, об­щий хо­тя бы для трех особей.

Индивидуальность — очередной культурный мираж. Люди аб­со­­лют­но убеждены, что все они — разные. Не­пов­­то­ри­мые и уни­­каль­­­ные.

Ничего удивительного. Вероятно, и сайра видит раз­ни­цу в блес­ке чешуек соседок по косяку.

О да! Бывает, конечно, что у восемнадцатой сайры слева на три чешуйки больше, чем у той, что справа. Да и корни грудных плав­нич­ков темнее.

Но различия в блеске вызваны лишь игрой освещения или его преломлением в воде. А количество чешуек во­об­ще никакой роли не играет.

Биологическая «индивидуальность» как у сайры, так и у чело­века невозможна.

Все единицы, составляющие род, всегда являются кло­­­на­ми, и человек тут не исключение.

Индивидуальность — это всего лишь «отпечатки паль­­­цев», ко­­то­­­­рые среда и опыт оставили на особи.

Другая среда и другая судьба из того же самого био­ло­ги­чес­кого материала вылепят и совсем другую «ин­ди­ви­ду­аль­ность».

Почему так?

Объясняю. Нomo — очень уязвимая тварь.

Соответственно, и иерархия в человеческих стаях зыб­­­кая и под­вижная.

Дело в том, что любая дыра в любом боку — не­мед­лен­но при­во­дит в движение всю иерархическую лестницу.

Если дыра в чужом боку — то особь перемещается вверх. Если в своем — вниз.

Социальная роль каждого экземпляра многократно ме­­­ня­ет­ся. Задача — соответствовать абсолютно любому ста­­ту­су.

Наличие закрепленного за существом уникального «ха­­­рак­тера» сделало бы это невозможным.

И обрекло бы такую особь на остракизм, бес­по­мощ­ность или смерть, а стаю — на распад.

Любой «природный» индивидуализм в стае homo столь же не­­­мыс­­лим, как и в стае павианов или гиен.

Поясняю.

Только плотное, синхронное сообщество давало homo шанс вы­­жить. Индивидуальность же неизбежно при­го­ва­ри­ва­ет своего но­си­­те­ля к нетипичному по­ве­де­нию. А оно смер­тель­но для са­мой осо­би и раз­ру­ши­тель­но для стаи.

Никакой индивидуализм никак не увязывается с при­ро­дой подлин­­ного человека.

Ведь идеальное состояние стаи — это абсолютное един­­­ство, а по возможности и мурмурация.

Напомню.

Мурмурация — это способность животных-жертв сли­вать­ся в подвижные фигуры, способные пугать хищ­ни­ков раз­ме­ра­ми и мощью.

К примеру, тысячи европейских скворцов способны сло­­жить­ся в грозную птицу размером с небо.

Как бы сладко это чудовище не пахло скворчатиной — никому и в голову не придет его атаковать.

Угрехвостые сомики знают, как они вкусны. Поэтому ты­ся­ча этих робких рыбок склеивается в сверлящего во­ду мон­­стра. При встрече с ним даже акулы приседают в глу­бо­ком ре­ве­рансе.

Умеют притворяться огромными грозными ор­га­низ­ма­ми гам­бу­зии, кашмирские луцианы, крабы-пауки etc, etc.

Нет сомнения, что и люди плейстоцена в момент опас­­­нос­ти или агрессии вели себя подобным образом.

Следы этого стиля отлично сохранились и в со­вре­мен­ном по­ве­де­нии человека.

Homo до сих пор склонны приврать о своей величине и страш­­­нос­ти.

У них есть непобедимая потребность сбиваться в син­хрон­­но движущиеся огромные фигуры, вводящие в ужас не­­дру­­гов.

Это, конечно, еще то «наследие», но оно прекрасно ра­бо­та­ет и широко практикуется.

Присмотритесь.

На своих военных парадах люди мурмурируют еще убе­­ди­­тель­­нее, чем скворцы в небесах.

Да и у греческих фаланг, крестных ходов, де­мон­стра­ций, на­по­лео­новских каре, олимпийских церемоний и бра­­зиль­ских кар­­на­ва­лов корни в том же древнем ин­стинк­те, ко­то­рый делает чудовище из тысячи робких со­ми­ков.

Мурмурация, кстати, находит немедленный отклик и в моз­­ге.

Вовлеченность в любую «толпу» радикально меняет по­­ве­де­ние и состояние человека.

А структурированная толпа, как фактор ИСС работает еще силь­нее, чем хаотичная.

В ней начисто растворяется любая «ин­ди­ви­ду­аль­ность».

Персональные взгляды и эмоции быстро исчезают, сме­­ня­ясь коллективными. И это тоже — отголосок плей­сто­­це­но­во­­го опы­та.

Мурмурируя на параде, митинге или танцполе, че­ло­век слад­ко возвращается в стаю. Т.е. «домой».

Если и этого мало, то вспоминайте «эффект Уэлсли». У тес­­но контактирующих дам — синхронизируется мен­стру­аль­­ный цикл, а мантия Маркиони (выделяемый ко­жей слой жиров и кислот) при­об­ре­тает полную хи­ми­чес­кую иден­тич­ность.

Это все отголоски времен, когда человеческая стая была сплав­­лена в единое целое. Из той же «оперы» бо­лез­ненная за­ви­си­мость от чужого мнения, вечный по­иск единства, и па­то­ло­ги­ческое при­стра­стие к «об­ще­нию». Оттуда же растут ноги моды, конфессий, пар­тий­нос­ти, на­ци­о­на­лиз­ма и злоб­ная нетер­пи­мость к «вне­стай­ным» пред­став­ле­ни­ям.

Более того, некая врожденная «индивидуальность» обес­пе­чи­ла бы уникальность не иллюзорного «внут­рен­него ми­ра», а преж­­де всего — организма. Транс­план­та­ции органов бы­ли бы не­­­­воз­­мож­ны.

 

Впрочем, отсутствие биологической основы ин­ди­ви­ду­­аль­ности не так много значит.

Различия придут, но позже. Индивидуальность будет сде­­ла­на из социальных ролей, одежды, религии, денег, зна­­ний, пе­ре­жи­тых болезней, etc.

Да-да. Это очень искусственная штука. И она целиком и ис­клю­­чи­тель­но создается лишь внешними усло­вия­ми.

Сорванная тога лишает индивидуальность ее первой по­ло­ви­ны, сорванная кожа — второй.

Ростовые анатомические препараты, лишенные этих ак­сес­су­аров — все на одно лицо.

---

Еще не наделенный индивидуальностью, под­лин­ный, стай­­ный хомо, щерясь, вглядывается в будущее, да­же не пред­­­­по­­ла­гая, что оно существует.

Пройдет время, и это существо остепенится и за­тре­щит про «доброту-красоту-и-честь». Оно перестанет есть тух­лых слонов и начнет млеть от симфоний.

Оно придумает «совесть» и научится пудрить ею свои и чу­жие полушария.

Но, зная, что любое развитие — это просто возгонка пер­вич­ных свойств — мы всегда вправе подмигнуть как пок­лон­ни­кам «совес­ти», так и исповедникам «чести».

Впрочем, это все и так понятно.

Нас интересует другое.

Если гениальность является все же природным свой­ством не­ко­то­­рых homo, то и ее зачатки тоже находятся где-то здесь.

В головах сингулярной стаи.

Два миллиона лет назад под грязной шерстью на че­репе че­ло­ве­ка уже налились и избороздились по­лу­ша­рия мощ­но­го моз­­га. Его кора обрела шес­ти­слой­ность. А ней­роны спле­лись трил­лио­на­ми свя­­зей и сфор­ми­ро­вали все зоны, от «зри­­тель­ных» до «ре­че­вых».

Да, этот мозг грамотно руководил организмом.

Он вовремя творил первичную мочу, открывал и за­кры­вал по­ры, он сокращал мышцы и рулил еще тысячей функ­ций, по­зво­ляю­щих организму передвигаться и раз­мно­жать­ся.

Но ни на какое рассудочное действие, уровнем выше ги­ен­­ско­го, он не был способен. В этом смысле слова ней­рон­ное устрой­ство в черепе не работало и не про­из­во­ди­ло да­же са­мого при­ми­тив­ного продукта.

Видим, что все мотивации этих тварей примитивны, а по­­ве­­де­ние типично для всех животных. Ничто, кроме еды и размно­же­ния, их не беспокоит.

Сейчас, забравшись в протухшие слоновьи недра, ho­mo ур­чат и ры­­гают.

Но бывают и иные обстоятельства. Тогда эти жи­вот­ные де­мон­­стри­руют все, что в них было вложено за мил­ли­оны сви­­ре­пых лет.

Разумеется, они убивают всех, кого могут убить. Но их воз­­мож­­ности ограничены слабостью зубов и ногтей. Мел­кая охота их про­кор­мить не в состоянии, а с па­далью бы­вают и пе­ребои.

Посему люди жрут все, включая друг друга.

Они не только доедают раненых, но и убивают «ближ­них» во сне. А также душат или забивают острыми кам­ня­ми боль­ных, сла­­бых и маленьких.

Возможно, они стали людьми потому, что были худ­ши­ми из обезь­ян.

Роковая мутация кисти руки нарушила способность это­го ви­да приматов нормально перемещаться по де­ревь­­­ям и, по­доб­но ма­­ка­кам, жить в сытости и веселье.

Эти животные ненасытны.

Если нет падали или добычи, то homo тянут в рот все, до че­­го могут дотянуться.

Едой служат как пауки, так и выделения своего или чу­жо­го носа.

Они обдирают шкурки с ран, чтобы съесть.

Из остатков своей покровной шерсти выуживают кле­щей и со­сут из них ту кровь, что клещи насосали у них.

Бурыми зубами расщелкивают жуков и дробят кореш­ки.

Их самки, родив детеныша, подъедают собственную пла­­цен­­ту.

Найденные в гнездах яйца сжирают со скорлупой, а птен­­­чи­­ков — с перьями.

Да, и всюду, куда могут дотянуться, homo вы­ли­зы­ва­ют то се­бя, то коллег.

И это лучшее, на что они способны.

Впрочем, вылизывание пока не связано с гигиеной или суб­ор­ди­на­цией. Это просто возвращение ушед­ших с потом со­лей.

Да.

И самое главное.

В нашем вопросе появляется первая ясность.

Как и у индивидуальности, у гениальности тоже нет ни­ка­ких био­ло­ги­чес­ких корней.

Их и быть не может.

Мозг еще не выполняет никакой рассудочной работы. Он за­нят только своим физиологическим ремеслом.

Его предназначение просто и прагматично. Качества от­ме­рены и определены.

Ни в каких уникальностях нет необходимости. Ти­по­вые, се­рий­­ные полушария отлично справляются с теми за­да­ча­ми, ко­то­рые ста­вит среда.

Ничто не указывает на то, что в стаях были особи, до­стиг­­шие гениальности в жевании жуков и падали.

Культивировать некий «чрезвычайный» мозг так же не­­­ле­по, как для одной особи из миллиона мастерить осо­бую кровь с трех­­крат­ным количеством, например, ба­зо­фил.

Даже если вдруг произойдет случайная мутация, ко­то­­­рая их ут­ро­ит, то у нее не будет никакого при­ме­не­ния. Пре­­иму­­ществ она не обеспечит, а вот угробить впол­­не мо­жет.

Иными словами — некие высокие преимущества од­но­го моз­га перед другим было бы некуда применить.

Бриллиантовый кирпич — приятное и редкое яв­ле­ние, но в клад­­­­ке сарайчика он совершенно не нужен.

Отправить