Глава XVIII
МЕХАНИКА ГЕНИАЛЬНОСТИ

 

Из нашего списка гениев лишь 27 фигурантов не доставили хлопот любителям духовности и правопорядка.

Они добровольно и самостоятельно отправились на тот свет. Церкви и власти не пришлось тратиться на дро­­ва и сту­качей.

Но такие скромники были в меньшинстве.

Большинство же гениев познало подземелья, отравления, а ино­гда и зажарку своих мятежных персон.

Кое-кто загнулся от тяжелых болезней. Как правило, в бед­нос­ти и пролежнях.

Сегодня цивилизация утешает обиженных гениев про­­­шло­го. Их именами называют вмятины на Луне, а де­ти в учеб­никах рисуют им фингалы.

Несомненно, это большая честь.

Но фингалы и вмятины — радости посмертные, а костры и про­лежни — прижизненные.

 

Более того, мышление — штука ядовитая и не очень удоб­ная в быту.

Оно обладает способностью отравить все «простые чело­ве­чес­кие» радости. Оно же без следа испаряет авторитеты и иде­алы. Искусство, культура и общественное мнение теря­ют над чело­ве­ком всякую власть.

Да, мышление дает свободу, но ее приобретатель быст­ро убеж­­да­ет­ся в том, что в мире нет ничего, к чему стоит относиться серь­езно.

 

Существует «проклятие анатома».

«Проклятие» живо и по сей день, а началось оно с Ве­за­лиуса, ко­­то­­рый анатомировал тела с фанатичной скрупулез­ностью.

Объясняю, что это такое.

Полная препарация тела человека предполагает обяза­тель­ное сня­­тие кожи с физиономии.

Целиком. С носом, веками, губами, ресницами и боро­­дав­ка­ми.

Кожаная маска спарывается с лица и вешается на гвоз­­дик.

У субъекта обнажаются вытаращенные глазные яблоки, оголяется оскал, открываются те мышечные пласты, что когда-то приводили это лицо в движение.

Со временем к анатому приходит умение видеть без ко­жи и любую живую физиономию.

И гнев, и смех в исполнении пучеглазой мускульной кон­струк­­­ции выглядят одинаково забавно. Да, это позволяет весь­ма иро­нич­но относиться к любому визави.

Но избавиться от этого наваждения уже не получится ни­ког­да.

Вместо очаровательного личика анатом всегда видит багряную мышечную маску, желтенькие отложения жира и буг­ристости слюнных желез.

Примерно то же самое делает и мышление. Но оно сни­­мает «ко­­жу» не только с лица. Становится прозрачен череп и мозг визави с происходящими в нем нехитрыми процесса­ми.

А уж вера, история, искусство — вообще, как старые будиль­ники. Стекла свинчены, крышки скинуты. Все про­ницаемо и про­сматривается. Ничто не скрывает тех гро­шо­вых механизмов, что заставляют веру, историю и ис­кус­ство «звенеть» и «тикать».

Это «ясновидение действительности» крайне неприят­ная шту­ка. Оно превращает в глупость практически все, что доро­го сердцу homo. Оно не позволяет «ува­жать» основы чело­ве­чес­кого бытия, делает смешной любую власть и идеалы.

Утрачивается счастье «единодушия» с человеческой ста­­ей.

Священная галерея предков превращается в набор ря­женых де­мен­тни­ков, о которых лучше поскорее забыть.

Долго скрывать свое отношение к устоям все равно не получится. Прокол неизбежен.

А презрение к основам на планете тупых гарантирует боль­­шие проблемы.

По этой причине большинство гениев стремились ли­бо вооб­ще избавиться от мышления, либо существенно ослабить его вли­­я­ние.

У многих это прекрасно получалось с помощью рели­гии и ис­кусства.

 

Короче. По всем статьям напрашивается вывод, что выбор про­фессии гения — ошибочный и глупый. И этот вывод верен.

Отнимая многое, мышление ничего не предлагает взамен. Разгадка тайн материи и жизни — сомнительное удо­воль­ствие. Они почти никому не интересны. И скверно оп­ла­­чи­ваются.

Конечно, можно забавляться ломанием выстраданных иде­а­лов homo.

Тот бред, который составляет 99% убеждений человечества, поражает размером и величием. Он кажется вечным и не­победимым.

Но! При попадании на него самой крохотной ка­пель­ки мыш­ления эта громадина начинает шипеть, дымиться и раз­валивается к чертовой матери.

Это развлекает, но быстро приедается.

Так или иначе, но здесь мы, наконец, имеем полное пра­во поставить знак равенства меж понятиями «мышле­ние» и «ге­ниальность». Понятно, что одно не живет без другого.

Так же понятно, что гениальность — это всего лишь край­­­не редкое, экзотическое ремесло.

Преимущественно, его избирают особи, не надеющиеся сде­лать карьеру нотариуса или дослужиться до полковника.

Частенько в гении загоняет и т.н. «низкое происхож­де­ние», не позволяющее даже начать восхождение по со­ци­аль­ной лестнице.

Вполне сортовые гении получаются из анатомических уро­дов, а также из лиц, имеющих дисфункции поло­вых ор­га­нов. В таких случаях, кроме фанатичных за­ня­тий наукой, ничего дру­гого и не остается.

 

Отметим, что мышлению есть применение только в этой стран­ной профессии. Во всех прочих оно никак не упот­реби­мо, да и про­сто не нужно. Так уж получилось.

Поясню на самом простом примере.

Урофлоуметр (прибор для измерения скорости мочето­ка) — это кра­си­вый, сложный и дорогой прибор. Но нигде, кро­ме уро­ги­некологии, приспособить его при всем желании не получится.

На войне он не применим. В банке неуместен. В сор­тире бес­полезен. В парламентах его установка не­це­лесообразна. В кази­но или библиотеках, а также в столярных мастерских он тоже бу­дет зря занимать место.

Да, его можно вытащить на цирковую арену и сделать ин­­вентарем в уморительной сцене с «описавшимися кло­у­­на­ми».

При этом все показания прибора будут искажены и аб­сурд­ны.

Но точность урофлоуграммы мало волнует клоунов. Им на­­до просто пожурчать в красивый научный гор­шок с лам­поч­­ка­ми и дат­чиками.

Примерно так же и мышление может быть использова­но, на­при­мер, в культуре. Без всякого смысла. Лишь как забавная декорация.

На своем месте оно только в науке. И нигде больше.

Да, было несколько исключений.

Ламетри, Гольбах, да и еще пяток забияк-атеистов не были уче­­ными, но владели скандальным мастерством мышления. При­чем, существенно лучше самих ученых.

Они первыми поняли ядерную силу, которая возника­ет при переплавке точных знаний в простые понятия.

И первыми сообразили, что особенно хороша наука, полностью очищенная от всякой научности. Эти пираты ме­­дий­но­го моря создали скелет и нервную систему со­вре­­мен­ного интеллек­­туализ­ма. А уж наука обрастила этот скелет мыш­цами и пры­ща­ми.

Кстати, именно Ламетри и компания своей дерзкой хворости­ной погнали ученость в очень правильном на­прав­­лении.

Она и до сих пор тащится туда, куда ей указали эти ху­­ли­га­ны.

Как и все прочие профессии, гениальность тоже име­ет свою ан­цес­траль­ную (начальную) точку.

Ее легко можно вычислить.

Но!

Во-первых, этим лень заниматься.

Во-вторых, в момент своего зарождения ремесло гени­альности выглядело так же убого, как и все остальные «первые шаги» чело­ве­ка.

Поясню на самом простом примере.

Есть в эмбриологии такое понятие, как «морула». Это 16 архи­ма­люсеньких шариков, слипшихся в кривую ягод­­­ку. Раз­глядеть ее можно лишь в микроскоп.

Сама морула образуется в матке на четвертые сутки пос­ле за­ча­тия.

Такой ягодкой было каждое плацентарное животное, вклю­чая пишущего эти строки.

Но! (если уж мы заговорили о микроскопах).

Опознать в моруле, прицепившейся к стенке матки Мар­­гарет Ван Ден Берх, корзинщицы из Делфта, ее буду­ще­го сына, гос­по­ди­на Левенгука, было бы крайне слож­но.

Этот фанат-микроскопщик, парикастый, рукастый и буй­ный ничем не напоминал ту ягодку в матке, однако, был пря­мым ее про­дол­же­ни­ем.

Примерно так же выглядит исходная точка гениальности соотносительно с ее сегодняшним состоянием.

 

Можно объяснить и еще проще.

 

Хлеб, к примеру, начинался с того, что безымянного болвана древ­нос­ти вырвало пережеванным зерном.

Вероятно, от жадности он перебрал дозу. Беспощадный рвотный рефлекс тут же вывернул его наизнанку.

Болван ушел, а рвотная масса осталась. Через денек она подсохла — и была найдена и съедена другим персонажем неолита.

Это был день рождения хлеба.

Такая сценка должна была повториться десятки раз, пока кто-то из едоков не сообразил, что можно и самому нажевывать, срыгивать и сушить зерновое крошево.

Пару тысячелетий потребитель этого продукта жевал и за­го­тав­ливал его себе сам.

Со временем ему осточертело, и к жеванию привлекли юных рабынь со свежими зубками.

Чуть позже внеслось усовершенствование. Рты рабынь заменили камнями, которые тоже способны кро­шить зер­­но.

Потом выяснилось, что камни могут не только дро­бить, но и тереть. Крошево сменилось мукой.

Все эти чудные открытия растянулись на тысячи лет, пока не закончились круассанами.

Гениальность — в своей начальной точке — выглядела столь же неаппетитно, как и та рвотная лужица. И была так же невидима, как морула в беспокойной матке г-­жи Маргарет Ван Ден Берх.

Короче. Иногда лучше не подсматривать за родами и не совать нос ни в матку, ни в колыбель. Особенно в та­ком болезненном для человека вопросе, как возникновение гениальности. Слиш­ком велик риск увидеть удру­ча­ю­ще мел­кую пакость.

 

Как и всякая профессия, гениальность эволюционировала стро­го последовательно. Ступенька за сту­пень­кой.

И никому не было дано перепрыгнуть хотя бы одну из них.

Гений любого калибра всегда оставался в плену представлений своего времени.

Поясняю.

Всуньте в руки сэру Исааку Ньютону айфон, и вы уви­ди­те растерянного идиота.

Несомненно, Исаак много знает про секретные пружины, от­кры­ваю­щие реликварии и шкатулочки с ядом.

Не исключено, что его пальцы нашарят кнопку включения и эк­ран оживет.

Тут-то и начнется самое интересное.

Растерянность сменится мудрой ухмылкой.

Дело в том, что Ньютон — алхимик с тридцатилетним ста­­жем, дви­ну­тый на «философских камнях» и «изум­­рудных скри­жа­лях», автор 57 алхимических сочинений.

Как только загорится дисплей — ему мгновенно все ста­­­нет понятно.

Он сообразит, что в плоской коробочке заточён алка­гест — холодное пламя великой свадьбы элементов.

Конечно, нельзя исключать, что Ньютон тут же завернет айфон в тряпочку и отнесет его в райотдел инквизи­ции.

Это возможно, но маловероятно.

Все-таки сэр Исаак — это олицетворение науки того вре­ме­ни. Скорее всего, он решится сам изучить природу свечения и смысл загадочных значков.

И сделает он это в полном соответствии с научными методика­ми своей эпохи.

От айфона с помощью зубила и молота будет отделена треть и ис­тол­че­на в ступе.

Разумеется, Ньютон не забудет добавить в этот порошок крас­ную тинктуру и лист ежевики.

Набрасывая толченный айфон на огонь анатора (алхимической горелки), наш гений по изменению поведения пла­­ме­ни сде­ла­ет пер­вые выводы о природе стран­ной ве­щи­цы.

Еще неизвестно, что будет ужаснее: вонь горящего плас­­тика или умозаключения величайшего интеллектуала XVII столетия.

Затем последует прокалывание айфона раскаленной иг­лой, по­­ме­щение его в освященную воду, кислоту и ку­по­рос.

Затем настанет очередь антимония (сульфида сурь­мы), а по­том и паров ртути.

Доконав и окончательно обезобразив гаджет, Ньютон достанет «яйцо ясности». (Оно снесено черным петухом и содержит зародыш ва­силиска.) Трехкратно приложенное к любой вещи, это яйцо за­пускает в ней цикл трансмутаций. Они заканчиваются тем, что на предмете про­яв­ляются письмена, содер­жа­щие истинное имя вещи.

Шесть веков алхимики именно так разгадывали тайны мироздания. И всегда были довольны результатом. А сэр Исаак был од­ним из них.

Нет. Ньютон не идиот. Он несомненный гений науки, со­вер­шив­ший важнейшее, глобальное открытие.

Тем смешнее выглядят его манипуляции с айфоном.

Тут дело в том, что никакая гениальность не может от­ме­нить поступательность процессов познания.

А в то время не существовало даже намека на природу той ве­щи­цы, которую наш Исаак пытал в своей лаборатории.

Да.

Прославившая его теория тяготения красива. И отлич­но сделана.

Но! Для открытия гравитационного механизма мира все было готово.

Все детали для теории Ньютона были выточены боль­шой бригадой гениев.

Кеплер уже разобрался во взаимоотношениях планет, Гилберт вывел идею магнитных свойств Земли, ритм ор­битального движения был решен Буллиальдом, а его стабиль­ность разгадана Реном. Мощнейшие догадки о за­коне обратных квадратов сделал Гук. Мы уж не говорим о работах Галилея, Коперника, Галлея, Борелли, Гюй­­­ген­са, Эпи­кура, Аристарха, Демокрита, etc etc.

Сэру Исааку надо было лишь правильно собрать этот свер­­каю­­щий конструктор.

И он сделал это.

Но во всем прочем Ньютон громоздил одну нелепость на дру­гую. Он ошибался в определении возраста Земли, в хронологии человеческой истории, в классификации химических эле­мен­тов. А его «теория материи» — бред настолько анекдотический, что био­гра­фы стесняются да­же упо­минать о ней.

Но эти нелепости — не свидетельство глупости наше­го великого Исаака.

Отнюдь.

Ньютон, без всякого сомнения, был самый сильным ин­тел­­лектуалом той эпохи.

Его заблуждения — простое доказательство того, что ге­­ниальность никому не пришивает крылышки и не по­зво­ляет порхать над эпохами.

В своем XVII веке сэр Исаак ну никак не мог оз­на­ко­мить­ся с периодической таблицей элементов, с раскопка­ми пещеры Чжоу­коудянь или стратиграфией. Поэто­му и ге­не­ри­ро­вал чистый бред о воз­рас­те планеты, хи­мии, человеке и т.д.

Увы.

У гениев нет возможности заглядывать в диссерта­ции, которые появятся через пару веков.

Все, без исключения, научные открытия сделаны по то­­му же прин­ципу, что и ньютоновская гравитация. Ника­ких дру­гих спо­­со­бов не существует. Работает только прин­цип на­коп­ле­ния пониманий. Нет накоплений — нет и гения.

Отправить